Синонимы к слову «‎реакция»‎

В одном году примерно 53 вторника. Один из них был многогранный, многоцветный, многоуровневый. (Кубик-рубик). Сначала Чангюну не особо интересен разговор Хосока и Кихёна, и он всей душой уходит в ностальгию по атмосфере фильма типа «Назад в будущее», автоматам из игр типа «Биошок», и в эстетику сломанного скейта старшего брата и пятнистых значков на рюкзаке. Проще объясняя: он занимает компьютерное кресло, играет в С-о-н-и-к-И-к-с на консоли S-e-g-a, которая была точь-в-точь такой же, как у одноклассника в школе, и эта 16-битная музыка, и синий еж с кольцами-монетками так накрывают, что Чангюну искренне все равно, в какой именно шахматной комбинации Кихён распределяет тарелки\приборы на столе, так же, как и всё равно, что Хосок «прокатил» компьютерное кресло вместе с ним ближе к столу, удобно развернув к башням из чистых тарелок. (Он в этот момент даже в атаке не дернулся и ни одну «монетку» не потерял). Кихён обозначил его как «трудный подросток, который, вместо того, чтобы помогать, только и играет в приставку», и соответствовать этому определению оказалось зашибись перспективой. Для поддакивания в образ Чангюн даже за ярко красной кепкой в прихожую сходил, перевернул её козырьком набок, залез в кресло с ногами, а на все вопросы отвечал только при третьем их повторении. (Последнее уже было не из-за навязанного образа). Вообще, если отбросить шутливую сюжетно-ролевую игру «семья», к чему все эти сборы Чангюн плохо понимает. «Сегодня» ничем не отличается от обычных посиделок «всегда». (Даже с учетом «нетипичного» Хосока, который быстро расположил к себе Чжухона, а Кихёну как-то невольно навязал желание обслуживать его по высшему домашнему этикету, это всё равно ещё вписывается в рамки «типичная посиделка»). В которой фастфудная доставка, попытка решить очень важные и очень «философские» вопросы, и это всё где-то до одиннадцати вечера, а потом по домам. Но. Эти двоё. Как-то слишком много положили в корзину доставки. Полчаса назад, когда Чангюн думал, что зашел в квартиру Кихёна, а не в квартиру человека с манерами Тёмного дворецкого, он увидел рюкзак Чжухона с парой характерных нашивок, но не увидел самого Чжухона. И тут либо получай ответ на вопрос «а где?», параллельно помогая с тем, чтобы гостиную немного разгрузить и переместить стол с угла на центр комнаты, либо молча принимай ситуацию такой, какая она есть. Чангюну понравился второй вариант. Потому что выбирать в таких ситуациях второй вариант для него такая же норма, как Чжухону быть всегда вовлеченным в какое-то дело. Чангюн быстро решает, что причина навязывания Кихёном «атмосферы праздника» именно в Хосоке, типа новый человек в компании, а Кихён любит это – создавать о себе впечатление внимательного и комфортного друга, и всячески заботиться об удобствах вокруг. Это с ними втроем Кихён может позволить себе есть пиццу на полу, капнуть соусом на футболку и об неё же руку вытереть (все равно уже грязная), а потом громко заржать на похабную шутку в «Рике и Морти». А сегодня же тут новый человечек, он ещё про Кихёна не так много знает, поэтому… Чангюн сам себе цокает, подняв голову и заметив ещё и бокалы для вина. Хочется спросить, но запрягут же помогать. Окей. Бокалы. Всю жизнь с кружек пили, а тут бокалы. И ладно, пусть так, пока предпочтительней оставаться ежом, бороться с Доктором Эггманом и спасать Роуз. Но потом, когда Кихён с Хосоком оказываются где-то за позади его кресла, он слышит это: — …ты не пьешь красное? – учтивый голос Кихёна, желающий, чтобы всем было невероятно охуительно в его квартире, только что выяснил, что Хосок не пьет то вино, которое он внёс в список заказов для Чжухона. – Давай напишем Чжухону, какое ты хочешь. — Давай я сам, — учтивый голос Хосока, желающего, чтобы Кихён уже чилльнул со своим контролем. — И напишу сразу Минхёку, — Кихён на телепатическом уровне выражает сомнение «а точно Минхёк сможет взять с прилавка продукт, ориентируясь по названию без фото и подробной инструкции, как этот продукт найти?». — У нас между собой есть давняя шутка про одну этикетку вина, так что он быстрее поймет, что я хочу, — все ещё очень деликатно впаривает свое решение Хосок Кихёну. — Шутка? — светски уточняет Кихён, значительно спокойней и вообще не обращая внимания, как сигнально-бесяче орет на всю комнату «game over». — Он один раз подарил мне это вино, потому что на этикетке было что-то похожее на покемона Дитто, но потом выяснилось, что это просто виноград так странно нарисовали. Вот бывают же моменты. Такие вот. Ну. Когда кажется, что через секунду ты узнаешь, что такое инсульт. Не в прямом, а в психологическом смысле. Психологический инсульт. Это примерно то, что чувствует Чангюн, когда разворачивается на кресле полукругом так, чтобы, всё ещё удерживая приставку на уровне груди и не отключая сигнализацию проеба раунда, взглядом «нет сигнала», вписаться в тусовку учтивого тона голоса: — Нас будет не четверо? — А ты был не в курсе? Если оценивать степень взволнованности (от одного до десяти), то реакция Кихёна на непьющего красное вино Хосока — это восьмерка, а реакция Кихёна на то, что вечер намечается сложноватеньким — это единица. Хосок, набирающий сообщение, тоже выглядит буднично. Потому что и Хосок был в курсе. А Чангюн не был. Он был в курсе того, что Минхёк сегодня проснулся от шума за окном, того, что Минхёк не успел к «завтраку» в любимой кофейне рядом с домом, того, что у Минхёка сломался любимый карандаш, который надо заказывать на каком-то китайском сайте и приедет заказ только через неделю, но, блять, он не был в курсе, что Минхёк «пятый». — Ммм, понятно. А он, — имя выговорить отдельная проблема, — сейчас с Чжухоном? — а вот плохо обыгрывать тон в безразличном стиле «а ну ясно» вообще не проблема. — Ага, — кивает Кихён, а потом продолжает своё дело: забирает с верхней полки пачку салфеток и проходит к столу, кидая закрытую пачку рядом с тарелкой Чангюна. (Чангюн поворачивается в компьютерном кресле вслед за его движениями). — Больше ничего не нужно? — контрольно уточняет Хосок. И с какой же гармонией с миром, сродни гармонии буддийского монаха, Кихён отвечает ему «нет, всё остальное есть». Кихён как бы имеет в виду «твой психологический инсульт, Чангюни, не стоит того, чтобы вводить нашего гостя в неудобную ему ситуацию». Кихён как бы пытается сразу настроить всё на лад «это будет пугающим только если ты, Чангюни, сейчас будешь сидеть и пугаться». — А почему он сейчас с Чжухоном? — очень тупо спрашивает Чангюн, выключая на консоле саундтрек, невероятно подходящий под крах нервной системы, отношений и братюнетства с Чжухоном. — Потому что Минхёк, — даже акцента на имени не делает, это же просто имя, чего ты паникуешь, — знает, например, какое вино пьёт Хосок, — вежливо отмечает главную полезность Минхёка Кихён. — И потому что он единственный, кто согласился Чжухону составить компанию. И Чангюн кивает «о, аргумент, тогда ладно, тогда хорошо». Потом машинально проворачивает в ухе сережку, затем очень аккуратно оставляет приставку на столе, и восхитительно подавляет в себе желание открыто продемонстрировать тяжелым вздохом какая же кость в горле ему сейчас эта новость. Завыть тоже хочется. Не вслух, нет. Про себя. Тут же важные гости. Негоже. Вслух. — С ним что-то не так, — шепчет Хосок, с подтекстом «а мы это игнорируем?», когда Чангюн, так и не выбрав, как себя вести, берёт на колени пачку салфеток, аккуратно раскрывает квадратную картонную упаковку (господи, тут ещё и салфетки какие-то праздничные), и отсчитывает по десятке, чтобы вот у каждого под рукой были салфетки, Кихён же любит, чтобы аккуратно и удобно, вот аккуратно и удобно будут лежать салфетки. — Как духов видит, — сравнивает Хосок. Дальше Чангюн мало что помнит. Он точно глубоко задумался о процентах вероятности того, поймет ли Чжухон, кто с ним сейчас в супермаркете или нет. Где-то 15% и все отданы интуиции Чжухона. Потому что Чжухон за год не особо интересовался из-за кого там у Чангюна срывает крышу. Для него вся информация состояла из «какой-то парень, Кихён его знает» и всё. Чжухон пару раз вскользь спрашивал всё ли в порядке («ну там, за горизонтом гетеросексуальности»), что-то вроде проверки от старшего брата «тебя там не обижают?», но дальше не лез. Видимо, ещё стеснялся и чувствовал неловкость. И Чангюна не обижали. А вот он, кажется, обижал, раз отвечал сухим «всё в порядке», и… Сейчас, и только сейчас, Чангюн соображает, что если бы он хоть чуть-чуть давал штрихи личности Минхёка, он бы постепенно и заочно, но уже познакомил Чжухона с ним. Чжухон бы уже привык к Минхёку, узнал бы что-то о нём, можно было бы надеяться на тот процесс, когда рассказываешь друзьям про любимого персонажа, и они, ни разу не видя фильм с этим персонажем, начинают испытывать к нему нежное чувство, потому что этот персонаж очень любим тобой. Вот было бы проще. (Если бы Минхёк был персонажем, было бы вообще изи