*
— С Днём рождения, девочки! Мэгги и Роза наклонились над столом, чтобы задуть свечи. Гости захлопали в ладоши. Это был следующий день — день рождения близнецов. Луи это показалось забавным совпадением. Вся семья присутствовала, и другие родители даже потрудились пригласить Гарри, которому предложили место в самом конце стола. Очень любопытно, поскольку это место обычно предназначалось для главы дома: там можно было сидеть только в том случае, если гости считались важными и достойными уважения. Но никто не ставил под сомнение данное решение. В процессе поедания пирога они с Луи украдкой кидали взгляды друг на друга. Взгляд Гарри всегда был нежным, полным любви, которую он приберегал только для него. Он привёз подарки для самых маленьких. Мэгги приняла коробку, даже не взглянув ему в глаза, пробормотав слабое «спасибо», прежде чем убежать в гостиную, чтобы присоединиться к остальным членам семьи. Эстер играла весёлую мелодию на пианино, пока близнецы играли со своими новыми игрушками. Луи, с набитым тортом ртом и с тарелкой в руке, в свою очередь, вошёл в комнату. Портрет дамы с цветами никогда ещё не выглядел таким ярким и красочным. Она, казалось, праздновала вместе с ними. Её дети стояли на коленях у её ног, с тоской глядя на близнецов, и, возможно, желая, чтобы у них тоже было с чем поиграть. Луи поставил тарелку на кофейный столик и сел рядом с Гарри на большой диван. Он почувствовал, как его рука обвилась вокруг плеча, прижимая его ещё ближе, и затем парень поцеловал Луи в щёку. Никогда в жизни он не чувствовал себя таким полноценным. Напротив них сидели его другие родители. — Милый, — сказала другая мама, — тебе нравится? — Ох, да. Гарри взял его за руку, и их пальцы переплелись. — Тебе действительно здесь нравится, да? — М-хм. — Как ты смотришь на то, чтобы остаться здесь навсегда? Луи повернул голову к Гарри. Тот ободряюще кивнул ему, убеждая согласиться. По правде говоря, Луи уже успел об этом подумать. — Ты мог бы остаться, если хочешь, — добавила она, скрестив ноги. — Всё, что тебе нужно сделать, это сказать «да», и мы запрём эту дверь раз и навсегда. Всё это звучало так горько, решительно и бесповоротно. Как только он согласится, пути назад уже не будет. Его другая мать наклонила голову, ожидая ответа. Маленькая Мэгги расчесывала у камина волосы своей новой куклы и украдкой бросила на него взгляд. Она больше не осмеливалась вмешиваться в это дело, но всё равно оставалась настороже. — Если я останусь, смогу ли я всё ещё ходить на учебу? Я должен был уехать в Лондон. — Ты сможешь делать всё, что захочешь, любовь моя. Попроси и получишь. Мы ни в чём не можем тебе отказать. — Звучит неплохо. Я бы хотел остаться. — Нам бы тоже этого хотелось, — сказал другой отец. — Мы так тебя любим. И мы так долго ждали тебя. Ты делаешь нас самыми счастливыми родителями в мире. Гарри сжал его руку в своей и наклонился, чтобы прошептать ему на ухо: — Отныне и во веки веков. — Хотя… Есть тут одна малюсенькая деталь, — сказала другая мать, — с которой мы должны разобраться в первую очередь. — В чём дело? — Почему бы нам не позволить Гарри всё объяснить? Я уверена, что всё будет хорошо. Озадаченный Луи повернулся к нему за объяснениями. И в его глазах он не прочел ничего, кроме той же чистейшей нежности, к которой так привык. — Не переживай. Ничего страшного. Просто формальность. Давай отойдем и поговорим об этом. — Я могу? — Луи спросил разрешения у его других родителей. — Ну разумеется, дорогой. Я верю, что он расскажет тебе всё, что нужно знать. Наслаждайтесь чудесным вечером. Увидимся утром. Когда они ушли, снаружи была кромешная тьма. На крыльце никого не было, мистер Уокер исчез. И так было уже некоторое время. За последние несколько дней дом Гарри стал для него практически вторым домом. Он знал дорогу наизусть и там он чувствовал себя более свободно, чем где-либо