*
Позже тем же утром он увидел, как она бежит к входной двери. Она бросилась к почтовому ящику, а когда вернулась, то совсем запыхалась, её волосы и лицо были мокрыми от дождя. Она явно старалась подавить свою радость. Её глаза сияли от волнения, когда она протягивала письмо отцу, но тот не совсем разобрал, что это было за письмо, которое она придержала для себя, едва спрятав его в карман платья. Луи видел это, к слову. Он предположил, что именно по этой причине она выглядела так, словно готова была прыгать от радости. Он предположил, не боясь ошибиться, что письмо было от Оливера, о котором она мечтала день и ночь. Естественно, Луи слышал о мальчике. Вообще-то «подслушал» было более подходящим термином. Он начал осознавать его существование, когда подружки Эстер приходили к ним и начинали болтать слишком громко. Конечно, он никогда его не видел, но не сомневался, что сердце Эстер принадлежит ему. И он также знал, что их родители не должны узнать об этом парне. Луи читал детективный роман, купленный в книжном магазине, когда Эстер прокралась в гостиную и с лихорадочным нетерпением вскрыла конверт дрожащими пальцами. Должно быть, она не заметила его присутствия. Хорошо, подумал он. Она вытащила письмо — два сложенных листа бумаги — и сразу же начала читать, прислонившись спиной к стене. Несколько прядей её волос всё ещё были влажными и спадали на лицо, глаза бегали слева направо. Улыбка, которая была у нее сначала, постепенно исчезала, пока она читала, и её брови сошлись вместе в горьком выражении. Неужели письмо принесло ей плохие новости? Вскоре её глаза наполнились слезами, но она казалась более разъярённой, чем когда-либо. Она даже не дочитала до конца и смяла бумагу. В ярости она швырнула письмо в пустой камин, надеясь, что оно превратится в пепел, как только они разожгут огонь этой ночью. Именно тогда она заметила присутствие Луи. Он был там всё это время. Они молча смотрели друг на друга. При любых других обстоятельствах Эстер проглотила бы слёзы и стиснула зубы: Луи знал, что она, скорее, умрёт, чем будет застигнута врасплох за проявлением малейшего признака слабости перед ним или кем-то ещё, если уж на то пошло. Но теперь она уже не сдерживалась. Её глаза были полны слёз, и Луи солгал бы, если бы сказал, что не испытывает к ней никаких чувств. Его сердце тоже разбито. Возможно, эта ситуация не поддаётся сравнению, но он понимал. — Что? — спросила она холодно. Он немного подумал, а потом положил свой роман на диван и встал. — Мне нужно тебе кое-что показать. Эстер только нахмурилась, явно не впечатленная. Он подошёл к камину и снял с него маленькую вазу. Он перевернул её вверх дном, и из неё выпал ключ. Как только он сделал шаг к двери, Эстер уже предвкушала череду событий, поэтому обрушилась на него гневом тысячи солнц: — Опять эта чёртова дверь! Боже мой, какой же ты упрямый. Ты же знаешь, что не… — Просто посмотри. Он вставил ключ в замок и потянул за ручку. Только для того, чтобы оказаться перед кирпичной стеной. Эстер покачала головой и ушла, не сказав больше ни слова. Луи беспомощно смотрел ей вслед. Он захлопнул дверь в знак поражения, но, как только он это сделал, из-под щели выскользнул листок бумаги. Он разочарованно вздохнул, но всё равно поднял записку.Только ты. Я подумал, что должен внести ясность.
На этот раз это не был почерк Алекса. Он был аккуратным, размашистым и довольно элегантным, буквы выведены красивыми чёрными чернилами. Он был слишком захвачен абсурдностью всего этого, что не заметил двойной петли в букве «О». Он снова открыл дверь. И, конечно же, стена исчезла. Он не колебался ни секунды и бросился внутрь, тело напряглось, а сердце билось от негодования так громко, что он был уверен, что слышит, как оно бьется об узкие стены коридора. И вообще, что лежит за этими стенами? Ему казалось, что этот проход был мостом между двумя параллельными мирами. Может быть, это место вне времени и пространства? Что-то вроде ничейной земли, где с ним ничего не случится? Было темно. Там всегда было темно. Он остановился и огляделся, а затем начал стучать по стенам по обе стороны от себя, возможно, пытаясь быть услышанным кем-то или чем-то, что было по другую сторону. Когда его рука коснулась дерева, звук эхом отозвался вокруг. Стены, казалось, были полыми. Когда он вошел в другую гостиную, то сделал это с определённой целью. Он протопал туда, как хозяин, твёрдым и решительным шагом. Его вторая мать сидела