***
Короткий, скрипящий крик вороны, присевшей на надгробие соседней могилы, подобно взрыву петарды заставляет всколыхнуться мертвое забвение кладбища. Джерард, пустым взглядом уставившись в никуда, каким-то неживым, механическим голосом движется к концу своего спонтанного рассказа. В нем будто вдруг что-то лопнуло, разорвалось с глухим хлопком, и слова сами полились из горла. Он не дает Фрэнку и рта раскрыть, безжалостно обрушивает на его голову все то, что с такой заботой собирал и аккумулировал внутри себя все эти годы. Время сбило пламя, но Джерард не позволил потухнуть углям, поддерживал жар, чтобы в удобный момент подкинуть пару бревен и заставить вспыхнуть костер ненависти с новой силой. Однако, все пошло совсем не так, как он хотел — едва загоревшись, огонь так и не разошелся. Выговаривая всю свою боль альфе, он не чувствует всех тех эмоций, которые должен был бы. Фрэнк, сам того не зная и не замечая, впитывает их в себя, добровольно режется об острые углы и кидается на шипы, только бы защитить, только бы уберечь и не дать им убить того, в чьих глазах свое солнце видит, благодаря кому среди обжигающих песков пустыни цветы прорастают. Джерард злится, не может простить альфе того, что тот не дает себя ненавидеть и всеми силами пытается возродить былой пожар. Фрэнк же голыми руками раскаленные угли раскидывает, не обращает внимания на то, что все ладони в кровавых ожогах, что до кости уже пальцы прожжены… — Ты стоял рядом с ним… стоял и смотрел, как он убивал его, — Джерард методично вколачивает очередной кол альфе в грудь, — Вы уничтожили весь город на моих глазах, а теперь твой отец утверждает, что должен защищать меня, потому что любил моего папу, — Джерард тяжело сглатывает и прижимает на секунду пальцы к переносице, прикрывая веки, — Держит в вашем доме, угрожая жизнью брата… Ненавижу! — голос омеги срывается, когда боль все-таки побеждает, и Джерард отворачивается, не позволяя альфе увидеть свои слезы. Фрэнк стоит, словно ногами в землю врос. Мир за несколько минут перевернулся перед ним с ног на голову и затем обратно, вроде бы расставил все по местам, разложил по полкам, но альфа новой реальности не узнает, бродит среди привычного и теряется там же. Сбитый с толку, совершенно оглушенный услышанным, он чувствует, как тело подается вперед, к омеге, как ноги сами идут к нему, а руки тянутся в бессознательном порыве. — Джерард… Тот отшатывается от него, отпихивает пытающиеся коснуться его плеч пальцы: — Не понимаю, как все скатилось к тому, что я… что мы… Я проклинаю себя за то, что не удержался и подпустил тебя к себе так близко, — шипит он, наступая на горло острому чувству тоски, когда замечает, как болезненно искажается лицо Фрэнка. Под ребрами начинает сверлить гадкое ощущение, что он все делает неправильно, что условия задачи поменялись, и старые уравнения больше не работают. — Семь лет я жил одной только мыслью о том, что однажды смогу отомстить за все — за боль, за слезы, за отнятое счастье… Слова душат обоих. — И что же тебя останавливало все эти дни? — серым, отрешенным голосом почти шепчет альфа, поднимая на Джерарда опустошенный взгляд. Фрэнк растерял всю свою броню. Перед этим омегой он безоружен и уязвим, и нет в мире щита, который укрыл бы его, оказавшееся таким живым, сердце. Джерард — его непробиваемый панцирь, он же — единственный снаряд, который может разнести его на куски. — Я мог бы начать уже в Хай-Фолсе, — омега сам не знает, зачем говорит это. Всего сказанного уже и так более чем достаточно, однако Джерард все продолжает закручивать гайки, — Я узнал тебя по нему, — он тычет пальцем в скорпиона на шее альфы, — Сын убийцы моего отца… я тогда хотел вместо мишени выстрелить в тебя, но не вышло. А потом… — омега отводит взгляд, заметив, как Фрэнк закрывает глаза и делает глубокий вдох, — Потом просто случая не подвернулось, а я… Альфа слушать дальше не хочет и не может. — Он есть у тебя сейчас, — обрывает он омегу налившимся железом голосом и распахивает ветровку, обнажая поясную кобуру. Джерард растерянно смотрит на черную рукоять пистолета, поднимает глаза на Фрэнка и тут же натыкается на твердый взгляд стекленеющих зрачков. — Вперед, сержант, давай исправим ту осечку. Омега, впав в оцепенение, не двигается с места, и тогда Фрэнк сам выхватывает глок и, решительно подойдя к Джерарду, вкладывает его ему в ладонь. — Если так сильно хочешь отомстить — стреляй, — альфа отходит на несколько шагов назад и раскидывает руки в стороны. — Ну же, Джерард! Отпусти себя на волю, используй возможность! Кровь за кровь, я поступил бы так же. Все то, что согревало его последние дни, что заставляло поверить в возможность совсем иной жизни, ядовитой пылью въедается в легкие. Только не сожаление. Пусть убьет его, пусть остановит это чертово сердце, которое сам же биться заставил, собой целиком заполнил и имя свое на нем высек. Только пусть не раскаивается! Фрэнк, который клялся на собственной крови изжить в себе все человеческие чувства, в итоге в них же и утонул. «Сын убийцы» — вот его клеймо в глазах Джерарда. Скорпион жалит, как никогда сильно, как никогда глубоко. Омега смотрит на него, на его раскинутые руки, открытую грудь, обтянутую черной футболкой, и сжимать пальцы вокруг шершавой рукояти пистолета не спешит. Фрэнк не дослушал его. Он все так же глух. Абсолютно глух и слеп к собственным чувствам, иначе не оставил бы его сейчас один на один с оружием, призывая к мести. Джерард вдруг еле заметно улыбается. — Если бы я хотел отпустить на волю себя, — он печально усмехается, и альфе внезапно эта усмешка совсем не нравится, — то выстрелил бы не в тебя, Фрэнк. Его пальцы крепко вцепляются в рукоять, а другая ладонь ложится на затвор. Фрэнк невольно напрягается, потому что неожиданно понимает, что знает, какое окончание у этой фразы. Знает и потому ощущает, как начинают неметь внутренности в недобром предчувствии. Он внимательно следит за действиями омеги, который продолжает любовно гладить сталь затвора и вдруг резко вскидывает руку, утыкая дуло себе под подбородок. — Ты чувствуешь это? — гримаса горечи искривляет губы Джерарда, и он видит вспышку ужаса, вмиг опалившую ореховые зрачки, — Чувствуешь эту безысходность, да? — Джерард, не смей, — стремительно теряя твердость голоса, произносит Фрэнк, давясь клокочущими ударами сердца в глотке. Он снова тянет руку вперед, не зная, то ли бежать к нему, то ли оставаться на месте, тогда как омега лишь хрипло смеется: — Брось, Фрэнк, я не сделаю этого, — с его ресниц не удерживается и срывается на щеку слеза, — Ты и твой отец… вы даже в этом не оставили мне выбора. Джерард опускает руку, расслабляет пальцы и позволяет глоку упасть на землю. Он ничего больше не говорит, лишь кидает последний взгляд на могилу своего папы и, развернувшись, направляется к выходу с кладбища. Петля, что еще секунду назад стягивала Фрэнку шею, исчезает, и он, не сводя глаз со сгорбившейся фигуры омеги, наклоняется, чтобы подобрать пистолет. Ты чувствуешь эту безысходность? Фраза не выходит из головы, альфа ее не отпускает, цепляется за каждое слово, словно та — ключ к разгадке головоломки. В детстве у него были альбомы с загадками, где нужно было соединить по порядку точки, чтобы получился рисунок, и он мог часами просиживать за ними, старательно выводя линии и гадая, что получится на этот раз. Сейчас перед ним снова те же точки, задача знакома и ясна, но как бы он их не объединял — общей картинки все равно не складывается. Джерард стоит у машины спиной к нему, с руками, безвольно висящими вдоль тела, и направления его взгляда альфе не видно. Похож на те миражи из его беспокойных снов… Фрэнк замедляет шаг. Ассоциация бесплотным облаком проходит сквозь грудь, заставляет сердце дрогнуть, но мозг ухватить ее не успевает, и она уплывает, бесследно тая и оставляя за собой лишь неуютный осадок чего-то упущенного. Альфа слегка хмурится, но снова возобновляет шаг. Он останавливается у Джерарда за спиной, смотрит на то, как ветер треплет короткие волоски, выпавшие из-под резинки на его шею… Омега не шевелится, плечи все так же опущены, а взор по-прежнему устремлен на что-то скрытое вдали. — Ненавидишь меня, — негромко проговаривает альфа, без каких-либо вопросительных интонаций в голосе. — Я хочу, — отзывается Джерард еще тише, едва заметно перебирая пальцами правой руки пустоту, — Очень хочу, но не могу. Фрэнка пронизывает насквозь обреченностью, в которой задыхается омега. Он обхватывает его за талию, кладет ладонь на живот и притягивает к себе, утыкаясь носом в шею и не сдерживая безмолвного, тоскливого воя своей терзающейся сущности. Джерард не сопротивляется, слышит его, каждым нервом ощущает и также скулит душой вместе с ним. Два зверя, угодивших в один капкан, два сердца, созданных друг для друга природой, что не учла жестокости реальной человеческой жизни. Чувства — удел слабых, но альфа без