***
История циклична. Она всегда ходит по кругу, и то, что было однажды, обязательно случится вновь. Разодранная на куски, после вечности, проведенной в смуте и междоусобицах, Джорджия готовилась вернуться к утерянной после катастрофы целостности. Война, которая вот уж несколько лет черной тенью стягивалась с границ бывшего штата, тугим жгутом сворачиваясь вокруг его городов, вошла в свою активную фазу. За две недели до начала весны прогремели первые взрывы и пролилась первая кровь. В первые три дня царил полный хаос. Столкновения вспыхивали сразу в нескольких местах, очень быстро достигали своего пика, после чего происходил перелом, и территория отправлялась под временный контроль одной из сторон. Города стояли полупустыми: население пряталось под землёй, в бункерах, где жили их прадеды во время Великого молчания. Ну а с мелкими селами по привычке никто не считался, здесь каждый спасался как мог — очередное уродливое лицо изжившей себя политики изоляции. Однако потом всё немного стабилизировалось, картина действий стала постепенно вырисовываться, а стороны более-менее адаптировались. Фронт разделился, и теперь основные бои шли вокруг центров. Столица, осознав, что имеет дело не с одним Мэйконом, была вынуждена ориентироваться очень оперативно. Противник превосходил Атланту и её союзников по многим показателям, там это понимали, поэтому должны были тщательно просчитывать цели для своих ударов. Ввязавшись в войну, эта коалиция уже не могла отыграть всё назад. На кону стояла идеология, обеспечивающая сытую жизнь правящим верхушкам центров, и отказываться от неё, естественно, никто из них не собирался. Главным преимуществом Мэйкона являлось то, что Атланта по-прежнему не имела никакого представления о реальных размерах альянса. На виду были только те, кто непосредственно участвовал в боевых действиях, а тот факт, что многие крупнейшие промышленности также были не на стороне столицы, тщательно скрывался. Под видом нейтралитета они выводили из зоны риска свои производства, что позволяло им беспроблемно снабжать армию Мэйкона. Невзирая на крах своего первоначального плана, неся потери, которых всеми силами надеялся избежать, альянс тем не менее уверенно двигался вперед к намеченной цели. И, если Атланта сражалась за губительную идеологию разобщенности, то Мэйкон проливал кровь ради развития и будущего процветания своих земель.***
За неделю до весны.
»…у торгового центра в… по последним данным пострад… несколько че…»… … … «…в северных районах обстановка оста… таточно спокойной… к этому часу…»…………… — Я вскроюсь, — полушепотом стонет Джерард и устало опускается на колени перед тумбочкой, на которой шипит окончательно потерявший сигнал приёмник. — Сомневаюсь, что это бы помогло, — негромко усмехаются сбоку, а перед глазами появляется кружка с ароматным имбирно-медовым чаем. Джерард обхватывает её двумя ладонями и, слегка улыбнувшись, поднимает глаза. — Шестой час — опять глушат. Молодой омега, с такой же чашкой в руках, присаживается рядом и облокачивается спиной о тумбу, вытягивая ноги. Он дует на дымящийся чай, после чего делает маленький глоток и в блаженстве прикрывает глаза. — Сегодня почти весь день так, — жалуется Джерард, тоже пристраиваясь на полу. Он смотрит в свою кружку, греет ладони о теплый фарфор, но подносить к губам не спешит. Держит медовую имбирь подальше от себя, только бы не мешала. Не перебивала. Ему будет достаточно украсть всего несколько секунд. Пять или чуть больше… Но только бы еще немного оттянуть время, подышать этим ароматом, который исходит от омеги, чьего плеча Джерард нарочно касается своим. Перманентная тревога, что подобна ноющей, изматывающей головной боли, становится будто бы тише, притупляется. Полторы недели назад, проснувшись утром не в больничной палате, а в чьём-то незнакомом доме, он понял, что момент, о котором совсем недавно говорил