на большом диване, она была занята рукоделием. Она подняла на него глаза, и на её лице отразилось облегчение. Оно было очень коротким, как молния, но он поймал его шлейф. Вскоре оно уступило место её обычному хорошему настроению и натянутой улыбке. — Привет, дорогой. Наконец-то ты вернулся. Это было так давно, мы… — Почему я? — выпалил он. Женщина, казалось, не понимала, к чему он клонит. Она положила своё рукоделие на колени и вопросительно посмотрела на него. — Почему я? — повторил он твёрдо. — Почему только я? Почему моя сестра не может переступить порог вместе со мной? Даже со своей неизменной улыбкой и хорошим настроением она умудрялась раздражать его. Она посмотрела ему прямо в глаза. Было очень неприятно осознавать, что этот человек не был его настоящей матерью, хотя он был её точной копией. — Понятия не имею, — ответила она. — Но ты же вернулся. Это всё, что имеет значение. Ты голоден, любовь моя? — Кто это написал? — он практически сунул листок ей в лицо. Она не сдвинулась с места и просто взяла записку из его рук, даже не взглянув на неё. — Никто из нас. В этом коридоре могут происходить странные вещи. Он почти так же стар, как само время. Если твоя дверь не запечатана должным образом, некоторые вещи могут просто… проскользнуть. — Но я не говорил, что нашел её под дверью. Последовала короткая пауза, во время которой другая мать не находила слов, что случалось редко. Она не утратила своей чёртовой улыбки. А потом из коридора между гостиной и кухней послышался тихий голос: — Это ты ему нужен. Это ты его разозлил. Луи повернул голову и увидел маленькую Мэгги с куклой в руках. Другая мать посмотрела на неё, и её лицо опустилось, стало холодным и надменным. Она посмотрела на ребенка, её взгляд внезапно стал тяжелым и злыми. На это было страшно смотреть. Мэгги не обратила на это никакого внимания. Она оставалась спокойной и невозмутимой. — Маргарет, дорогая, не будешь ли ты так добра вернуться в свою комнату? Я позову вас обеих, когда обед будет готов. Её голос был тихим, но твёрдым и довольно ледяным. Мэгги бросила на Луи последний взгляд и исчезла, побежав наверх. — О ком она говорила? Другая мать отмахнулась от его слов тыльной стороной ладони: — Дети, ты же знаешь. Вечно несут какую-то чушь. Не поможешь ли ты мне на кухне? И точно так же она снова стала мягкой, как будто ничего и не произошло. Пианино в дальнем углу заиграло само по себе, быстрая и слаженная мелодия, которую он наверняка слышал раньше. Женщина отложила свое рукоделие и пошла на кухню. Луи не сразу последовал за ней. Вместо этого он просто стоял и осматривал комнату. Там не было ничего необычного, за исключением картины. Она была живой. Леди и двое её детей двигались, дул ветер, зеленые листочки деревьев дрожали в унисон. Дети бегали вокруг матери и иногда исчезали за её спиной. Женщина прижимала цветок к сердцу и смотрела прямо на Луи с пустой вежливой улыбкой. Это было похоже на один из тех немых фильмов, которые он когда-то видел в кино. Он подошёл ближе и протянул руку, чтобы коснуться холста кончиками пальцев. Очарованный этим зрелищем, он на какое-то время забыл о своей обиде и смятении. Когда он наконец пришёл на кухню, то остановился, как вкопанный, у двери. Александр стоял рядом с другой матерью. Они стояли перед плитой, он же был в фартуке, повязанном вокруг талии, и с перчаткой для духовки в правой руке. Он обернулся, как только Луи оказался на кухне, и одарил его искренней улыбкой. — Что ты здесь делаешь? — спросил Луи немного резче, чем планировал. — Я помогаю своей тёще с едой. Я тоже рад тебя видеть, Луи. — Своей тёще, — обескураженно повторил он. — Он мне очень помог, пока тебя не было, — сказала другая мать. — Он тоже талантливый повар. Если вы двое по итогу будете жить вместе, вы будете избалованы, безусловно. Луи подозрительно посмотрел на них. Ужасная, но в какой-то степени правдоподобная мысль пришла ему в голову. Мог ли Александр быть тем человеком, о котором Мэгги предупреждала его раньше? Он бы не удивился. В конце концов он не сомневался, что всё это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Но она сказала, что он разозлил его. Если он оказался прав, то Александр очень хорошо скрывал свою игру. Луи набрался смелости и решил помочь им с едой. — Итак, — сказала мать, — как прошли эти дни в другом мире? — В реальном мире, — поправил Луи. — О да, конечно, — сказала она, дразняще ему подмигнув. — В реальном мире, — когда