уровень). И вот где-то тут Чангюн очнулся, поднимаясь с кресла и дойдя своими мнительными-задумчивыми-мелкими движениями до середины комнаты, бормоча фразу «я пойду, немного прогуляюсь», но с одной стороны Хосок, забирающий смятую в крупный комочек салфетку, а с другой стороны Кихён, настаивающий: — Не порть мне салфетки. Чангюн отмирает и неловко поворачивается к Хосоку, решая, что если Кихён-то подобные вылеты в космос ещё как-то поймет, то новый человек в компании быстро запишет его в «а Чангюн странненький немножко, правда?»: — Извини… Я не… Но иногда... Это сложно объяснить. — Это всё быстро объясняется, — перебивает Кихён, удерживая Чангюна за предплечье, когда тот тянется забрать присвоенный себе комочек салфетки обратно. — Он у нас невротичный. — Это чистой воды провокация, — отрицает Чангюн одновременно с утверждающим кивком, и через секундную паузу на него уже накатывает крохотный истеричный смех от комичности происходящего. — Я обычно не так себя веду в первый день знакомства, — сразу оправдывается он с неконтролируемо широкой улыбкой и смотря Хосоку прямо в глаза. — У меня просто была очень тяжелая неделя. (Одновременно с этим накрывая своей ладонью сжимающую предплечье руку Кихёна и пытаясь высвободится из цепкого захвата, чтобы съебать-съебать и еще раз съебать отсюда хотя бы на пару минут). — Мы с тобой видимся третий раз, — сообщает Хосок как бы между делом и немного типа «да ты не волнуйся, но меня чуть-чуть обижает, что ты меня не помнишь». — Извини, — Чангюн снова тихо смеётся в подкачивающем состоянии громко заржать и переводит взгляд на Кихёна, который до сих пор не лоялен к чужой попытке побега. — Видишь, я уже имя своё не помню. Мне нужно на свежий воздух. — Чангюн, — бессмысленно напоминает Хосок, потому что он-то помнит, и имя, и то, что встреча у них третья, и уже даже вроде не обижается на чужую потерю памяти, пространства и своей персоналити в одну секунду. — А? — поворачивает голову снова на Хосока, а потом врубается и заливисто смеется: — Спасибо, да. Вроде... — Всё, хватит, — голосом разума нарушает эмоциональную панихиду Кихён. Он, будучи человеком вдумчивым и прогнозируемым наперёд, почему-то в ситуации, когда ему нечего сказать по поводу взаимоотношений между людьми, действует по кодовому слову «алкоголь». — Я не хочу, — говорит Чангюн, сразу после озвученного кодового слова в сопровождении красиво-тактичных оборотов речи, которыми Кихён завуалировал «и тебя перестанет так ебашить волнением». — Хочешь, — говорит Кихён. — Я не понимаю, что происходит, но нельзя же принуждать человека пить алкоголь, — говорит Хосок. Ну, теперь в глазах Хосока хорошая репутация похерилась и у Кихёна, и тут на одного “странного” стало уже больше — утешается Чангюн. — Я не принуждаю, я ускоряю то, к чему он сам придёт, — отмахивается Кихён, отпуская из захвата чужую руку, чтобы взять со стола первую попавшуюся чашку. — Правда, — закрепляет оправдание Чангюн, оставшись на пару секунд с Хосоком в зрительном контакте, — я понимаю, как это выглядит со стороны, но я не… Это так долго объяснять… — Так я уже понял, — ласково заверяет его Хосок. — А, ты уже понял? — в такой же милый тон смеется Чангюн; конечно, он блять понял, он друг Минхёка, он явно во всех красках знает, что к чему тут происходит. — Оценил уровень того, какой мне сейчас пиздец? — Хватит, — напоминает Кихён, появляясь рядом и продолжая жужжать на ухо о кодовом слове и эффекте кодового слова. Чангюн, уже держа в одной руке чашку, а в другой бутылку виски, ещё раз говорит больше слов в одном предложении, чем Хосок слышал от него в сумме за все три встречи. Речь сумбурная, спутанная, но в сути что-то типа «это, конечно, забавно и смешно, но, правда, перестаньте так себя вести, со мной все в порядке, я переработал, заработался, немного поплыл, но я сейчас выйду на улицу, куплю сигареты, выкурю пачку и спокойно вернусь обратно, ладненько?». Но. На секунду. Чангюн понимает, что. Это_же_логично. (Конечно, это же Кихён предлагает). Высокий градус благоприятно ударит по нервам и тремор сойдет на нет, включит какой-нибудь весёлый похуизм к тому, что сейчас его-как-все-ещё-хочется-верить-один-из-лучших-друзей придушит за то, что у Чангюна снова есть какие-то некомфортные новости. И это полбеды, есть же ещё и больше-года-намекающий-на-своём-знакомстве-с-Чжухоном-Минхёк, которой выяснит, что Чангюн, на самом деле, со своей стороны сделал целое «нихуя» для того, чтобы эта встреча прошла хорошо, поэтому Минхёк с радостью поможет спрятать тело. Чангюн, нарисовав все эти многоходовки и уже вслух рассуждая, что вот раньше можно было себе позволить Pub Crawl, а теперь только Cemetery Crawl, никак не среагировал на трезвое приглашение в пьяное состояние, нелепо держа бутылку и чашку в руках, поэтому Хосок, после вздоха Кихёна «господи, а это только начало вечера», заботливо откручивает крышечку с бутылки виски. Чангюн сначала смотрит на открытую бутылку, которую осталось всего лишь наклонить горлышком к чашке, потом на Хосока, который подбрасывает крышку вверх и ловит пару раз одной ладонью. — Какой же ты милый, — причитает Чангюн с приглушенным воем в голосе, какой бывает, когда ну просто невероятно убийственное по сердцу видео с котятами находишь в интернете. — Он сейчас успокоится, — заверяет Хосока Кихён, и в его тоне нет стыда типа «извини за моего друга». Чангюн это тоже находит безумно милым и приятным, и поэтому, когда Кихён легонько поднимает его локоть, намекая давай уже виски-в-чашку, Чангюн сразу же согласно выполняет фокус виски-в-чашку. — Клянусь, то, что ты сейчас видишь, это вообще не я обычный, — со всей серьезностью повторяет Чангюн Хосоку, доливая виски до середины чашки. Он налил бы и ещё, просто не в силах остановиться в этом движении, но Кихён давит на его локоть вниз, как на рычаг. — Ты хоть все не пей,— не громко слышно от Кихёна и с тоном «я понимаю, сейчас бесполезно что-либо говорить, но я попытался». Да я понимаю это, — выражает Чангюн, бросив короткий взгляд на Кихёна. (Как раз ровно перед тем, как перепутать руки и приложиться губами не к чашке, а к горлышку бутылки). === Чангюн, как послушал пару опенингов из Наруто и поиграл с Хосоком в акро-стихи, стал вполне себе готовым к неизбежному. Так прокачавшись в этом «будь-что-будет», что, услышав звук поворота ключа в замке входной двери, среагировал очень даже спокойно. (И в те же секунды «спокойного реагирования» решил, что лучше сейчас встретить это самое неизбежное, и, в случае чего, прямо в прихожей и сдохнуть, чем ждать казнь до конца вечера). У Чжухона два пакета, забитых снеками, и он сигнальной звуковой ракетой отправляет Кихёну в сторону кухни сообщение «нет, я всё понимаю, но на черта нам столько еды?!». А потом смотрит на Чангюна и широко улыбается, тоном сплетни выпытывая «про доставку я знаю, но он ещё там что-то и готовит, да?». Так громко и радостно. И тоже не понимает, зачем настолько много еды. И тоже стебёт кихёновские гостеприимные переживания. Чангюна это веселит, и он отыгрывает максимально страдальческое лицо, будто Кихён его тут заставлял рис на полях выращивать. «Очень сочувствую, я умудрился вовремя сбежать», от души мимически передает Чжухон в ответ, и, не разувшись, проходит по коридору дальше, чтобы там, ну, на кухню заглянуть, оглохнуть от кихёновского «не неси сюда песок, каждый раз же прошу!», быстро впарить пакеты Хосоку и с ним без слов тоже поржать над «чё, он реально ещё и готовит что-то?». Чангюн, понимая, что Чжухон в конце коридора будет ещё до второго «выйди с кухни!», а это значит, есть секунд десять и можно посмотреть на Минхёка, который вообще не скрывал свой взгляд в упор, как только закрыл входную дверь. Вот тут веселье на ноль как-то моментально откатывается. С абсолютно нечитаемым выражением лица Минхёк подходит ближе и молча вручает бумажный пакет с вином, передавая его за ручки. Чангюн пару секунд тормозит в обработке того, что именно от него хотят, но вскоре забирает пакет, зачем-то поднимая его к своей груди, чтобы удерживать снизу и прижимать к себе. М-да, — начинает уже что-то считываться с мимики Минхёка. Он кладет одну ладонь Чангюну на плечо и наклоняется к нему вперед так, что со стороны это выглядит самым формально-легким приветственным объятьем, символичный жест между двумя людьми, оказавшимися в слишком домашней компании и обстановке, чтобы поздороваться только рукопожатием. Но Минхёк сопровождает это вообще не милой звуковой открыткой: — Если удумаешь со мной знакомство разыграть и сделать вид, что никогда меня не видел, обещаю, я прямо сейчас расскажу Чжухону обо всём. Я вообще-то и не думал это делать, — хочет сказать Чангюн, как только Минхёк отстраняется. (Но, к сожалению, такой вариант у него был). (И Минхёк, к сожалению, об этом догадался). — И тебе привет, — выбирает самое нейтральное и по-звуковому довольно ровное Чангюн, прижимая к себе пакет, так аккуратно и нежно, как большого