ему Фрэнк, настал. Альфа предупреждал, что Джерарду придется в скором времени покинуть больницу, и тот даже не стал спрашивать о причине. В день, когда омега увидел над собой потолок чужой комнаты, ему не нужно было включать новости, чтобы услышать последние сводки. Он знал и так, что началась война. Война, которую он ждал еще осенью и о которой позабыл в последний месяц, потому что в кровавое поле боя превратилась собственная жизнь. Когда в больнице Фрэнк завел с ним этот разговор, Джерарда словно вышвырнуло из одной страшной реальности в другую. От ужаса хотелось закричать и закрыть уши, но омега стоически выслушал всё, что сказал ему альфа и попросил лишь об одном — чтобы в ночь, когда его будут увозить, медбрат вколол ему побольше снотворного. Маленькая слабость, которую он позволил себе, не доверяя собственной психике и опасаясь очередного приступа панических атак. И вот теперь это уже не что-то гипотетическое в будущем. Это настоящее, и прямо сейчас Джерард в сотый раз теряет надежду словить сигнал приёмника. С самого первого дня все гражданские каналы беспроводной связи подавлялись глушилками, телевидение не работало, и единственным способом узнать хоть какую-то информацию было это чёртово радио. Но и оно вещало нестабильно, часто с помехами, а к вечеру поймать новостную волну и вовсе становилось почти невозможно. Почти две недели Джерард не видит и не слышит Фрэнка. Почти две недели, как на базу к Питу уехал Патрик. Почти две недели, как идет война. — Повезет, если не зацепят вышки, иначе вообще останемся безо всего, — между тем замечает сидящий рядом омега, откидывая с глаз длинную светлую чёлку, и легонько толкает Джерарда плечом. — Пей, остынет. Тот послушно тянет кружку к губам, но отпивает из неё совсем немного. Аппетита совершенно нет, и даже один глоток встает поперек горла. Из-за проблем с сигналом он с самого утра толком не может послушать новости, а вернется ли сегодня из особняка Иэн еще непонятно. Неизвестность убивает, заставляет надумывать себе самые страшные картины. Для Джерарда в этой войне нет победивших: его альфа, его истинная любовь и судьба против семьи и города, подарившего шанс на выживание. Против брата, чья жизнь и безопасность полностью зависят от человека, которого омега поклялся ненавидеть до самой смерти. — Боже, я всё еще не верю, что это действительно происходит. Не верю, что это правда случилось, — говорит он, глядя в пустоту и продолжая держать чашку у рта. Омега усмехается. — Когда такое было, чтобы Айеро отступали от своих планов? — он вздыхает и упирается затылком в тумбу. — Нет, Джерард, если они решили снова объединить Джорджию, то так и будет. Фликс полжизни к этому шел. Это для тебя война только началась, а на самом деле она идет уже давно, — омега глядит в потолок и подушечкой большого пальца поглаживает край чашки, которую держит на своих коленях. — Сейчас они просто завершают начатое и, даст Бог, Мэйкон наконец-то увидит что-то, кроме колючей проволоки и бесконечных военных баз. На последней фразе голос омеги звучит жестче, Джерарду даже кажется, что в нём ощущается раздражение. — Ты поддерживаешь объединение штата, да? — осторожно спрашивает он. Омега приподнимает голову и серьезно смотрит на него. — Конечно. А как иначе? Я вырос в маленьком поселке у северной границы, который загибался в бедности. Ни достатка в ресурсах, ни продовольствия… У нас даже нормальной медицины не было, не говоря уже об образовании и рабочих местах, — он тянет к груди колени и, отставив чашку, обнимает их руками. — Вот сколько тебе сейчас? Двадцать? — Двадцать один через месяц, — тихо отвечает Джерард. — Двадцать один, — повторяет тот и устремляет печальный взгляд на дырки на коленях своих голубых джинсов. — В моем поселке считалось удачей, если кому-то удавалось дожить хотя бы до тридцати. А в центрах люди без проблем справляли и