она произнесла эти слова, казалось, что она издевается над ним. — Как всё же прошли-то? — Всё было прекрасно. — Да? Тогда расскажи мне. Как твоя… настоящая мать? — спросила она, явно делая усилие, чтобы использовать лексику, которую он не исправит. Она разбила яйцо над крошечной миской и бросила на него взгляд, требуя ответа. Алекс вытер руки кухонным полотенцем, а затем подошел и обнял Луи сзади — успокаивающий жест, который слишком сильно напомнил ему о молодом человеке, которого он потерял за дверью. Его сердце разрывалось при одной мысли об этом. Как он мог скучать по кому-то, когда это человек был рядом? Он был убежден, что этот конфликт эмоций рано или поздно погубит его. — С ней все в порядке, — сказал он сначала, а потом смирился и сказал им правду. — Ну, вообще-то она… не очень хорошо себя чувствует. Она больна. — Правда? Бедняжка, — она поднесла ложку супа ко рту и попробовала его. — Боже, как это, должно быть, печально. Ты так не думаешь? Она обратилась к Алексу, который крепче обнял тело Луи, наклонившись, чтобы запечатлеть нежный поцелуй на его шее. — Звучит ужасно, — сказал Алекс. — Мы здесь никогда не болеем. — Правда? — невинно спросил Луи. — Конечно это правда. Зачем нам лгать тебе? — И… это должно означать, что вы бессмертны, я полагаю. — Можно и так сказать, — ответила она, раздувая огонь в плите. Луи почувствовал необходимость пояснить: — Но я нет. Алекс и вторая мать Луи обменялись понимающими взглядами. Он тут же понял, что они ещё многое скрывают от него. — Как ты можешь быть в этом уверен? — она будто допрашивала его. — Ты когда-нибудь пробовал умирать? Её улыбка была мудрой и хитрой, и у него по спине побежали мурашки. — Ну, нет, но… — Я же просто шучу. Не могли бы вы накрыть на стол?*
После ужина другой отец пригласил Луи присоединиться к нему в кабинете. Комната была очень элегантно обставлена, и она гораздо светлее той, которую он знал. Стены были увешаны чёрно-белыми фотографиями хорошеньких женщин и театральными программками в рамках. Рекламные плакаты сами по себе были произведениями искусства, привлекательными и многообещающими. Но он не мог назвать ни одного актера или актрисы, изображенных на них. Другой отец сидел за большим деревянным столом, посреди которого стояла самая современная пишущая машинка. Вскоре Луи узнал, что он один из самых известных театральных критиков в стране. Он знал обо всех англоязычных театральных постановках последних десятилетий и его рецензии были одними из самых востребованных в этой области. Луи был откровенно впечатлён, так как его настоящий отец не проявлял ни малейшего интереса к театру. Мужчина рылся на дне ящика, а Луи наблюдал за ним, стоя у двери и заложив руки за спину. Другой отец повернулся к нему с двумя маленькими билетами в руках, и улыбка на миллион долларов растянула его губы, обнажив ряд сверкающих зубов. — Я подумал, что ты со своим парнем захотите пойти сегодня вечером на спектакль. Это один из моих фаворитов в этом сезоне. Мюзикл. И я готов поспорить на всё, что у меня есть, что он сведёт тебя с ума.*
Когда наступил вечер, Луи думал только об одном. Он был очень взволнован этой пьесой, так как не был в театре, казалось, уже много лет. О небольшом развлечении не могло быть и речи. Он ожидал, что в этом самом мире его просто снесёт с катушек. Ему не пришлось долго рыться в шкафу, чтобы найти что-нибудь из одежды. Алекс сидел на кровати, наблюдая, как он выбирает пару чёрных брюк, очень хорошо сидящих на нём, и накрахмаленную белую рубашку. Алекс помог ему разгладить воротник и поправить маленькие манжеты. — Ты выглядишь потрясающе, — прошептал он с улыбкой. Пока его пальцы были заняты расправлением рукавов, Луи просто смотрел на него с благоговейным трепетом, словно зачарованный, так глубоко восхищенный тем, как тот выглядел. Их сходство было просто поразительным, хотя Луи всё ещё с трудом справлялся со всем этим. Всё было идеально, вплоть до мельчайших деталей. Длина его ресниц, когда он смотрел вниз, то, как его каштановые волосы блестели на свету, две крошечные родинки на щеке и эта милая привычка сжимать челюсти, когда он был сосредоточен на каком-то деле. Луи, ошеломлённый, вдруг поднёс руку к щеке парня, побуждая его поднять глаза, а затем наклонился, чтобы поцеловать его прямо здесь, в тусклом свете своей спальни. Он понятия не имел, зачем это сделал, — возможно, чтобы доказать самому себе, что его чувства к молодому человеку были искренними или, по крайней мере, что у него была надежда. Они отстранились друг от друга, и Александр положил обе руки на талию Луи. — Ну что, идём?*