кота, которого он вынес показать гостям, вот, смотрите, кот, мой пушистый и хороший кот. Минхёк смягчается во взгляде или просто проявляет сочувствие к поехавшему, но на «привет» не отвечает, отвлекаясь на то, чтобы снять джинсовку. — Даже вы знакомы? – появляется и Чжухон, выгнанный с порога кухни, и вытащивший печенье из открытой пачки (не без связующего элемента в этой контрабанде — Хосока). — Мы уже встречались, — быстро признается Чангюн, не двигаясь с места, но разворачиваясь со своим «алко-котом» к Чжухону. — И не раз, — холодным голосом добавляет Минхёк, опустив голову и наклонившись, чтобы в несколько резких движений дернуть за шнурки на кроссовках. — И не два, — в полуненормальном тоне поддакивает Чангюн значительно тише. Чжухон ни хера не понимает, но как-то быстро решает на это забить. — А как у Кихёна устроена система знакомств друзей друг с другом, если я почему-то всегда обо всех узнаю последним? — Чжухон ябедничает, но с смиренным выдохом “я могу это преодолеть”, обращаясь к Минхёку и опираясь одной рукой об стену, сгибая ногу в колене так, чтобы дотянуться до липучек на кроссовках. — Но нас с тобой они точно друг к другу специально не допускали, — усмехается он, и Минхёк подхватывает эту шутку, а потом они говорят о чём-то, что понимают только они оба, а может до этого легко догадаться, но у Чангюна всё тонет в белом шуме. У них какой-то уже междусобойчик, здорово, — оценивает Чангюн, немного дернув рукой так, что бутылки звонко ударились друг о друга и Чжухон поднял на него взгляд. Он смотрит на начальной стадии беспокойства, ещё, наверное, и запах алкоголя фиксирует, а потом аккуратно, с готовностью прям сейчас и 911, и медвежьи объятья, и любую прихоть, ты только не волнуйся: — У тебя, что ли, день сегодня не задался? === — Как можно было, — начинает Кихён, сидя на полу на коленях и удерживая бутылку вина на низком столе, вкручивая в её пробку штопор, — так долго где-то лазить? Чангюн сидит на полу рядом с ним и жалеет, что Кихён открывает вино, а не шампанское, где есть пробка, способная молниеносно грохнуть в кому до окончания этого дня. — Там были очереди! — кажется, ну вот короткую же фразу Минхёк сказал, но почему-то прозвучала так шумно, словно идет минута восьмая из перепалки с Кихёном. Ещё и сидят друг напротив друга. Минхёк с Чжухоном очень ловко отвоевали себе диван, а Хосок – гость-гость, важный гость Кихёна – поэтому ему, конечно, компьютерное кресло. Кихён, может, чувствует ответственность за то, что так кинул Чангюна на фокус виски-в-чашке и не уделил должного внимания, поэтому, пока все рассаживались, сразу больно сцапал Чангюна за запястье, выражая «ты сидишь на полу рядом со мной». На приглашение, где есть варианты ответа, это мало похоже. Потому что это забота такая. На фоне идет рандомная серия рандомного сезона Теории Большого взрыва, потому что как-то изначально цель была-то «лучшие серии» посмотреть, а к чему для просмотра весь этот стол с кучей еды понимал только Кихён. Чангюн бы сейчас отдал всё, чтобы молчать весь вечер и смотреть сериал, но сегодня всем таааак хочется побеседовать друг с другом, что одна реплика цепляется за другую и сносит активным разговором всю надежду на «тихую посиделку». — Три часа там были очереди? — тоном «да кому ты заливаешь» докапывается Кихён. — Их три часа не было? — едва слышно повторяет Чангюн Кихёну под руку. Вроде результат общения напротив — всё прошло хорошо, раз Чжухон с Минхёком так слаженно в два голоса съездили по ушам аргументами, почему диван сегодня будет их; но для Чангюна «тревожность: вкл», он же не видел лично как все три часа они вели себя друг с другом. — Ладно, там были не только очереди, — у Чжухона невероятно хорошее настроение, и он даже сразу сдает причину, почему именно: — Мы сходили в торговый центр неподалеку, а там был компьютерный клуб и… — Нас сделали дети, — перебивает спойлером Минхёк с лицом глубокой скорби. — Они были уже подростками, — поправляет Чжухон, заботясь о своей игровой репутации. — Минус десять процентов моей зарплаты, — продолжает траурить Минхёк. — У меня минус процентов семь от зарплаты, но все равно как-то… — Вы играли с детьми на деньги, — «я разочарован, но не удивлен» выражает Кихён, — На еду, — ставит акцент Чжухон, — они выбирали на сайте, что хотят заказать, а мы оплачивали в случае проигрыша. — То есть всегда, — сразу поясняет Минхёк. — Просто прими поражение достойно! — восклицает Чжухон, устало цокнув (видимо он всю дорогу домой выслушивать нытье о несправедливости проигрыша). — Дети — это прикольно, я уверен, что когда у меня появится ребенок, я отдельный твиттер заведу, чтобы его фразы записывать. Бля, — с каменным лицом и хаосом в глаза, поворачивает Чангюн голову на Кихёна, — тема д-е-т-е-й вошла в чат, сделай что-нибудь, пожалуйста. Хосок в этот момент переводит тему и спрашивает, а от какой суммы они вообще считали свои части зарплаты. Слава богу ты есть, — поворачивается голову в его сторону Чангюн, вычеркнув Кихёна из команды спасения. Хосок, услышав ответ, прикидывает: — У меня где-то три процента от зарплаты. Пауза. Пауза. Пауза. Кихён спрашивает, так кто будет вино, то, что не красное. Пауза. Чжухон сверлит Хосока взглядом и, не глядя, вытягивает руку с чашкой вперед к Кихёну и его предложению. — А кем ты работаешь? — откашлявшись, вежливо спрашивает Чжухон. (Чангюн невольно улыбается тому, как комично он это подает, при этом оставаясь в серьезном интересе). — Синоптиком, — Минхёк даже не дает Хосоку времени, чтобы вздохнуть, не то чтобы ответить на вопрос, — но у него есть какая-то подработка, о которой он не рассказывает, — сдаёт Минхёк, положив руку Чжухону на плечо и состроив гримасу "даже не трать время”, потому что: – Но если его спросить про эту подработку, он начинает рассказывать про несуществующие профессии. — Они существуют, — прыскает Хосок, единственный из всех за столом, кто выбранный напиток налил в бокал, а не в чашку. — Повар в столовке Пентагона?! — А ты думаешь, там люди не едят? Кихён вкидывает «а мне Хосок сказал, что он китомойщик, как в мультике Подводная братва». Чангюн хочет под плинтус, но вслух говорит, что теперь понятно, почему Хосоку оказывается королевский приём. Минхёк светится, ярко улыбается и радуется немного больше обычного своего «хорошего настроения». Может, он ведет себя так всегда, оказываясь в компании, Чангюн не видел раньше, каким Минхёк бывает с кем-то, кто не Хёну, и, по сути, это всё, о чём Чангюн может думать. (И о том, возможно ли, чтобы тот общий язык, который Чжухон так быстро нашёл с Минхёком, остался бы на этом обретенном уровне, после того, как Чангюн скажет ему то, что… Как-нибудь какими-нибудь словами, но все же скажет сегодня). — Они теперь друзья, — озвучивает очевидное Кихён, на фоне того, как Минхёковское возмущение быстро объединилось с Чжухоновским возмущением и они начали с двух сторон разводить Хосока на «да что за детский сад о своей работе не говорить?». Он что-то типа пытается утешить «смотри, не всё так плохо», но выходит так себе, потому что всё плохо. И это осознание оставляет Чангюна совершенно одного за бортом беседы, что вызывает периодические волнительные взгляды Чжухона. Репутация Чангюна позволяет долго молчать, но не настолько, и приходится вкинуть пару так-себе-замечаний, но это быстро подхватывают и раскручивают беседу. — … и его зовут Чжунки, — долетает до него голос Минхёка, где-то в начале его монолога про то, какие трудности его бесят на работе. (Как обычно: задачи на работе радуют, заказчики на работе бесят). — Мы Чжунки ненавидим? — сразу из «знакомого» повышается до «дружище» Чжухон одним своим вопросом. — Мы Чжунки терпим, но да, больше ненавидим, — в секунду подхватывая шутку, решает нарочито важным тоном Минхёк. — А может и хорошо, что они сначала так спелись, — ведёт трансляцию Кихён. Он для Чангюна как прогноз погоды, уведомляющий каждые полчаса беседы за столом: то пасмурно, то аккуратно, ожидается гроза, то слушай, ну проясняется вроде, может скоро будет солнечно. (Всё ещё забота такая у Кихёна). Чангюн тут зафиксировал другое: — «Мы его ненавидим»? Прям уже «мы»? (Он вообще имя «Чжунки» слышит впервые). И кажется, да куда уже хуже, ну всевышний, пожалуйста, сжалься надо мной, и Чангюн даже меланхолично осмысляет такой важный момент, а прибавило ли ему баллов любви от Чжухона, если бы он сегодня надел подаренную футболку с надписью «VIVA LA PLUTO» (Она парная с Кихёном, потому что когда-то они — очень смело — оба заикнулись, что Плутон же уже не планета, Чжухон, а ты же уже ученый, так зачем так по-дурацки отрицать этот факт? Теперь в их — очень смелой — жизни у каждого присутствует чайный сервиз с восьми чашками и парные футболочки в поддержку Плутона). (И вот Кихён, дальновидно предчувствовал, что сегодня надо распологать-задобрять Чжухона, сидит весь такой довольный своей интуицией в чистой и выглаженной футболке “VIVA LA PLUTO”). Чангюн отвлекается