семидесяти-восьмидесятилетие. Справедливо? Джерард теряется. «Атланта всегда была в выигрыше…» «Фликс считал несправедливым то, что многим приходилось бедствовать, в то время как столица и другие центры процветают и ни в чем не нуждаются…» Ему говорил об этом Фрэнк, говорил Иэн и вот теперь подтверждает Ник. Джерард кусает губы, чувствуя, как детские воспоминания незаметно прокладывают себе дорожку из глубин сознания. Он же сам вырос в маленьком городишке, сам помнит, какой тяжелой там была жизнь. Атланта в сравнении с ним казалась городом будущего, чем-то инопланетным, нереальным. И почему-то никогда в его голове не возникало вопроса — отчего такая колоссальная разница в уровне жизни? Почему они вынуждены каждый день выживать, а столица, находящаяся всего в тридцати милях от них, цветет и развивается? Да, такого вопроса у Джерарда не было. Но зато теперь сразу есть ответ, и омеге нужно учиться смотреть на мир другими глазами. Глазами реальности. — У меня растет сын, и я хочу для него мирной жизни. Хочу возможностей и счастливого будущего здесь, в Мэйконе, а не где-то в чужом штате, — заключает Ник и, тряхнув рукой, возвращает в поле своего зрения циферблат часов на запястье. — Тебе пора делать укол. Пойдем, пока Чарли занят уроками и не одолевает тебя своим вниманием. Он так просто переводит тему, возвращаясь от глобальных проблем обратно к повседневности, что Джерарду остается только позавидовать. Это то, чему ему тоже следовало бы поучиться. Нет времени привыкать и адаптироваться, нужно брать себя в руки уже сейчас. — Клянусь тебе, моя задница скоро не выдержит, — Джерард заставляет себя переключиться вслед за Ником. — Они болезненные до ужаса. — Знаю, — кивает тот, поднимаясь сам и поднимая за собой омегу. — Но они за несколько дней почти полностью поставили тебя на ноги, так что терпи. Я обещаю — еще всего два раза и дальше оставим только витамины.***
Улицы поселения, где развернулся нелёгкий бой между группировками Мэйкона и Коламбуса, затянуты серым удушливым дымом, а воздух наполнен мелкими частицами цемента от разрушенных взрывами зданий. Штурм городка, который на самом деле был больше похож на большую деревню, начался ночью, и к обеду армия Мэйкона контролировала уже две трети общей территории. Час назад прибыло подкрепление, благодаря чему дело пошло еще быстрее, и частота автоматных очередей, раздающихся то здесь, то там, заметно сократилась. Осталось немного. Совсем чуть-чуть, и будет сделано большое дело. Возможно, одно из важнейших в текущей битве. Обнаружение этого поселка стало настоящей удачей для Мэйкона, чьи окрестности в последние дни регулярно подвергались атакам со стороны Коламбуса. Разведка работала активно, но безрезультатно, пока, наконец, совершенно случайно не вышла на этот городишко, неожиданно оказавшийся тем самым командным пунктом, откуда шли распоряжения по наступлению. Фрэнк сидит, привалившись спиной к стене полуразрушенной трансформаторной будки, и поправляет манжеты военных штанов, выбившихся из-под эластичных подвязок на берцах. — Никакого движения, полковник, — всматриваясь в прицел автомата, сообщает Курт и прижимается ближе к стене. — Тишина. — Там он, — отзывается Фрэнк и, одернув штанину, берет свою винтовку в руку. — За этой халупой открытое пространство, мы бы увидели, если бы кто-то вышел. Он подбирается к противоположному углу будки и осторожно выглядывает из-за него. Улочка, ведущая к серой двухэтажной коробке пуста, и видимость здесь пока более-менее сносная — дым еще не успел дойти с противоположной части поселка, хотя запах гари уже потихоньку начинает просачиваться и сюда. Фрэнк оглядывается, проверяя расположение своих бойцов в укрытиях. Он дает им короткий сигнал оставаться на местах и поудобнее перехватывает автомат, занимая выжидательную позицию. Вся проблема в том, что после зачистки этого района они застряли практически