них жить больше не хочет. Между ними стоит смерть и кровь, страдания и боль — расстояние, которое жизни не хватит преодолеть, но Фрэнк только крепче омегу к себе прижимает, потерять больше всего на свете боится. — Прости меня… — Фрэнк кладет лоб ему на плечо, — И за это, и за то, что не могу ничего исправить. — Можешь, — вдруг произносит Джерард и разворачивается к нему лицом, — Можешь, Фрэнк. Не дай начаться новой войне, не позволяй своему отцу снова утопить эту землю в крови. Я знаю, тогда ты еще ничего не решал, то сейчас тебе под силу остановить это! Омега всматривается в его глаза, надеясь найти в них хоть малейший огонек надежды, но встречает лишь слегка покачнувшийся пепел. — Нет, — ровно говорит альфа, и тонкая нитка веры внутри Джерарда рассыпается в труху. Взгляд ореховых глаз черствеет, губы сжимаются жесткой полоской, превращая в дьявольскую маску красивое лицо. — Нет… — эхом повторяет омега, с трудом заставляя голосовые связки работать, — В аду не оценят, я понимаю, — он отворачивается и кладет пальцы на ручку дверцы, приоткрывая, но Фрэнк резко толкает ее бедром и захлопывает обратно. — Даже если я захочу это сделать, то все равно не смогу! — он хватает омегу за руку, когда тот пробует отпихнуть его и снова открыть дверь, — Не глупи, Джерард! Ты понятия не имеешь, какие масштабы у этой кампании! — Я услышал тебя, — Уэй высвобождается и продолжает прорываться к ручке. — Джерард… — Поехали, Фрэнк, мне тяжело здесь, — омега, наконец, перестает с ним сражаться и устало глядит альфе в глаза. Несколько долгих секунд они смотрят друг на друга, а потом Фрэнк молча дергает за собой дверь, распахивает ее перед Джерардом, и уже через мгновение шелби с ревом срывается с места. Минут двадцать они едут в полной тишине, накаляя воздух в салоне машины до электрического треска. Джерард, придвинувшись как можно ближе к окну, даже не дергается, когда Фрэнк, психуя, пару раз с визгом трет шины об асфальт, едва не тараня попутки. В конце концов альфа окончательно теряет терпение и, нарушая все правила, резко крутит руль, съезжая на обочину. — Обалдел?! — Джерард испуганно смотрит на него, в последний момент ухватившись за ручку над дверью, — Там был знак! — Единственный знак на этой автостраде — номера моей машины, — зло отвечает Фрэнк и рывком глушит двигатель. — Черт, — он раздраженно лупит ладонями по рулю и лезет в карман за сигаретами. Джерард с недоумением смотрит на то, как он нервно прикуривает, открывает окно и отворачивается, делая несколько быстрых, глубоких затяжек. Омега чувствует его злость, но не боится, потому что знает, что она направлена не на него. Фрэнк бесится из-за чего-то своего, грубыми нитками когда-то прочно зашитого, а теперь внезапно вспоротого. — Дай мне тоже, — вдруг слышит себя со стороны Уэй, не совсем соображая, что делает. Фрэнк поворачивается, удивленно смотрит на него, но вопросов не задает и молча протягивает свою сигарету. Джерард, уже сильно пожалевший о своей просьбе, боязливо смотрит на нее, будто та сейчас взорвется у альфы в руках, и под пристальным взглядом нерешительно обхватывает гладкую бумагу пальцами. Он подносит фильтр к губам, с непривычки делает слишком сильную затяжку, тут же заходясь в сухом, рваном кашле. Фрэнк не сдерживает беззлобной усмешки и забирает сигарету у пытающегося восстановить дыхание омеги: — Хватит, покурил. — Гадость, — сдавленно хрипит Джерард, мучаясь от дерущего ощущения в горле. — Полностью с тобой согласен, — откликается альфа и затягивается, весело щуря глаза, — Дрянь полнейшая. Омега смотрит на то, как Фрэнк с наслаждением выдыхает табачный дым и неодобрительно качает головой. Альфа посмевается, в последний раз прикладывается к фильтру и выбрасывает окурок за окно. — Ненавижу курить здесь, — он морщится и пытается разогнать ладонью остатки дыма, старательно делая вид, что не замечает, как Джерард вновь горбится на сиденье и принимается терзать пальцами нижнюю пуговицу кардигана. Что-то хочет спросить. Фрэнк знает и потому не торопит. — Почему ты так сказал? — наконец проговаривает омега и, покосившись на альфу, замечает его вопросительный взгляд, — «Даже если бы я захотел». Почему? Ты же… — еле различимым шепотом: — Ты не такой, как он, я не мог ошибиться… Фрэнк ненадолго замирает. С шеи срывается камень в несколько тонн, однако спину разогнуть не удается, потому что тут же на нее опускается новый. Он мало чем отличается от отца, Джерард сейчас это поймет. — И все-таки ошибся, — невесело говорит альфа, поглаживая металлическую кобру по центру руля, и слышит, как рядом замирает чужое дыхание, — Ты особенный, Джерард. В чем — понятия не имею, но отрицать этого не могу, потому что внутри себя я это четко ощущаю. Сначала это раздражало, бесило, но я быстро понял, что вся причина была в том, что на самом деле меня тянуло к тебе с дикой силой, и я просто отказывался принять это. Не потому, что считал, что ты альфа, а потому что признаться себе, что у меня тоже есть слабости — непросто. Мне непросто, понимаешь? — Фрэнк поднимает на омегу взгляд, но сразу же отворачивается, потому что выворачивать перед ним душу, оказывается, тоже, блять, непросто, — Из меня выбивали это годами, день за днем, а рядом с тобой я творю то, за что раньше бы… — он осекается, сжимая руль и мотает головой, — Неважно. Я хочу сказать, что из-за всего этого у тебя, возможно, обо мне сложилось искаженное впечатление, но Джерард, — альфа возвращает твердость голосу и снова смотрит на него, — не нужно заблуждаться. К черту маски, я не знаю, как это — жить, когда вокруг нет взрывов, нет автоматных очередей и запаха крови. Твоя родина — Акворт, меня родила война. Она же и воспитала. — Тебя родил человек, — решительно возражает омега, — И воспитал тоже человек, и именно он заставил тебя поверить в весь этот бред! — он взволнованно подается вперед, заглядывая Фрэнку в глаза, которые впервые видит такими ясными, лишенными своей привычной глухой темноты. — Никто не рождается для того, чтобы убивать! — Если только ты не убиваешь раньше, чем делаешь свой первый вздох, — сквозь зубы цедит альфа, заставляя Джерарда недоуменно отшатнуться. — Что это значит?.. — не слушающимися губами произносит он, передергиваясь всем телом от колючего неприятного ощущения, вызванного не столько словами, сказанными альфой, сколько его ледяным тоном. — Моему папе оставалось еще пару месяцев до родов, когда отцу взбрело в голову захватить очередное поселение, — Фрэнк морщится, нехотя пересказывая то, что слышал только однажды, и надеялся больше никогда не вспоминать, — Оно было мелкое, но находилось под суверенитетом соседнего крупного города, поэтому ответ на вторжение последовал сразу. Шанс того, что армия отца не сможет отбиться, был более чем реальным, поэтому папе пришлось прятаться. Срок был уже большой, начались преждевременные роды, тяжелые… — голос Фрэнка проседает в хрип и становится на тон ниже, — В итоге врач был вынужден спасать кого-то одного — либо меня, либо его. Отец даже думать не стал, отдал распоряжение и вернулся обратно в лагерь. А папа… папа меня так и не увидел. Умер, не приходя в сознание. — Боже… — Джерард не слышит ударов своего сердца и, привалившись к спинке сиденья, смотрит перед собой. В голове незамедлительно проносится: «Если что случится — отправлю тебя к твоему папаше»… Осознание истинного смысла этой фразы больно режет по сердцу. Папа Фрэнка мертв, а Джерард, дурак, еще посмеялся над угрозой. Омега что есть силы стискивает челюсти, чтобы не закричать. — Он сделал это так, словно его жизнь ничего не стоила, словно это просто очередная, ничего не значащая бумажка на его столе, в которой нужно расписаться и тут же забыть, — будто сам себе проговаривает альфа голосом, полным горечи и презрения. Джерард сидит, вжавшись в кресло и боится шевельнуться, потому что Фрэнк, окутанный тяжелыми мыслями, походит на оголенный провод, к которому прикасаться жизненно опасно. Омега не знает, что в эту секунду в альфе с болезненным стоном шевелится тот, другой. Тот, у кого все лицо изуродовано шрамами, кого зверь на части рвал, скрывая в своей утробе, обращая, своей чудовищной сущностью все человеческое подавляя. — Отец всегда его ненавидел, — Фрэнк от темы не уходит, но, видимо, уже успел взять себя в руки, потому что его напряжение перестает быть настолько осязаемым, — Говорил о нем очень редко, но каждый раз с пренебрежением и только в те моменты, когда лупил меня за промашки, называя это «его поганой кровью». Я только несколько лет назад узнал от нашего старика врача, что папу на самом деле звали Олли, потому что сколько помню, отец каждый раз называл его то Бобби, то Джимми, но чаще просто «этот» или «твой папаша»… — кривит губы Фрэнк, и следом его голос звучит тише: — Папа любил его, как сумасшедший, и в этом была его беда. Отцу эта любовь оказалась не нужна, она его бесила. Фрэнк спрашивает себя — зачем сейчас все это рассказывает? Почему не может остановиться? И тут же себе отвечает — потому что рядом сидит он. Потому что жесткая шкура теперь кажется неподъемным грузом, от запаха крови на клыках мутит. Привычные принципы и установки, которые раньше составляли костяк всего его существования, не позволяли рассыпаться, в присутствии Джерарда ощущаются душной, ненавистной клеткой, наполненной почерневшими от времени обглоданными костями. От них хочется как можно быстрее избавиться, очиститься. — Может, это не ненависть? Может, это, своего рода, чувство вины? — Джерард сам не верит в то, что говорит. Фликс — монстр, его бесчеловечность не знает границ, но омега пытается найти хоть какое-то оправдание его поступкам. Не ради него самого, нет. Ради Фрэнка. — Чушь! — резко выплевывает альфа, и на его щеках проступают желваки, — О чем ты вообще?! Черт, да он запрещал мне улыбаться, потому что говорил, что у меня папина улыбка! Стоило мне забыться, отец сразу впадал в бешенство и бил по губам так, что чуть мозги не вылетали. Вина… — Фрэнк ядовито хмыкает и хочет добавить что-то еще, но вдруг резко осекается, мрачнеет и, прищурившись, шипит: — Это что, жалость? Ты жалеешь меня, Джерард? — Фрэнк… — омега, на лице которого отражаются все его чувства после услышанного, теряется, — Нет, я не… — Не смей, — рычит Айеро, — Не вздумай жалеть меня, слышишь?! Никогда. Я больше ни единого раза не хочу видеть это в твоих глазах, ты понял?! Джерард, преодолев минутную робость от свирепых интонаций альфы, поджимает губы и качает головой: — Сожаление и жалость — не одно и то же, Фрэнк, ты совсем не умеешь различать чувства, — в груди болит, стоит ему только представить, через что еще прошел альфа и сколько еще глубоких ран нарывают под грубо наложенными швами. Поборов острое желание прикоснуться к искаженному злостью лицу, Джерард берет его холодную ладонь в свою, сжимая. Фрэнк смотрит на их переплетенные пальцы и сжимает руку омеги в ответ. — Не научили, — хрипло произносит он, чувствуя, как ярость отступает, и тепло Джерарда мягко просачивается сквозь кожу, распространяясь по всему телу. Фрэнк успокаивается, собирая его по каплям, впитывая все до последнего и отчаянно понимая, что не хватает, что этого прикосновения ничтожно мало, чтобы согреться, чтобы унять ноющую боль вскрытого шрама. Джерард глядит в его глаза предельно уверенно, непоколебимо и шепчет: — Никогда не поздно научиться, если ты хочешь… Он не успевает опомниться, как Фрэнк вдруг тянет его на себя, перетаскивает через панель коробки передач и усаживает на свои колени. Их губы мгновенно встречаются в жадном, порывистом поцелуе. Это не прихоть, не срывающая тормоза страсть. Для них сейчас это — необходимость. Джерард обхватывает ладонями лицо альфы, не поднимает трепещущих ресниц и пытается отогнать от себя бесконечно возвращающиеся картины того, как Фликс удар за ударом выбивает из Фрэнка способность улыбаться. Насильно стирает такую красивую улыбку, цепляя на губы сына кривую, жесткую ухмылку. Омега вкладывает в поцелуй всего себя, чувствует, как это нужно сейчас альфе, не жалея отдает ему свою энергию, свои силы, которых вдруг оказывается неожиданно много. И Фрэнк с благодарностью принимает. Вскрыв раны, он впервые за долгое время ощущает холод от своих внутренних сквозняков, мерзнет и покрывается мурашками, расслышав их печальные стенания. Как это больно — быть настоящим. Какое это счастье. Альфа нетерпеливыми пальцами выталкивает пуговицы из петель на кардигане Джерарда, думая, что умрет, если не почувствует под пальцами тепло его кожи. Словно рыба, выброшенная волной на берег чужой, смертельно опасной суши, Фрэнк бьется в агонии, пытаясь быстрее вернуться в свой мир. Он теперь не может жить ни в каком в другом, не может представить себя без него. Никогда больше не сможет. Джерард коротко охает, когда альфа, наткнувшись на очередной ряд пуговиц на его рубашке, теряет терпение и рвет ее, распахивая полы в стороны. Фрэнк разрывает поцелуй, тут же касаясь горячей груди ладонями. Он заставляет омегу откинуться на руль и впивается взглядом в бледную, почти прозрачную кожу, бесконечно долго водит по ней пальцами. Джерард, весь в мурашках, уже спустя секунду забывает о рассыпавшихся в стороны пуговицах и завороженно следит за тем, как татуированные ладони гладят его тело. Вопиющий контраст, от которого кровь в венах рябью идет. Дыхание становится глубоким, тяжелым, и омега неосознанно разводит плечи в стороны, открывая Фрэнку лучший обзор, предоставляя возможность коснуться себя везде, где тот только пожелает. — Ты сияешь… как же ты сияешь… — альфа восторженно проводит подушечками пальцев по его ребрам, поднимается к ключицам, цепляя тонкую, поблескивающую цепочку с фигурным крестиком, — И я… я так боюсь испачкать тебя, погасить твой свет… Он резко обхватывает Джерарда руками за талию, притягивает к себе и прижимается к груди щекой, прикрывая глаза. Когда-то в детстве Фрэнк искренне верил в Бога, пока не понял, что это, к сожалению, было не взаимно. Альфа терял свою религию, терял свою веру, чтобы теперь обрести ее вновь. Все говорят, что Бог многолик, но Фрэнк его лицо видит ясно.***
— Мы еще кого-то ждем? — Берт смотрит на дверь, за которой только что скрылся секретарь Фликса, — Я не хотел бы задерживаться, потому что если Джаред узнает, то мне будет крайне непросто объяснить, что я забыл в воскресенье утром в Мэйконе. — Он о чем-то догадывается? — безучастно спрашивает Айеро, глядя мимо него и крутя в пальцах пачку сигарет. — Нет, но… — Тогда не наводи суету, — рука Фликса останавливается, и он переводит угрюмый взгляд на Берта, — Сейчас приедет Конор, и будет тебе повод. Судя по всему, ему есть, что нам сказать. А пока его нет… — альфа кладет сигареты на стол и встает, — Меня волнует вопрос присутствия Атланты на нашем мероприятии в следующие выходные. — Ты хочешь сказать — отсутствия, — усмехается Берт и кивает, — Я решу это, не волнуйся. — Уверен? — сцепив руки за спиной, Айеро подходит к окну и вглядывается вдаль. — Абсолютно, — твердо отвечает альфа, — Центры неспокойны после последнего голосования, стабильность потеряна, в армии идет перестройка после отставки Брайара… Потом еще вся эта ситуация с кражей груза, совпавшая с известием о «смерти» Джерарда… Как думаешь, моему брату сейчас до посещений светских мероприятий? — Все это, вроде бы, нам и на руку, но мне нужно, чтобы Атланта засветилась среди гостей, — Фликс оборачивается, — Мэйкон всегда вел радикальную политику, но в плане бизнеса у нас идеальная репутация. Уничтожение центров, я надеюсь, произойдет быстро, мы начнем объединять штат, и в будущем мне не нужны сомнения со стороны членов альянса. — Понимаю, — Берт звучит немного отстраненно при упоминании о будущем. Это слово слышать вдруг очень странно. Альфа уже давно для себя все решил, и в его планах нет подобных категорий, но осознание того, что с падением великой Атланты мир не остановит своего движения, все же вызывает некоторое волнение в душе. Берт игнорирует его. — Ты получишь столицу в лице меня, устраивает? Альфа подпирает подбородок рукой и криво улыбается, тогда как Фликс хмурит брови. — Это был бы идеальный вариант, но как мы обойдем Джареда — это раз, и два — я не хочу тебя засвечивать перед остальными, — Айеро скидывает с себя куртку на спинку стула и снова садится за стол, — Нам не нужна ничья помощь, чтобы сделать то, что задумано, а лишние уши — это лишняя возможность утечки. — Так и не надо засвечивать, — весело говорит Берт, — Пройдет официальная часть, на которой я буду присутствовать, а потом уеду. Обсудим все позже. А насчет Джареда, — альфа дергает уголками губ, потирая пальцами подбородок, — Он сам меня к вам отправит. У него не останется другого выхода, потому что о помолвке и приглашении на нее я ему сообщу прямо накануне, когда его собственные планы уже нельзя будет поменять. Забыл, закрутился — бывает… Фликс внимательно смотрит на него, просчитывает в голове то, насколько осуществимо предлагаемое Бертом, и, наконец, протягивает ему руку: — Я все больше и больше готов поверить в то, что не прогадал, когда согласился заключить с тобой сделку. Берт жмет протянутую ладонь, довольно хмыкает, но ответить не успевает. — Сейчас вы охренеете, — сообщает Конор, как обычно влетая в кабинет без стука, и плюхает на стол папку, — Фликс, предвосхищая твои вопросы, — мы все миллион раз перепроверили, ошибки нет. — В чем дело? — Айеро тянет папку к себе, распахивает на первой странице и, быстро пробежав ее глазами, вскидывает брови, — Что это? При чем тут Саванна? — А вот при том, — наслаждаясь произведенным эффектом, Ури хватает лежащую на столешнице пачку сигарет и закуривает, — Ты рыскал среди военных, а надо было заглянуть к перекупщикам. — Я ничего не понимаю, — Фликс сводит брови к переносице, вкладывая папку в протянутую руку Берта, — Они идиоты? Зачем им понадобилось обкрадывать Атланту? — Ну, это вопросы не ко мне, — отвечает Конор, — свою задачу я выполнил. — А, по-моему, удивляться нечему, — Берт перелистывает страницы, на которых указаны расшифровки кодовых номеров, под которыми контрабандой шел груз через границу, — у Саванны один из самых огромных черных рынков на всем побережье, — он поднимает глаза и оглядывает альф, — впервые об этом слышите, что ли? — Нет, конечно, — Фликс сжимает руку в кулак, заносит ее над столом, но в последний момент передумывает и скрипит зубами, — Но, черт побери, вы реально верите, что они в такое время решили замахнуться на нас? На столицу?! Это бред! —Бред — не бред, какая разница? — Берт отбрасывает папку и расслабленно откидывается на спинку стула, — Главное, что по документам все сходится, а значит, есть прекрасная возможность подбавить огонька. Мой братец будет очень рад узнать, что один из крупнейших центров, главный партнер Атланты разграбил ее фуры, чтобы сбыть товар на сторону. Фликс прищуривается. И все же он Берта недооценил, не разглядел сразу. — Я правильно понимаю, что ты… — он хищно улыбается, быстро облизывая губы. — Доставай бутылку, Фликс, — командует Берт и хлопает ладонями по столу, — Думаю, это стоит того, чтобы отметить!***