на щедрость Кихёна в качестве антистресса выдать Чангюну свою ящерицу из террариума. Настолько редкий и безумно трогательный жест со стороны Кихёна, что Чангюн видит в этом официальное разрешение быть ещё более отстраненным собеседником. Он начинает наводить на столе порядки, чтобы из использованных бумажных коробок от доставки, салфеток, чистой одноразовой посуды и вообще всего, что увидят глаза и попадется под руки, построить лабиринт. (Вот по-настоящему важный гость за сегодня: антистрессовая ящерка). И вот тогда, когда Чангюн вслух называет Хосока ангелом-хранителем, раз тот мало того, что так заботливо подливает колу в стакан, напоминает еду поглощать и периодически рот для вброса реплик открывать, так ещё и помогает со стенами из подставок под горячее в лабиринте, Чангюн слышит, как Кихён заходит на тему: — Я думал, что в итоге Шелдона сделают асексуалом, — ещё и смотрит в телевизор, видимо, до этого было бурное обсуждение происходящего на экране. — А я думал гомосексуалом, — Хосок универсально умудряется и прибитое настроение спонсировать помощью в лабиринте, и за темами следить. – Хотя, если подумать, одно другому не мешает, — замечает Хосок, и Чангюн фиксирует в его тоне, что он довольно безопасный для подобных полу-шуток. Это прекрасно. Тоже успокаивает. — Актер же вроде такой, — припоминает Чжухон. — Такой? — сразу повторяет за ним Минхёк, и, может, змеи перед нападением тоже довольно мило выглядят, но инстинктивное ощущение вброса яда через три-два-один всё равно доминирует в его тоне голоса. — Это слово не Волдеморт. Нет, всё-таки «забиться под плинтус» все ещё топ идея. Чангюн сначала думает «ну нахрена ты его провоцируешь, нормально же сидим, я даже почти перестал вести себя как пациент психушки», а потом понимает, что Минхёк не провоцирует, он просто ведёт себя естественно. — Это оборот речи, — с натянутой улыбкой, терпеливо поясняет Чжухон. — Гомосексуал, я могу это сказать. — Давайте уберём ножи со стола, — в последней надежде на благоприятный исход шутит Чангюн достаточно громко, чтобы все услышали и там, может, кто-нибудь из его ангелов-хранителей переключил тему. И на него реагирует ноль человек. — Я имею в виду, — не унимается Чжухон, выходя из дурашливого общения так же быстро, как это сделал Минхёк. Ещё и позу меняет на диване: садится прямо, локти ставит на колени и поворачивает голову в сторону Минхёка, который сидит на диване боком, облокачиваясь на подушки у одной из ручек. — Нетрадиционная ориентация редко встречается, и тем более редко так совпадает, чтобы и актер, и персонаж были одной и той же ориентации, если речь не про гетеросексуальную. — Ты думаешь это редкость? — уточняет Минхёк, со стороны может показаться, что он просто интересуется, и Чангюн ещё раз хочет пошутить про «давайте уберем ножи», но горло не в состоянии ничего выдать, и он молча надеется на что-нибудь, хотя бы на внезапный Армагеддон. — Это редкость, — чётко повторяет Чжухон, со стороны может показаться, что просто отвечает на вопрос, но на самом деле… Армагеддон. — Неее, — растягивает гласные Минхёк, улыбаясь и даже вроде не лживо это делает. — Это не редкость. Даже в этой комнате «такой» есть. (Ну конечно, он не мог не сказать именно это и именно таким тоном). Чангюн бесшумно выпускает из рук на пол блютуз-колонку (одна из декоративных элементов лабиринта), и бегая взглядом по комнате, глазами ищет, куда же, блять, Кихён поставил ту конфискованную бутылку виски. Потому что всё, это финальная остановка, как это дальше вывозить на приколе и надежде? Хочется доверять Минхёку, но зная вот этот цепкий взгляд и ебнутость на теме ориентации, вообще неизвестно к какому спору это всё приедет, а с виски неизвестность пережить проще. Чжухон неожиданно легко усмехается, убирает локти с колен и очень простодушно угадывает: — Ты про себя самого? Минхёк сразу отчеканивает: — Про себя. Внешне он выглядит расслабленным, но, кажется, для всех сейчас очевидна его сильнейшая настороженность, поэтому Чжухон, явно чтобы сбавить колючесть напротив, усмехается фразой «надо же, я обычно не угадываю», и чокается своей чашкой с надписью «pluton demands to be a planet again or it will shut down the universe» с чашкой Минхёка (надпись «pluton loves you»), которую он держит так, что дно кружки стоит на его колене. Бля, и вот в следующую секунду все, что волнует Кихёна, это озадаченное: — А бокалы так никто и не взял, что ж всем так эти чашки зашли? Чангюн перестает видеть половину мира, слыша только, как Кихён звенит бокалами, убирая их со стола, и, видимо, всю эту чушь про чашки и бокалы сказал только для того, чтобы отвлечь от темы. Чжухон смеется. Очень неловко, но с искренним желанием не создавать дискомфорт, а объяснить, что он тут не в той позиции, в какой могло бы показаться изначально. (У каждого тут свой «важный гость», Чжухон выбрал себе Минхёка). — Вообще, я так и понял ещё в супермаркете. Отлично, проблема решилась, он нормально отреагировал, — на каком-то неуместном быстром оптимизме закрывает свои переживания Чангюн, продолжая спокойно строить лабиринт. Что ещё может пойти не так? — И как ты понял? — с доброй насмешкой спрашивает Минхёк. — Ты немного манерный. А, вот что. — По-женски манерный? – с тоном «чисто вот ооодно уточнение, ладно?» не отстает Минхёк. Он как будто продавливает своей угрозой, при этом оставаясь замечательно-милым. — Ну… — начинает Чжухон, без возможности отвести взгляд от Минхёка, но пытаясь быстро кинуть косого в сигнале «sos». — Нет. Как… Ну… По-мужски. — По-мужски манерно? То есть по-гейски манерно, так? — соединяет все сказанное вместе Минхёк, и Хосок уже тянет к нему руку в жесте «давай без». (Чангюн отрывочно ругает себя, потому что это же он должен тянуть к нему руку и быстро соображать, как вмешаться, чтобы спор между двумя близкими ему людьми не перешёл в серьезный). — У нас у всех есть такая манерность, — благономерно предлагает соглашение Чжухон. — Мне так тоже говорили за счет моей эмоциональности и выразительности. И артистичности. (Чжухон врёт, ему так не говорили). (А ещё Чжухон проёбывает смысл, потому что изначально применил слово «манерный», как повод подумать про нетрадиционную ориентацию). Но на Минхёке прокатывает. И он улыбается, повторяя за Чжухоном его жест: чокнуться чашками. — Отлично, мы заключили мир, — в форме шутки озвучивает Чжухон, а затем наконец-то выходит из пыточного прямого взгляда, осматривая остальных. – А вы че так затихли? – он ещё и так резко поворачивается, толкая коленом столик, что одна из лабиринтовых стен падает. Как раз та, над которой Хосок трудился больше всего. Ор в два голоса. (Но как же Чангюн рад, что появился весомый повод выразить эмоции вслух). Он собирает на полу былое величие сложной и умной конструкции, выгружая элементы на ту часть стола, которую удалось оккупировать под свои забавы самозащиты и ожидания важного гостя. — Ещё одна, — звучит напротив голос Минхёка, и он через стол протягивает на вытянутой руке футляр для очков, который, видимо, не упал со стола, а просто отлетел ближе к нему. Чангюн ещё зачем-то максимально вежливое «спасибо» выговаривает, как когда на улице кто-то незнакомый дверь придержал. (И это уже отдельная клиника, насколько его перегружает от вечного «настороже» к тому, что и кем произносится за столом). Сбор «стен» Чангюн плавно переключает на общую уборку мусора со стола, включая и грязные не-одноразовые тарелки. Он не спешит «убегать» сразу после всех этих обсуждений, в беседе то и дело проносятся свои и чужие реплики про диплом, про да-господи-сто-лет-назад-это-было-уже, про конечно-«отлично»-почему-мы-вообще-об-этом-вспомнили, про то, как Чжухон рассказывает о своей курсовой с третьего курса и это почему-то звучит как готовый сценарий для фильма, а Кихён говорит, что свой диплом к черту бы сжёг, и никто не рискует спросить в чем же причина такой самокритичности. (Хосок молчит, а потом выясняется, что у него докторская). Чангюн складывает лишнее со стола в небольшую башню, слоями смешивая пластик, картон и какой-там-материал-в-посуде-предпочитает-Кихён-в-домашнем-сервизе, затем четко ставит всех в известность, что он сейчас занесёт это всё на кухню, потому что тут намечается ящерица, и всё должно быть идеально. (А не потому, что он паникует до мандража). Потом немного думает и добавляет, что ещё и тарелки сразу помоет, как раз перед тем, как приедет пицца. (Чтобы было чисто, а не потому что хочет побыть подальше от стола). — Ещё и пицца? — охреневает Чжухон. — Я сегодня все равно не помогал, так что… — всё объясняет и объясняет внезапный заеб на чистоте Чангюн как раз в тот момент, когда сверху башни коробочка из-под лапши падает прямо Хосоку на колени. ... Теперь там ещё капля кисло-сладкого соуса. — Извини, — «убей меня» имеет в виду Чангюн. — Это были специальные джинсы для кисло-сладкого соуса, — быстро отшучивается Хосок, Чангюн ему ещё раз сообщает, что он очень милый. (Под