***
Во всю ширину большого деревянного стола развернута карта, с одного угла придавленная чашкой с остывшим кофе, а с другой пепельницей. Джаред ставит крест на одном из населенных пунктов и выпрямляется, проводя ладонью по многодневной щетине. — Негусто, — констатирует он, оглядывая карандашные пометки, нанесенные на бумагу. — Ну, это еще не все, так что кое-какая надежда всё же имеется, — Рэй, упершись в столешницу руками, прикидывает свой дальнейший маршрут. — Кроме того, те центры, которые тоже получили сигналы — одни из самых крупных, а на востоке у меня большие надежды на Коламбус. — Да, я звонил туда, они заверили, что ждут тебя, — кивает Джаред и бросает карандаш на карту. Солнце только начинает всходить, но, если бы не суетливая забота мужа, который старательно носит ему завтраки, обеды и ужины в кабинет, альфа вряд ли бы вспомнил — рассвет сейчас или закат. С того самого вечера, когда в резиденции раздался анонимный звонок, Джаред почти не встаёт со своего кресла. Первые двое суток они вместе с Рэем сидели в этом кабинете вдвоем, решая, как поступить с внезапно обрушившейся на город угрозой, а на третьи к ним присоединился вернувшийся с учений спецназа Берт. Прикинув разные варианты действий, они в итоге остановились на необходимости объединения с другими центрами для формирования единой армии. В течение целого дня они прозванивали главные офисы городов, однако связаться удалось не со всеми, так что Рэю затем пришлось лично ехать «в гости». Промежуточные результаты радовали мало — помогать согласились в основном только те, кого точно так же предупредили о нападении, остальные же заняли позицию нейтралитета, ссылаясь на нежелание ввязываться в чужие разборки. Ситуация, ироничная до абсурда — Джареда сейчас давили его же козырем, его же политикой об изоляции и независимости каждого отдельного центра. — Плохо то, что в некоторых городах со мной вообще отказались разговаривать, — хмурится Рэй, опускаясь в кресло. — Я даже не смог добиться встречи с их верхушками. — Не будем на этом зацикливаться, разберемся после, — машет рукой Джаред, понимая, что звоночек, действительно, тревожный. Однако, в условиях сильно ограниченного времени, гораздо важнее потратить его на тех, кто уже готов сотрудничать. — Нам необходимо как можно быстрее сформировать отряды и предвосхитить первый удар. Надеюсь, Берту удастся узнать, кто стоит за анонимными звонками. Это сильно помогло бы нам прояснить ситуацию и перехватить инициативу. — Сэр… — Рэй задумчиво трет подбородок. — А что, если нам не наступать, а, наоборот, уступить им ход? Позволить подойти к границам, а потом захлопнуть ловушку с обеих сторон? — Нет, — сразу же отметает его идею Джаред, даже не собираясь её рассматривать. — Этого нельзя делать ни в коем случае. — Почему? — Торо удивленно вскидывает брови. — У нас было бы преимущество… — Я сказал нет, исключено, — повышает голос Лето и заносит кулак, намереваясь ударить по столу, но в последний момент сдерживается. Выражение лица Рэя становится растерянным. — У других центров это, может быть, и получилось бы, но Атланта такой осады не выдержит. Растерянность Торо превращается в недоумение. — Мистер Лето, я, наверно, не понимаю… — Да нет, Рэй, — Джаред хмурит лоб, зарывается пальцами в волосы и, дернув за них, тяжело опускается в свое кресло. — Правильнее будет сказать — не знаешь, — он берет в руки карандаш и вертит его вокруг своей оси, невидяще глядя на карту. — В обычное время это не такая уж большая проблема, и мы, в общем-то, вполне справлялись… Даже в последний год. Берту удалось неплохо пополнить наши военные резервы, «Эпсилон» на высочайшем уровне, и до прошлой пятницы основной проблемой у нас были лишь эти чертовы набеги. — Вы сказали, Атланта не выдержит, — Рэя, кажется, волнует только это. Лицо его не меняется и всё еще отражает наивысшую степень изумления. Вера в силу, нерушимость столицы — единственное незыблемое, что неизменно было с ним с самого раннего детства. О какой реальной возможности может идти речь, когда даже самой мысли о том, что Атланта может однажды пасть, для Торо просто не существует? — Ты слушай, я же объясняю, — на секунду задержав руку в воздухе, Джаред со стуком кладет карандаш на стол и уже больше его не поднимает. — Наша столица большая, правда? — он откидывается на спинку кресла, складывает руки на животе и выжидающе смотрит на Рэя. Тот утвердительно кивает. — Большая, — повторяет Лето, кивая ему в унисон. — Намного больше, чем любой другой центр, мы сами по себе почти как отдельный штат. У нас много ресурсов, есть неограниченный доступ к источникам с водой, которая не нуждается в дополнительной очистке… — Джаред не отводит взгляда от Рэя, смотрит на него в упор, словно проверяет, испытывает, собираясь сообщить неудобную правду. — Но когда-то этого не было. У Атланты, к сожалению, не самое лучшее расположение, а часть территорий, где был хоть какой-то выход к пресной воде, мы потеряли после катастрофы. Как думаешь, много было вариантов спасения города у моих прадедов? Рэй молчит и выглядит как щенок, внезапно выброшенный из дома на улицу в самый разгар лютой зимы. Джаред пару раз щелкает языком, глубоко вдыхает и поднимается с кресла, отходя к окну. — Об этом мало кто знает, но бóльшая часть наших нынешних территорий была получена благодаря захватам, но до сих пор интегрирована с нами не полностью, — говорит он, привалившись бедром к подоконнику и засунув руки в карманы брюк. — Есть районы, которые официально считаются частью столицы, контролируются