ещё. Они расположились в его гостиной на красном бархатном диване. — Ну? — подтолкнул его Луи. Гарри снова взял его за руку, устанавливая зрительный контакт. — Я уверен, ты уже заметил, что у нас нет сердец. Ни у кого из нас. Кроме тебя, конечно. Хоть он и замолчал, Луи начал понимать, на что тот намекает. — Если ты хочешь остаться здесь навсегда… Если ты хочешь быть такими же, как мы, ты должен… — Нет, — твёрдо сказал он, высвобождая руку. — Гарри, это безумие. — О, но нам нужно «да», — настаивал он, беря Луи за руку, — иначе ничего не получится. Ты не можешь оставить сердце. Я знаю, что шрам не очень красивый, но ты почувствуешь себя намного лучше, как только мы… — Нет, — повторил он, вставая со своего места. — Ты не заберёшь моё сердце. Я умру. — Ты не умрёшь, — возразил Гарри. — Ты не можешь. Мы не умираем здесь. — Я не из твоего мира. — Но так и будет, как только мы… — Нет, — твёрдо и решительно ответил Луи. Он снова выдернул кисть и встал посреди гостиной, скрестив руки на груди. Гарри в замешательстве нахмурился. Отказ заметно расстроил его до такой степени, что он, казалось, был на грани слез. — Нет? — Нет. На самом деле… я не думаю, что хочу находиться здесь. Никто из вас не заберёт моё сердце. Я иду домой. С этими словами он развернулся и направился к входной двери. Гарри даже не потрудился последовать за ним. Он просто сидел в растерянности. Луи повернул ручку — дверь была заперта изнутри. Он тянул, толкал, поворачивал её, наваливался на неё всем своим весом — всё напрасно. — Зачем ты её запер… Где ключ? Выпусти меня. — Это удивительно быстрый и безболезненный процесс. Я обещаю тебе. — Да мне всё равно! Отдай мне этот чёртов ключ и выпусти меня отсюда. — Так не разговаривают. Ты ужасно груб, кто тебя так воспитал? Как насчёт того, чтобы сказать «пожалуйста, выпусти меня»? А я-то думал, что ты воспитанный молодой человек. Луи вернулся в гостиную, кипя от злости. Гарри не сдвинулся ни на дюйм. — Да иди ты нахуй. И все остальные тоже. Я буду вести себя так, как мне заблагорассудится. Выпусти меня сейчас же. Гарри потребовалась секунда, чтобы осознать его слова. Он нахмурился и встал с дивана. Он медленно приближался — Луи не отступал. — Проси прощения. Немедленно, Луи. — Нет. — Я сосчитаю до трёх, и, если извинишься, я отдам тебе ключ. Один. Луи стоял на своём, стиснув зубы и сжав кулаки. Он даже не отвёл взгляда от глаз Гарри. Свет постепенно тускнел. Мир, казалось, слегка мерцал по краям. — Два. Застигнутый врасплох, но в основном из любопытства, Луи молчал. Хрустальная ваза, стоявшая на краю камина, упала на пол и разбилась на тысячу осколков. Теперь все огни были выключены — единственным источником света была луна. — Три, — закончил он. Гарри наконец отвёл взгляд и отступил, только чтобы присесть на корточки и вытащить крошечный ключ из осколков стекла. Луи не успел среагировать, как Гарри схватил его за воротник рубашки и с поразительной силой потащил по узкому коридору. Луи боролся и брыкался, кричал на него, бил его, царапал — всё безрезультатно. Гарри не отпускал его. Он отпёр одну из последних дверей и широко распахнул её. — Выйдешь только тогда, когда научишься хорошим манерам. Его слова прогремели в доме, когда он грубо втолкнул его в помещение, похожее на чулан, а затем захлопнул дверь, которую тут же запер. Там была кромешная тьма. Луи ничего не видел. В панике он колотил в дверь, крича о том, чтобы его выпустили. Но вскоре сама дверь, казалось, исчезла. На её месте появилась холодная твёрдая бетонная стена. Он похлопал по ней в поисках двери, но ничего не нашёл. Даже ручка исчезла. Тогда он ударил кулаком в стену и впал в истерику. Он наносил удар за ударом, царапая кожу о камень. В конце концов он сдался, задыхаясь и заливаясь слезами. Он медленно отступал, слепой и потерянный, его дыхание было таким громким, что отражалось от стен. Он