прямым полуволнительным-полунедовольным взглядом Кихёна он это сообщает). (На взгляд Минхёка в этот момент Чангюн сразу поставил блок). Ну, теперь в комнате уже точно ВСЕ убедились, что Чангюн немного не в себе, и в таком «не в себе», что вполне мог бы и не объяснять причины своего съеба на кухню. Закатывая рукава кофты-которая-все-таки-должна-была-быть-парной-футболкой-это-бы-реально-спасало, Чангюн упирается двумя ладонями в край раковины, пытаясь просто равномерно дышать. Хочется выйти на улицу, находить километра три, ожидая, пока вся невротичность в движения и спутанность в мыслях пройдет. А за стол и под дулом пистолета не хочется. Но, может быть, всё закончится хорошо. (Или концом света). Ничего промежуточного. Он начинает мыть вторую тарелку и слышит движение позади себя, а затем чувствует как чужая рука скользяще проводит горизонтальную линию по его лопаткам, закруглив по ребрам так, чтобы ладонь в итоге оказалась на груди ближе к левой стороне: — Поймал, — тихо шепчет Минхёк, дуя в ухо и крепче прижимает руку к груди Чангюна, как только он невольно вздрагивает от щекотки. Он сразу же с грохотом выпускает тарелку из пальцев вместе с губкой и выключает воду, чтобы услышать, если кто-то пройдет по коридору. Минхёку же достается почти шипение: — Ты не сказал, что будешь здесь. — А ты так ничего и не рассказал Чжухону обо мне, — довольно спокойно переводит стрелки Минхёк. В свободной руке он держит две тарелки, видимо, это и был предлог зайти на кухню. Минхёк выгружает их поверх башни грязной посуды, и Чангюн отходит к стене рядом с раковиной, чтобы освободить ему больше места. Минхёк даже не злится так, как когда зашёл в квартиру. Он выглядит на фразу «ну ты как всегда», не как разочарование, а как «я другого и не ждал», а это ещё хуже-хуже-хуже, не смотря на то, что полностью справедливо. Минхёк хотел, чтобы друзья знали о том, что он есть. Ничего про подробности его личности сказано не было, так что... Самое тупое, что можно сейчас сделать — это наехать в ответ, оправдываться в ответ, но Чангюн начинает это делать, потому что перед самим собой он признает свою трусливую ошибку, но перед другим всегда хочется выглядеть лучше. — Он никогда не спрашивал о тебе и я... – объясняет Чангюн, смотря на профиль Минхёка и расслабляя спину, опираясь на стенку на кухне. — Думал, ему будет комфортней не знать никаких подробностей. — Ты можешь признаться прямо сейчас, — предлагает Минхёк, аккуратно поправляя башню в раковине из тарелок. Его голос не-пойми-что. — И испортить всем вечер, — уже всё про всех заранее знает Чангюн, поворачиваясь обратно к раковине, как только Минхёк отходит к холодильнику. — Лучше я сделаю это позже и испорчу его только себе, — добавляет он, выискивая утонувшую под посудой губку. Он слышит себя со стороны и сам понимает, что ещё не до конца вышел с образа того подростка, который сидит с ногами в кресле и рубиться в Сегу. Минхёк как будто пытается удерживать себя от личных претензий, о чем-то ещё говорит, что Чангюн плохо понимает целиком, потому что, видимо, не ему одному сегодняшний день приносит сумбур, но смысл короткого монолога Минхёка в том, что «я тебя поддержу, но моё мнение полностью отличается от твоего» до Чангюна доходит. И ему становится лучше. Или у Минхёка мало времени и возможности, чтобы сейчас и от себя лично проехаться катком эмоций по Чангюну, поэтому, забрав с холодильника двухлитровую колу (это был, видимо, второй повод зайти на кухню), он дотрагивается ладонью до его плеча. — Ты переживаешь куда больше, чем стоило бы в этой ситуации, — говорит Минхёк, и Чангюну кажется, что из-за этой мягкости он прямо под его рукой и рассыпется. === — Я не могу. Он слишком милый, — Минхёк кивает много раз, каждым кивком подписывается под этим, улыбается и скулит по-щенячьи жалобно, когда Чжухон ещё раз неуверенно пытается поднять руку вверх, голосуя против него. — У меня не выдерживает сердце, — сдается Чжухон, опуская руку. — Да просто убей его! — не выдерживает сердце и у Кихёна, а вместе с тем не выдерживают и его резкие движения, и он чуть не нарушает хрупкий баланс одной из «стен» лабиринта. — Давай его оставим, — скулит по-щенячьи с давлением на жалость уже Чжухон. — Он Мафия! Сто процентов он — Мафия! – Кихён даже немного отодвигается на полу от стола, потому что ему не нужна вторая истерика по поводу «ты знаешь как мы старались и строили подарок для ящерицы?». — Он Мафия, но он исправится, — берет на себя ответственность Чжухон. — А я думаю, что Мафия – он, — спокойно прерывает Хосок, указывая палочками на Чангюна. Чангюн не помнит, если честно. Он не помнит, какую бумажку вытянул из шлема аквалангиста, который у Кихёна — местная распределяющая шляпа. Может быть, он и Мафия. Он не против сейчас на чистосердечное. — Точно, нет, — отмахивается Кихён, мельком глянув на «подозреваемого». — Он когда врёт, ведёт себя по-другому. И говорит ещё в таком тоне «ой, да я сходу отличу то, что каждый день слышу». — Я вообще редко вру, — в Чангюне моментально выключается космос и включается рефлекторная защита себя как честного человека. — Ты не врёшь, — тоном «если уже серьезно» говорит Кихён. — Ты просто… Как бы так сказать… — Недоговариваешь, — в два голоса подсказывают Чжухон с Минхёком. Чжухон поворачивается к обретённому союзнику, цокая языком: — Вот сразу видно, что вы раньше не раз виделись. — И не два, — повторяет Минхёк уже звучащую от Чангюна фразу. Чангюн сверяет свою роль с бумажкой, надеясь, что он все же Мафия и сейчас сможет убить самого себя. Но... …Чжухон, который выбирая между Минхёком и Хосоком, все же грохнул Минхёка, одаривает Хосока взглядом «да как ты мог, я тут ради тебя мир с Минхёком разрушил, который мы с ним недавно заключили». — «Он — Мафия, он сто процентов Мафия», — ворчливо передразнивает Чжухон Кихёна, на что Кихён отключает звук и включает «хорошо, сегодня мою ящерицу будут звать не Ранго, а Гаррус, раз я перед тобою в долгу». Чангюн сам не понимает, как оказывается на диване рядом с Минхёком, но Чжухон, так быстро организовал его на «меняемся местами, меняемся», и пришлось построенный рептилоидный Диснейленд отдать под его руководство. Пост-игровая атмосфера «Мафии» отвлекает от навязчивости и заставляет привыкнуть ко всем связям за столом (кроме своих собственных), поэтому теперь сидеть рядом с Минхёком на расстоянии меньше метра, не выражается Чангюном сразу как «крах вечера». Кихён сразу определяет ящерицу в руки Хосока, Чжухон сначала играет не прерывающимся радио пропаганду, что идеальное имя для ящерицы Гаррус, «ну какой к черту Ранго, как так можно было назвать?», а потом видит это чудо и замолкает. Ящерица только недавняя подопечная Кихёна, и тот даже фотографии толком не присылал. («Упиваясь эффектом интриги» (с) Чжухон). — А это точно не дракон? — Чжухон сначала выражает поражение, а потом не выдерживает в отыгрыше такой сильно гиперэмоции и расслабляет лицо, улыбаясь ящерице, замеревшей в ладони Хосока (видимо, пока оценивая обстановку и что в этой обстановке предпринять). — Это дракон, — сообщает Чжухон в сторону дивана, подвигаясь к Хосоку ближе. — Маленький дракончик, — повторяет он, осторожно подставляя свою ладонь как следующую ступеньку, куда «дракон» может перелезть. — Да, золотистый дракон, — горделиво подтверждает Кихён, и так легко смеётся, что так сразу и не поверишь, что он восемь часов выносил мозг продавцу, перед тем как сделать заказ именно на поясохвостую ящерицу. (У ящерицы крупная и широкая чешуя из прямоугольных пластин, создающая очаровательно-устрашающий острый вид, поэтому и "дракон"). Лабиринт переносится на пол, подальше от стола, Чжухон организовывает Хосоку в одну руку свой телефон с секундомером, а в другую просит взять другой телефон с самой лучшей камерой из всех телефонов в комнате для видео-документации пройденного лабиринта, ну и чтобы было, как подписчикам про дракона рассказать. Они пропадают в этом всем где-то на полчаса, и уже на минуте пятнадцатой Чангюн улавливает за собой, что говорить на троих с Кихёном и Минхёком ему вполне комфортно. Никаких тебе неудобных вбросов вопросов, никаких тебе фраз, о которых ты волнуешься, правильно ли его поймут, все так идеал… — …и мир настолько тесен, что это оказался… — дальше звучит имя ещё и вместе с характерной кличкой, и эти все позывные у Чангюна были вроде как запечатаны в ящике Пандоры. — Ну ты-то его точно помнишь, — вообще не врубаясь-что-не-так продолжает Кихён; Чангюн отыгрывает легкое выражение «ммм, что-то там припоминаю вроде» и на всех каналах телепатии передает Кихёну «не делай этого со мной». Кихён, закончив с подводкой к истории, говорит суть: — Короче он работает у нас на ресепшене, и я удивился, что он помнит меня, хотя мы виделись буквально один раз… - «…пожалуйста, не надо», — …на твоём Дне Рождении. — Круто, — быстро дает оценку Чангюн. — Тебе привет передали, — говорит Кихён, и, видимо, только тут до него начинает