нашей армией, но по факту там всё еще легитимна местная власть. Обстановка на тех территориях стабильно неспокойная, мы вынуждены навязывать им новые правила, где-то применять силу, и проходят долгие годы, прежде чем нам удается минимизировать количество вспыхивающих там мятежей. Мы с Брайаром научились справляться с этим эффективнее моих предков, но эти районы — наше самое уязвимое место. Делятся своими ресурсами они неохотно и встанут против нас при первой же возможности. Кабинет погружается в напряженную тишину. Проблема правды заключается в том, что какой бы они ни была, её нужно уметь принимать. Готов ли ты, хочешь ли — значения не имеет и ничего не меняет. Рэй не был готов, он не хотел, но держать этот удар всё равно приходится. Его столица, его Атланта, оказывается, была немногим лучше проклятого Мэйкона. Значит, вот, что имел в виду генерал, когда в их последний разговор говорил о том, что Рэй не должен был принимать на себя такой груз… Он знал, что Торо, как и любой спецназовец, безоговорочно идеализировал город и даже не догадывался о его теневой стороне. С идеологией в «Эпсилоне» всегда было всё в порядке. — Поэтому там сконцентрировано такое большое количество наших солдат… — в продолжение своих мыслей произносит Торо вслух. — Да, — Джаред косится на альфу, с облегчением отмечая, что тот воспринял болезненное открытие с выдержкой, достойной офицера. — Наши укрепления в тех районах не по зубам всяким пиратским шайкам, но вот полноценного вторжения эти территории уже не выдержат. Местные поднимут свой фронт и сделают границы полностью проницаемыми. Рэй несколько минут сидит, глядя в пустоту и примиряясь с новой реальностью. Потом он медленно поднимается с кресла, берет свою форменную кепку со стола и обращается к Джареду: — Я хотел бы выйти ненадолго, пройтись. Мне… надо уложить всё в голове как следует. — Иди, — разрешает Лето, но сразу же настороженно уточняет: — Ты же будешь в порядке, офицер? Я по-прежнему могу рассчитывать на твоё здравомыслие и верность столице? — Я давал присягу, сэр. Моя верность Атланте умрет только в том случае, если умру я сам. Какое бы разочарование Рэй сейчас ни испытывал, военная честь и преданность пустили слишком длинные корни в самую глубь его солдатской души.***
— Это гребаный цирк, — хлопнув дверью мустанга, Фрэнк с неприязнью смотрит на траурный букет белых калл в своих руках. — Я не собираюсь изображать скорбь на лице, пусть думают, что хотят. Единственное, о чем я сожалею — так это о том, что он сдох не от моей руки. — Уймись, — Фликс одергивает пиджак от черной двойки и поправляет галстук, угрюмо глядя на лестницу, ведущую к двустворчатой входной двери особняка Ури. — Мы пробудем здесь максимум час, только чтобы соблюсти формальности, так что сделай над собой усилие — попридержи язык. По дороге в Грей они почти не разговаривали — ни на деловые темы, ни на личные. В последние дни всё их общение в принципе сводится лишь к короткому обмену самыми необходимыми сообщениями и общими фразами. Пересекаясь в палате Джерарда, они каждый раз стараются побыстрее разойтись и лишний раз не контактировать. В целом — не сказать, чтобы это было так уж сложно. Для Фрэнка — уж точно. Все его мысли заняты Джерардом, рядом с которым он проводит большую часть времени, изредка уступая своё место Патрику. С момента аварии прошла уже неделя, и омега достаточно быстро идет на поправку. Правда, пока только в физическом плане. В моральном всё по-прежнему сложно. Его регулярно мучают ночные кошмары, беседы с психологом идут тяжело, и порой у Фрэнка возникает тревожное чувство, что Джерард только создает видимость жизни, тогда как душа его так и не проснулась от глубокого наркоза. Фрэнк цепляется мыском ботинка за ребро каменной ступеньки и зло ругается про себя. Ему противно ломать сейчас эту комедию и возлагать цветы к праху того, кто отнял у них ребенка и едва не угробил самого Джерарда. Даже искусственная, эта скорбь ощущается своего рода предательством и вызывает омерзение. Фрэнк понимает, что не сделай он этого жеста приличия, проигнорируй поминальный прием, последствия могут оказаться любыми. И он, и Фликс знают, что Конор теперь потребует пересмотра договора, так что собственноручно предоставлять ему дополнительные козыри в этой и так очень непростой игре было бы верхом идиотизма. Церемония прощания проходит без лишнего официоза, в кругу самых близких друзей и родственников. Обычно светлый, полный солнца зал сейчас погружен в тоскливый полумрак. Тяжелые шторы плотно задернуты, а приглушенный свет ламп не оттягивает на себя внимания от высокого постамента, на котором стоят большая фотография с траурной лентой и белая фарфоровая урна с прахом. — Сволочь! — гробовую тишину внезапно рассекает резкий крик, а на Фрэнка откуда-то сбоку кидается папа Брендона. — Ты! У тебя еще хватает наглости сюда являться?! — он размахивается, и, прежде чем Конор успевает подбежать к нему и ухватить за плечи, влепляет Фрэнку оглушительную пощечину. — Прочь! Вон из моего дома! Это из-за тебя! Мой сын, мой мальчик!.. — визжит омега, вырываясь из рук бывшего мужа и пытаясь снова налететь на сдержанно поджавшего губы Фрэнка. Его не заботят присутствующие родственники, не волнует Фликс, которого он всегда побаивался и в его присутствии старался помалкивать. Обезумевший из-за потери единственного сына, омега не соображает, что творит. — Мартин, приди в себя! — сквозь зубы шипит Конор, с силой встряхивая мужчину. — Прекрати сейчас же, иначе я снова вызову врача, раз ты сам не