Другой Аппер-Редли словно вышел из голливудского фильма. Он был богат и великолепен, и то, что раньше казалось Луи скучным и откровенно унылым городом, теперь с резким контрастом соперничало с величием и элегантностью Манхэттена. Высокие здания, возвышающиеся над улицами, ослепительные городские огни, трамваи, бары и рестораны — всё это было живым и выделяющимся. Луи шёл рука об руку с Алексом, огибая тротуары и избегая прохожих, каждый из которых был более стильным, ярким и эксцентричным, чем предыдущий. Движение было интенсивным, и вскоре он обнаружил, что полностью поглощен шумом и городской суетой. Роузвуд-Холл был удобно спрятан и скрыт от шума и суеты этого места. Он заметил, что от Великой Войны не осталось и следа. Никаких разваливающихся плакатов. Ветеранов войны не было видно. Он рассеянно слушал, как Алекс хвалит бар, в котором он якобы провел вечер несколько дней назад. Они пересеклись с двумя молодыми женщинами в щегольской одежде: на них были красные и чёрные платья в стиле арт-деко с глубокими вырезами, длина которых едва доходила до колен. На руках длинные перчатки, которые тянулись до локтей, стильные повязки на головах и тонкие мундштуки в изящных пальцах. Одна из них затянулась и выпустила дым, проходя мимо Луи и подмигнув ему. Когда они подошли к театру, Луи с удивлением узнал театр «Зимний сад». Перед двойными дверями выстроилась нелепо длинная очередь с лакеем у входа, красной ковровой дорожкой и большой светящейся белой вывеской с названием пьесы, написанным большими жирными чёрными буквами: СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ: «Поклонница регтайма!» Они простояли в очереди всего несколько минут, а когда им наконец удалось предъявить билеты, клерк задержался на Луи с широкой, заискивающей улыбкой. — Наслаждайтесь шоу. В зале они устроились поудобнее. Это были не лучшие места — их не было ни в оркестре, ни на бельэтаже, но они были довольно близко к сцене. Не слишком близко, чтобы им пришлось вытягивать шеи, дабы увидеть сцену, но достаточно, чтобы спокойно наслаждаться зрелищем и видеть актеров, не напрягая глаз. Луи сел на одно из красных бархатных кресел рядом с Александром. Там было полно народу, и он точно знал, что люди всё ещё стоят в очереди снаружи. Алекс нежно взял его за руку и наклонился, чтобы поцеловать в щеку. По какой-то причине сам этот жест раздражал его. Двери закрылись, свет погас, и люди расселись по местам. Вскоре в комнате воцарилась религиозная тишина. Послышалось двенадцать быстрых ударов по дереву, затем три отдельных, как бы в знак уважения к традиции французского театра. На сцене зазвонил телефон, пронзительная мелодия, которая резонировала, пока не достигла ушей самых дальних зрителей. Наконец, большой занавес поднялся, показав первого актера, стоящего на правой стороне сцены. У Луи отвисла челюсть. Он точно знал, кто этот молодой человек. Он был одет в костюм и прижимал к уху телефонную трубку. Это был сосед из квартиры «А», тот самый, который так хорошо ухаживал за садом. Гарри. Прожектор был направлен на него, в то время как остальная часть сцены оставалась погруженной в темноту. Одной ногой он опирался на край стула, локоть упирался в колено. На заднем плане висела большая картина, изображавшая Нью-Йорк. Когда телефон перестал звонить, кто-то поднял трубку. Ему ответил женский голос, раздавшийся где-то в темноте: — Алло? Несколько фортепьянных нот начали песню, а затем, под восторженными взглядами зрителей, он начал петь: его голос был глубоким и мягким, идеально подходящим для его роли. «Привет, моя крошка! Привет, моя дорогая! Привет, моя поклонница регтайма! Отправь мне поцелуй по телеграмме! Крошка, моё сердце горит! Если ты мне откажешь, дорогая, ты потеряешь меня, тогда ты останешься одна. Ох, крошка, позвони и скажи мне, что я весь твой!» В конце его куплета второй прожектор осветил левую сторону сцены, демонстрируя присутствие молодой женщины, полулежащей на своей кровати. На ней была вызывающе короткая ночнушка, и она прижимала телефон к уху, крутя пальцем, чтобы обернуть провод вокруг него. Позади неё раскинулся пейзаж Лондона. Сама женщина была довольно миниатюрной, её слегка волнистые волосы были собраны в пучок, а губы были ярко-алыми. Она пела в свою очередь, отвечая ему самым