доходить, к чему вся эта быстрая оценка истории и умоляющий взгляд заткнуться. — Приятно, — так же быстро дает вторую оценку Чангюн. — А чё, уже не дружите? — вклинивается в разговор Минхёк с отчетливой интонацией подъеба, а после паузы, за которую Чангюн принял решение о безопасном молчании, а Кихён складывал дважды два, добавляет уже удивленно: — С ума сойти, у тебя есть ресепшн, — обращается он к Кихёну. — Конечно есть, я работаю в огромном научном цен... — У нас в компании тоже есть ресепшн, — перебивает Минхёк. — Жаль только там старосты лингвистов не работают, как работают у вас. Кихён щурится, шестеренки крутятся и Чангюн даже не хочет подсказывать. — Точно, вы же все из одного универа, поэтому и ты его знаешь, — доходит до Кихёна, хотя хорошо бы дошло другое. — Мы не знакомы лично, но я знаю его, да. Старосты это обычно очень активные на всех мероприятиях люди, сложно было не узна... — Минхёк не заканчивает мысль, а обращается уже к Чангюну: — А он как раз был старостой, верно же? — Я вообще плохо помню, кто это, — на похере отзывается Чангюн и вот именно из-за этого шустрого соображения Минхёка что-к-чему хотелось бы, чтобы этот ящичек Пандоры затонул в Бермудском треугольнике. — Он перекрасил волосы всеми оттенками красного, — с радостью напоминает Минхёк. — Ты всех в универе по волосам запомнил? — Он меня бесил. — А, ну ещё бы, — по-доброму усмехается Чангюн, и в этот момент становится так легко. На буквально минуту «очень легко», затем снова откат по части волнения, но уже смягченное той «легко» минутой. Кихён, как-то быстро потеряв интерес и суть разговора, отвлекается на сотрудничество с Хосоком и Чжухоном, чтобы помочь, подкинуть ещё личных вещей для экспериментального лабиринта, ибо стены настраиваются все креативней и креативней (а это к лабиринту ещё не приложило руку архитектурное образование). Параллельно завязывается философская дискуссия о моральной составляющей в жизни ящерицы (Чжухон хочет положить рядом с Кихёном червячка, и выяснить, что для ящерицы важнее: еда или хозяин). И Чангюн очень хочет в эту дискуссию, но получает сильно ощутимый толчок локтем в бок от Минхёка, который вроде как тоже наблюдает за «в мире рептилий», но и негромко спрашивает: — Так тебе такие нравятся? Чангюн и «тот парень, ну ты помнишь» когда-то вместе делали верстку на студ.газету (Чангюн стабильно валил «стилистику» = стабильно болел головой о судьбе студ.газеты). И в какой-то момент работа над престижем вуза закончилась, а поводы проводить вместе вечера – нет. То, что «староста лингвистов» оказался на Дне Рождения — генерация случайных событий, времени, людей, и это требует отдельного полного анализа воспоминаний. (Который Чангюн не собирается делать). — Кто мне нравится? — классный же вариант тупняк включить. — Тот, кому на твои Дни Рождения приходить можно было. И тот, кого по имени знают твои друзья, — нашел время и место для разговора Минхёк. (Вот если бы не эта тема фигурировала, можно было бы продолжить тупить, не помнить, не понимать и всячески отмазываться. А сейчас несерьезно ответив можно сделать только хуже). — А что ты имеешь в виду под словом «такие»? — переспрашивает Чангюн, даже уже настроенный нормально поговорить об этом. (Нет). — Да всё ты понял, — отмахивается Минхёк. Минхёк имеет в виду стиль «ежик» в прическе, куча заклепок на штанах и шутливо-наезжающую манеру говорить. По крайне мере это все то, что можно было бы увидеть, если знать человека на уровне «староста лингвистов, и в мероприятиях дохрена участвует». И да, Чангюн понял. — Я действительно уже плохо помню, кто это, — Чангюн старается сказать в плавной и отчасти нежной мягкости, чтобы между словами можно было прочитать посыл о том, что на сегодняшний день никакого смысла в этом всем нет. Минхёк молчит-молчит-молчит, потом усмехается, а потом заканчивает разговор: — Но то, что он меня бесил, ты лучше запомни. И Чангюн впервые за вечер расслабленно и звонко смеется. Алкоголь в крови + иллюзия, внушаемая Кихёном «нет никакой проблемы» + спокойствие от того, что Минхёк рядом выражает похоже «это всё не стоит такой паники». И это уже сильно переход с «пасмурно» к «ясно». — Это же поясохвост, да? — Чангюн мало знает о Хосоке, но уже знает то, что Хосок знает откуда-то всё, буквально всё, даже сходу определяет породу ящерицы. — Я помню, что они забавно сворачиваются клубком в случае опасности, кусая себя за хвост. И в таком положении его невозможно разнять. — Гаррус такой умный, — вздохом крёстного сопровождает Чжухон. — Ранго, — исправляет Кихён. — Я надеюсь, никто сегодня не довёдёт мою ящерицу до состояния… — Клубочка, — прерывает милой подсказкой Чжухон. — Клубочка, — с максимальной попыткой сохранить ровное лицо, повторяет за ним Кихён. — А слышали про рогатых ящериц? — Хосок выглядит первой партой с урока зоологии, особенно с Ранго в комплекте и сияющими глазами (кажется, он лет десять жил только для того, чтобы наконец-то кому-то рассказать, что): – Они умеют перекрывать отток крови из головы, повышая кровяное давление, пока сосуды не начинают лопаться, и после этого из нижнего угла глаз брызгает кровь в радиусе двух метров. Хищников это пугает, и они убегают нахрен от этой ящерицы. Тишина. Чангюн думает, — наверное, надо было сказать, что тут есть некоторые (побледневшие-замеревшие), кто «триггер: кровь», и «впечатлительное яркое воображение: 10\10», но Чжухон вроде держится. — У меня нет слов... – первым соображает, что сказать Минхёк, ещё один с 10\10. — У тебя-то? — переспрашивает Чангюн, насмешливо улыбаясь, ещё и для полной наглости смотрит прямо на Минхёка (и он даже не раздумывает перед тем, как легко пошутить над ним): — Правда, вообще нет слов? Ни одного? Минхёк смешно морщит нос, а затем тихо и ласково усмехается, отрицательно качая головой и возвращаясь к наблюдению за естественной средой обитания «живого» уголка. (И Чангюна почему-то переебашивает на этом моменте). Что ещё выясняется про ящерицу: Ящерица оберегала покой Кихёна. Ящерица была верным компаньоном. Ящерку звали теперь уже Ранго-Гаррус. Ящерице больше всех понравился Минхёк. (И в отличие от некоторых, она призналась в этом сразу, юрко поддаваясь на движения его рук, создающих ей этаж для перемещения то вниз, то вверх). Где был весь остальной мир Чангюн не знает, он сидел на другом конце дивана и ждал своей очереди играть с ящерицей. (Нет, он просто сидит и смотрит так, будто впервые Минхёка видит, но если спросят, то всегда можно скинуть на «вообще я за ящеркой смотрю»). Минхёк аккуратно вытягивает руку вперед, кончиками пальцев касаясь плеча Чангюна, чтобы ящерица пробежала по его руке как по мостику и оказалась на чужом плече. Ранго-Гаррус зависает на сгибе локтя, и Минхёк поднимает взгляд от ящерицы на Чангюна, резюмируя почти шёпотом «она очень сомневается насчёт тебя, и я её понимаю». Чангюн немного усмехается, и много подвисает, удерживая с Минхёком зрительный контакт. Какое-то безмолвное и странное желание обменяться коротким сигналом, ни о чём не сообщающим и входящим в пакет «забавность», и Чангюн выдерживает всю эту гляделку, пока ящерица не добегает до конца вытянутой ладони Минхёка, и, кажется, пару минут даже не понимает, что оказалась на чужом плече, а не на предмете мебели. Минхёк коротко улыбается и возвращается к теме беседы за столом. (Но этом Чангюна моменте переебашивает не меньше). === Минхёк обнимает Чжухона на прощание, а потом на запрос Хосока «а можно на балкон? там такое небо невероятное, я хочу сфотографировать», щедро отвечает «да, конечно можно, что ты спрашиваешь, идем» и делает это быстрее, чем хозяин квартиры сообразит в чем был вопрос. Кихён смотрит на это взглядом «да похер, тут уже проще согласиться». А потом они остаются втроём, и Кихён замечает на куртке Чжухона длинный светлый волос, снимая его и, зная, что девушка Чжухона – брюнетка, шутит: — Тебя так домой не пустят. — О, спасибо, реально же могут не пустить, — без улыбки соглашается Чжухон, следом объясняя, что более опытный Шерлок понял бы, что это отголоски встречи подписчицы в торговом центре, и что, Чжухон не обнимет её? — Я бы тебя тоже не пустил, — добавляет он как бы между делом в сторону Чангюна. — А? — Это твоё дело, — но тут включается старший брат, который мосты разведёт, понятия объяснит, дела до ума доведёт. — Но лично я считаю, что так поступать неправильно, если ты уже находишься в отношениях, — и добивочка, чтобы точно взрастить нравственность в вопросах верности: — Думаю, Кихён со мной согласится. — Ты о чём? — с цветом лица трупа уточняет Чангюн. — Да всё ты понимаешь, — Чангюн слышит эту фразу второй раз за последние два часа, и если в прошлый раз он очень даже всё, то сейчас он вообще не «понимаешь». — Вот, правда, чисто мнение со стороны: ты же к нему клеился, — и добивочка, чтобы наверняка нравственность взрастить к вопросам верности: — Думаю, Кихён со мной и тут согласится. Кихён с манерами традиционного обслуживания