used car

Мы уже переночевали в Дерби и прошлись по главным достопримечательностям Манчестера, побывали в Шеффилде и возвращаемся в Лондон. Том стал относиться ко мне совсем иначе. Больше угроз, контроля, обзывательств, что свидетельствует о большей любви. — Господи, ради всего святого, заткни уже свой рот, — цокает Том, закатывая глаза, когда я продолжаю подпевать играющей Baby One More Time, которую тот просто ненавидит. — Помнится, ты говорил такое пару дней назад, — ухмыляюсь я ему прямо в лицо. Риддл лишь прикрывает глаза ладонью левой руки и нарочно громко вздыхает. Я навряд ли раздражаю его так, как он пытается это показать. — Я и вправду могу занять его чем-нибудь, дорогой, — наигранно жалобно и томно шепчу я со вздохом. — Идиотина, — выплёвывает Риддл. Вся прежняя пассивная агрессия Тома перешла в нападение, а сексуальное напряжение между нами буквально звенит в ушах, обещая лопнуть барабанные перепонки. Я отворачиваюсь к окну: видеть эту надменную ухмылку даже краем глаза осточертело. — Ой, только не говори, что ты обиделся. — Ой, только не говори, что тебя это заволновало, — передразниваю я. Том тяжело вздыхает. — Меня волнует всё, что касается тебя, золото, — он кладёт руку поверх моей, которая покоится на коробке передач, и сжимает мой кулак. Откуда он только берёт эти прозвища? Ему что, семьдесят лет? — Ты бы меня ещё тыковкой назвал, — всё так же зло говорю я. — Если только ты простишь меня, — хмыкает он. — Иди нахер, — выругиваюсь я, не поворачиваясь к Тому, и тыкаю ему средним пальцем прямо в лицо. Я сижу в белой футболке с надписями на непонятном языке и тех же шортах, поэтому, когда Том открывает окно, ёжусь от холода. — Закрой окно, — шепчу я. — Тогда повернись ко мне, — перекрикивает он музыку и шумные потоки ветра, что врываются к нам в машину из-за большой скорости. Его непослушные волосы буквально вырываются из идеальной укладки, как в какой-то рекламе. Повернувшись, я жду, чтобы он наконец закрыл своё злоебучее окно. — Иди сюда, — Том вытягивает руку, приглашая прильнуть в согревающие объятия. Посмотрев на него всего пару секунд, я всё же устраиваюсь у него под рукой и кладу голову ему на плечо. — Всё равно закрой его, — бубню я себе под нос. Риддл выполняет мою просьбу, а после целует в макушку и вдыхает запах мотельного шампуня, которым я помыл голову утром. Я хочу уже вырваться: подлокотник неприятно упирается в бок, да и тянуться к нему нет никакого желания, учитывая его нахальное поведение и мой болящий позвоночник. Том же мою попытку не одобряет и притягивает ещё ближе к себе, сильнее сжимая пальцы на моём предплечье. — Согрелся уже, что ли? Не осознавая смысла этой фразы, я киваю. Нет, мне по-прежнему холодно, но действительно неудобно. Том отпускает меня. Он смотрит на меня, и мне не нравится этот взгляд. Он выглядит возмущённым и оскорбленным. Пожав плечами, он возвращает всё своё внимание на дорогу. Выглядит злым, воздух наэлектризован. — Ты чего? — Ничего, что должно тебя волновать, — зло рявкает Том. Что ж, главное правило, что я усвоил за годы дружбы с Риддлом — лучше молчать и ничего не говорить, когда он зол. — Господи, не будь я уверен, что ты парень, подумал бы, что у тебя месячные. Честное слово, Том, ведёшь себя как истеричка, — говорю я, закатывая глаза. — Не тебе мне об этом говорить, так что закройся. И вновь этот тон, этот холод и издёвка в каждом звуке, что вылетает из его рта. — Мне кажется, ты слишком много себе позволяешь, Риддл, — когда я обращаюсь к нему по фамилии, я зол, готов к нападению, и он это знает. — Не больше, чем ты позволял себе, — ухмыляется Том. Если это так влияет на тебя, Том, то пожалуйста. Я поворачиваюсь к нему лицом. Том смотрит на дорогу, бросает короткий