сладким, самым тёплым голосом, который Луи когда-либо слышал: «Ты звонишь мне по телефону, ты говоришь мне, что ты совсем один. Но я знаю, что ты лжёшь сквозь зубы, ты, грязный негодяй». Толпа засмеялась, увидев смущение Гарри. Он был очень выразителен — так и должно быть. Он преувеличивал каждое выражение лица и жесты, когда женщина бросала в его сторону упрёк. «Как ты мог так подумать? Как мог поверить в ложь, которую обо мне сказали? Ты снова с этой девушкой, и теперь ты понимаешь меня. Ты разбил мне сердце и заставлял плакать над каждым фальшивым алиби, когда я увидела губную помаду на твоей рубашке. Ты грязный хорёк, позвони и скажи мне, что я вся твоя» Гарри распахнул пиджак, демонстрируя публике тёмно-красное пятно от губной помады на рубашке. Он и девушка снова начали петь свои первые куплеты одновременно, так что было почти невозможно отличить одну речь от другой — создавалось впечатление, будто они ссорятся. Толпа засмеялась, и Луи улыбнулся, как идиот, глядя на сцену, в то время как огни мерцали в его глазах. Гарри показался ему невероятно талантливым и харизматичным. Он излучал этот свет, как будто был рождён, чтобы быть на сцене. После нескольких куплетов актёры, казалось, помирились, и, когда они пели вместе, их голоса прекрасно гармонировали. Его сердце пропустило удар, когда Гарри посмотрел прямо на него. И как только их взгляды пересеклись, Гарри уже не отводил своего. Теперь, когда он пел, казалось, что это было обращено к Луи. «Отправь мне поцелуй по телеграмме! Крошка, моё сердце горит! Если ты мне откажешь, дорогая, ты потеряешь меня, тогда ты останешься одна. Ох, крошка, позвони и скажи мне, что я весь твой!» Улыбка Луи слегка ослабла. Он выдержал его взгляд, немного смущённый. Что он делает? «Мне жаль, что я тебя расстроил, это было ужасно, я не должен был расстраивать тебя так, как расстроила барменшу Лил…» Алекс наклонился, чтобы прошептать на ухо: — Он довольно хорош, правда? Луи повернул голову и недоверчиво уставился на него. — Я думал, ты его ненавидишь. — Я не знал, что он актёр. — Это будет тебе уроком не судить о людях, не зная их. — Хм, — это был единственный ответ, который он соизволил дать, после чего снова сосредоточился на мюзикле. Они уже перешли к следующему выступлению. Пьеса была довольно забавной, она чаще всего заставляла публику громко смеяться, но в ней были и свои серьёзные и трогательные моменты. Это была современная история, которая в основном происходила в Америке, где шоу-бизнес процветал. Она рассказывала историю простого, капризного человека, который надеялся добиться успеха в актёрском мире, но чья любовь к джазу, дамам, острым ощущениям от романов и рискованных приключений, привела его к гибели. В нём не было ни стыда, ни каких-либо моральных принципов, которые, как знал Луи, существовали в его собственном мире. В одной из сцен два актера, оба мужчины, были друг на друге — ни одна душа и глазом не моргнула. Несмотря на продолжительность пьесы, в ней не было никакой интерлюдии. Луи не возражал, так как был настолько поглощён зрелищем, что почти забыл, где находится. В довершение всего Гарри украдкой поглядывал на него. Временами Луи доходил даже до того, что думал, будто он обращается к нему, когда некоторые строки звучали слишком особенно, чтобы быть просто строками. Это было любопытно. Но он не придавал этому особого значения. Надо сказать, что Гарри был ошеломляющим, особенно теперь, когда он был на сцене. Он выглядел восхитительно — редкостная красота, с которой Луи до сих пор никогда не сталкивался. Он был очаровательным, необычайно талантливым и, конечно, очень интригующим. Он сделал себе мысленную пометку пожать ему руку, чтобы поздравить с успехом, как только представится такая возможность. В конце спектакля, перед финальным занавесом, актеры выстроились на сцене и поклонились, взявшись за руки. Им аплодировали и подбадривали, свистели и даже бросали цветы. Гарри ловил большинство из них с душераздирающим энтузиазмом. Вскоре он уже держал в руках полный букет. Он поклонился в последний раз с ухмылкой, прежде чем исчезнуть за кулисами. — Что думаешь? Луи не смотрел на Александра, его глаза были прикованы к пустому месту на сцене, где Гарри только что был. — Мне понравилось. Это было великолепно. — Это не самое лучшее, что у них было. Я видел и другие пьесы того же драматурга — они были гораздо интереснее, чем эта. В третьем акте мне стало скучно. Честно говоря, они