Патрик нараспев выстанывает имя альфы, поудобнее переставляя ладонь, съезжающую с мягкой обивки спинки кровати, и другой упирается в сбитую, металлического цвета простынь. Пит, стоя сзади на коленях, не жалеет ни себя, ни его. Трахает быстро, жестко, доводит их обоих почти до пика, а затем сбрасывает скорость, принимаясь двигаться мучительно медленно, заставляя омегу ощутить каждый миллиметр себя, прочувствовать каждую выпирающую венку. Тот недовольно хнычет, сам подается назад, но тут же слышит короткий рык и ощущает, как хватка на ягодицах становится крепче. — Ну давай же, Пит, прекрати эти свои игры, — Патрик сжимает в кулаке простынь, пытаясь не дать разъехаться своим дрожащим от напряжения и болезненно сладкого удовольствия коленкам. — Да? — бархатным голосом мурлычет альфа и, перехватив его рукой под грудь, заставляет выпрямиться, — А как ты игрался сегодня ночью, малыш, забыл? — он прижимает омегу к своей забитой широкой татуировкой груди, одновременно снова резко толкаясь в него. Патрик стонет, пронзаемый острыми ощущениями из-за внезапной смены положения, и бессильно откидывает голову Питу на плечо, выгибаясь дугой. — Я же обещал, что тебе это просто так с рук не сойдет. Прошедшей ночью Пит всерьез решил, что по его душу явился дьявол, глядя на то, что вытворяет омега. Бесстыдно, мучительно, но восхитительно просто до одури. Вентц смыкает руки крепким кольцом вокруг Патрика и сам, не сдержавшись от опьяняющих воспоминаний, мычит, с каждым движением возносясь все выше на волнах бесконечно чистого наслаждения. Он берет омегу пальцами за подбородок, разворачивает его голову к себе и цепляет зубами его нижнюю губу, постепенно уходя в настойчивый, глубокий поцелуй. У обоих уже все чувства на пределе, момент разрядки неумолимо приближается, как вдруг из гостиной внизу доносится негромкий оклик: — Питер! Вентц замирает, а Патрик резко распахивает глаза и чуть отшатывается, испуганно глядя на альфу. Однако совсем скоро растерянность на его лице сменяется подозрительностью, потому что голос снизу явно принадлежит омеге. — Питер? — сузив глаза, переспрашивает он. — Черт, — Пит отпускает его, поспешно слезает с кровати, подцепляя с пола свои штаны, и принимается их на себя натягивать, — Это папа. — Кто?! — вытаращив глаза, Патрик отскакивает к подушкам и нервно тянет на себя одеяло. — Папа, — с досадой повторяет Вентц, оглядываясь вокруг в поисках футболки. Так ее и не обнаружив, он забивает на поиски и идет к двери в одних трениках, — Я совсем забыл, что он должен был зайти… прости, малыш, жди тут. Пит выскакивает в коридор, оставляя окаменевшего от ужаса омегу посреди развороченной кровати. — Как я могу слышать, я зашел очень невовремя, — хмыкает миловидный невысокий омега, что стоит, опираясь локтем на перила лестницы, и глядит на то, как его взъерошенный сын с кислым выражением на лице спускается по ступенькам. — Ой, пап, давай вот только без этого, — недовольно морщится Пит, и мужчина тут же примирительно поднимает ладони вверх: — Я звонил и стучал минут десять, а потом решил, что никого нет, поэтому вошел сам, — он улыбается и заключает альфу в объятия, как только тот останавливается, поравнявшись с ним, — Да ладно, Пит, не дуйся, — смеется омега, когда сын сердито дергает плечом, — Клянусь тебе, я не подслушивал специально — зашел буквально минуту назад. Патрик, что все это прекрасно слышит из-за оставшейся чуть приоткрытой двери, натягивает одеяло на пылающее от стыда лицо, утыкается в него носом и мечтает распасться на атомы. Подобные позорные ситуации всегда обходили его стороной, и теперь он не знает, куда провалиться, перебирая по десятому разу все свои крики и стоны и представляя, что конкретно услышал папа Пита. Снизу раздается негромкий смех, и Патрик вдруг подрывается с кровати, откидывая одеяло в сторону. Первым делом он аккуратно прикрывает дверь, а затем принимается носиться по комнате, наводя порядок и параллельно вытягивая из шкафа одежду. У него нет времени сидеть и грызть себя, ситуация будет еще хуже, если омега решит зайти сюда, и его слуховые образы обретут визуальное подкрепление. Когда минут десять спустя Пит возвращается, Патрик, уже полностью одетый в шалфейно-зеленое поло и светлые шорты чуть выше колен, сидит на застеленной кровати, скромно сложив руки. — Это что такое? — альфа останавливается у двери и с ног до головы медленно оглядывает омегу, что в этот момент выглядит, как один из тех богатеньких мальчиков, которых он часто видит, иногда выезжая с родителями за город, чтобы поиграть в гольф. — Зачем ты оделся, мы разве закончили? — А… где твой папа? — не обращая внимания на заданный вопрос, спрашивает Патрик, перебирая свои побелевшие от волнения пальцы. — Ушел, — пожимает Вентц плечами, и на несколько секунд в комнате повисает пауза. — А, ну да… конечно, — Патрик первым ее нарушает, нервно сжимая ладони и ругаясь на самого себя за то, что решил, будто папа Пита захочет с ним знакомиться. Какое ему вообще дело до того, кого трахает его сын? Наверняка таких ситуаций было уже множество, судя по тому, каким спокойным выглядит альфа. Омеге становится сразу и неловко за собственные глупые надежды, и за них же обидно. — Ну-ка, — Вентц замечает расстроенное выражение, которое появляется на лице у Патрика, и идет к нему, присаживаясь рядом, — Я этот взгляд уже хорошо выучил, давай, говори, в чем дело? — Да все в порядке… — Правду, Пат, — требует альфа, разворачивая омегу к себе, — Мы с тобой учимся не врать, помнишь? — Ну Пит, это правда, — Патрик высвобождается из его рук и, отвернувшись, бубнит себе под нос: — Я понимаю, твоему папе незачем было бы подниматься сюда… — Он знает кто тут, — Вентцу от того, как этот парень умудряется каким-то невообразимым образом сочетать в себе совершенно противоположные качества, все шаблоны в голове рвет. Еще несколько минут назад тот гнулся под ним, являя собой чистейшую похоть и разврат, а теперь сидит и смущается так, словно только-только с воскресной мессы вернулся. Альфа протягивает к нему руку и принимается ласково массировать загривок. — Пат, я давным-давно рассказал родителям про тебя. Они в курсе нас, в курсе метки, что ты там себе напридумывать уже успел? Патрик моментально краснеет и кидает на Пита заинтересованный взгляд: — И что они сказали? — Они рады, — просто отвечает Вентц, — потому что сами, как мы. Они знают, что это такое — среди миллионов не просто найти своего человека, — он улыбается, когда омега неровно вдыхает, стоит ему оттянуть воротник и провести пальцем по своей же метке, — но и влюбиться в него до беспамятства. Алый цвет переходит на уши омеги, и он ерзает на кровати, ощущая, как медленные поглаживания чувствительного места отзываются еще не до конца потухшим томлением внизу живота. — Почему тогда он так быстро ушел? — прикрыв глаза и расслабляясь, шепчет он. — Потому что приходил занести яблочный штрудель для Фрэнка, он его обожает, и потому что папа никогда не стал бы ставить тебя в неловкое положение, учитывая обстоятельства. — Жаль, что так вышло, — Патрик вдруг становится серьезным, и аккуратно убирает руку Пита со своей шеи, — Мне бы очень хотелось с ним познакомиться… — У тебя будет такая возможность в следующие выходные. Они с отцом приедут на помолвку Фрэнка, — отвечает альфа, уже предполагая последующую за этим реакцию. — Черт, Пит! — омега подскакивает на ноги, действуя в точности так, как и предполагалось, — Черт… — кусая губы, он идет к невысокому комоду и облокачивается о него ладонями. Патрик стоит так недолго, а потом поднимает голову и потеряно глядит на альфу через большое зеркало перед собой, — Как мне теперь смотреть ему в глаза? Я со стыда сгорю! — Ой, прекрати! — тот поднимается и подходит к нему. Патрик разворачивается, чтобы ответить, но тут же оказывается в кольце его рук. — Он не моралист и все прекрасно понимает. Нам уже достаточно лет для того, чтобы заниматься сексом, не ныкаясь по углам, — он резко прижимает Патрика собой к крышке комода, — Это поло тебе очень идет. Очень… Намерения Пита не вызывают никаких сомнений, однако омега, которого вся эта ситуация заметно остудила, быстро обнимает его и принимается ласкаться, уткнувшись носом альфе в шею. — Что, настроение лирическое? — смеется Вентц, сцепляя руки за его спиной и целуя в макушку, — Окей, против такого варианта я тоже ничего не имею.***