справляешься. Публике у тебя за спиной вовсе не обязательно знать о наших личных претензиях. Омега немного притихает, перестает вырываться, но ненавидящих глаз от Фрэнка не отводит. — Брендон был помешан на тебе, не позволял и слова поперек сказать, — ледяным как сталь голосом режет он. — Как обезумевший бросался на меня и затыкал рот, когда я пытался открыть ему глаза на то, какое ты чудовище. Но теперь мои руки развязаны, — мужчина дергает плечом, скидывая с себя ладонь сдерживающего его Конора, — я всё тебе выскажу, потому что его смерть — на твоей совести, слышишь? Убийца! — омега опять теряет контроль и переходит на крик. — Ты его убил! Ты довёл! Будь ты проклят! — он вновь дергается вперед к Фрэнку, однако накинуться на него ему не дает подоспевшая охрана. Под краткие указания Конора альфы быстро, но с должным почтением выводят истерящего омегу из общего зала. — Как патетично, бог ты мой, — скептически цокает языком Фликс, в то время как Фрэнк, играя желваками на скулах, едва не крошит ножки цветов в кулаке. Глядя на выпады Мартина, все вопросы о том, в кого пошел Брендон, отпадают сами собой. Альфе с большим трудом удается сохранять видимость спокойствия. — Пошли, в кабинете поговорим, — не скрывая раздражения, негромко бросает Конор и указывает в противоположную сторону от той, куда увели его бывшего супруга. — У Мартина талант собирать ненужные уши. Продолжая бубнить себе под нос, он идет мимо Фликса и полностью игнорирует бесцеремонные перешептывания, которые наполняют зал, сменяя тишину. — Идёшь? — направившись вслед за ним, Айеро оборачивается на сына, замечая, что тот по-прежнему стоит на месте. — Присоединюсь через пару минут, надо переговорить кое с кем, — отвечает Фрэнк несколько рассеянно, заприметив кого-то среди собравшихся. Фликс без интереса, скорее машинально, кидает взгляд в ту же сторону, затем кивает и оставляет сына в одиночестве. Всучив осточертевший букет кому-то из прислуги, Фрэнк подает короткий знак паре, отделившейся от остальных, и отходит ближе к стене. По сути, ему плевать на то, как откровенно разглядывает его родня Брендона, о чем они там сейчас переговариваются и какие сплетни обсуждают, но стоять, будто на сцене, утомительно и сильно раздражает. — Господин полковник, — строгий черный костюм вместо камуфляжа позволят обойтись без привычного салютирования, поэтому Курт выдрессированно расправляет плечи и учтиво кивает своему командиру. За его широкой спиной, пряча от страха глаза, топчется Спенсер. Он цепляется за пиджак своего альфы и кусает дрожащие губы. — Я получил твое сообщение, — Фрэнк заводит руки за спину и жестким взглядом упирается в альфу. — Вы их нашли? — Да, сэр, — лейтенант оборачивается на ставшего практически белым от страха омегу. — Спенсер рассказал о том, что Брендон недавно заинтересовался людьми с границы и активно искал с ними встречи… — Конкретнее, — требовательно давит Фрэнк, хмурясь. — Группировка Ханта, — поясняет тот. — Правда, теперь там всё контролирует Клод Митчелл, он… — Я знаю, кто это. Зачем он понадобился Брендону? — перебивает Курта Фрэнк, в своей голове уже начиная выстраивать разного рода догадки. Приграничные шайки — это маргиналы, которые когда-то входили в состав оборонительных батальонов города, но потом были исключены из состава армии за «особые заслуги». То, что Брендон мог связаться с ними, совершенно не удивляло. За деньги там можно было получить всё, что угодно — начиная от различных препаратов и заканчивая… — С их помощью он собирался организовать расправу над омегой, который был с ним в машине. Авария случилась как раз тогда, когда он вёз его к ним. По словам Клода, им обещали заплатить за организацию группового изнасилования. Брендон планировал лично присутствовать и контролировать выполнение заказа, — по-военному хладнокровно завершает свой доклад Клод. За его спиной Спенсер в ужасе распахивает глаза и закрывает рот рукой. Мысли, которые еще несколько секунд назад вели свой привычный хоровод у Фрэнка в голове, спотыкаются. Кровь бьёт сразу в нескольких направлениях: ударяет в затылок, пронизывает виски, приливает к лицу, и на короткое мгновение перед глазами становится мутно. Чуть покачнувшись, альфа с силой втягивает ноздрями воздух и до хруста сжимает кулаки. — Сколько их было? — сквозь звон в ушах Фрэнк слышит свой глухой голос. — Шестеро работали с охраной, — как по бумаге отчитывается лейтенант, — пятеро, включая самого Клода, ждали на месте. Пятеро. Его Джерард и пятеро ублюдочных мудаков. К писку в ушах прибавляется выжигающая грудь ярость, и Фрэнку кажется, что еще секунда — и его плоть разорвется на куски, давая волю ревущему внутри монстру. Он сжимает челюсти и переводит взгляд на фотографию Брендона. Омега с издевательской улыбкой смотрит на него со снимка, и эта его улыбка с каждым мгновением становится всё зловещее. Он словно смеется над альфой, потешается над тем, что тот не может до него дотянуться. Не может схватить за горло и утолить ту ненависть, которая кровавой пеленой застилает глаза. Сбоку раздается всхлип, заставляя Фрэнка отвести ледяной взгляд от фотографии. Спенсер ловит его на себе и задерживает дыхание. Он поспешно убирает руку от мокрой щеки и судорожно хватается за рукав пиджака Курта. — Я… я не знал, — съёживаясь под тяжёлым, будто свинец взглядом, заикается омега. — Клянусь, Фрэнк! Я спрашивал, но Брендон сказал только, что хочет подкинуть им какую-то работёнку… — Спенсер переходит на сипящий шёпот, заливаясь слезами. — Но это… Я не верю… Он… Такое слишком даже для него… — Взяли всех? — проигнорировав лепет омеги, Фрэнк возвращает своё внимание Курту. Весь мир для него сейчас не существует. Тлен и шелуха. Единственная мысль, которая бьется в мозгу — наказать. — Да, сэр. Они сейчас… — Ликвидируйте.***