наткнулся на что-то, и он испуганно вздрогнул, услышав позади себя девичий голос. — Ой… моя нога. Луи в ужасе прижался спиной к бетонной стене. Он недолго пробыл в темноте, потому что перед ним появился слабый ореол голубоватого света. К своему ужасу, он понял, что не один. Молодая девушка лежала на полу в позе эмбриона. Рядом с ней сидел мальчик, подтянув ноги к груди и обхватив их руками. Они выглядели примерно одного возраста с ним. Но они были пугающе бледными, и когда Луи присмотрелся, то понял, что они слегка прозрачны. Он мог видеть стены сквозь их тела. Девушка медленно села, глядя на него снизу вверх. Она недоверчиво потёрла глаза. Её голос был таким неуверенным и слабым, что Луи подумал, не померещилось ли ему, когда она сказала ему: — Вы… вы живы, сэр? Это звучало так нереально — как будто откуда-то из сна. Её слова сопровождались слабым эхо. — Да, — ответил он дрожащим и неуверенным голосом. — А… Кто… А вы кто? Он не нуждался в ответе. Он точно знал, кто они такие. Эта девушка. Это лицо. Он уже видел её раньше. Родинка над губой, волнистые волосы и большой белый бант — это была Джейн Уокер. Потерянная сестра-близнец старого соседа. Затем он посмотрел на мальчика. Он узнал этот отсутствующий взгляд, опущенные вниз голубые глаза, слегка вьющиеся волосы: это был Виктор Майерс — подросток, исчезнувший тринадцать лет назад. И оба выглядели так, словно не постарели ни на год. В ужасе он спросил: — Как долго вы здесь пробыли? Когда его глаза привыкли к темноте, он заметил, что платье Джейн испачкано кровью на груди. Как и рубашка Виктора. Кровь была чёрной, засохшей и имела форму длинного вертикального шрама. — Не помню, — ответила Джейн. — Это было так давно. Прошло так много времени. Луи сел у стены, лицом к ним. Джейн и Виктор пристально смотрели на него — они уже много лет никого не видели. — Что с вами случилось? — спросил Луи. — Как вы сюда попали? — Это он нас сюда бросил, — ответил Виктор. — Он украл наши сердца, он украл наши души, он забрал наши жизни, а потом запер нас здесь, в темноте, и забыл о нас. — О, сэр, — вздохнула Джейн. — Он обещает вам Солнце и Луну… Но вы не должны ему верить. Он заманил нас сюда обещаниями о любви и вечной жизни… Он прекрасный, прекрасный болтун. — Он шпионил за нашей жизнью, — добавил Виктор. — Он делал это через картину. И он видел, что мы были несчастны... — Мы позволили ему забрать наши сердца... — Но мы всё равно желали большего... — О, сэр, — взмолилась Джейн. — Вы должны бежать. Бегите, пока ещё есть воздух в ваших легких, кровь в ваших венах и тепло в вашем сердце. Бегите, пока у вас ещё есть разум и душа. — Он такой же неумолимый, как и они. — Он заберёт твою жизнь, и всего тебя, и всё, что тебе дорого, и он не оставит тебя ни с чем, кроме вуали тумана. Он заберёт твою радость. И однажды ты проснёшься, а твоё сердце и душа уже исчезли. Ты станешь шелухой, блуждающим огоньком и вещью, не большей, чем сон наяву или воспоминание о чём-то забытом. А потом она замолчала. Бледные фигуры слабо пульсировали на свету, словно перегоревшие фонарики. Луи мог вообразить, что они были не более, чем остаточными изображениями, как свечение, оставленное яркой вспышкой в глазах после того, как свет погас. В комнате было холодно. Всякий раз, когда он дышал, маленькое облачко пара срывалось с его губ. Поразмыслив, нетрудно было догадаться, сколько времени эти двое провели в этой комнате. Джейн исчезла, когда мистер Уокер был ещё подростком. Дрожь пробежала по его спине, когда он столкнулся с фактом, что она, вероятно, была там с 1850-х годов. Виктор, вероятно, был заперт здесь с 1910 года. Но ни одно из этих открытий не пугало его так сильно, как то, что Гарри солгал о своём возрасте. Ему было не двадцать лет. Он был намного, намного старше. — Вы влюбились в него, не так ли? — слабым голосом спросил он. — Вы не должны винить