взгляд на меня. Дорога, я. Мимолётный взгляд на дорогу, и внимательно наблюдает за мной, за тем, как я жадно облизываю губы и слегка приоткрываю рот. Я испускаю томный тихий стон, который якобы вызван затёкшей спиной. Том прикрывает глаза, и я вижу каждую струнку, что натянулась в его теле. Я всегда без промедления поддаюсь своим импульсам, в то время как Том сдержан и рассудителен. Он смотрит на дорогу. Старается делать это непрерывно. Старается не кидать на меня даже секундные взгляды. Зло, укоризненно, обидчиво. Сейчас это действительно больше похоже на ссору. Том быстро улавливает мои импульсы. Он хватает меня за руку и сдавливает запястье. Сжимает его так, что кожа ходит по кости, тем самым делая мне ещё больнее. Провоцировать его страшно, но очень хочется. Кажется, в таком порыве он действительно может сделать мне больно. — Прибереги свои садистские наклонности для кого-нибудь другого, Том, — говорю я, а с моих уст срывается болезненный стон, когда его ногти впиваются в и без того чувствительную кожу. — Для кого, любовь моя? Разве ты не принадлежишь мне по праву? — спрашивает Том, окончательно переводя взгляд на меня. — Это жутко, Том, остановись, — молю его я, — звучит стрёмно. Он медлит всего мгновенье, после чего показательно расцепляет пальцы, высвобождая моё красное запястье. Мне хочется задержать на нём взгляд, понять его сейчас, но это едва ли возможно — понять Риддла. Зажимаюсь в самый дальний угол, как зашуганный питомец. На мой недавно подаренный Sony J7 приходит сообщение. Звук уведомления эхом проносится по салону машины. Том не смотрит на меня – игнорирует. Я достаю из кармана шорт телефон и открываю СМС. Сообщение от Барти: «Как дела? Все живы?» «Нормально, пока живы.» Я чувствую прожигающий взгляд на своих руках, а боковым зрением замечаю прищур Тома. Демонстративно отворачиваюсь так, чтобы Риддл ничего не увидел. «Пока?» — ответ приходит необычайно скоро. «Мы перешли с Риддлом на новый этап отношений», — быстро набираю я. «Вы как?» — тут же следом отправляю новое. Со стороны моего «попутчика» слышится тяжёлое дыхание. Кажется, весь кислород в машине сейчас переведётся и превратится в ядовитые пары – с такой частотой он вдыхает и выдыхает. Свистом проносится оповещение о новом уведомлении. «И на какой же вы сейчас стадии?» «У нас всё хорошо. Не помню, когда мы последний раз выходили из комнаты без нужды за последние два дня.» Я усмехаюсь, а Риддл громко вздыхает. Уверен, он сейчас демонстративно закатил глаза и цокнул бы при возможности. Торопливо печатаю: «Ну да, секс выматывает, бедняжки», — и откладываю телефон на колени. Я смотрю на Тома. Грудная клетка его часто вздымается, взгляд недовольный. Он смотрит на дорогу, на свои руки, в окно, на пролетающие мимо машины – куда угодно, только не на меня. Он старается изо всех сил. — Ладно, давай поговорим, — я разрываю наше молчание и скрещиваю руки под грудью. Том цокает, закатывает глаза, а я удивляюсь тому, как хорошо его знаю. Он смотрит на меня, слегка выпучив глаза, как бы спрашивая: «О чём же?» — А ты больше любишь омлет или яичницу? — интересуюсь я с видом настоящего гастрономического критика. Том глядит на меня, размеренно моргая. Спустя минуту молчания и странных переглядываний, я оставляю этот вопрос. — Что думаешь насчёт политики Петра Первого? — спрашиваю я так, словно мне не хватает стороннего мнения для того, чтобы написать диссертацию по всеобщей истории. Том откидывает голову и тяжело вздыхает. — Лучше бы ты молчал, — вновь упрекает меня Том. Я смотрю на него взглядом «да тебе не угодишь» и закидываю одну ногу на другую. — Ладно. Каких импрессионистов восемнадцатого-девятнадцатого веков ты выделяешь? — Господи, — стонет Риддл. — Мне вот