Выбрать удачное место, где было бы достаточно солнца и не так сильно чувствовался сырой ветер, оказывается непросто. Патрик останавливается у одной из беседок и, нагнувшись, принимается придирчиво поправлять теплый плед на ногах Джерарда. — Пат, перестань, мне и так нормально, — слабо сопротивляется Уэй, прикрыв глаза и глубоко вдыхая в себя свежий воздух. Больничная коляска не дает как следует расправить спину, а объемная зимняя куртка и плед, накинутый на колени, сковывают движения. Но омега всё равно рад, потому что ему наконец-то удалось выбраться из четырёх стен своей палаты. Несмотря на то, что ходить Джерарду всё еще трудно, и он быстро устает даже от небольших прогулок по коридору, больница осточертела. Хотелось хоть немного побыть на улице, и совсем не важно какая там погода. — Если бы только Фрэнк это видел, — продолжает ворчать Патрик, проталкивая плед омеге за поясницу, но про себя не может не отметить, что впервые за несколько дней Джерард хоть к чему-то наконец-то проявляет интерес. — Так удобно? — он выпрямляется и смотрит на друга сверху вниз. Тот кивает и будто бы даже едва заметно улыбается, что тут же отзывается у Патрика в груди теплом. Казалось, он уже больше никогда не увидит Джерарда вот таким — пусть и отдаленно, но всё же похожим на себя прежнего. Глядя на него, собственная судьба кажется Патрику не такой уж и дрянью, потому что этому парню досталось куда больше. Жизнь прошлась по нему бульдозером, отняла всё, что только могла, но жадности её не видно и края. — В том году февраль был теплее, да? — негромко спрашивает Джерард, и внезапно такой простой, будничный вопрос застает Патрика врасплох. Помнит ли он, каким был прошлый февраль? А март? Апрель?.. — Наверно… — с небольшой задержкой отвечает омега и совершенно искренне добавляет: — Не помню. Правда, не помню, я, знаешь, как-то вдруг сейчас понял, что даже не особо замечал. Джерард молчит, смотрит на него несколько секунд, широко распахнув глаза, а потом неожиданно смеётся. Тихо, но так по-настоящему… — Любо-о-о-вь, — почти шёпотом тянет он, прищурив глаза, и пытается несильно пихнуть омегу ногой из-под пледа. Патрик до ушей заливается краской, прячет улыбку за напускным недовольством и цыкает на Джерарда. — А ну! — он строит недовольный вид и, опустившись на корточки перед креслом, с сопением запихивает выпавший край шерстяной ткани обратно под бедро омеги. На его лице вдруг возникает хитрая ухмылка. — Тебе, конечно, виднее, — вкрадчиво говорит он и в упор глядит на Джерарда. — Может, тогда заодно пообсуждаем и твои глаза-сердечки, когда ты смотришь на Фрэнка, м? — он подтыкает плед с другой стороны и, сложив руки на коленях, невинно поглядывает на смутившегося друга. Джерард невероятно хорош с этими порозовевшими щеками и маленькими мерцающими искорками в глазах. Его красивые, нежные черты лица ничуть не портит даже всё еще хорошо заметная ссадина на скуле, а естественная бледность кожи сейчас вовсе не выглядит нездоровой. Патрик, сам того не замечая, на какое-то время засматривается на него, однако длится это очарование недолго. Что-то вдруг меняется в лице Джерарда, и огонёк внутри его зеленых зрачков потухает. — Куда мне бежать от себя, Пат? — глухим, загнанным голосом спрашивает он и устремляет на омегу глаза, которые теперь уже блестят от скопившихся в уголках слёз. — Он снится мне. Постоянно снится, и я задыхаюсь от боли. Я не могу перестать думать о том, что сам приговорил своего сына, когда отказался от него… В ту самую минуту, когда только о нём узнал. — Джерард, ты сам себе это придумал, — негромко, но твердо отвечает Патрик, надеясь, что уверенность его тона надежно скроет жалость и горечь, которыми наполнено его сердце. — Мы же много раз говорили с тобой об этом. Тебе даже психолог сказал, что никакой связи тут нет и быть не может. Ты не господь бог, чтобы вот так, одним словом, вершить судьбы, ну? — Я знаю, знаю, — Джерард порывисто закрывает лицо ладонями, но тут же убирает их и заламывает брови. — Но боль всё равно не исчезает, понимаешь? Это чувство, — он бьёт кулаком по своей груди, — никуда не уходит, сколько ни говори! Я могу успокаивать себя бесконечно — и что? Всё равно я теперь никогда не узнаю, как было бы, поступи я сразу иначе. — Не доводи до маразма, пожалуйста, — одергивает его Патрик, не намеренный поддерживать очередной приступ самобичевания друга. — Если бы… как бы… Ты не можешь каждый раз просчитывать жизнь. Никто не может. Джерард неопределенно качает головой. — Но морально мне точно было бы сейчас легче. — Нет, — вздыхает Патрик, поднимаясь с корточек. Он достает из кармана куртки сигареты, отходит в сторону и, прикурив, встает так, чтобы дым не шел на Джерарда. — Не было бы тебе легче. Ты придумал бы что-то еще, чтобы винить себя, можешь даже не спорить. Потому что именно так это и работает. — Возможно, но я мог бы с чистой совестью смотреть в глаза Фрэнку и не чувствовать себя при этом мразью, — жестко возражает Джерард, и влаги в его глазах прибавляется. — Ты видел, как он носится со мной? Видел? «Я без тебя никто, ты моё чудо»… — имитируя интонацию альфы, восклицает он и уже больше не может сдерживать эмоции. Голос дрожит, срывается, а губы искривляет судорога. — Ага, знал бы он, что это «чудо» собиралось убить его