в поклоне 90 градусов подаёт ему ложку для обуви, и, выпрямившись, стреляет глазами на Чангюна; — Да, я с ним полностью согласен. И, кстати, если ты уже в отношениях, то уже будь в них и перед друзьями. Ну и Чангюн считает эту секунду окончательным game over. Кихён, помимо того, что пиздец как одной фразой прошелся по больной теме, дал Чжухону возможность понять, что происходило все это время. Чжухон требовательно смотрит то на одного, то на другого, ещё тупя с тем, что к чему, но уже понимая, что там ничего хорошего. Кихён озвучивать это вслух не собирается, Чангюн подбирает слова, и в итоге Чжухон смотрит сквозь открытую дверь гостиной на балкон, потом на Чангюна и тянет «да ты серьезно?». И лучше бы он злился, а не смотрел, как смотрел Минхёк взглядом «как будто я ожидал от тебя чего-то другого». Но, возможно, в этом взгляде есть лазейка для того, чтобы объяснить всё без лишний эмоций. — Пойдём, – больше просит, чем ставит перед фактом Чангюн, очень бегло обувая кроссовки, а после и первым выходя через входную дверь. И на каждый чёртов лестничный пролет Чжухон, спускаясь вразвалку и в нарочитом спокойствии, не сдерживал саркастичного вздоха. Внизу, на улице, он достал из верхнего кармана куртки те-самые-сигареты-на-черный-день, упакованные в портсигар с гравировкой « May the force be with you ». Чангюн молчит, потому что просто не понимает с какого момента начинать оправдываться, если намечается такая беседа, в которой всё, что он сможет — это отвечать «ты прав», «прости», «я понял, я больше не». — Почему ты всё время врёшь? — максимально с простого начинает Чжухон. Чангюн засовывает ладони в передние карманы джинс: холодно, хочется как-то закрыться, а в идеале вообще скомпаковаться, как Ранго-Гаррус. — Я не вру. — Хорошо,— с ядовитой милостью идёт на соглашение Чжухон. — Почему ты не рассказываешь мне обо всём вовремя? — Я не хотел, чтобы тебе было неудобно. — Ну, сейчас-то мне охуительно, спасибо за заботу. Чангюн долго думает, как бы сформулировать, что одно дело знать, что кто-то там у него есть, другое — видеть этого “кого-то” напротив, и совершенно третье — видеть их вместе. — Я не гомофоб, если до тебя ещё не дошло, — Чжухону не очень комфортно так открыто об этом говорить, ему бы хотелось, чтобы всеобщая толерантность была уже закреплена за ним, как само собою разумеющаяся. — Я просто не сталкивался с этим раньше. Это как встретить кого-то другой национальности… Не самое хорошее сравнение, да? — он беспокойно сомневается по любому своему слову, оставаясь ужасно не уверенным, потому что ну не было ситуации, когда надо было настолько ВСЁ называть своими именами в подобных темах. — Но это всё хуйня, — обрывает он прошлые мнительные подходы, вспоминая, что тут: — Вопрос опять в том, что ты мне ни черта не доверяешь, — Чжухон молчит пару затяжек, и Чангюн только потом понимает, что зря ему так щедро дал время полностью высказаться, потому что Чжухон доходит до: — А кто ещё не знал про вас? Чангюн надеялся, что именно этот вопрос Чжухон никогда не задаст. И Чжухон видит это на его лице. — Я один?! – Чжухон уже почти выговаривает «почему постоянно я один этого не знаю», но понятно же, что та дистанция, которую он выдерживал, и то долгое принятие изменений, вынуждало Чангюна обращаться с ним, как с хрустальным. — Я понимаю, что слишком вспылил, когда ты всё рассказал… И я понимаю, что потом, хоть и пытался даже шутить на эту тему, у нас с тобой были проблемы в общении, — это так Чжухон завуалировал «я ужасно обиделся и перестал доверять». — Но как можно было додуматься… — Чжухон не продолжает, потому что ну не совсем же он безжалостный человек, чтобы по совести Чангюна ездить, повторяя этот момент в деталях раз за разом. Чангюн молчит ещё три чжухоновские затяжки, а потом пытается уже хоть что-то попробовать сказать: — Я хоте… — Да я знаю, что ты хотел, — морщась от дыма устало и громко перебивает Чжухон (ага, скажешь тут что-то, конечно). — Как лучше ты хотел, но получилось как всегда, — ещё пауза, и значительно дружелюбней: — Я хочу доверять как раньше. И доверять не только в том, что я могу о чем-то личном с тобой поделиться, но и доверять тому, что тебе будет нужен мой совет и моя помощь. Поэтому я ничего не спрашивал, а просто ждал, когда ты сам придешь и всё расскажешь. Сложно, — вздохом выражает Чжухон и это ещё один его безмолвный блок мыслей, который Чангюн интуитивно понимает. Сложно рассуждать об однополых отношениях в контексте беззаботной жизни. С девушками ведь всё не так. Там всё серьезно. Но, если посмотреть по факту: разницы никакой. Вы точно так же живете, работаете, бытуете, путешествуете, что-то планируете и обмениваетесь определенными чувствами. Но вот есть общество и устои, в которых гомосексуальность приравнивается к чему-то, что поэксперементируешь и успокоишься, заведешь семью. И Чжухону стыдно, – о чём он говорит уже на второй сигарете, – но полгода и он на это рассчитывал. Пока не понял, что на подкорке у Чангюна, даже с учетом его полной гармонии с принятием своей ориентации, сидит такая же социальная чушь – стыдись себя, стыдись своих отношений и стыдись своего выбора партнера, даже с учетом того, что пока вас никто не видит, ты обожаешь его до обмороков. Чжухон ставит себя на чужое место и эмпатично прикидывает, что хотел бы удавиться от ненависти к себе, к миру, к системе и сделать всё, чтобы перестать выбирать между тем, что правильно, и тем, что дорого. Это в нём закрепилось спустя полгода с момента, когда Чангюн пришёл и подправил его картинку о своём участии в счастливом через-двадцать-лет-придуманном-Чжухоном-времяпровождении. Чжухон стал наблюдать за тем, как и о чём Чангюн говорит, на его рассказы, что он был вот там, и видел вот то, и эмоции это вызвало вот такие. Зачастую в этих рассказах невольно проскакивает «и мы сделали», но никогда не проскакивает имя или вообще фигура другого человека, а если и упоминается, то конкретика о человеке сразу идет нахер. Чжухон уже научился в этих историях понимать, где речь про коллегу, друга или бывшего одногруппника, а где про того, о ком Чангюн не может ему сказать без каких-то хитросплетений в формулировках. И, выслушивая все эти истории ещё пару месяцев, Чжухон увидел, что совместная жизнь Чангюна с кем-то ничем не отличается от совместной жизни Чжухона с его девушкой. Они вроде как точно так же живут, работают, бытуют, путешествуют, что-то планируют и обмениваются определенными чувствами. И сейчас, вспоминая всё, что и Минхёк говорил о своих делах, как-то условно говоря тоже «и мы..», не называя кто там второй из «мы», а сразу переходя к сути, к чему вообще он рассказывает эту историю, Чжухон финалит окончание второй сигареты выводом, что главное, наверное, все-таки чтобы крыша была над головой и дело любимое, и если уже есть с кем идти в кино и спорить, большой попкорн берём солёный или сладкий, — это проблема посерьезней всего общепринято-социального, о чём Чжухон думал раньше. — Но у вас все хорошо? — слишком общий вопрос, но Чжухон не знает, как спросить ещё. Чангюн так теряется от смены разбора полетов до доверительно-проверочного вопроса, очевидно раздумывая, насколько уместно сейчас давать слишком долгую характеристику, но Чжухон и не ждёт её. Это просто фраза-контроль, всё равно разговаривать надо не на улице и не под влиянием сигарет на-черный-день. — Я думаю, что да. Надеюсь, не ошибаюсь. Неловко от серьезности, поэтому Чжухон хмыкает: — Так значит, это ты тот самый идиот, который не соглашается на солёный попкорн в кино? === На первом же светофоре Чангюн, до этого сидевший на пассажирском сидении тихой мышкой, с попыткой сначала выстроить план и только потом вообще подавать голос, решает просто поговорить аля «о погоде»: — У тебя уже появились первые признаки мании на своей машине, а прошла всего неделя с момента покупки, ты дал ей имя и… — Что он сказал? — твердым голосом перебивает Минхёк, не сводя взгляда с красного кружка. (Минхёк же тут тоже не до конца в этом вечере был про «вовремя сказать», но успевает предъявить первым). — Он посоветовал мне подумать, как неприятно будет узнать человеку, с которым я в отношениях, что я весь вечер к тебе клеился. Минхёк молчит весь «желтый», молчит метров двадцать «зелёного», и Чангюн готов поставить всё на то, что Минхёку было приятно это услышать. Поэтому Чангюн ждёт какого-то игривого ответа, что тоже круто спасёт от ненужных выяснений отношений. Но Минхёк спрашивает опять в этом подразумеваем посыле «давай сразу говори»: — И что ты соврал? (Слишком много для одного дня). — Я ни о чём не соврал, — ну, не тянет после такого тона сыпать подробностями, тянет вспомнить про: — А ты почему меня не предупредил? Вообще чёрт знает в каком Минхёк сейчас состоянии, может и напасть в ответ ещё сильнее, может спокойно ответить, а может выбрать третье, ещё и с извиняющимся подтоном выбрать третье: — Я хотел поговорить об этом лично, а не по телефону