очень нравятся работы Огюста Ренуара, но Клод Монэ тоже неплох. — Замолчи, ради Бога. И я замолкаю. Ловлю напряженную тишину. На телефон пришло ещё несколько уведомлений, но мне нет дела до них сейчас. Я смотрю на Тома в упор, словно пытаюсь в нём разглядеть что-то, слегка прищуриваюсь, на что он лишь страшно косится. Я сбиваю его с толку своим поведением. Наконец закончив изучение его физиономии, я выдаю: «Напомни, Том, ты по знаку зодиака не долбоклюй случайно?» — Чтобы ты знал, знаток гороскопов, такого знака даже не... — начинает Риддл и сразу же останавливается, осознав всё сказанное мной ранее. — Иди к чёрту, Поттер. Я смотрю на его взбешённое лицо, зардевшиеся алым щеки и сдвинутые к переносице густые тёмные брови. Он остаётся желанным, невзирая на его скверный характер. Божья кара за все мои грехи. — Ну асцендент у тебя точно в долбоёбе, — говорю я и заливаюсь хохотом. Том всегда презирал меня за это. «В астрологию верят только те, кто ищут оправдания своим поступкам», «интересы умственно отсталых», «лучше бы книгу почитал, чем гороскопы свои» — вечно упрекает меня Риддл. Очень по-козерогски. Не то чтобы я и впрямь верю в это. В журналах, что получаю рассылкой по почте, гороскопам выделяют несколько страниц, где ведущие астрологи ведают нам тайны каждого знака. Но я просто не могу себе позволить эту роскошь — жить, не изводя Тома ежедневно. — Какой же скудный у тебя интеллект, раз ты интересуешься таким, — регулярно утверждает Риддл. И сейчас глядеть в эти слегка растерянные, но всё такие же разъярённые глаза — верх удовольствия. Кажется, этот его взгляд раззадоривает меня ещё больше. — Поверить не могу, какой же ты идиот, — голос Тома звучит строго, уязвлённо и немного униженно. Я не могу остановить себя, и продолжая смеяться, хватаюсь за его руку, словно только она может удержать меня, не дать мне сойти с ума. Он резко перехватывает меня. Стремительно приближается ко мне и куда-то в скулу шепчет: «Имеешь наглость шутить?» В глазах, которые я едва ли могу хорошо рассмотреть из-за давящей близости, мелькает что-то нездоровое. Словно котелок с чем-то бурлящим и особо опасным томится на огне, обещая выплеснуть всё содержимое и убить меня. Однако моё тело меня не слушается, и я грудной клеткой подаюсь к нему, льну всем телом к этому жару. — Том, дорога, — напоминаю я ему, перебарывая желание заскулить от нарастающего страха. Не отодвигаясь, он лишь поворачивает голову и съезжает с основной трассы на первую попавшуюся дорогу. Я такую спонтанность не поддерживаю. Дорога ведёт в лес. Мне хочется спросить, не собрался ли он завести меня туда и убить, но подавать ему такую идею опасно, особенно сейчас. Мы останавливаемся возле лесной дороги. Том глушит двигатель и вновь поворачивается ко мне. Он впивается в мои губы. Прежде я никогда не видел его таким напористым. Его рука больно сжимает открытую кожу моего бедра, отводя его в сторону. Такие открытые нахальные действия Тома сковывают меня, стесняют, но настолько же и возбуждают. Он выбивает весь воздух из лёгких, что осложняется длительным грубым поцелуем. Риддл кусает мои губы, тут же проводя языком по месту укуса, снова и снова, пока губы не начинают кровоточить. Он вылизывает мой рот и капельки крови заодно. Я всхлипываю от боли и переполняющих меня чувств. — Ты думал, тебе это сойдёт с рук, дорогой? — отрываясь от меня, шепчет Том. Этот шёпот похож на шаги, что слышатся всё ближе и ближе к тебе, напуганному, в кромешной тьме. Я киваю головой – что-то между «Да» и «Нет». Том усмехается моей уязвлённости мне же в лицо. Он кусает мою скулу и стискивает зубы так, что я невольно хватаюсь за его плечо и впиваюсь ногтями. Запрокинув голову, я не вижу звёзд, вижу лишь потолок крыши