сына! Что если бы мы не встретились у торгового центра, то всё было бы кончено еще в тот день! — Джерард… — не зная, что на это ответить, Патрик чертыхается и выбрасывает сигарету. Он хочет снова подойти к омеге, взять за плечи, но тот выставляет руку перед собой и мотает головой. — Нет, не надо, — Джерард смаргивает слёзы, прогоняя их и не позволяя скатиться по щекам. — Я решил, я всё расскажу Фрэнку. Пусть он знает, пусть всё знает. Патрик некоторое время молчит, затем вздыхает и обходит Джерарда со спины. — Послушай меня, — он наклоняется к нему, обнимая за шею и прижимаясь щекой к виску. Именно так, как сам Джерард часто делает, когда хочет сказать ему что-то очень важное. — Ты ругаешь себя, тебе горько сейчас, и это понятно. Но подумай… ты же ведь веришь в Бога и тебе должно быть лучше меня известно, что ничего в жизни не происходит просто так. Если что-то случилось, значит так должно было быть, значит кто-то там, наверху так распорядился. — Кому помешала невинная жизнь? — Джерард утыкается носом в запястье Патрика и вдыхает уютный мятно-малиновый аромат. — Не знаю, мне не известны высшие замыслы, — честно отвечает Стамп. — И вообще, у человека нет возможности контролировать мир, есть вещи, которые просто происходят. Хотим мы или нет, всё равно случится так, как должно, и нам остается просто принять это, — Джерард не перебивает, внимательно слушает. — Вы с Фрэнком — самое главное и самое ценное, что у вас есть на данный момент. Что изменится, если ты ему всё выложишь? Этого ведь даже не произошло, но больно ты ему точно сделаешь. Может, уже хватит? Патрик расцепляет объятия и смотрит на Джерарда. Тот запрокидывает голову и тоже смотрит на него. Теперь уже иначе. По-новому осознанно. — Ты думаешь, что разорвешь замкнутый круг, что тебе станет легче, но это не так, — Патрик спешит укрепить свой успех и довести начатое до конца. — Будет больно обоим и намного, намного сильнее. Вы — одно целое, помнишь? — Джерард кивает, глядя на него, как ребенок на родителя, который внезапно открывает ему глаза на жизнь. Патрик позволяет себе улыбнуться. — Тогда оставь всё как есть и отпусти своего сына. Если хоть в чем-то и была твоя вина перед ним, то своими страданиями ты её уже искупил. Джерард смаргивает. Отпустить своего сына. Перед его внутренним взором отчего-то встает всё еще яркий, совсем как живой образ папы с ребенком на руках… Омега поднимает голову к небу и всматривается в голубой просвет между кучкующимися облаками. Если он сделает это… если послушает Патрика и постарается действительно отпустить их с Фрэнком малыша… Ведь папа его защитит? Не оставит?***
— Какого дьявола на тебя нашло? — Фликс со злостью захлопывает дверь форда со своей стороны и раздраженно смотрит на сына. Тот, уставившись в потолок стеклянным взглядом, рвано дышит и пытается взять себя в руки. Тело по-прежнему трясет, кровь дымится, но в голове потихоньку проясняется, и мозги встают на место. — Если бы ты не вмешался, то сейчас на земле было бы на одного ублюдка меньше, — огрызается Фрэнк, позволяя себе еще пару дополнительных секунд, прежде чем заводит двигатель мустанга и топит педаль газа в пол. Дипломатической беседы с Конором, ради которой Фрэнк заставил себя явиться на эти похороны, не случилось. Продолжая медленно тлеть от информации, которую донёс ему Курт, альфа поначалу всё же пытался держать над собой контроль, однако, когда Ури заявил, что после смерти Брендона их договор считается аннулированным, и спонсирование альянса будет прекращено, нутро полыхнуло кострищем похлеще адового пламени. Альфу сорвало. У него в одну секунду сгорели все предохранители в голове, и тормоза напрочь снесло. Выхватив из-за пояса пистолет и подлетев к Конору, Фрэнк на полном серьезе попытался его прикончить. От такого поворота охренел даже Фликс, которому потребовалось несколько долгих секунд для того, чтобы сориентироваться и вовремя предпринять необходимые меры. Естественно, о дальнейшем обсуждении вопроса теперь и речи не шло, а старшему Айеро пришлось спешно выволакивать сына на улицу подальше от стоящей на ушах охраны. Вообще, это конечно иронично. Была бы иная ситуация, Фрэнк даже позволил бы себе посмеяться, потому что еще лет пять назад отец не только не стал бы мешать, наоборот, он лично всадил бы Конору пулю в лоб. Хладнокровно и немедля, потому что так дела не делаются. — Ты решил в дурака сыграть или реально не соображаешь? — Фликс непривычно нервничает, и это очень заметно. — Это ничего бы не изменило, а только создало нам дополнительные проблемы! Подобные соглашения не расторгаются в одностороннем порядке. Ури сейчас не в адеквате, поэтому и несет бредятину, ты-то какого хрена повёлся?! — Фрэнк дергает скулой, крепче сжимает пальцами руль, но продолжает смотреть прямо на дорогу. — Мой юрист сидит над договором, ищет зацепки, которые сыграли бы в нашу пользу, — Фликс делает паузу и трет лоб, добавляя чуть тише: — И он найдет их, если хочет жить. Всё, что нужно было сделать сегодня, это просто потянуть время. Фрэнк лупит кулаком по рулю, резко ударяя по тормозам. — Просто потянуть время?! — рычит он, заглушая собой визг покрышек. — Пока твой умник будет ковыряться в буквах, эта крыса разнесёт по всему штату о том, что он вышел из альянса, и тебе больше нечем спонсировать кампанию, — Фрэнк едва не отрывает внутренний карман пиджака, доставая оттуда телефон. — Никто не станет подставляться под такие риски, и тогда Мэйкон просто сожрут! — Фрэнк, — предупреждает сына Фликс. — Нет. Я не буду ждать и решу эту проблему