нас, сэр, — сказал Виктор. — Он особенно обаятелен. И красив. И к тому же безумно талантлив. Когда он сказал мне, что сотворил весь этот мир только для меня, я полюбил его ещё больше. Я доверил ему свою жизнь. И я позволил ему разрезать мою грудь… Возможно, я потерял большую часть своей памяти, но я никогда не забуду, как сильно я страдал. Он вонзил свою руку мне между ребер и вырвал мое сердце… восхищался им, пока я мучился. — Что он с ним делает? — спросил Луи, парализованный страхом и отвращением. — Он же питается ими, сэр, — сказала Джейн. — Он впился зубами прямо в моё собственное. Это его сила, знаете. Он уже очень давно ничего не ел. Должно быть, он умирает с голоду. — Если ему нужно моё сердце, ему придется выпустить меня отсюда. — Он сделает это, не сомневайтесь, — прошептал Виктор, — потому что вы всё ещё живы. Но вы должны быть готовы, если хотите сбежать. — Если он откроет дверь, вы сможете сбежать вместе со мной. — Нам бы очень хотелось, — ответила Джейн своим едва слышным голоском, — но ведь он хранит наши души. Вот почему мы не можем сбежать. Он держал нас и питался нами, ожидая своей следующей трапезы, пока от нас не осталось ничего. Мы принадлежим тьме и пустым местам. Свет сожжёт нас и уничтожит. Луи взял свой свитер и свернул в клубок, чтобы использовать его в качестве подушки на холодном полу. Он ворочался с боку на бок, пытаясь найти удобное положение. Он вдруг почувствовал себя усталым. Его глаза смотрели в пустоту. Он задал последний вопрос: — Значит ли это, что вы оба мертвы? — Мы не умираем в его мире, сэр, — ответили они слабым, едва слышным голосом. — Эта судьба гораздо хуже смерти. Это был последний ответ, который он получил перед тем, как их свет полностью погас, и он больше не мог различить их в темноте. Они притихли, слишком привыкнув к тишине: в их случае — тишине, длящейся десятилетиями.*
Он проснулся спустя несколько часов и не сразу понял, что заснул, и теперь всё его тело болело из-за сна на твёрдой земле. Он открыл глаза и обнаружил, что находится в полной темноте. Естественно, у него началась паника. Луи тут же сел, вцепившись в свой свитер. Он огляделся и вздохнул с облегчением, когда увидел, что дверь была на своём месте, к тому же, слегка приоткрыта. В комнату проникал слабый луч света. Не задумываясь, он поднялся на ноги и вышел, закрыв за собой дверь, чтобы свет не добрался до призраков, поскольку помнил, что тот был смертелен для них. Источник этого света, как он выяснил, исходил от крошечных факелов, висящих на стенах коридора, каждый из которых располагался на расстоянии не менее метра друг от друга. В других же местах дома было темно. Он надел свитер и пересёк холл, направляясь в гостиную. Подойдя ближе, он услышал его приглушённый голос. Луи остановился и внимательно прислушался. Гарри, казалось, репетировал слова, переключаясь между мужским и женским голосом. — Послушай, Чарльз, эта демонстрация плутовского легкомыслия могла бы быть соблазнительной. У романиста средних лет это вызывает тошноту. — Я не понимаю, что такого ужасного я сделал? — Ты вёл себя отвратительно прошлой ночью. Ты ранил меня и оскорбил. — Я был жертвой заблуждения! — Ерунда. Ты был пьян. Наконец Луи вошёл в гостиную. Она определенно была больше. Потолок казался выше. Сквозь вытянутые окна он видел, что ночь ещё не наступила. В камине ярко горел огонь. И вот Гарри лежит на длинном обитом красным бархатом стуле. Он выглядел как-то по-другому. Во-первых, он был гораздо выше и стройнее. Его руки и ноги казались бесконечно длинными и такими тонкими. Он был одет в чёрный костюм с тонкими вертикальными красными полосками, что визуально делало его ещё выше. Его лицо было тревожно бледным, почти болезненным. В левой руке он держал сценарий и читал вслух строки. Его длинные пальцы, ногти которых были выкрашены в чёрный цвет, схватили клубнику в форме