на пустыре, где кроме развалин и мусорных баков почти ничего нет, а в доме, который стоит на единственной дороге, соединяющей квартал с остальной частью поселка, засел снайпер. Он уже подстрелил четырех солдат из отряда Фрэнка и, вне всякого сомнения, без проблем уложил бы оставшихся благодаря своей выигрышной позиции. — Может, он там сдох? — выдает оригинальное предположение Курт. — Хочешь проверить? — хмыкает Фрэнк и косится на альфу. — Давай, беги, только вряд ли я успею подстрелить его раньше, чем он прикончит тебя. — Господин полковник, — укоризненно смотрит на него Курт, и Айеро отмахивается. — Ладно, нахер шутки. Как-то выбираться отсюда всё-таки надо, уже полчаса сидим, — глянув на наручные часы, Фрэнк начинает привставать и вдруг слышит возглас из-за спины: — Ложись, придурок! Всё происходит молниеносно. Фрэнк, невзирая на фамильярность обращения, сначала думает, что кричат ему, и только потом замечает одного из солдат своей армии, что бежит откуда-то с противоположного конца дороги. Практически сразу за окриком воздух разрезает короткий выстрел, и парень падает на землю. У Фрэнка срабатывает давно выработавшийся рефлекс. Глаза за долю секунды вычисляют окно, из которого стреляли, автомат ложится на плечо, и палец уверенно жмет на спусковой крючок, выдавая очередь. В окне мелькает тень. — Сука, — рычит альфа, понимая, что промахнулся. Воспользовавшись паузой, пока враг перенастраивается, Фрэнк подаёт знак своим бойцам и, пригнувшись, бежит к стоящему неподалеку железному мусорному контейнеру. Сзади тут же наперебой звучат автоматные очереди, прикрывая его, но отчетливо Фрэнк слышит только один звук — громкий лязг пули о железо, едва он успевает забежать за контейнер и приложиться боком о его ржавую стенку. Снайпер снова на месте. Начавшаяся перестрелка уже больше не затихает. То с одного края, то с другого, солдаты обстреливают скалящиеся разбитыми стеклами окна и мелкими перебежками двигаются от одного укрытия к другому. Периодически раздаются вскрики боли и грязная ругань. — Ёбаная тварь, когда ж ты сдохнешь? — шипит Фрэнк, скидывая пустой магазин и цепляя к винтовке новый. У стрелка пугающе удобная позиция, в то время как Айеро со своим отрядом — как на ладони. Если у этого мудака нет недостатка в патронах, то он может отстреливаться хоть до завтра. — Один убит, трое раненых, — тяжело дыша, опускается рядом с Фрэнком Курт, тоже переводя дух и перезаряжаясь. Он как-то неловко двигает рукой и, альфа, присмотревшись, замечает кровь на рукаве его полевой куртки. — Ты в том числе? — нахмурившись, спрашивает Фрэнк. — Ерунда, — отмахивается Курт и снова вскидывает оружие. — Мы совсем близко, командир. Прикройте, я подберусь к стене. Бордовое пятно на его плече стремительно разрастается, а по лицу проходит усердно сдерживаемая судорога боли. Фрэнк поднимает руку, преграждая ему путь. — Ты будешь прикрывать. — Но господин полков… — Слушай меня, — жестом пресекая возражения, начинает инструктировать его Фрэнк. — Я знаю планировку этих бараков, и если в последний раз он стрелял оттуда, — он указывает на второе от края окно, — то сейчас может быть либо там, либо там, — тычет дулом автомата на соседние. — Дальше не успеет. Засечёшь, откуда будет палить, и дашь мне знать: первое, второе, или третье, — Фрэнк по очереди загибает пальцы, показывая каким должен быть условный знак. — Понял? — Командир, вы уверены? — неподдельно нервничает Курт. — Считай до трех, лейтенант. Курт кивает и набирает в легкие воздуха. — Раз, два… На счет три он открывает огонь по окнам, а Фрэнк резко выходит из своего укрытия и бежит, постоянно меняя траекторию. Рядом с ногой в землю врезается пуля стрелка, через несколько секунд около уха свистит другая, но альфа за свой автомат не берется. Его ориентир — серая бетонная стена, он смотрит только на неё, полностью доверяя своему чутью. От одного