прямо сейчас, — отрезает тот, быстро набирая номер и поднося трубку к уху. — Мэйкон будет защищён, чего бы мне это ни стоило. Наша армия укомплектована, центры готовы к атаке, но, если мы не среагируем быстро, то всё проебём. Любой, не к месту открытый рот, поставит под угрозу не только все наши планы, но и мою семью. А я не допущу этого. Он говорит это не отцу. Не себе. Он просто расставляет приоритеты и чётко обозначает свою позицию. Раньше Фрэнк шёл вслед за отцом, воспринимал его идею как данность, с самых ранних лет осознавая свое предназначение и свои задачи. Теперь же эта война обрела для него совсем иную, единственно значимую цель. И пусть хоть весь континент встанет у границ Мэйкона. Фликс тоже возражать не спешит, хоть еще минуту назад и собирался жестко осадить сына. Пока тот не упомянул про Джерарда. Пока не развернул ситуацию так, что опасность для омеги стала абсолютно очевидной. Стройный план, который казался наилучшим в стихийно сложившихся обстоятельствах, внезапно разомкнулся, замигал ошибкой и распался у самого своего основания. Такая тотальная, глухая растерянность обрушивается на альфу впервые. Глядя перед собой и потирая пальцем губу, он прислушивается к разговору сына, который в эту самую минуту отдает приказ об окружении особняка Ури. — Дождётесь, как разъедется вся эта шайка и можете оцеплять. Если что-то пойдет не так — стреляйте. Оттуда никто не должен выйти, ты понял? Никто, — распоряжается Фрэнк и завершает звонок. Некоторое время он удерживает телефон в руке, устремив взгляд в никуда и о чём-то думая, а затем зло прищуривается: — Конор, видимо, забыл, чья армия охраняет его город, — альфа криво ухмыляется. — Ну ничего, теперь вспомнит. Посидит под охраной, пока я не решу, что делать с ним дальше, — он кладет руку на руль и откидывается на сиденье, тут же стирая усмешку с лица. — Будет проще, отец, если в этом вопросе мы сойдемся в одной точке и не станем мешать друг другу. Иначе… — Ему можно доверять? — перебивает его Фликс. — Кому? — несколько опешив, Фрэнк приподнимает бровь. — Тому, с кем ты сейчас говорил, — нехотя поясняет Фликс, кивая на телефон, который младший до сих пор держит в руке. — Отец, — со снисходительной интонацией произносит Фрэнк, и уголок его губ ползет вверх, демонстрируя очевидный ответ. Фликс, негромко рыкнув, ёрзает на сиденье и с хмурым видом отворачивается к окну. Признание правоты сына даётся непросто и неприятно бьёт по самолюбию. — Всё равно я найду за что зацепиться в этом договоре, и стрясу с Ури по полной, — раздраженно бурчит он, когда мустанг снова трогается с места. Фрэнк хмыкает, но предпочитает оставить его реплику без комментариев.***
Вернувшись в Мэйкон, Фрэнк отвозит отца в штаб, а сам заезжает в пентхаус, чтобы переодеться и захватить в больницу к Джерарду ноутбук. Собирая сумку, альфа старается игнорировать попадающиеся под руку вещи Брендона и думает о том, что от этих апартаментов нужно побыстрее избавляться. Он никогда не ощущал себя здесь дома, а теперь — тем более. Забрать всё необходимое, выставить на продажу и никогда больше сюда не возвращаться. И это даже не из-за Брендона. Фрэнку просто хочется как можно скорее оборвать все связи с той частью своей жизни, где не было Джерарда. Фальшивка. Исчерканный, затертый до дыр черновик, полный ошибок и клякс, который теперь летит в огонь, а перед альфой — чистая тетрадь. Тетрадь, где у него нет больше права на промахи. Под тяжелые мысли, что снова начинают заполнять мозг, Фрэнк покидает пентхаус и выгоняет форд с подземной парковки. Он почти не следит за дорогой, на которой, к счастью, не так много машин, мысленно прикидывая в голове различные схемы дальнейших действий. Времени в обрез, решать нужно быстро, а риски запредельны. Оставшись без резервного финансирования, их альянс может рассчитывать только на то, чем уже располагает, а это значит, что цена жизни каждого солдата, каждой единицы техники взлетает в разы. Учитывая то, что за неделю им так и не удалось хоть сколько-то продвинуться в поисках предателя, ситуация становится почти критической. Только один шанс, второго не будет. И, как ни прискорбно, это единственное, в чем Фрэнку не приходится сомневаться. Он доезжает до больницы, которая находится почти в самом центре города, полностью выжатый и раздираемый противоречивыми мыслями. Припарковавшись рядом со входом, альфа сидит минут пять в машине и старается погасить тревогу, спрятать её подальше, чтобы Джерард ничего не заподозрил. Омеге со своей бы справиться, выбраться с морального дна, где он находится все эти дни, а не вешать себе на шею дополнительный камень. Фрэнк разворачивает к себе зеркало заднего вида, кидает взгляд на своё отражение и, пару раз хлопнув себя по щекам, выбирается из форда наружу. В коридорах больницы тихо, пахнет хлоркой и какой-то привычной смесью лекарств. Поднявшись на нужный этаж, альфа целенаправленно сворачивает в то крыло, где находится палата Джерарда, однако, не сделав и пары шагов, пятится обратно. В самом конце коридора у большого окна он замечает две знакомые фигуры. По факту, даже не столько фигуры, сколько красные волосы его Джерарда, которые Фрэнк выцепляет боковым зрением. Омега стоит к нему спиной и смотрит сквозь стекло на улицу, а Патрик, сидя рядом на подоконнике, болтает в воздухе ногами. Увидев направляющегося к ним Фрэнка, он улыбается и хочет привлечь внимание Джерарда, но альфа быстро прижимает палец к губам и намеренно замедляет шаг. — Ты думал, что в этом стерильном коридоре я тебя не почувствую? — как