могли бы обойтись без него или, по крайней мере, сократить его роль. Этот последний монолог? Боже, казалось, это продолжалось несколько часов. Луи только кивнул в знак согласия, хотя на самом деле не слышал ни слова из того, что Алекс сказал. У него на уме был только один человек, и тот, казалось, не хотел покидать его мысли в ближайшее время. Кто он такой и что ему от него нужно? Луи решил, что сегодня же доберётся до сути. Когда Алекс предложил угостить его ужином в ресторане, Луи попросил подождать его снаружи, так как ему нужно было в туалет. — Я буду там, у двери. — Хорошо. Я быстро. Луи проводил его взглядом и сделал вид, что направляется к задней двери, пока тот не исчез из поля зрения. Он прокрался в зал среди последних зрителей, которые уже выходили, и вскоре обнаружил небольшой служебный выход сбоку от сцены. Охваченный лихорадкой, он зашагал по тёмному, довольно шумному коридору. Там, сзади, кипела жизнь. Он видел, как актёры мечутся взад и вперёд, прыгая из одной комнаты в другую, некоторые из них были всё ещё в костюмах, другие направлялись в гримёрные. Луи налетел прямо на главную актрису пьесы. Она рассыпалась в извинениях. — О, всё в порядке, — сказал он. — Простите, это я не обратил внимания. — Вы ищите его? — А? Что… — Гримёрная номер тринадцать, слева, дальше по коридору. А потом она исчезла. Вся эта суматоха немного встревожила его, и когда он добрался до комнаты номер тринадцать, то вдруг остановился в нерешительности. Конечно же он не мог просто постучать в дверь актёра, не так ли? Было ли это чем-то, что делали люди? Тот может быть занят и не очень-то обрадуется, если его побеспокоят сразу после большого спектакля. Это было глупо. Он уставился на закрытую деревянную дверь перед собой. Маленькие красные сердечки были нарисованы от руки вокруг числа тринадцать. Луи продолжал стоять там, ничего не делая. Но, пусть он не постучал и не издал ни единого звука для того, чтобы его заметили, мужской голос окликнул его изнутри, когда Луи уже собирался уходить. — Войдите! Открыто. Осторожно двигаясь, он повернул ручку и толкнул дверь. Гарри был совершенно один в гримёрной, рассчитанной, по меньшей мере, на трёх человек, как он мог судить по количеству стульев и зеркал, а также по свободному месту на столе. Слабо играла какая-то джазовая музыка, хотя он не мог сказать, откуда она доносилась. Гарри сидел на стуле посередине, положив ноги на белую поверхность стола, где лежали различные предметы и реквизит. Маленькие лампочки, обрамляющие зеркала, отбрасывали на него яркий, красивый свет. Он всё ещё был в костюме из спектакля, но четыре пуговицы на его рубашке были расстегнуты, галстук расслаблен, открывая присутствие этого печально известного шрама на груди, который, казалось, был у всех. Букет цветов был помещён в большую вазу, наполовину наполненную водой, где уже завяли несколько других цветов. Казалось, он их копит. Среди всего беспорядка на столе Луи заметил пугающее количество косметики. Помады, кисти, тени для век и хитрые инструменты. «Это не может быть его», — подумал он сначала. Но, очевидно, так оно и было. В руке парень держал тюбик красной помады. Как только Луи вошёл в комнату, Гарри повернул к нему голову. — Добрый вечер, — тихо поздоровался он. — Понравилось шоу? — О, ещё как, — сказал тот, прежде чем прочистить горло. — Ты был великолепен. Правда. Я не знал, что ты играешь в театре. — Вся моя жизнь — театр, — сказал он. — А вечер ещё только начинается, видишь ли, меньше чем через час у меня еще одна пьеса. Водевиль, в которой мне удалось вырвать главную роль. Кульминацией моей ночи будет, когда я закричу: «о, небеса! Мой муж!», — а потом резко упаду в обморок… в конце концов, именно этим и славится этот жанр. Луи тихонько хихикнул, а затем обратил свое внимание на тюбик губной помады. В то же время он заметил несколько чулок в сеточку, брошенных на спинку стула. — Это всё твоё? — осторожно спросил он. — Конечно, это всё моё, — ответил он. — Вся гримёрная и всё, что в ней находится, принадлежит мне. Во всяком случае, никто не хочет брать что-то из этого. Они же актёры. Это самые суеверные люди, которых ты когда-либо встречал. Если ты ещё не заметил — мы в комнате номер тринадцать. — Это правда. Луи подошел ближе и провел пальцами по ажурным чулкам. — Значит, ты их наденешь? Гарри бросил на него дразнящий взгляд и очень многозначительно усмехнулся: — Да, надену. — Но зачем? Зачем тебе играть