или в сообщениях. Но уже дней пять тебя не вижу. — Я очень поздно заканчи… — Знаю, — грубо перебивает Минхёк, но сразу же смягченно-устало говорит то, что, судя по его выдоху, копилось не один день: — Меня очень задолбало жить на две квартиры. Чангюн понимает. Его тоже задолбало. Поэтому он предлагает: — Давай я поищу квартиру ближе к тебе. Минхёк долго молчит и мучает дорогу впереди остро-сосредоточенным взглядом, умудряясь зарядить ещё-не-убийственным-но-уже-сильным напряжением невидимые атомные частицы в воздухе. — Квартира ближе ко мне, это моя собственная квартира, — безапелляционно заключает он, останавливаясь на светофоре; (Чангюну хочется отменить прошлую реплику со словами «а, подожди, я подумаю ещё»). — Мы можем найти двухкомнатную, если тебе кажется, что нам будет слишком тесно в однокомнатной, — с полным пакетом переговорной дипломатии предлагает Минхёк. – Но это имеет смысл, только если ты хочешь съехаться. — Чангюн медлит с ответом, медлит, медлит, и пропускает ту секунду, после которой Минхёка коротким замыканием торкает в вывод: — Я понял, это не имеет смысл. Ищи, какую хочешь и где хочешь себе квартиру. Нет, правда, почему именно сегодня, — думает Чангюн смотря вперед на трассу. Почему не завтра, не через дня два, почему именно сегодня вечером надо было поднять ещё и этот вопрос, — думает Чангюн, поворачивая голову на Минхёка и уже собираясь вслух озвучить свой прямой намёк на то, что это уже слишком на одного дня. Но потом его совесть вспоминает, что в его положении не совсем правильно начинать ныть о трудности дня, поэтому Чангюн исправляет свой вопрос\настрой, продолжая тему: — Почему тебе так не нравится вариант жить рядом? Зря, — через секунду доходит до него. — Я ещё год назад сказал тебе, что это херня, а не вариант! — Минхёк резко повышает голос, хотя обычно он невольно подстраивается под равномерный тон Чангюна. То, что в темах (которые не доведены до края терпения) его быстро успокаивало, сейчас за короткое время выводит из себя; Минхёк словно под ребра хочет залезть своими эмоциями и вынудить ответить также крикливо. (Чтобы Чангюн эмоционально открыто и в какой-то степени ранимо показал, что всё, о чём они говорят, — для него не менее важно). По крайне мере так его мотив видит Чангюн, рассуждая, что в Минхёке есть иногда тупое суждение, что если у Чангюна в ответ на эмоции тоже эмоции — всё, это расценивается как «важно», этому можно верить, но если отвечает спокойно — что-то замышляет, пытается заговорить и вообще, бесит своей отстраненностью. — Ты не хочешь жить вместе? — Минхёк немного сбавляет в резкости, но его энергетика всё равно глушит все попытки в мирный разговор. — Лучше скажи прямо, а не ищи причины не съезжаться, пока я пытаюсь придумать, как это сделать так, чтобы твоя паранойя была спокойна! Эмоции, эмоции, глухота к тому, что ему говорят, только если это не то, что он хочет услышать. Минхёк не часто ведёт себя по-злому упрямым, он вроде как больше года многое терпел и имеет полное право пару минут поотбивать всё, что Чангюн ему не скажет. — Как мы это объясним? Хотя бы арендодателю. Мы не похожи на студентов, которые вынуждены снимать вместе квар... — Ты не отвечаешь на вопрос. Чангюн бесит его логикой, Минхёк видит в этом попытку ускользнуть, а не попытку сразу оговорить все тёмные углы, но Чангюн ещё не может даже представить, как о таких вещах разговаривать не головой: — Я хочу с тобой жить, — спокойно говорит он, но вряд ли теперь эта фраза имеет такой вес, как в ту секунду, когда он должен был её сказать. — Но я не хочу создавать проблем. — Можно найти кого-то, кому будет плевать, главное, чтобы вовремя платили. Можно оформить договор на одного из нас… — И тайно жить второму? Соседи это сразу увидят, и если у них… — Ну, значит, нам подходит первый вариант! – вот, он уже орёт. И теперь бесполезно вообще что-либо говорить. Какое бы ты логичное и практичное не придумал, сейчас это будет неуместно и бессмысленно. Минхёк всё равно скажет «да я вообще не об этом». Оставшаяся часть дороги проходит в тишине и в том, что Чангюн только при остановке машины понимает, что они приехали не в его двор. И это не то, что изначально оговаривалось Минхёком еще в прихожей как «поехали, я отвезу тебя домой»; оказывается, имелось в виду не в «твой» дом, а в любой из «наших» домов, я выбрал свой. — Мне надо… — начинает Чангюн, как только Минхёк делает всё, чтобы сразу стало понятно, что это конечная станция, и дальше он не едет, дальше он перебивает. — Тебе надо сейчас зайти в лифт, подняться на пятый этаж, принять душ, пожелать мне спокойной ночи и заснуть. У меня нет сил спорить и нет сил ехать через полгорода, чтобы завезти тебя, — он касается ручки двери и ловит у Чангюна растерянный взгляд, закрепляя уже тише и спокойней: — Если так сильно хочется конкретно к себе домой, вызови такси. Теперь это все выглядит\звучит ещё страннее\хуже. Теперь и по Минхёку видно, что он ругает себя и сожалеет за то, что почти принуждает к тому, чтобы провести с ним время. И. Последнее, что хотел бы Чангюн, это чтобы Минхёк (которому по-хорошему выразить бы за многое благодарность), чувствовал уязвимое отчаяние за своё явное желание расслабиться, успокоиться, ни о чём не думать, и чтобы Чангюн не мельтешил перед глазами с останусь-не_останусь, а был рядом без предварительно оформленной заявки на «пожалуйста, окажи мне заботу и внимание». Чангюн выходит из машины, дождавшись, пока Минхёк окажется по правое плечо, и подбивает его ладонь своей в легком хлопке, а после ловит, переплетая пальцы. Минхёк сначала смотрит немного ватным и разбитым взглядом «и где подвох?», но уже в лифте у Чангюна всё его доверие. Потому что наконец-то до Чангюна доходит. Что конкретно сейчас Минхёку нужны не объяснения, разумность, переговоры, а нужно только (бес)словесное напоминание о том, что он важен, и Чангюн может подтвердить ему это в любую минуту любого «сегодня», даже в не самые мирные секунды суматошного «сегодня». Дверь лифта открывается и закрывается по несколько раз на нужном этаже, Чангюн в судорожной мягкости скользяще целует Минхёка вдоль челюсти, спускаясь вниз по его шее, и возвращается к губам, как только Минхёк, замерев и прикрыв глаза, едва слышно просит «давай зайдем домой», нажимая кнопку открытия дверей, но не двигается ни на шаг. В квартире Чангюн увязывается с ним в душ, не даёт одеться после и ведёт к кровати. Он честно планировал идти по списку дел, какой Минхёк и озвучил в машине, но «спокойной ночи» затягивается, увлекается — и Минхёк подается на каждый поцелуй и движение с откровенной потребностью близости, нуждаясь без слов как и объяснить, так и услышать те чувства, которые очень сложные в своей элементарности. Чангюн нашептывает в его кожу сумбурную сладкую смесь из нежности и сентиментальности, ведя губами по горлу, по ключицам и останавливаясь на ребрах, чтобы вслушиваться, как под губами, с левой стороны грудной клетки, отстукивает горячий метроном. Минхёк сейчас очень тихий и очень возбужденный, каким бывает только в подобном темпе и настроении; извивается и выгибается навстречу каждому скольжению языка по тем местам, прикосновения к которым выбивают особенно протяжный стон. Он скулящим шёпотом выдыхает Чангюну на ухо; и даже при полном уединении, ему хочется закрыться друг в друге ещё теснее, оставить остальной мир в звуко/светоизоляции. Минхёк же в самом начале честно сказал, что ему нужно от отношений и почему схемы Чангюна это "слишком мало". Вначале Минхёку оказалось мало суббот, потом мало объятий на прощание, потом мало поцелуев и мало того, что Чангюн снимает с него только часы. В какой-то момент Чангюн перестал понимать, когда это "мало" закончится, и в состоянии ли он вообще что-либо отдать из запроса на большее; в другой момент, Чангюн словил себя на мысли, что, когда Минхёк, в один из множество вечеров, ложится на его спину, придавливая к кровати своим телом и сквозь футболку кусает в лопатку, а затем тихо смеётся в изгиб шеи, Чангюн хочет жить в этом вечере больше, чем в каком-либо другом варианте, какой мир может предложить для жизни; в третий момент, Чангюн смотрит, как Минхёк, растомленный полубессознательным состоянием, становится ещё более отзывчивым и тянущийся к прикосновениям; и это так завораживает, что Чангюн очень тихо говорит ему: — Я самый удачливый человек на свете, потому что я могу видеть тебя таким. Чангюн не может перестать думать разнеженными сравнениями о том, что пульс стал общим, а собственное возбуждение ощущается просто дополнением к главной цели: отдать всего себя изнутри и снаружи, только чтобы Минхёк почувствовал себя настолько хорошо, насколько он этого заслуживает. Минхёк, крепко обхватывая его шею руками, прижимается горячим ртом к виску и после долгого бессловесного перерыва находит единственно твердо связанное в своей речи: — Я тоже тебя люблю. Очень сильно тебя люблю. Тоже. Хотя Чангюн не говорил об этом вслух.