из выстрелов увернуться всё же не удается — уже на подходе к бараку пуля, остановленная бронежилетом, сильно бьет альфу в грудь. Не замечая боли, он реагирует на тупой удар и падает на землю, сразу же перекатываясь к стене и попутно отцепляя прикрепленную к бронежилету гранату. Выдернув чеку, Фрэнк кидает взгляд на Курта, четко видит два выпрямленных пальца и, задрав голову, сверяется со своим местоположением. Не самое удобное, но делать нечего. Замахнувшись, он забрасывает гранату в окно, но отползти подальше не успевает. Раздается громкий взрыв, и на кое-как сгруппировавшегося в последний момент альфу летят осколки стекол и развалившихся камней. Лицо и шею жжёт, но Фрэнк головы не поднимает, дезориентированный грохотом и оглушающим звоном в ушах.***
Пожалуй, это впервые, когда они с Ником остаются столько времени наедине. Обычно рядом вечно вертится Чарли, который пришел в полный восторг, обнаружив Джерарда у них дома полторы недели назад, а затем и вовсе ошалел от счастья, когда оказалось, что тот еще и поживет с ними какое-то время. Он срывал уроки, постоянно таскался за омегой хвостиком и в первые дни отказывался даже спать у себя. Джерард украдкой радовался постоянному обществу мальчишки, Ник же ругался на него и пытался наказывать, но всё без толку. В итоге он выдохся и решил оставить его в покое. Внезапно, это сработало. Получив свободу, Чарли постепенно привык к тому, что Джерард никуда не денется, и стал посговорчивее. — Если ты просто так похоронишь свой талант, то это будет верхом глупости, — сидя у окна за письменным столом, Ник листает ту самую папку с Джерардовыми рисунками, которую Патрик привез другу вместе с остальными вещами из своего пентхауса. Джерард лежит рядом на кровати и переводит дух после очередного приступа внезапной паники, которая теперь часто охватывает его душу. Привыкнуть к ней невозможно. Она сперва жжется, крутит, выжимает всё нутро, вынуждая задыхаться, а потом вдруг отпускает и растворяется, будто ничего и не было. Омега на подсознании чувствует, с кем это связано, потому каждый раз с замиранием сердца ждет и надеется на это спасительное «вдруг». В этот раз, слава небесам, снова дождался, и Ник, кажется, даже ничего не заметил. Он продолжает увлеченно рассматривать эскизы, восторженно восклицая что-то по поводу того, что его работам место на мировых выставках, а не «в этой дурацкой папке». Джерард смущенно улыбается, бубнит что-то вроде «да ладно» и, расслабившись, принимается украдкой разглядывать омегу. С Ником они сошлись с первого же дня так, будто знали друг друга вечность. Неожиданно у них оказалось довольно много общего, так что с взаимопониманием проблем не возникало. Будучи врачом, омега был полностью посвящен в ситуацию Джерарда, что еще больше упрощало их общение и сразу делало их ближе и откровеннее в беседах. Правда, несмотря на то что Джерард перед Ником был весь нараспашку, сам он навязываться омеге с расспросами не решался, а порой так хотелось… — Джерард, ты просто не имеешь права скрывать такое чудо от людей, — Ник наклоняется к нему и сует под нос папку, тыча пальцем в один из набросков. — Это преступление! Джерард едва сдерживается, чтобы не прикрыть глаза и не втянуть ноздрями воздух. Ему хочется сделать это всякий раз, когда омега оказывается так близко, когда одним своим присутствием будто бы запускает машину времени, позволяя прикоснуться к священному. Давно утерянному. Как только Джерард впервые его почувствовал, всё сразу встало на свои места. Фрэнк удивлялся, почему его отец так долго удерживал Ника рядом, почему вообще обратил на него внимание, а Джерард сразу всё понял. За прошедшие годы он ни разу не встречал аромата настолько похожего. До мельчайших ноток, до бликов и оттенков. Дамасская роза. В последний раз он ощущал ее одиннадцать лет назад, когда под грохот автоматных очередей прятался вместе