нашего Крайслера и искорки безумия Тома, что отскакивают от него самого при каждом действии. — Ожидал остаться безнаказанным? — вновь спрашивает Том, а я выдаю еле слышное «Да». Раздвинутые колени позволяют ему ползти рукой всё выше и выше. Я бы не позволил. Наверное... Но моё тело трепещет и жаждет каждого его прикосновения. Я выгибаюсь в спине, когда холодная кожа его пальцев достигает области моего паха. Он запустил лишь две фаланги под мои короткие шорты, но это уже выбило из меня последние мысли. А его движения на манер вырисовывания каких-то узоров и вовсе погрузили меня в вязкую трясину, что тянет на дно. — Том, — всхлипываю я, когда он добирается до моей шеи, позволяя себе кусать её и оставлять метки. Весь я в мгновенье покрываюсь мурашками и трясусь в мелкой дрожи. Возбуждение отзывается не только теснотой в шортах, но и тугим узлом в пояснице. — Что, любовь моя, хочешь что-то сказать? Я лишь могу сглотнуть ком в горле. Том выбил из меня последнюю дееспособность. Он отстраняется, продолжая поглаживать пах возле тазобедренной косточки. — Лезь назад, — сухо-сухо приказывает Том. От этого тона у меня, кажется, начинается изжога. — Что ты... — начинаю я, но, уловив серьёзный и строгий взгляд Риддла, выполняю его просьбу. Задняя часть Вояджера представляет собой некие ряды из кресел. Два объединённых сиденья прямо за передним пассажирским, проход ближе к двери за водительским креслом и третий ряд из трёх соединённых мест. Я прохожу в самый конец салона, Том следует за мной. Я словно в клетке с ядовитой змеёй. Что бы он ни задумал, мне это не нравится. — Разве ты не этого добивался? — спрашивает Том, словно прочитал мои мысли. Он усаживает меня на сиденье, сам устраивается между моих ног и, утыкаясь носом мне в шею, тяжело дышит. Я плавлюсь от каждого прикосновения кожи к коже, от каждого его вдоха и выдоха. На задворках разума проносится: «Если драка неизбежна, надо бить первым». Разумно ли? Я заползаю руками Тому под футболку и ногтями провожу от груди до пупка. Том издаёт что-то наподобие рыка и впечатывает меня в кресло ещё сильнее. — Не рыпайся, — цедит сквозь зубы Риддл. Я от одной только фразы мокрой лужицей растекаюсь по сиденью. Том задирает мою футболку, и поза, в которой он сидит, легко позволяет ему очернить и заклеймить мою кожу и там. Он языком проводит снизу вверх и припадает к покрасневшим соскам. Я заливаюсь краской то ли от стыда, то ли от возбуждения. Риддл прикусывает бусину красной кожи, а я не сдерживаюсь в громком стоне. Заметив мою реакцию, Том проделывает это и со вторым соском. Языком вырисовывает узоры на груди, а после рвано стягивает с меня футболку. Я поддаюсь, но сам не двигаюсь, всё ещё следуя его указанию. Дрожь не от холода, а от желания прикоснуться к себе, облегчить эти муки хоть немного. Риддл выглядит так, словно это входит в его план: томить меня на огне, мучить и не давать ничего взамен. — Том, прошу, — жалобно всхлипываю я. Его лицо медленно искажается в самодовольном оскале. Я хочу уже что-то сказать, но закрываю рот, как только рука Тома поддевает резинку моих шорт. Он щипает меня за бок так, что из глаз искры летят. Я начинаю шипеть от боли и тянусь, чтобы погладить покрасневшую кожу, но Риддл бьёт меня по руке и припадает ртом к месту щипка, вбирая кожу, оставляет там колючий засос. Ощущать его дыхание в такой опасной близости к моему члену приятно, но ноги сводит от желания получить что-то большее. Я лишь слышу, как расстёгивается ширинка на брюках Тома, и шуршание ткани. Том ещё шире разводит мои ноги, а ткань, что топорщится от моей эрекции, вот-вот треснет. — Молю, — хнычу я. Он тянет мои шорты вниз, и я приподнимаюсь, чтобы как можно быстрее освободится от них. Он целует