женскую роль, когда тебя практически окружают актрисы? — Я люблю играть в переодевания. И ты увидишь, что у меня это очень хорошо получается. Женские роли — это вызов, который я люблю принимать. Я играл в переодевания в прошлом. И в главных ролях тоже: мадам Аркати, медсестра в «Ромео», леди августа Брэкнелл, как душе угодно. Луи не знал, что сказать. Он был одновременно очарован, заинтригован и напуган этим персонажем. Так как он не выглядел слишком убеждённым, Гарри решил показать ему. Он открыл тюбик, спустил ноги со стола и подошел поближе к зеркалу, прежде чем нежно и деликатно подкрасить губы. Он вытер излишки, прикрыв рот носовым платком, и провёл рукой по кудрявым волосам, чтобы поправить их. — Разве я недостаточно женственен? — он снова повернулся к Луи, словно ища его одобрения или восхищения, кто знает. Тот почувствовал, как кровь прилила к его щекам, когда Гарри надавил, его глаза мерцали перед зеркальными огнями. — Тебе идёт, — вот и всё, что он смог сказать. — Красное тебе идёт. — Ну, — сказал он, явно довольный его реакцией. — Конечно, в женщине есть нечто большее, чем просто внешность, но суть ты уловил. Скажи, ты не хочешь посмотреть, как я выступлю на сцене чуть позже? Луи резко кивнул, но потом передумал. — У меня больше нет билетов. К тому же, уже поздно. Мне пора домой. Гарри уставился на него голодным взглядом, граничащим с хищничеством. — Как хочешь. — Но мне бы очень хотелось увидеть тебя. Может быть, в другой раз. Когда следующее шоу? — Завтра, разумеется. И послезавтра тоже. И на следующий день после того. Сцена никогда не бывает пустой более, чем на полчаса. Там всегда идет игра. Всегда играет песня. Всегда происходит история. Изо дня в день. Как говорится, шоу должно продолжаться… вечно. — Неужели… неужели ты никогда не остановишься? Ты что, никогда не закрываешь двери? — Никогда. Как я уже сказал, шоу должно продолжаться. Прежде чем он успел ответить, в дверь трижды негромко постучали. Тот, кто стоял снаружи, решил, что этого достаточно, и даже не стал дожидаться ответа Гарри. Кто-то вошёл, и, к удивлению Луи, это оказался Алекс. Не говоря ни слова, он просто схватил Луи за руку и потащил его из гримёрки в теперь уже пустой коридор. — Да что с тобой такое? — в ярости выпалил Луи. — Зачем ты мне солгал? — спросил он. — Забудь, я не хочу, чтобы ты был рядом с ним. — Почему нет? — сухо возразил он. — Я просто рассказывал ему, как мне понравилась пьеса. Он наш сосед. И, кроме того, я могу говорить, с кем захочу. Ты не можешь мне приказывать, я свободен. — Луи, пожалуйста, выслушай меня… — Нет, — отрезал он. — Я тебя не знаю. Ты, очевидно, не знаешь меня. Это и так достаточно тяжело для меня, так что, пожалуйста… Опустив глаза, Алекс ответил ровным, но каким-то предостерегающим тоном: — Что ты имеешь в виду? — Я пришел сюда, чтобы сбежать от собственной жизни. Ты был… ты был мёртв для меня. Ты вообще можешь осознать это? Ты совсем на него не похож. А для тебя начать вести себя так — это просто… Кем ты себя возомнил? — Хорошо, — сказал он. — Может, тогда мы просто закончим этот вечер? Луи не ответил. — Я отвезу тебя домой. — Отвезёшь. Луи шёл впереди, направляясь к выходу. Главная улица всё ещё была оживленной и шумной, несмотря на поздний час. Люди выстраивались в очередь у дверей, держа в руках билеты на следующее представление. Они прошли мимо, и Луи с тоской посмотрел на них. Всякий раз, когда Алекс подходил слишком близко, Луи сделал шаг в сторону и держал ладонь в кармане, чтобы не пытаться взять его за руку. Тот тоже не поднимал головы, когда они торопливо шли по тротуару мимо причудливых витрин магазинов. В любое другое время Луи притормозил бы и, возможно, заглянул бы в каждый из них, чтобы просто поглядеть. Этот город был ничем иным, как ослепительным, и, будучи любопытным и пронырливым, он, вероятно, провел бы ночь, бегая вокруг, чтобы испытать на себе всё, что тот мог предложить. Все магазины и заведения, которые, как он знал, обанкротились в реальном мире, процветали здесь. Улицы были полны жизни, света и музыки, однако он больше не мог ни заботиться о себе, ни быть впечатленным этим миром, когда самое дорогое, что он имел, было насильно отнято у него в мгновение ока и заменено вульгарной копией, которая даже не потрудилась вести себя, как настоящий Александр. Возможно, он просил слишком многого. Он не был уверен. Единственное, что он знал, — это то, что его сердце болело и что горе