бы тихо Фрэнк ни крался, Джерард ничуть не удивляется, когда крепкие руки обвиваются вокруг его талии. Альфа в ответ улыбается ему в плечо, прижимает посильнее спиной к своей груди, и омега позволяет себе утонуть в его теплых объятиях. Патрик потихоньку ретируется, оставляя их наслаждаться обществом друг друга, и несказанно радуется, что Фрэнк наконец-то вернулся. После аварии у Джерарда появился страх перед машинами, который мучает его в кошмарах и порой разрастается до сильных панических атак. Но, несмотря на все предостережения психолога, омега мириться со своей новой слабостью не желает. Назло самому себе он каждый день целенаправленно идет к окну и стоит там, сколько позволяют силы, уговаривая себя поднять голову и хоть ненадолго взглянуть на оживленное шоссе. Заканчивается такая пытка всегда по-разному, поэтому Патрику намного спокойнее, когда Фрэнк в эти минуты оказывается рядом. — Прости, что сегодня твое утро началось без меня, — альфа легонько водит губами по мягкой щеке Джерарда и старается контролировать свои руки, чтобы ненароком не сжать слишком сильно и не сделать больно. Он чувствует его тепло, чувствует его аромат, но этого все равно недостаточно. Сильнее, ближе, крепче — Фрэнк никогда не устанет желать большего. — Я переживал, что меня не будет рядом, когда ты проснёшься. Стоило предупредить, наверно, но причина… — он останавливает губы на заострившейся скуле и выдыхает: — Чудо, я, правда, не знал, стоит ли тебе говорить. Голос альфы, наполненный нежностью, насквозь пропитан чувством вины. Как бы Джерарду ни хотелось просто проигнорировать эту тему, сделать вид, что её нет, Фрэнка это гнетет. Чуть развернув голову, омега трется щекой о его жесткие губы и прикрывает глаза. — Я знаю, куда ты ездил, — спокойно отвечает он и быстро кладет ладонь на руку альфы, почувствовав, как тот напрягся. — Я понимаю, что ты должен был это сделать. Всё в порядке. Коротко, но очень искренне. Фрэнк порывисто обхватывает его голову ладонью, вжимает сильнее в себя и зажмуривается, вкладывая в это отчаянное действие всё: и благодарность, и любовь, и боль, и раскаяние. — В порядке… — альфа тяжело вздыхает, вплетая пальцы в волосы Джерарда. Он аккуратно оттягивает его голову себе на плечо и возвращает руку обратно ему на талию. — Как я хочу, чтобы ты всегда был в порядке. Клянусь, мне кроме этого больше ничего не надо в этой жизни. Джерард легонько целует Фрэнка в подбородок и обнимает себя поверх его рук. — Фрэнки… — он поднимает взгляд на альфу. — М? — тот ласково смотрит на него в ответ. — Его ведь правда больше нет? Улыбка исчезает с губ Фрэнка. На краткий миг он проваливается в эти большие, печальные глаза и не может выбраться из их утягивающей глубины. Всего миг, но в душу успевает прокрасться давящая тоска. — Правда, — шепчет он, чуть наклоняясь вперед и оставляя на губах Джерарда неторопливый, бережный поцелуй. — Его нет и никогда больше не будет. — Нам пришлось заплатить за это слишком дорого, — горько говорит омега, и между его бровями появляется глубокая складка. Атмосфера меняется, тяжелеет. Он осторожно расцепляет руки альфы у себя на талии, отстраняется от него и упирается ладонями в подоконник. — Знаешь, Патрик сегодня сказал, что я должен принять жизнь такой, какая она есть. Что, оплакивая прошлое, я всё равно не смогу ничего поменять… И чёрт, — Джерард с силой давит на подоконник. — Я знаю, что он прав, знаю, но я так устал! Если бы ты только знал, как я устал от этой жизни, которая только и делает, что отнимает, отнимает, отнимает… Там, — он кивает вверх, указывая на небо, — родных мне людей уже больше, чем здесь! — Джерард смотрит на Фрэнка и горестно качает головой. — Они уже все там, пока я почему-то всё еще тут. — Джерард, прекрати, — осаждает его альфа, у которого от этих слов сердце замерзать начинает, а потревоженное внутри зверьё просыпается и болезненно воет. В его голове вдруг четко формируется понимание, которое до этого вырывалось лишь отдельными всполохами среди тлеющих углей — если бы в планы Брендона не вмешалась авария, если бы не та фура, вылетевшая из-за поворота, то… Обезумившее чудовище вскакивает на все четыре лапы и ошалело ревет. Фрэнк хватает омегу за руку, тащит к себе и сгребает его в объятия. — Я запрещаю тебе говорить такое! Запрещаю, понял?! Видимо, он делает это слишком резко, даже грубо, потому что омега тихо охает от боли, оказываясь прижатым к твердой груди. — Фрэнки… — Ненормальный, — Фрэнка кроет диким страхом, жутким осознанием того, что сложись обстоятельства чуть иначе, и Джерарда бы действительно сейчас больше не было. Он не стоял бы перед ним, его сердце не билось бы с глухим стуком о его собственную грудь, и альфа никогда в жизни не смог бы снова почувствовать его тепло. Хочется рвать и метать. — Я готов за тебя весь мир к чертям в труху стереть, а ты, глупый, говоришь мне такое! Джерард, слегка напуганный его поведением, не решается двинуться в крепкой хватке, а только осторожно высвобождает руки и обнимает альфу за шею. — Прости меня, это вылетело само собой, — он льнет к нему всем телом, инстинктивно стараясь утихомирить зверя, чьё негодование чувствует очень отчетливо. — Ну прости, прости… — Джерард закусывает дрогнувшую губу, пряча лицо у Фрэнка на плече. — Я просто… Я просто так искренне верил в то, что сам могу на что-то повлиять, что если буду стараться, то в конце концов моя судьба окажется в моих руках, и закончатся эти потери… Но я ничего не могу, Фрэнки, — дрожащим шепотом произносит он. — В итоге я всё равно