Мустанг, взвизгнув шинами, чуть не сносит разъезжающиеся в стороны створки ворот, пролетает через двор и резко тормозит у запасного входа. Фрэнк выскакивает из него, вытягивает за руку наружу Джерарда и, смеясь совершенно по-мальчишески, затаскивает его внутрь особняка. Со стороны сада бежит Иэн, что-то крича Фрэнку, но тот даже не думает задерживаться. Он тащит омегу за собой по ступеням лестницы, потом вдруг, не сдержавшись, зажимает его на одном из пролетов у стены и, шепча в губы всякие глупости, цепляется за них кусачим поцелуем. Джерард хватается за него руками, пытается устоять под напором и шалеет от того, что они творят. Внизу хлопает дверь, и слышатся торопливые шаги. — Мистер Айеро, послушайте… — запыхавшимся голосом пытается достучаться до альфы управляющий, но тот слушать не желает. — Пойди к черту, Иэн! — громко отвечает ему Фрэнк и опять срывается вверх по ступенькам, увлекая за собой Джерарда. Коридор они преодолевают за несколько секунд, и альфа, рывком распахнув дверь своей комнаты, заталкивает туда омегу. Он задерживается у входа буквально на секунду, зацепившись за ручку карманом куртки, а затем влетает следом, и сразу же врезается в столбом застывшего на пороге Джерарда. — Ну здравствуй, любовь моя. Фрэнк неверяще смотрит на Брендона, что стоит с переплетенными на груди руками, облокотившись на подоконник и прожигая взглядом их обоих. Альфа будто вообще забыл о его существовании, и сейчас с трудом пытается вернуться к реальности, упорно ей проигрывая. — Однако, ты себе не изменяешь, — омега между тем выпрямляется, подходит ближе и с ненавистью осматривает оцепеневшего Джерарда. Отмечает порванную рубашку, его припухшие, слишком алые губы… Принюхивается. — Снова меня нет, и у тебя, естественно, очередная шлюха. Фрэнк, словно просыпаясь от шока, делает быстрый шаг вперед и закрывает собой Уэя, заставляя Брендона отступить. — Следи за языком, — зло рычит альфа, у которого контроль улетает от одного только слова «шлюха», сказанного в адрес Джерарда, — Я запрещаю тебе говорить со мной в подобном тоне, — альфа голоса не повышает, но от его интонаций даже у Брендона, который уже чего только от альфы не слышал, пыл несколько поубавляется. Он продолжает метать в Айеро молнии, но что-то говорить остерегается. Все мысли Фрэнка лишь о Джерарде, чье нарастающее напряжение все сильнее жжет ему спину. Надо, черт, надо было все-таки остановиться и выслушать Иэна! Альфа не хочет себе в этом признаваться, но в глубине души знает, что лучше бы случилось все, что угодно, но только не Брендон. Фрэнку всегда было плевать на его выходки, он никогда не боялся его яда, пока под угрозой не оказался Джерард. Сзади раздается хлопок двери о косяк. Альфа, которому, как по тончайшим нитям, передается все то, что творится сейчас у Джерарда внутри, нервно сжимает челюсти. Он с большим трудом удерживает за шкирку свое рвущееся за омегой естество, слушая разум, который говорит о том, что так даже лучше, что так безопаснее. — Фрэнк, я тебя предупреждал, что…- скидывая с себя недавнюю оторопь, начинает Брендон, но альфа его тут же перебивает: — Нет, это я тебя предупреждаю, — чеканит Айеро, хватая его за локоть и грубо притягивая к себе, — Мне похер на твои угрозы, можешь шипеть сколько угодно, но говорю тебе в последний раз — неуважения к себе я не потерплю. Либо ты будешь вести себя, как подобает, либо я тебе такую жизнь устрою, что ты, мой дорогой, пожалеешь о каждом сказанном слове. Я ясно выражаюсь? — альфа отдергивает руку и, словно бритвой, взглядом режет Брендона по лицу. — Ясно, — голосом, в котором температура ниже, чем в морге, отвечает омега. Он глаз не опускает, смотрит в черную бездну перед собой и камни в нее кидает, самого сатану призывает к себе на помощь. Внутри неупокоенные души из земли восстают, стягиваются со всех концов заполненного мраком нутра, а Брендон тем временем цепляет на лицо бесстрастное выражение и прячет за ним открывающую свои двери преисподнюю. Как ни в чем ни бывало, он слегка улыбается и спрашивает: — Не поцелуешь меня? — Какого черта ты вечно сваливаешься, как снег на голову? — Айеро намеренно игнорирует вопрос, соображая, как бы побыстрее убрать Брендона на безопасное для Джерарда расстояние, — Сложно было предупредить? — Мне нравится делать сюрпризы, — произносит омега со змеиной ухмылкой, — И Фрэнк, тебе не кажется, что это уже перебор? Я не обязан предупреждать тебя, чтобы ты успел прибрать за собой, у меня тоже есть самоуважение. —То, что у тебя действительно есть — это слишком богатая фантазия, кривится Айеро, — Этот парень здесь из-за моего отца, и меня бесит твоя манера каждый раз устраивать истерики, не разобравшись. — Он — омега твоего отца? — мимолетное удивление проскакивает во взгляде Брендона. — Нет, его гость. — Тогда это ничего не меняет, — поджав губы, недовольно отмахивается Ури. — Брендон, — предупреждает альфа. — Что, Фрэнк? — омега изо всех сил старается сдерживаться, но на фитилях его терпения уже последние сантиметры догорают, — У него рубашка разодрана, я видел! — Тебе показалось, — и глазом не моргнув, отрезает Айеро, но Брендон не успокаивается: — Нет, не показалось, не делай из меня идиота! — Да блять, — Фрэнк стаскивает с себя пропахшую табаком и улицей куртку и швыряет ее омеге в лицо, — На, проверь! Брендон с подозрением смотрит на него, сжимает ткань в пальцах и подносит ее к носу, втягивая воздух в себя. Внутри тишина, инстинкты, ничего не уловив, молчат, но омега не ведется. Пусть звериную сущность одурачить проще простого, а вот человеческий разум — нет, и с каждой минутой тьма в глазах Ури все больше сгущается. Лицо Фрэнка остается бесстрастным, играть спокойствие у него выходит правдоподобно. Почти. Похоже, Брендон ошибся, когда назвал того сучоныша «очередным», иначе как еще объяснить, что за титановой броней альфы он с удивлением и яростью обнаруживает настоящий животный страх? Фрэнк бояться не умеет. Не умел. — Я приехал вместе с папой, он поможет мне с организацией, — резко меняет тему Брендон, кидая куртку обратно альфе, — К отцу он ехать отказался, поэтому мы решили, что он остановится в отеле рядом с твоими апартаментами. — Что за бред? — вскидывает брови Фрэнк, внимательно глядя на омегу и не понимая, поверил он ему или нет, — Зачем отель? Пусть живет с тобой у меня. Мне не нужно, чтобы потом поползли разговоры, что я выселяю своего будущего свекра, — альфа с готовностью цепляется за подвернувшуюся возможность эту неделю не оставаться с Брендоном наедине. — Фрэнк, мы виделись в последний раз четыре месяца назад, ты смеешься? — омега, борясь с желанием вцепиться ему ногтями в лицо, чтобы на всю жизнь оставить свою метку, показать всем, кому он принадлежит, проводит пальцами по его волосам, — Потом вы неизвестно на сколько уйдете с армией… Я надеялся, что хоть эти дни смогу побыть с тобой вдвоем. Айеро задыхается от когда-то приятного для него аромата. Подобно тем эмоциям, которые вызывает подделка после того, как хотя бы раз вдохнешь оригинальный парфюм, Брендон звучит теперь дешево, отталкивающе. Фрэнк старается не выдать своего отвращения и уворачивается от его прикосновения. — Тебе будет не до этого, как и мне, впрочем, — альфа делает вид, что ему что-то нужно на своем столе и спешит отойти от омеги, — Я знаю тот зал, что ты выбрал. Ты проторчишь там до выходных вместе с организаторами, он огромный. Омега раздраженно скрипит зубами, потому что жест Фрэнка от него не ускользнул, и садится на кровать, складывая на груди руки: — О каком зале ты говоришь? Я давно от него отказался — твой отец распорядился, чтобы помолвка проходила здесь. Фрэнк перестает копаться в бумагах и медленно оборачивается. — Что ты сказал? — он растерянно глядит на омегу, — Почему здесь? — Откуда мне знать, — равнодушно пожимает тот плечами, — Для меня разницы нет, у вас прекрасный зал с выходом в сад, который ничуть не хуже того, плюс закрытая территория. Закрытая территория, конечно же. Альфа мог бы догадаться и сам. Отец, видимо, посчитал, что так будет безопаснее, потому что помолвка — это лишь яркая обертка для отвода глаз, а фильтровать присутствующих