внутреннюю часть бедра, поднимаясь всё выше и выше, подбирается к члену. Кусает нежную кожу моей ляжки, а мне ноги хочется свести от его действий. Кажется, я могу кончить прямо сейчас, без прикосновений. Том подносит руку к моему лицу. Отстраняясь, заглядывает мне в глаза и большим пальцем мажет по губам. Ранки неприятно щиплет. — Открой рот, — говорит Том, нарушая мелодию из нашего сбивчивого дыхания и моих стонов. Я размыкаю губы и слегка приоткрываю рот. Палец Тома тут же скользит внутрь, но застывает на уровне линии зубов. — Шире, любовь моя, — вновь приказывает в этой своей манере. Я сильнее раскрываю рот. Том меняет большой на указательный и средний, и уже два пальца проникают в меня. Ощущение чего-то от Тома во мне, горячая плоть во рту немного снимает напряжение. Он проталкивает их всё дальше, делая грубые толчки. Смыкая губы, я позволяю пальцам Тома остаться внутри. Я слегка посасываю их и обвожу языком на манер восьмёрки. Том хрипло стонет и устраивает своё колено между моих ног. Он вытаскивает пальцы, а за ними тянется тонкая ниточка слюны. Том смотрит на блестящие от влажности пальцы и, поднеся к своему лицу, облизывает их. От этой картины у меня сводит рёбра и сжимаются легкие, словно я в тугом корсете. Я всхлипываю, потому что это слишком. То, что Том делает со мной — слишком. То, как моё тело реагирует на это — слишком. Я смотрю на него заворожённо, а Том лишь щурится в многозначительной ухмылке. Он подхватывает меня в сгибах под коленями и притягивает ближе к себе. Спиной я всё ещё облокачиваюсь на спинку сиденья, и эта поза позволяет мне чувствовать себя не таким жалким и беспомощным. Словно я вмиг получил хоть какой-то контроль над ситуацией и собой. Том замечает этот проблеск надежды в моих глазах. — Сделай уже с этим хоть что-нибудь, — прикрикиваю я, когда он опускает взгляд на мой член. — Заткнись и не указывай мне, будь хорошим мальчиком, — хрипло говорит Том. Он стягивает с нас обоих боксеры. Моя нагота не смущает, но футболка, оставшаяся на нём, невольно заставляет меня усомниться в себе. На мне лишь пожирающий взгляд и следы его безумия. Том вплотную прижимается ко мне – его член упирается мне в живот. Он вновь проталкивает пальцы мне в рот. — Сделай это как следует, — приговаривает Риддл. Я понимаю, к чему он, но от осознания легче не становится. Всё внутри меня сжимается и содрогается от страха и предвкушения. Сколько бы я об этом ни думал и ни мечтал, я не готов к этому в реальном времени. Я обильно смачиваю пальцы слюной, заботясь о себе в первую очередь. — Том, — зову его я, — у меня в рюкзаке... Он не даёт мне закончить. Свободной рукой тянется за моей сумкой, ею же дёргано расстёгивает молнию. — На дне, — вторю я, опуская глаза. Долго шаря рукой, Том выкидывает несколько моих вещей оттуда, а со дна достаёт пачку презервативов и лубрикант. — Какая же ты шлюха, — говорит Том, переводя взгляд на меня. — И как часто ты трахаешься с кем-то в путешествиях? — Том, это не... Не то что ты подумал, — шепчу я. — Не пререкайся! Я послушно закрываю рот. Том открывает тюбик с ванильной смазкой, выдавливая содержимое себе на палец. Приторный химозный запах ударяет в ноздри. Колени сводит судорогой, а ладони нещадно потеют. Чувство липкости заполняет всё тело. Том притягивает меня ещё ближе к себе, и сейчас моя грудная клетка находится на одном уровне с поясницей. Всё болит, поза не из самых удобных, но я не возникаю. Он подносит палец к колечку мышц и плавно массирует. Я изгибаюсь в блаженном стоне. Том касается меня так правильно, но так неправильно долго оттягивает более нужные мне вещи. — Том, блять, — говорю я, втягивая воздух ртом. Он добавляет ещё смазки себе на палец, и она неприятно холодит