с папой в их старой гостиной. Когда в последний раз прижимался к его часто вздымающейся груди и чувствовал трепетные пальцы на своем затылке… Роза, знакомая с младенчества, которая, казалось, будет окружать его всегда… Джерард душу бы отдал за возможность вдохнуть её снова. И вот она ему представилась. — Ты пахнешь совсем как мой папа. Джерард вовсе не собирался произносить это вслух. Он вообще не собирался когда-либо затрагивать эту тему, и не понимает, как эта фраза сорвалась с его губ. Становится ужасно стыдно и беспокойно за свою оплошность. Спеша замять неловкость, Джерард открывает рот, чтобы извиниться, но Ник его опережает. — А ты думал, застрять в восемнадцать лет в постели такого человека, как Фликс Айеро — случайность? — хмыкает он, отстраняясь и укладывая раскрытую папку на стол. — Простому парнишке из поселка, племяннику военного врача… — омега опирается о столешницу локтями и смотрит на потупившегося Джерарда. Он долго вглядывается в его лицо, внимательно изучая каждую черту, а затем улыбается уголками губ и подпирает щеку кулаком. — Люк Раш… Мне всегда было интересно, какой он. Иэн сказал, ты очень на него похож. — Те, кто знал нас обоих, говорят, что это так, но мне сложно судить, — тушуясь под пристальным взглядом, произносит Джерард. Он считал папу очень красивым и, по правде говоря, ему всегда крайне льстила их схожесть, но сейчас это упоминание приходится очень некстати. Джерарду хочется закрыть лицо руками и спрятаться. Зачем, ну зачем он ляпнул про запах и вывел Ника на столь неудобную тему? Какие эмоции тот должен испытывать, находясь рядом с ним? Джерард переворачивается с живота на бок и пытается подняться. — Ник, извини меня, я сделал глупость. Мне не стоило говорить тебе этого. — Лежи, пока рано вставать, — удерживает его рукой омега, и усмехается. — Почему ты считаешь, что мы не можем обсуждать эту тему? Нас связывают одни и те же люди, глупо делать вид, что это не так. — Я знаю, но разве тебе не неприятно? — растерянно моргает Джерард. — Неприятно — что? — приподнимает брови Ник. — То, что тебе приходится возиться с сыном человека, из-за которого так обошлись с твоей жизнью? Постоянно видеть перед собой моё лицо? — с горечью выпаливает Джерард и тут же прикусывает губу, понижая тон. — Прости, но я уже практически две недели в себе это ношу, и раз ты сказал, что мы можем говорить об этом, то я… вот, — он виновато поджимает губы. Ник пару мгновений сидит всё с тем же выражением лица, а потом внезапно прыскает и принимается весело хихикать. — О господи, Джерард! — в уголках его глаз собираются мелкие морщинки, а на щеках проступают ямочки. — Целых две недели! Я что, создаю впечатление несчастного человека? — Ник выпрямляется, поправляя соскользнувший с плеча ворот свободного пуловера, и наклоняет голову вбок, словно давая омеге рассмотреть себя. И тот смотрит. Смотрит на него, как в первый раз. Скользит взглядом по светлым, чуть волнистым волосам, завязанным на затылке в узел, по лучистым глазам с длинными ресницами, по растянутым в красивой улыбке губам. В действительности Джерарду уже хорошо знакома эта улыбка, он видел её много, много раз за эти дни. — Нет, — вынужден признать Уэй. Ник, правда, убитым жизнью совершенно не выглядит, скорее даже наоборот. — А потому что я всем доволен, — пожимает плечами тот, будто озвучивая его мысли. — Фликс ни к чему меня не принуждал, я пошел на это добровольно. Останься я в своей деревне, меня могло бы уже не быть, а так… — Ник поворачивается к окну и задумчиво глядит вдаль. — Сейчас мне двадцать девять, у меня есть чудесный сын, замечательный муж, который стал мне лучшим другом, и большой дом. На будущий год я планирую поступить, наконец, в ординатуру и уйти в профессию. Фликс всегда поощрял мой интерес, поддерживал учёбу… Мне не на что жаловаться. Он улыбается, и у Джерарда от того благоговения, которое