сердечка из вазы на кофейном столике, которую он затем окунул в маленькую чашку с растопленным шоколадом. А затем он поднёс ягоду ко рту. Увидев Луи, он широко улыбнулся и отложил сценарий. — Говорят, что даже самые гордые души можно сломить любовью. Он откусил кусочек клубники. — Хочешь? — Нет. — Видишь, я тебя выпустил, да? Тебе нужно было преподать урок, но мы здесь умеряем нашу справедливость милосердием, и, хотя мы ненавидим грех, мы любим грешника. Теперь, если ты будешь так же добр, послушен и справедлив, мы с тобой чудесно поймём друг друга и так же прекрасно будем любить друг друга. Присаживайся, пожалуйста. Луи подчинился. Он сел на маленький стул, жёсткий, как бревно, и стал смотреть, как он ест свою клубнику странной формы. И пока он это делал, Лу пытался придумать способ сбежать. Он знал, что должен быть умнее его. — В первый раз кто-то вошёл в эту дверь, — торжественно произнес Гарри, — в 1732 году. Я помню всё так, будто это было вчера. Кровь стыла в его жилах. — Ты солгал насчёт своего возраста. — Я не солгал. Ты просто сделал предположение, и тебе оно понравилось. Кроме того, поверил бы ты мне, если бы я сказал, что мне 213 лет? — Я не идиот. Я знаю, что ты хочешь причинить мне боль. — Кто так сказал? — спросил он с весёлой улыбкой на губах. — Призраки в шкафу. Он издал искренне-надменный смешок и сказал: — У меня нет дурных намерений по отношению к тебе, не заблуждайся. В любом случае, никто из здравомыслящих не верит в привидения… Это потому, что они все такие лжецы. — Виктор и Джейн. Ты забрал их сердца. — Лишь с их согласия. Мы должны чётко понимать эти вещи. — Надеюсь, ты знаешь, что никогда не получишь моё. На это Гарри нечего было ответить. Он просто продолжал жевать, глядя на Луи. Его глаза были строги и суровы, как будто он смотрел прямо в душу. Луи не хотелось ничего, кроме как вскочить и бежать, но он оставался неподвижен. — Хм, — он обмакнул ещё одну клубнику в шоколад и проглотил её за один присест. — Ты был настоящим произведением искусства. Я нахожу, что становится всё труднее и труднее втягивать кого-то в этот мир, поскольку ваш развивается. Вы, люди, никогда не бываете довольны. Вам всегда нужно больше. Больше доказательств, больше развлечений, больше любви. Я бы и сам хотел запереть эту дверь, давным-давно, чтобы ты не ходил туда-сюда со своими маленькими делами. — Ты знал, что я несчастен в своем мире, ещё до того, как я рассказал тебе об этом, не так ли? — Конечно. — Откуда? — Картина. Помнишь ту прекрасную женщину? Дама с цветами, как ты её назвал. Это моя мать. Именно она была свидетелем твоего несчастья и сказала мне всё это. — Моей сестре было больно, очень. Почему ты её не впустил? — Я не хочу иметь ничего общего с твоей сестрой. Она слишком скептична. И умна. А вот ты… а вот ты — нет. Луи задумался. Это заняло некоторое время, а затем его осенило, осознание нахлынуло на него, что он даже забыл, как дышать. — Другой Александр — это был ты всё время? — В каком-то смысле да. Всё, что он делал, всё, что он говорил тебе, — я ему приказывал так делать. Убедительно, не правда ли? Он сдерживал слёзы, стиснув зубы. Это было просто хладнокровно и жестоко — заманить его в свой мир с помощью его горя, свести его с вульгарной копией его возлюбленного и сделать того таким мелким и презренным, что тот в конечном итоге был отвергнут Луи. И всё это для того, чтобы в итоге, когда всё рухнет, он оказался с Гарри. Он чувствовал себя преданным и совершенно глупым из-за того, что попал в его ловушку. — Ты отвратителен. — О, да брось. Из крошечного отверстия в стене рядом с входной дверью выполз таракан. Он пересёк коридор в поисках еды и вскоре оказался в гостиной. Маленькие лапки привели его к подножию красного кресла, и Гарри посмотрел на насекомое. — Ну, смотрите-ка, кто пришёл, — он протянул руку, схватил его за усики и без колебаний