опять сижу над новой могилой. Фрэнк зарывается носом в мягкие яблочные волосы и стоит скалой, будто закрывая его от любого внешнего вмешательства в их маленький мирок. Нутро всё еще штормит, но равновесие потихоньку восстанавливается. — Джи, ты ошибаешься, — говорит он, забираясь ладонями Джерарду под пижаму. — Это не твоя сила и не твоя слабость, ты путаешь причины и следствия. — Может быть, — омега прислушивается к ощущениям, которые дарят Фрэнковы руки, блуждающие по его спине, и на глазах почему-то проступают слёзы. Джерард их не контролирует, они просто появляются, текут по щекам, впитываясь в ткань куртки альфы. — Но верить в счастливое будущее мне всё труднее. — Я тоже не верил, — Фрэнк задерживается пальцами на двух впадинках на его пояснице и нежно поглаживает их. — Жил одним днем, без «завтра». А потом вдруг случилось чудо, — Джерард чувствует его улыбку в своих волосах. — Представляешь, Джи? С таким, как я случилось. И теперь я буду за него рвать землю когтями. Я буду бороться за тебя. За то счастье, которое мы вместе построим и ту новую жизнь, которую обязательно приведем в этот мир. Джерард всхлипывает, сжимая в пальцах ворот куртки альфы. — А если опять… — Нет, никаких «опять» — прерывает его Фрэнк, чуть отстраняясь и ставя омегу перед собой. — Всё будет хорошо, — он смотрит на него пару секунд, вглядывается в блестящие, наполненные тревогой глаза, а затем в голове вдруг пробегает мысль, которую мозг активно подхватывает. Фрэнк запускает руку в карман своей ветровки, вытаскивает оттуда наушники и быстро подключает их к мобильнику. Вложив один в ухо Джерарда, второй в своё, альфа находит что-то в телефоне, жмет на экран и шепчет: — Слушай. Альфа знает эту мелодию наизусть. От первого до последнего такта, с первой и до последней ноты. Знает эти плавные, мягкие звуки скрипок, глубокие оттенки виолончелей и изящный клавесин. Эта музыка спасала его не раз, была с ним в самые мрачные периоды и забирала с собой все страхи, дарила силы и помогала не сломаться, не сойти с ума. Он делит с Джерардом свою последнюю тайну, с трепетом наблюдая за тем, как тот сначала замирает, а следом с каждым новым витком мелодии начинает потихоньку расслабляться. Фрэнку это так знакомо… Через боль, через муки настает долгожданный покой.***
— Всё в порядке? — зайдя в комнату, Райан прикрывает за собой дверь и отыскивает глазами брата. Воздух в помещении спертый, пахнет горьким миндалем и немного лекарствами, а еще безнадежностью, тоской и скорбью. Даллон сидит на краю своей постели ровно так же, как и рано утром, когда Райан оставлял его, уезжая из дома. Тот же немигающий взгляд, сгорбленная спина и ладони, зажатые между коленями. — Да, мистер Уикс. Я ввел ему новую дозу час назад, — отчитывается врач, поднимаясь с кресла и поправляя халат. — Утренней сегодня хватило до обеда, так что, думаю, на этой дозировке нужно остановиться. Препарат сильно угнетает нервную систему, лучше не рисковать. — Это в вашей профессиональной компетенции, делайте так, как считаете необходимым, — пожимает плечами Райан и идёт к Даллону. — Я хочу побыть с братом, доктор Робертс. Позову вас, когда буду уходить. Альфа кивает и, захватив с собой какую-то тетрадь со стола, выходит в коридор. — Как дела, братишка? — Райан несильно хлопает Даллона по плечу, но тот даже не реагирует, продолжая неподвижно смотреть в окно. Он постоянно туда смотрит, причем не понятно — на что-то конкретное или просто сквозь. То лекарство, которое ему колют, по факту является наркотиком, так что вполне может давать некоторый галлюцинаторный эффект. Райан садится рядом с ним, тоже устремляя взгляд за окно и думая о том, что наверно стоит попросить у врача дозу и для себя. Нервы в последние дни ни к черту, а привычные таблетки почти не дают нужного расслабления. Он выжидает еще немного, прежде, чем негромко сообщает: — Брендона кремировали. Сегодня утром прощание было. Глаза Даллона чуть расширяются, колени вздрагивают, и он заторможенно поворачивает голову в сторону брата. Взгляд остекленевший. — Чертовщина. Всё ведь совсем не так должно было получиться, — цокнув языком, говорит Райан и проводит по его лбу пальцами, убирая со лба челку. Совсем как в детстве. — Я рассчитывал, что Фрэнк увидит эти снимки, взбесится и разорвет договор. Ты получил бы своего омегу, я — раскол альянса без лишней мороки. Это был такой идеальный план, но кто ж знал… Теперь приходится держать тебя здесь, а самому ходить по тонкому льду, — он хмуро качает головой. — Мне жаль, брат. Правда жаль, что всё вышло именно так, но ты же знаешь, что Огаста для меня прежде всего. Я должен был использовать любой шанс. По бледной щеке Даллона скатывается слеза. Лицо будто маска, тело ватное, а внутри черноты зрачков в ярко-алой луже погибает разорванное сердце. Альфа отворачивается обратно к окну. Там, за стеклом, среди летящих с неба снежинок парит он. Омега кружится, раскинув руки, полы распахнутого пальто порхают вместе с ним, и до Даллона то и дело доносится очень далекий, очень тихий, но до боли любимый голос. Брендон то смеется, то зовет его, то просто что-то ласково напевает… И это длится бесконечно, бесконечно, бесконечно… … — Загадал? — Нет, подожди. — Я тебе помогу… — Ты мешаешь, Даллон! Эй, слышишь?.. Ну… ну что ты делаешь? Звонкий смех вперемешку с обрывочными, полными чистого веселья вскриками, объятия, в которых тонула вся боль, стиралась реальность и растворялись ночные кошмары… Потому что у первого снега этой зимой — сладкий, сводящий с ума вкус яблочного зефира…