слышится в тоне омеги, невольно вырывается: — Но он же заставил тебя выйти замуж за нелюбимого человека… — Мне не на что жаловаться, Джерард, — повторяет Ник, и, отвернувшись, снова увлекается его рисунками. Уэй спрашивать его о чём-то снова не решается, уловив слегка поменявшуюся интонацию голоса омеги. В конце концов, он и так коснулся слишком уж личных тем. Пусть Ник и сказал, что они могут обсуждать их свободно, но всё же везде есть свой предел. Очевидно, Джерард, сам того не желая, его переступил. Он ругает себя за бестолковость и приподнимается, собираясь поменять положение. Зад уже давно не болит, а вот руки начали ощутимо затекать. — Джерард, тут… Вот… Уэй перестает копошиться, увидев, что показывает ему Ник. В первом порыве он дергается вперед, чтобы вырвать у омеги из рук черно-белый снимок своего узи, но как-то вдруг резко обмякает и садится обратно на свои колени. Уже совершенно спокойно он забирает у Ника фото и какое-то время молча держит его, бережно проходясь по изображению большими пальцами. — Я никак не могу заставить себя избавиться от него, — тихо признаётся он, не поднимая на омегу глаз. — Всему своё время, — Ник пересаживается к нему на кровать и опускает на его плечо свою ладонь. — Значит, его время пока не пришло. Не зацикливайся, — он тянется к столу, берет с него папку с рисунками и кладет её Джерарду на колени. — Пусть он пока побудет здесь, и ты сам почувствуешь, когда сможешь с ним расстаться. Поверь мне, придет день, и у тебя получится сделать это почти безболезненно. Ник пахнет папой. Пахнет детством и домом, что добавляет его словам значительный вес. Кроме того, у него у самого есть сын, и Джерард точно знает, что он прекрасно понимает все его чувства. Еще немного подержав снимок в руках, Уэй, наконец, кивает и кладет его между эскизами. Ник сразу же захлопывает папку и, поднявшись, убирает её в шкаф. Он идет обратно к Джерарду, нагибается к нему и, взяв за подбородок, с уверенностью произносит: — Знаешь, что я всегда говорю Чарли? — Что? — Даже самые страшные сны однажды заканчиваются, — Джерард улыбается, а Ник, услышав заливистый лай собак со двора, отстраняется и выглядывает в окно. — О, Иэн приехал. Сейчас будут нам новости. Подхватившись, он энергично идет к двери и рукой машет закопавшемуся в своих кедах Джерарду. Тот нервно топчет задники, параллельно прислушиваясь к биению сердца в груди, что теперь всегда является для него верным маяком. Несмотря на волнение и сбивающееся дыхание омеги, оно стучит ровно.***
— Господин полковник, вы меня слышите? Фрэнку очень хочется тряхнуть головой. — Сэр? В ушах шумит, но стоит только шелохнуться и попробовать открыть рот, как всю правую сторону лица до шеи прошивает болью. Альфа шипит, и врач, находящийся здесь же, рядом с Куртом, спешит удержать его от дальнейших движений. — Осторожно, господин полковник, лучше не двигайтесь пока и не говорите, шов еще свежий совсем. Фрэнк морщит лоб, откидывается на сиденье санитарного броневика и дотрагивается рукой до лица. От уголка рта и немного вниз тянется плотная бинтовая прокладка, закрытая пластырем. Точно такую же альфа обнаруживает на своей шее. — Тошнит? — спрашивает врач, внимательно всматриваясь ему в глаза. Фрэнк отрицательно мотает головой. — Долго… — он снова болезненно тянет сквозь зубы воздух, но останавливает доктора, который, очевидно, опять хотел предложить ему помолчать. — Долго я в отключке был? — стараясь двигать губами осторожнее, он косит глаза в сторону Курта. — Да нет, контузило немного, но вы в сознании были всё это время, — отвечает ему альфа, чем вызывает у Фрэнка удивление. Надо же… был в сознании, но не помнит вообще ни черта. — Ну и поцарапало вас… слегка, — Курт неловко поджимает губы. — Да уж, «слегка», — хмыкает Фрэнк, двигая здоровым уголком рта, и снова касается повязки. По собственным ощущениям там полщеки