окунул в расплавленный шоколад. Затем он вынул его и откусил кусочек. Луи чуть не вырвало в сию секунду, он с отвращением заёрзал на стуле, когда услышал ужасающий писк насекомого, хрустящего под его зубами. Ещё один бедный таракан нашел дорогу к нему, и Гарри также поймал его. — Хочешь немного? В шоколаде он просто божественен. И полон белка. Я знаю, что вы, люди, нуждаетесь в этом, чтобы жить. — Ты отвратителен. И безумен. — Это не очень-то красиво, — защищался он, его рот всё ещё был полон тараканов. — Ты всегда такой грубый? — Я иду домой. И ты не можешь остановить меня. — Мне и не нужно. Рано или поздно ты вернёшься. — Чёрта с два. — Люблю тебя, — сказал он. — До скорой встречи, Луи. Его слова должны были вызвать у него сомнения. Странно, что он позволил ему уйти, не вступив в спор. Но Луи, казалось, не мог найти другого выхода, поэтому он встал и вышел из комнаты. Входная дверь отворилась сама собой, словно приглашая уйти. Не успел он ступить на улицу, как заиграла песня. Он уже слышал её раньше — это была знакомая мелодию, явно предназначенная для того, чтобы подшутить над ним. Беги, кролик — беги, кролик — беги, беги, беги! Не доставь фермеру радости, радости, радости! Он останется тогда Без своего пирога И поэтому беги, кролик — беги, кролик — беги, беги, беги! Он вышел, но песня продолжала играть. В саду было очень тихо, не было ни намека на ветер и ни единого насекомого вокруг. Сверчки больше не стрекотали. Впервые необъятность сада пробрала его до костей. Ночью, без его красивых огней, ничто не могло быть более отталкивающим. Как только он переступил порог квартиры «В», его тут же затошнило. В воздухе стоял запах гниющей плоти, такой сильный и густой, что ему пришлось прикрыть нос и рот, чтобы не выплеснуть содержимое желудка на пол. По земле пробежала вереница тараканов и, воспользовавшись открытой дверью, выбралась наружу. Он не сразу понял, насколько это место отличается от других. Обои осыпались, кое-где облупились. На стенах виднелись протечки воды и плесень, а запах смерти ощущался всё чётче. Все огни были погашены. Только лунный свет проникал в настоящие трущобы, в которые и превратилось это место. Он искал других родителей в надежде, что они смогут ему помочь. Сначала он пошёл на кухню, где так часто бывала его вторая мать. Никогда ещё он не был так прав. Он вошёл в кромешно тёмную кухню и, как только включил свет, пожалел, что сделал это. Потому что она стояла у стойки лицом к нему. Это была его вторая мать, но она была совсем не похожа на неё. Она была, за неимением лучших слов, гниющим трупом. Её кости обтягивала бледная, гнойная кожа, каштановые волосы были сальными и спутанными, а глаза — молочно-белые, как будто поражённые катарактой. Она стояла совершенно неподвижно, но, казалось, смотрела прямо на него. Так оно и было до того, как он включил свет. Он застыл на месте, не в силах пошевелиться или что-то сказать. Ему показалось, что уголки её губ приподнялись в улыбке. — Ну что? — спросила она тем же сладким голосом, как и всегда. — Как всё прошло? Он тут же выключил свет и помчался в гостиную. Там он нашёл Эстер, сидящую за роялем. Она тоже превратилась в гниющий труп с такой же отвратительной кожей, обтянутой вокруг костей. И всё так же она играла песню, медленную, мрачную, плохо настроенную мелодию. Чаще всего она даже не попадала в ноты. Луи прошёл мимо неё и попытался открыть дверь. Она была заперта. И ключа больше не было в его карманах. Он повернулся к сестре за помощью. Её волосы были грязными и спутанными, испачканными похожим на грязь веществом. — Эстер, — осторожно прошептал он, — мне нужна твоя помощь. Пожалуйста… Я должен выбраться отсюда. Она по-прежнему не обращала на него внимания. Он оглядел комнату на случай, если другая мать или кто-то ещё наблюдает за ними. Но они были одни. — Пожалуйста, — взмолился он. — Мне нужен