на своей территории гораздо проще. Мудро, Фрэнк даже поаплодировал бы, если бы не Джерард. При мысли об омеге в груди начинает сверлить. За эти несколько дней все так сильно поменялось, он словно попал в какую-то параллельную вселенную, безрассудно позволил себе забыть об обязательствах и ответственности. Фрэнк эту навязанную действительность ненавидит, он узнал иную жизнь, и словно шоры с глаз свалились. — Вещи твои где? — устало спрашивает Фрэнк, забираясь пальцами в карман штанов и цепляя брелок ключей от мустанга. — В твоей квартире. Я заехал сначала туда, но понял, что ты там последние дни не появлялся. Позвонил Мэтту… — Брендон сканирует его взглядом, четко улавливая меняющиеся эмоции. Во всех его действиях, в нервных движениях рук и твердой линии челюсти чувствуется напряжение. Чувствуется тревога. Фрэнк изменился. Весь этот год их отношения будто бы шли на улучшение. Они провели вместе рождество и новогодние праздники, потом Айеро приезжал к нему в Чикаго весной, и те несколько дней были лучшими в жизни Брендона. Теперь же все снова полетело к херам. — Поехали, — кидает ему Фрэнк, сжимая в пальцах ключи. — Что, уже? — с наивной усмешкой на губах интересуется омега, откидываясь на руки, и следит за выражением лица альфы, — А может, побудем еще? Познакомишь меня получше с тем парнишкой, а то как-то некрасиво вышло… — Поехали, я сказал! — рявкает Айеро, которого собственная сущность изнутри съедает, психует, уже почуяв, что сейчас нитки, которые к Джерарду тянутся, на живую рубить будут. Фрэнк не видит, что с потрохами себя выдает. Брендон считывает его без переводчика и уже вовсю второй ряд клыков отращивает, когти выпускает и к бойне готовится. Дурак, Айеро думал, что сможет обвести его вокруг пальца, обыграть, подсунув фальшивку. Да, пусть от Фрэнка ничем не пахло, зато эта дрянь провоняла им насквозь. Брендон успел это учуять. Он свою задачу теперь видит ясно, мышцы перед прыжком разминает, и никто его не остановит. Уничтожить, истребить то, что каким-то нелепым образом внутри альфы за это время прорасти смогло. Если Айеро отказывается любить его, то ни одна тварь, подобно этой, не пустит в нем свои корни. Брендон вытравит и вырвет сорняк без остатка, даже если придется сделать это вместе с сердцем самого Фрэнка.***
Тэйл лижет дрожащие пальцы Джерарда, но тот никак на это не реагирует. Он сидит бессильным мешком посреди комнаты и едва не стонет от непереносимой боли. Ему кажется, что все его кости разом сломались, разлетелись в щепки, разорвав нервные окончания. Он знал, что так будет, понимал, на что идет, и все равно не сдержался. Уэй не плачет, не рвет на себе волосы, а лишь стискивает зубы и терпит. Терпит, потому что сам виноват, сам себя не уберег. На что он рассчитывал? Фрэнк ничего ему не обещал, и Джерард прекрасно знал, что у того есть омега, есть серьезные отношения, которые в скором времени перетекут в брак… И все же, будто ржавым гвоздем, в сердце застряли горькие слова. «Очередная шлюха». Очередная. Это значило только то, что для Фрэнка вполне привычно развлекаться в отсутствии своей пары. Что Джерард такой у него не первый и, скорее всего, не последний. Альфа говорил, что он особенный… Черт, он уже тогда должен был насторожиться. Стандартный, не отличающийся особой оригинальностью эпитет из самых банальных и не сильно талантливых сценариев. В порыве страсти, в стремлении добиться желаемого можно наговорить все, что угодно. Фрэнк нихрена не понял про их связь, почувствовал что-то, но, скорее всего, принял это за обычное влечение. Никакой магии, никакой силы истинности, когда обоих несет друг к другу, когда разбиваются преграды, нарушаются запреты, и быть вместе — оказывается единственно важным. Да, да и еще раз да. Нет смысла врать и убеждать себя в обратном — Джерард ждал именно этого. Однако все оказалось куда более прозаично. Больно и до смешного жизненно. Знакомый рык форда со двора заставляет омегу встрепенуться и в каком-то мазохистском порыве подползти к окну. Мустанг дает по тормозам и останавливается напротив главного входа, из которого уже спешит встревоженный Иэн. Фрэнк выходит из машины ему навстречу, и, закинув руку бете на плечо, хлопает его по спине, принимаясь что-то быстро говорить. Управляющий, всегда прямой словно жердь, горбится и часто кивает, заламывая затянутые в белые перчатки руки. Альфа продолжает давать ему какие-то распоряжения, немного нахмурившись, и почему-то периодически указывает головой в сторону окон Джерарда. Омега смотрит на них, но будто ничего не замечает. Ему плевать, он это лицо красивое разглядывает. Любит безумно и в то же время видеть не может, но продолжает себя изводить, глаз не отрывает… Джерард обещает, что вот сейчас, что еще совсем немного, и он возьмет себя в руки, а сам все глядит, продолжает наивно верить, что это не может быть концом, что что-то произойдет, и Фрэнк вернется в дом, вернется за ним. Однако все его надежды разом рушатся, когда через пару минут из особняка неторопливо выходит омега, приближается к альфе и, взяв его за руку, тянет в сторону мустанга. Айеро быстро сворачивает разговор и идет вслед за ним. Дальше смотреть Джерард уже не в силах. Гул двигателя растворяется в воздухе, унося вместе с собой последние остатки надежд. Омега, невидяще глядя перед собой, медленно отходит от окна и останавливается посреди комнаты. Он беспомощно обводит взглядом стены, словно впервые их видит, смотрит на Тэйла беззаботно гоняющегося за своим хвостом, и ощущает, как в душе стремительно образуется огромная черная дыра. Все мигом становится серым, ненужным и раздражающим. В груди нещадно давит, а на плечи наваливается тупая, выворачивающая безысходность. Джерард неосознанно берется пальцами за разорванные края рубашки, словно обжигается о них и резко отнимает руки, с ужасом глядя на свои ладони. Он бегает глазами по коже, потом вдруг подносит пальцы к носу, в панике вдыхая острый аромат, снова смотрит на них и снова принюхивается. Корица прожигает носовые пазухи до самого мозга. Джерард слепнет от боли, коротко всхлипывает и несется в ванную. Словно собственную кожу, он сдирает с себя кардиган, за ним ненавистную рубашку и склоняется над раковиной, открывая воду и принимаясь остервенело тереть ладони. Омега выливает на них половину емкости с мылом, скребет ногтями, но запах так и не исчезает. Джерард, отчаянно взвыв, одним махом сшибает стоящие на раковине принадлежности и закрывает лицо руками, глуша в ладонях истошный вопль. Фрэнк сказал, что боится погасить его свет… Лжец.***
На следующий день Джерард просыпается от стука в дверь и в первый момент не может понять, что происходит. Он заснул где-то между небольшим столиком и креслом, но не заметил, как это произошло, не желая даже смотреть в сторону простыней, на которых был добровольно распят минувшей ночью. Омега морщится из-за неприятных ощущений в передавленных слишком узкими джинсами ногах, и, шипя, поднимается. В глазах сплошной песок, его немного подташнивает и морозит из-за недосыпа, но стук не прекращается, и Джерард, стянув со стула свою толстовку, плетется открывать. На пороге стоит идеальный во всех отношениях Иэн, которого пять утра на часах, похоже, нисколько не волнуют. Он передает Джерарду, чтобы тот собирался, потому что Фликс сегодня снова берет его с собой на полигон. Настроение омеги тут же улучшается. Он отказывается от завтрака и выставляет бету за дверь, спеша поскорее одеться и спуститься вниз. Любимые винтовки, хвала небесам! Оружие никогда не подводило его, всегда спасало, когда становилось особенно паршиво. Оно — единственное, чему он безоглядно доверяет. Руки уже чувствуют под пальцами мощную отдачу, в ушах раздается металлический лязг затвора, который для Джерарда — что музыка. Он почти благодарен Фликсу за такой подарок для его истерзанной души. Однако, уже сидя в машине, Джерард узнает, что благодарить ему нужно совсем не его, так как оказывается, это постарался Фрэнк. Омега, с зажатым в руке сэндвичем, на котором все-таки настоял Иэн, с удивлением смотрит с заднего сиденья на Фликса. Альфа, посмеиваясь, рассуждает о том, что его сын, похоже, боится, как бы Джерард не увел у него жениха, но омега эти шутки пропускает мимо ушей. Он застревает на информации о том, что Брендон будет целыми днями в особняке, занимаясь организацией праздника, и Фрэнк не хочет, чтобы они пересекались. Кусок сэндвича сухим комком застревает в горле. Неужели Фрэнк думает, что он стал бы что-то рассказывать его омеге? Неужели он в самом деле считает, что Джерард на такое способен? Казалось, хуже быть уже не могло, но… Весь день идет наперекосяк. Патроны выпадают из рук, Уэй, съедаемый обидой и злостью, постоянно уплывает куда-то внутрь себя, за что каждый раз больно получает отдачей в раненое плечо. Где-то к обеду в часть неожиданно приезжает Фрэнк, и Джерард, бросив винтовку на землю, бежит от него, судорожно озираясь по сторонам в безрезультатных попытках найти Фликса. Альфа нагоняет его у одного из ангаров и, схватив поперек талии, впечатывает в металлическую стенку, разворачивая к себе лицом. Омега глохнет от ярости. Сам не отдавая отчета тому, что делает, он не позволяет Фрэнку ничего сказать, и с размаху бьет его кулаком в живот. — Никогда больше не смей меня трогать! — кричит Джерард согнувшемуся пополам альфе, который оказывается совершенно не готов к такому и не успевает предвосхитить удар. Омега отпихивает его от себя, вылетает из-за ангара и почти бегом направляется в сторону штаба. Найдя там Фликса, он в этот день от него больше не отходит. Фрэнк еще какое-то время находится в части, все время бродит где-то рядом, сверля Джерарда пристальным взглядом, но приблизиться снова не пытается. Потом они с отцом запираются в кабинете, и больше омега его не видит. Ни в этот день, ни в последующие.***