пожирало его изнутри. — Алекс? Они оба остановились перед крошечным кафе и встали лицом к лицу. — В чём дело? Луи взвесил свои слова, а затем заставил себя произнести их: — Я не думаю, что хочу делать это больше. Ты — это не… ты. — Не уверен, что понимаю, о чем ты. Я — это я, — ответил он, смущённо нахмурив брови. — Я имел в виду… ты не он. Ты никогда не сможешь им стать. Ты просто похож на него. И какое-то время я думал, что этого будет достаточно. Видишь ли, я ошибался. Никто не может заменить его. Прости, что отнял у тебя время. Луи не понимал, что плачет, пока Алекс не подошёл ближе, чтобы вытереть его слёзы. — Ну же, — прошептал он, проводя большим пальцем по мокрой щеке Луи. — Я понимаю. Правда. Мне тоже очень жаль. Я думал, что смогу стать тем молодым человеком, которого ты любил, но… очевидно, это не так. Но ты мне нравишься. Ты такой красивый. Ты очень добрый. И я сожалею… я искренне сожалею о твоей потере. Наверное, я только всё усложнил, не так ли? — Нет, — фыркнул он. — Нет, на самом деле, ты мне немного помог. — Приятно слышать, — прошептал он с извиняющейся улыбкой. — Я очень надеюсь, что ты примешь правильное решение. Что бы ни случилось. Ты заслуживаешь счастья. Луи не совсем понял, что он имел в виду. Позже он узнает, что под «хорошим решением» тот подразумевал «уйти, больше никогда не возвращаться сюда и выбросить ключ в канаву». — Тогда, пожалуй, мне пора, — сказал Алекс. — Ты хочешь, чтобы я проводил тебя домой? — Нет, — сказал он, вытирая последние слезы. — Я, пожалуй, немного задержусь. — Конечно… Береги себя. Будь там поосторожнее. Алекс наклонился, чтобы в последний раз поцеловать его в щёку, а затем повернулся и пошёл прочь, засунув руки в карманы и опустив голову. Луи не сводил с него глаз, пока тот не скрылся за поворотом узкого переулка. Он чувствовал себя так, словно снова потерял его. Впервые в жизни он оказался совершенно один в другом мире. Новая волна слёз нахлынула на его глаза, но он довольно резко вытер их, прежде чем они успели упасть. Он взглянул на часы: за дверью едва прошёл час. Неважно, как долго он был здесь, всё это было таким чужим и странным для него. В школе он неплохо разбирался в физике. Странно, что он так легко согласился с тем, что это место может просто игнорировать основные её правила. Решительным шагом Луи повернул назад и вскоре оказался перед дверями «Зимнего сада». Клерк удивился, увидев его. — Ещё раз здравствуйте. Билеты? — У меня их нет, — он чувствовал себя глупо. — Ну, не беспокойся. Сегодня за счёт заведения. Наслаждайся шоу. Не задавая никаких вопросов, Луи практически вбежал внутрь и нашёл свободное место прямо перед тем, как они закрыли двери, и начал ждать начала шоу. Его разум снова блуждал в тёмном месте, мысли о нём преследовали его и сжимали горло, как будто твёрдая рука сомкнулась вокруг его шеи. Занавес поднялся, но из-за того, что Луи был ослеплен горем, горстка странностей просто проскользнула мимо него. Например, Луи не замечал множества двойников в комнате, невероятного количества близнецов и, казалось, безликих людей. Неподвижные, как манекены, с размытыми чертами, лишь смутное представление о том, как должно выглядеть человеческое лицо. Он не заметил их, так как они сидели в мезонине и в темноте, в самых задних рядах. В непосредственной близости от него не было ничего необычного. Люди были гораздо более детализированы, они двигались, разговаривали и выглядели настолько естественно, насколько это было возможно. Всё это было сродни торопливой, скоропалительной работе автора комиксов. Он также не замечал, что смех публики время от времени повторялся, как заезженная пластинка, с одним треком. Он не сразу узнал Гарри. Ему потребовалось некоторое время, чтобы понять, что это действительно был он в этом образе роковой женщины. Даже одетый, как женщина, с головы до ног, он был невероятно привлекательным. И к тому же забавным. В мгновение ока Луи перешел от слёз печали к смеху. Какой-то персонаж сорвал с одной из актрис блузку на сцене, заставив её громко ахнуть и драматически прикрыть рот перед обезумевшей толпой. Луи заметил этот длинный глубокий шрам между её грудями. Перед самым антрактом он готов был поклясться, что Гарри послал ему воздушный поцелуй со сцены. Он был уверен, что тот смотрит прямо на него. Тогда Луи ещё не знал, насколько был прав. Он не понимал, что всё это — лишь иллюзия. Что на самом деле в этой комнате их было всего лишь двое.