ключ. Когда она не ответила, он рискнул потрясти её за руку, чтобы привлечь её внимание. Он тут же пожалел об этом, так как вся её конечность вывихнулась и оторвалась от плеча, ударившись о землю с громким тошнотворным стуком. Она тут же прекратила играть, и он в ужасе отступил назад. Девушка наконец повернула к нему голову. Глаза у неё были такие же белые, как у матери. Она посмотрела на него, потом на свою руку, лежащую на земле. — Посмотри, что ты наделал, — прорычала она. — Кто теперь будет её чинить? — Мне очень жаль. Я этого не хотел. Не могла бы ты помочь мне найти ключ, мне нужно… — Ты никуда не пойдешь. Он становится всё слабее. Ему нужно поесть. Его сила — наша сила. Луи выбежал из комнаты и бросился вверх по лестнице, надеясь найти ключ где-нибудь в своей спальне, возможно, он оставил его в карманах другой пары брюк. Наверху было так же темно, как и на первом этаже. Все его чувства обострились: он слышал тихое постукивание тараканьих лапок, ползающих по стенам. Коридор казался намного длиннее, чем обычно. Он шёл несколько секунд, прежде чем смог дотянуться до выключателя. Свет позволил увидеть близнецов в конце коридора. Они стояли рядом и смотрели на него. У них были белые глаза, худые тела и гниющая кожа. Они не двигались и не издавали ни звука. У одной из них рот был зашит чёрной ниткой. Он тихо прошел мимо них, а та, чьи губы были зашиты, повернула голову и проследила за ним взглядом. Войдя в спальню, он не терял ни секунды и начал рыться в шкафу и ящиках в поисках ключа. Внезапный звук в дверном проёме заставил его вздрогнуть — дверь открылась с лёгким скрипом. Он замер на месте, опустившись на колени возле груды одежды. Одна из близнецов заглянула внутрь, а затем вошла сама. Он узнал её — это была Мэгги. Она была единственной, кому из близнецов зашили рот. Кто именно это сделал, он пока не знал. Она поманила его пальцем, как бы приглашая следовать за ней. Когда Луи не двинулся с места, она подошла ближе и потянула его за рукав, указывая на коридор. — Я ищу ключ, — прошептал он. — У тебя он есть? Она продолжала тянуть его за рукав, всё настойчивее, заставляя встать. Он так и сделал. Они прошли мимо кабинета другого отца, который стоял в дверном проёме, неподвижный, как статуя. Было так темно, что он мог различить только легкий силуэт. Мэгги потащила его вниз по лестнице, не выпуская его рукава. Она провела его на кухню и включила свет, прежде чем указать на фартук другой матери. — Ключ там? Девочка просто кивнула. Луи глубоко вздохнул и собрался с духом, чтобы подойти к женщине, которая даже не сдвинулась с места. Её белые глаза смотрели на него, но она ничего не делала. Она отреагировала только тогда, когда он сунул руку в передний карман её фартука. Её холодные костлявые пальцы крепко вцепились в его запястье. Он схватил её другой рукой, отчаянно пытаясь вырваться. Он взял ключ и сжал его в кулаке. Луи сопротивлялся, но её хватка была сильнее — она не отпускала его. — Почему ты хочешь убежать? — невинно спросила она. — Разве мы не дали тебе всего того, что ты хотел? Разве мы недостаточно любили тебя, дорогой? — Отпусти меня. — Он доберётся до тебя, это только вопрос времени. Ты попадаешь прямо в его ловушку. Он делал это… на протяжении веков. О, как он тосковал по тому дню, когда кто-нибудь войдёт в эту дверь. — Отпусти меня! Он сумел освободиться, прижав её к плите, а затем побежал в гостиную, зудя от ощущения, что за ним гонятся. Он неуклюже вставил ключ в замок, его руки слишком сильно дрожали, а другая мать приближалась. Наконец дверь открылась со щелчком, и он был уверен, что никогда в жизни не бегал так быстро. Вернувшись в реальный мир и оказавшись в безопасности, он запер дверь, запыхавшись, в одежде, покрытой пылью, с паутиной в волосах. Коридор, должно быть, был особенно отвратительным в ту ночь. Он знал, что это ещё далеко не конец.