До середины недели Джерард каждый день проводит на полигоне, уезжая из особняка до рассвета, когда Брендона еще нет, и возвращаясь вместе с Фликсом поздним вечером, когда все приготовления уже заканчиваются до следующего утра. Однако в четверг, проснувшись, как обычно, за полчаса до выхода и одевшись, Джерард спускается в зал, где его встречает только Иэн. Управляющий сообщает, что планы поменялись, и хозяин уже уехал, а машину за омегой пришлют только к двенадцати дня. Уэй чувствует, как начинает неприятно сводить живот, и где-то внутри зарождается тревога, но без лишних вопросов кивает. О завтраке, который по своему обыкновению предлагает бета, даже думать противно. Джерард возвращается к себе, запирает дверь и решает, что просто отсидится здесь до полудня, а потом быстро проскочит через задний выход к воротам. Он играется с Тэйлом, потом кормит его, сидя на корточках рядом с миской и время от времени посматривая в сторону лежащих на столе папок с бумагой. Омега не рисовал уже, кажется, вечность. С самого приезда сюда его особо и не тянуло, однако, когда каким-то непонятным образом в комнате появилась бумага и карандаши, Джерард начал все чаще испытывать желание к ним прикоснуться. В дверь неожиданно стучат. Омега, оставив Тэйла доедать свой корм, без задней мысли дергает за ручку и в следующий момент ошеломленно застывает. — Привет, — здоровается Брендон, дружелюбно улыбаясь, — Я пришел извиниться. Позволишь войти? Джерард, не найдя что ответить, кивает и отходит в сторону, пропуская омегу в свою комнату. Тот выглядит совсем не так, как несколько дней назад. Хоть рядом с ним Уэй и ощущает себя словно видавший виды кактус по соседству с прекрасной орхидеей, сегодня в его взгляде нет и следа былой надменности и неприязни. Брендон светится счастьем, беззаботностью, и Уэй не может отвести от него глаз, не в силах подавить зарождающуюся в сердце зависть. Жених Фрэнка, его будущий муж… Тот, кто будет делить с ним все дни и все ночи, к кому он будет возвращаться после тяжелого дня… Тот, на кого будут похожи его дети и вместе с кем он состарится. У этого омеги будут все права, будет то, о чем Джерарду даже мечтать запрещено… Какой бы ни была обида, его глупая, абсурдная любовь к Фрэнку все равно намного, намного сильнее. — Ты ведь Джерард, да? — тем временем спрашивает Ури, мельком оглядывая его комнату, и, дождавшись кивка, протягивает руку, — Брендон. Уэй смотрит на ладонь перед собой, на аккуратные пальцы, с поблескивающими на них тонкими кольцами, и хочет умереть от унижения. Ему вдруг становится стыдно за свою жесткую руку, стыдно касаться шершавыми, закаленными армией пальцами этой мягкой, холеной кожи. Стыдно быть собой. Но не ответить нельзя, поэтому омега, собравшись, все же пожимает протянутую ладонь, но тут же отдергивает руку, пряча ее в кармане спортивных штанов. — Надеюсь, ты не будешь держать на меня зла, — миролюбиво произносит Брендон, будто нисколько не смущаясь молчаливости Джерарда, — Просто со всей этой подготовкой я постоянно на нервах, вот и не разобрался сразу. Фрэнк мне все объяснил, и теперь мне неловко. — Все в порядке, тебе не стоит волноваться, — вежливо отвечает Уэй, для которого весь этот разговор хуже адских пыток. — Я рад, — снова улыбается Брендон и, поправив браслет на запястье, вздыхает, — Фрэнк любит гульнуть, к сожалению, и, несмотря на то, что все это несерьезно и одноразово, приятного мало. Я стараюсь напоминать себе, что в итоге он всегда возвращается ко мне, но иногда эмоции оказываются сильнее. — Понимаю, — Джерард расклеивается на глазах, кровавыми ошметками облетает на пол, а Брендон словно этого не замечает вовсе, сам хватается за рвущуюся плоть и тянет ее вниз: — Не знаю, с чего вдруг я решил, что ты один из этих его, — Ури задумчиво скользит глазами по омеге, пальцами откидывая со лба выпавшую из идеальной прически прядь, — Фрэнк до сих пор смеется, говорит, что я потерял сноровку, потому что ты совсем не в его вкусе… Ой, — Брендон прикрывает рукой рот и делает испуганные глаза, — Прости, я совсем не хотел тебя обидеть, ты симпатичный, но просто… — Я думаю, что раз мы все выяснили, — Джерард, не в состоянии больше все это терпеть, намеревается выпроводить омегу за дверь, — то каждый теперь может заняться своими делами, — он поднимает с пола Тэйла и прижимает к себе, поглаживая его по голове, — Уверен, тебе сейчас совсем не до светских бесед. — Это правда, — соглашается Брендон и смотрит на часы, — Помолвка уже послезавтра, а еще столько нужно успеть… — он ненадолго задерживается глазами на котенке и протягивает руку, чтобы почесать его за ушком, — Твой? — Наш с Чарли, — коротко отвечает Джерард, еле сдерживаясь, чтобы не оттянуть Тэйла от пальцев омеги. — Милый, — без особых эмоций замечает Брендон и снова глядит на Уэя, как-то странно блестя глазами, — Ну пока. — Пока, — под нос себе бубнит Джерард, даже не глядя на уходящего омегу и больше всего на свете желая как можно сильнее хлопнуть за ним дверью.***
Джерард немного отвлекается от своих мрачных мыслей, когда бронированный джип подвозит его не к пропускному пункту главной воинской части Мэйкона, а к воротам огромного длинного здания, в котором, как позже узнает омега, располагается центральный оружейный завод. Производство таких масштабов Джерард не видел еще никогда. Вместе с Фликсом и еще одним альфой, Дугласом Вентцем, он ходит между станков и наблюдает за тем, как сначала из заготовок появляются детали, а затем собираются его любимые винтовки. Альфы о чем-то негромко разговаривают, отставая от него на несколько шагов, а Джерард, в свою очередь, бродит от станка к станку и с интересом беседует с мастерами, что оказываются вовсе не прочь пообщаться. Время летит незаметно, и омега не замечает, что день уже давно близится к вечеру. Фликс сообщает, что ему еще нужно вернуться в штаб, сажает Джерарда все в тот же внедорожник, что привез его сюда, и в сопровождении еще одной машины омега едет обратно в особняк. Желая немного прогуляться, он выходит у самых ворот, провожаемый суровыми взглядами нескольких альф в почти черном камуфляже. Джерард сворачивает с главной дороги в сад и неспешно бредет по каменным тропинкам, наслаждаясь тишиной и едва заметным теплым ветерком. Омега останавливается, залюбовавшись причудливой формой одного из деревьев, как вдруг слышит со стороны особняка истошный визг. Чарли. Джерард не помнит, когда последний раз бегал так быстро. Он летит прямо по аккуратно подстриженным газонам, наплевав на дорожки и пытаясь сократить путь. Крик не умолкает, переходит в истерику, и омега едва успевает затормозить, в последний момент заметив выскочившего перед ним Тэйла, а прямо за ним — гигантских размеров собаку. Где-то метрах в десяти от них маячит фигурка Чарли с искаженным плачем лицом и испачканными об траву коленками. Думать о том, почему псина оказалась без кого-то из охранников, каким образом вообще отвязалась, у Джерарда времени нет. Он делает пару широких шагов, падает на землю, хватая царапающегося от страха котенка, и сворачивается клубком, закрывая его собой от рычащего уже совсем рядом монстра. Омега чувствует, как на него обрушивается тяжелая туша, проезжается лапами по голове, а следом слышит треск рвущейся ткани своей плотной ветровки цвета хаки. Над ухом раздается громкое клацанье, влажное горячее дыхание обдает его шею, но снова попытаться укусить собака не успевает. — Гребаная скотина, как ты, блять, умудрилась сорваться?! — запыхавшийся крупный альфа из охраны за шкирку оттаскивает животное в сторону и лупит под ребра, чтобы сбить пыл, — Черт, она успела вас хватануть? Хозяин меня пристрелит, когда узнает… — Ничего не случилось, все в порядке, — Джерард морщится, поднимаясь с земли и тут же едва не падает обратно, когда в него со всего размаху влетает Чарли. — Джерард! — мальчик плачет, виснет на нем и, не разбирая, гладит то его, то котенка, — Мы… — захлебывается слезами, — мы