меня, разгорячённого. Риддл медленно погружает внутрь часть фаланги среднего пальца. Входит лишь на сантиметр и сразу выходит с характерным хлюпающим звуком. Делает так ещё несколько раз, а затем резко врывается в жар моего тела почти во весь палец. Я громко вскрикиваю, но прошу ещё. — Прошу тебя, не останавливайся, Том, пожалуйста, я хочу, пожалуйста, — череда слов вырывается из меня несвязным потоком. Он выходит из меня, а после делает грубый толчок сразу двумя пальцами. Боль мешается с удовольствием, и мой всхлип скорее просящий, чем восклицающий. Я резко, как это вообще возможно, хватаю его за руку, и тут же ловлю осуждающий взгляд. Как родитель смотрит на провинившегося ребёнка. — Том, прошу, я хочу, хочу тебя, мне нужен ты, — щебечу я тихими стонами. — Я неясно выразился, дорогой? — говорит Риддл, отдёргивая руку. Я потупляю взгляд. — Но ты всегда можешь попросить, — позже тихо добавляет Том. Он вновь проникает в меня двумя пальцами и растягивает, сгибая их и надавливая на влажные стенки. Разводит пальцы на манер ножниц. Затем снова сгибает их и невесомо дотрагивается до того самого места, вырывая из меня сладостный стон. Вытаскивает пальцы и вновь проталкивает их мне в рот. Сам же второй рукой касается головки своего члена и издаёт гортанный рык. Снова втискивает два пальца в мой вход и добавляет третий. Помимо толчков, он массирует меня изнутри, заставляя извиваться. Покидая мою плоть, оставляет мне лишь некую пустоту, но это быстро забывается, когда к влажному колечку мышц прижимается его истекающий смазкой член. Собственная кожа кажется такой тесной – жалобно скулю. — Ты такой слабый рядом со мной, жалкий, — шепчет Том. — Так сильно хочешь, чтобы я тебя выебал, что готов умолять? Я смотрю на него ошарашенно. Словно на меня вылили ушат холодной воды. Но в итоге застаю себя за частым киванием. Он надавливает ещё сильнее, проникая лишь кончиком головки в меня, а от полноты, что я уже начинаю ощущать, покрываюсь мурашками. Вымученный и униженный – из глаз невольно начинают течь слёзы. — Веди себя хорошо, — шепчет Том и толкается глубже в меня. С уст слетает протяжный стон. — Прошу, Том, умоляю, — прошу я. — Что? Чего ты хочешь? — Умоляю, не томи, ты нужен мне, — я тараторю, — позволь мне прикоснуться к себе, пожалуйста. — Нет, дорогой, ты не прикоснешься к себе сегодня, сможешь кончить лишь на моём члене. Тело наэлектризовалось, а глаза сами закатываются в каком-то приступе. — Блять, — выкрикиваю я, когда третьим толчком он почти полностью проникает в меня. Риддл едва не даёт мне привыкнуть. Впиваясь пальцами в тазобедренные косточки, он выходит из меня, а после вбивается с новой силой. Грубые, резкие толчки замедляются на выходе. — Том, — выкрикиваю я, вырываясь из череды слишком громких стонов, когда Том задевает тот самый комочек нервов. Моё лицо красное и мокрое от слёз. Горло дерёт, сорван голос. Риддл продолжает попадать по простате, резко вколачиваясь в меня на заднем сиденье Крайслера, что доводит меня до пика каждый раз. — О, нет-нет, любовь моя, слишком рано, — говорит Том, когда замечает, что мой член подёргивается в подступающем оргазме. Он громко и тяжело дышит, чередуя рычание и шипение с потоком сквернословий. Тело нещадно ломит, но с каждым толчком Тома оно погружается в сладкую истому. Склонившись ко мне ещё ближе, Риддл вновь покрывает меня всего укусами и поцелуями. Оставив пару засосов в области ключиц, спускается ниже и ниже, сильно сгибаясь, кусает мои рёбра, что в итоге заставляет меня быть ещё более громким. Я незаметно подставляюсь под Тома, чтобы получить больше, быть ближе. Риддла много, всегда было много, но сейчас этого недостаточно, мне крайне его не хватает. Он вцепляется в мои волосы. Одной рукой