играли с Тэйлом в саду, я отошел совсем ненадолго, а когда вернулся, то увидел, как откуда-то вылетела эта собака… Я думал, что всё!.. Но тут ты… и она на тебя… — Малыш, тише, тише, не плачь, — омега, насколько может, пытается успокоить парнишку, хотя сам еще не до конца оправился от шока. Все произошло так быстро, что он даже не успел ничего сообразить, теперь же запоздалый страх дает о себе знать. Джерард косится на рычащего пса, которого удерживает альфа, пока другой цепляет на него новый ошейник, и ежится. Ему действительно повезло, что куртка оказалась крепкая и приняла на себя первый удар, иначе это чудовище разодрало бы ему глотку. — Как так вышло, что собака осталась без присмотра? — он отдает котенка Чарли и, нахмурив брови, смотрит на альф, — Она побежала за котом, но могла кинуться и на ребенка! — Послушайте, я сам не понимаю! — с искренним недоумением отвечает первый охранник, — У них крепкие ошейники, и они все были в будках, такого раньше никогда не случалось… Если хотите, я сверну ей шею прямо сейчас, — мужчина решительно хватает собаку за холку, — все равно это сделает хозяин, когда вернется… — Вы в своем уме?! — Джерард в ужасе кидается вперед и отталкивает от нее альфу, — Она тут причем? Это просто животное, натасканное на то, чтобы атаковать! — Если мистер Айеро узнает, то перестреляет и их, — он кивает головой на пса, — и нас всех! — Он не узнает, — твердо говорит омега, но, увидев спешащего к ним со стороны дома Иэна, понижает голос, — Никто ничего не скажет, а вы лучше идите и перепроверьте остальных, чтобы такого больше не повторилось. — Вы — ангел… — выдыхает мужчина с явным облегчением, на что Джерард невесело усмехается: — Нет, но мог бы им сегодня стать, — он наклоняется к продолжающему всхлипывать Чарли и, шепнув тому что-то на ухо, кидает охране: — Все, расходитесь. Брендон, что стоит у раскидистого дерева и наблюдает за разворачивающейся перед глазами картиной, раздраженно цокает языком и, откинув порванный ошейник в сторону, уходит прочь.***
— Он меня не выносит, — хмыкает Фрэнк, поднося чашку к губам и поверх нее глядя на Патрика, что скрывается за дверью патио. Они с Вентцем около часа назад приехали с базы, и Айеро решил воспользоваться возможностью, чтобы ненадолго заскочить к другу. — У вас это взаимно, — с такой же ухмылкой отвечает Пит, добавляя сливок в свой кофе, — Никогда бы не подумал, что мне придется выдерживать осаду по обе стороны, разрываясь между лучшим другом и своим омегой. Айеро, к его удивлению, молчит, о чем-то задумавшись, и продолжает разглядывать Патрика. — Не могу никак понять, в какой момент жизни я позволил сделать из себя то, чем являюсь сейчас? — хмуро проговаривает он и смотрит на Вентца, — Где я так конкретно проебался, Пит? Тот замирает с ложкой, которой помешивал кофе, у рта, и в недоумении смотрит на друга. — Чего? — он изгибает бровь и немного привстает с кресла, зачем-то заглядывая в кружку к альфе, словно надеется обнаружить там причину своего удивления, — Фрэнк, ты че-то… — его вдруг посещает догадка, и на лице проскальзывает сочувствие, — Это из-за завтра, да? — Да нет… — Айеро слегка усмехается, когда за стеклянной стеной резкий порыв ветра уносит у Патрика из рук теплый плед, и тот принимается забавно его ловить, — Или, может, да… Но, знаешь, я тебе завидую. У Пита отпадает челюсть, а брови ползут еще выше, однако потом он прослеживает за взглядом Фрэнка и уже в следующий миг оказывается у входа в патио, пытаясь затащить Патрика обратно в гостиную. Айеро с грустной улыбкой недолго наблюдает за их, вдруг кажущейся такой уютной перепалкой, потом ставит чашку на стол и поднимается. — Черт, упертый, как баран, — ворчит Пит, возвращаясь к дивану и недовольно оглядываясь на кутающегося обратно в плед омегу. — Ты что, уходишь уже? — складки на его лбу разглаживаются, когда он видит все то же печальное выражение в глазах Фрэнка. — Да, шесть почти, а мне еще надо в ювелирный заехать, забрать заказ, — кивает Айеро, направляясь к двери, — Ну и вы сами только что приехали, не хочу мешать. — Ты лично заказывал для него кольцо?! — неверяще спрашивает Вентц, когда Фрэнк вдруг резко останавливается и оборачивается. — Приезжайте завтра пораньше, — просит он одновременно с надеждой и мольбой, которых Пит никогда раньше в его голосе не слышал, — Брендон сегодня ночью будет отмечать с друзьями, поэтому я еду сразу в особняк. Вентц моментально соглашается, с тревогой глядя на друга, а Фрэнк думает о том, что Пит — единственный в его жизни, кто всегда был настоящим. Единственный осколок стекла, который он положил на место, пытаясь собрать свою судьбу, когда та разбилась вдребезги. Остальное — фарс, кривое зеркало, в котором он потерялся сам и в секунде от того, чтобы потерять свое истинное, предначертанное свыше будущее.***
После случившегося накануне, Джерард отказывается ехать на полигон и остается дома. На душе неспокойно, и это напряжение не перебивает даже перспектива снова пересечься с Брендоном. Однако, почему-то сегодня в особняк Ури не приезжает, и Джерард, полдня просидев в комнате, ближе к вечеру наконец-то выходит на улицу. Омега сидит на земле напротив того необычного дерева, что приметил вчера, и, скрестив ноги, делает набросок в альбоме, наконец-то добравшись до карандашей. Закатное солнце льет свой свет сквозь листву на бумагу, приятно лаская теплом его пальцы и добавляя уже почти готовому рисунку еще больше живости. Внезапно лучи словно кто-то обрывает, и картинка становится абсолютно серой. Джерард резко задерживает дыхание, стискивая карандаш в руке, когда с очередным вдохом вместо свежего запаха травы ноздри улавливают жалящую горечь. Фрэнк стоит у него за спиной и что-то говорить не спешит. Наклонив голову вбок, он с восхищением рассматривает рисунок, поражаясь, насколько точно омеге удалось передать всю красоту природы. — Я не знал, что ты так красиво рисуешь, — наконец говорит он, и для Джерарда звук его чуть хрипловатого голоса становится подобным пинку. Он захлопывает альбом и, помогая себе рукой, выпрямляется, собираясь незамедлительно уйти. — Джерард, подожди, — Фрэнк хватает его за плечо, но тот сразу же оборачивается. Встав к альфе вплотную, он зло смотрит ему в глаза и ядовито цедит: — Тебе еще раз врезать? — омега умоляет себя держаться, на коленях просит то, что к альфе всем своим нутром тянется, закрыть рот и позволить его разуму в конце концов поставить точку. — Почему я вынужден дважды повторять то, что ты должен был уяснить с первого раза? — Может, ты сперва дашь мне сказать? — как можно спокойнее интересуется Айеро, который в этом момент тоже ведет дипломатические беседы с самим собой и приводит себе десятки доводов, почему он не может скрутить Джерарда, запихнуть его в свою машину и увезти туда, где их никто не найдет. — О, ты наговорил уже достаточно, — с ехидной ухмылкой восклицает омега, — И, хоть чувствовать себя очередной шлюхой, которая на одну ночь согрела твою постель не сильно приятно, знаешь, я тебе благодарен за этот урок. Ты помог мне наконец-то прийти в себя. — Не надо, Джерард… — Нам никогда не нужно было встречаться, Фрэнк, согласись, — Джерард даже в лице не меняется, безразлично пожимая плечами, — Но раз это все-таки произошло, то я считаю, что такой исход — самый лучший, что только может быть. Окружающие звуки застревают в гробовой тишине. — Ты не понимаешь, что говоришь, остановись… — практически шепотом произносит Фрэнк, который согласился бы на миллион ударов, но не на эти слова. Альфа знает, что такие раны гораздо глубже, гораздо больнее. Когда Джерард ударил его пару дней назад, он скинул это все на эмоции, а там, где есть им место, не может быть пустоты, не может быть пустыни. Для альфы она теперь хуже ада, потому что он свой яблоневый сад больше жизни потерять боится. Потому что понял, что искал… Потому что понял, кого нашел. — У тебя завтра помолвка, иди, побрейся хоть, а то смотреть противно, — кривит губы Джерард, перебивая ревущую диким зверем сущность. Он вместо Фрэнка его отца себе представляет, вспоминает скорпиона на жилистой руке и пистолет в ней… по нотам возрождает в ноздрях запах гари и выжженной земли, чтобы любимой корице там места не осталось. — Вспомни о своем женихе и оставь меня в покое, мне, правда, это совсем уже не интересно. Джерард иронично хмыкает и начинает пятиться назад, продолжая удерживать полный боли взгляд Фрэнка. Омега упивается своей победой, игнорирует то, что у самого на дне глаз океаны из слез собираются. Внутри все дерет со страшной силой, в мелкую муку рассыпается, но он зажимает альбом подмышкой и, не прекращая улыбаться, разворачивается. Уэй медленно, едва ли не в развалку идет по каменной дорожке, а Фрэнк смотрит ему в спину и, словно заклинание, одними губами шепчет: — Обернись, и завтра ничего не будет… Я отменю помолвку, только обернись, умоляю… Джерард не оборачивается.