запрокидывает мою голову, подставляя под свои зубы мою тонкую шею, а второй рукой держит за талию, притягивая меня ближе, буквально насаживая на себя. Я неестественно выгибаюсь дугой от каждого его действия. Кожа плавится под его горячим дыханием, а тело готово оплести его как змея, ища как можно больше точек соприкосновения. Сдерживаться с каждым грубым толчком всё сложнее. И я умоляю Тома позволить мне отпустить себя. — Нельзя! — зло шикает Том, и сейчас я буквально ошеломлён этим приказным тоном. Ошеломляет настолько же, насколько и подталкивает к грани. Впиваясь ногтями в предплечье Тома, я уже не боюсь. Кажется, страх потерялся вместе с рассудком. Царапая его, я слышу лишь гортанный рык и замечаю, как зрачки напротив заполонили всё пространство, не оставляя места радужке, а рывки Тома стали грубее, потеряли былой ритм. Я буквально чувствую, как его плоть пульсирует во мне, и не сказать, что это не сказывается на моём теле. — Позволь мне, Том, я так хочу кончить, — заливаясь новым потоком слёз, всхлипываю я. И сумасшедший оскал пробегает по лицу Риддла, оставляя лишь свою тень на его вернувшейся маске серьезности. Он делает ещё несколько рваных толчков и обильно изливается с грубым стоном. Том продолжает двигаться во мне и наконец позволяет не сдерживать мой давно накативший оргазм. Уставшее тело слабо сокращается, и на последнем движении, выгибаясь, я кончаю, пачкая своей спермой наши с Томом животы. Запрокидывая голову сейчас, я действительно вижу звёзды. Том выходит из меня; волной накрывает состояние приятной расслабленности. — Я люблю тебя, — тихо-тихо шепчет Том, откидываясь на сиденье рядом со мной и растекаясь по нему. — Что? — я чётко услышал признание, но сейчас мой мозг отказывается работать, и я выдаю холодное «Ладно». Том поворачивается ко мне лицом, и я вижу негодование – бегущая строка у него на лбу. Он поворачивается ко мне всем корпусом и, нависая, припадает губами к искусанной шее. — На второй раз меня не хватит, отстань, — отталкивая его руками, бормочу я. — Ладно, и я тебя. — Только не надо делать мне одолжение, — он заглядывает мне в глаза. Мой взгляд нагло шарит по его телу. — Том! Эм... Ты не использовал презервативы? — возмущённым и смущённым тоном спрашиваю я. — Нет, а что, боишься забеременеть? — Мерзость, — я кривлю лицо. — И я не делаю одолжение, тем более таким кретинам, как ты. Мы всё ещё пытаемся перевести дыхание. Жар спадает, и прохладный воздух покалывает кожу, покрывая её мурашками. Том протягивает мне мою одежду, а я чувствую лишь какое-то опустошение. Словно, вот, на этом всё.

***

Мы уже подъезжаем к Лондону. Весь путь я спал. Умиротворение сменилось волнением, как только я открыл глаза. — Тоооом, — протягиваю я, не зная, что сказать дальше. — Да, не сомневайся, — Том оборачивается и расплывается в такой искренней, непривычной для меня улыбке. — Но я даже ничего не сказал. — Ты хочешь спросить, был ли я серьёзен. Действительно ли я... Люблю ли я тебя на самом деле, — он всё ещё смотрит мне в глаза, а я вижу в них лишь какую-то забаву. — Я лишь удивляюсь тому, что для тебя это новость. Я отвожу взгляд, смотрю на родной город, дома, улицы, машины, серое небо и несчастных людей. Всё вокруг осталось таким же, реальность не утеряна. Только я уже забыл, каково это — зависеть от погоды, людей вокруг и планов на день. Единственное, что я вижу перед собой, закрывая глаза — это он. При погружении в мысли меня может вытащить лишь его голос. Так почему же не жить здесь и сейчас? Достав свой почти разряженный телефон, я открываю диалог с Барти. Его вопрос «И на какой же вы стадии?» остался без ответа. Я печатаю быстро, но осмысливать мне придётся ещё очень долго. «Кажется, мы с Томом встречаемся.»