разодрало, шея наверняка не лучше, но с этим он разберется потом. Сейчас главное совсем не это. — Ты как? — Нормально, только пуля глубоко засела, — он несильно двигает перебинтованной рукой. — Док сказал сразу в госпиталь поедем. Фрэнк снова морщится, но теперь уже недовольно, убирает руку от лица и поворачивается к окну. Дом, из-за которого они так убивались, горит ярким факелом, распространяя вокруг себя клубы черного дыма. — Вы его проверили? — он кивает в окно на барак. — Чё он коптит как чёрт? Курт тоже кидает взгляд в ту сторону и заметно воодушевляется. — О, там всё так весело оказалось, командир! В подвале обнаружился склад с горючкой — местного формата, конечно, но приличный такой. Плюс канцелярия с весьма интересными документами и кое-какое оборудование. Видимо, потому этот так жопу и рвал, — он презрительно кривит рот. — Как внезапно, — качнув головой, усмехается Фрэнк. — Вот тебе и дохлый барак. Что ж, это хорошо… По остальной территории как? — Наши прочесывают поселок, завершают зачистку. — Взять кого удалось? — Я… — замявшись, Курт в нерешительности трет бровь. — Сэр, я надеюсь, что правильно всё понял, но похоже, среди пленных есть кто-то из офицеров. — Кто? — Фрэнк, кажется, моментально забывает о боли. Он уже и не рассчитывал, что с этой дыры, стремительно превращающейся в пепел, им удастся что-то урвать. — Полковник. Похоже, немелкая птица. Пытался спрятаться среди подбитой техники, но не вышло, — злорадно посмеивается альфа. — Парня, которого тот урод с окна подкосил, как раз послали, чтобы вам сообщить. — Откуда информация? — интересуется Фрэнк. — Да сам он и сказал, — с ухмылкой отвечает Курт. — Представляете, живой оказался! Мы обалдели, когда увидели, что он ворочается. — Повезло, — Фрэнк медленно откидывает голову на подголовник и прикрывает веки. — Чтоб у них все снайперы так стреляли. Но почему по связи не сообщили? Зачем посыльный? — А она не работала, — пожав плечами, говорит Курт. — Они получили от нас сообщение, что район чист, а дальше всё, сигнал пропал. Фрэнк цыкает языком. — А сейчас? — И сейчас тоже. — Тогда говори, чтобы сворачивались, — Фрэнк открывает глаза и сверяется со временем. — Мы отходим. — Не понял, сэр, — растерявшись, сводит брови Курт. — Мы оставляем поселок? — Да, держать его нет смысла, тут через полчаса всё полыхать будет, и к завтрашнему дню останутся одни угли, — твердо говорит Фрэнк. Словно услышав его, в распахнутую дверь броневика влетает порыв ветра, принося с собой горький запах гари. — Давайте пошустрее, — Айеро толкает Курта локтем, — нужно быстрее убираться отсюда. Примерно четверть часа спустя, их колонна покидает полыхающий огнем город. Сидя внутри броневика и глядя на разруху, плывущую за окном, на обваливающиеся под натиском пламени стены домов и развороченные бронетранспортеры, Фрэнк ловит себя на мысли, что подобные пейзажи больше не приносят ему былого адреналина. Каждая новая победа, каждый захваченный город теперь вызывают лишь одно чувство — облегчение от того, что на одну угрозу безопасности его Джерарда стало меньше.***
Свое наступление Атланта начала с провала. Зная о готовящемся нападении, столице и её союзникам пришлось действовать быстро, на особую подготовку времени не было. Джаред отказался слушать любые доводы, считал буквально каждый час и призывал начинать как можно скорее. Ставка делалась на внезапность и массированную атаку Мэйкона сразу с нескольких сторон, и это стало ключевой ошибкой. Никто тогда не знал ни об альянсе, ни о том, что все планы столицы и её союзников были заблаговременно переданы прямиком на стол Айеро, поэтому большая часть группировок оказалась разбита еще на подступах к Мэйкону. Эта неудача стала не только некоторым отрезвлением для Атланты, но и очень сильно ударила по Джареду, который начал сдавать буквально на глазах. Сильный, рассудительный и уверенный в себе лидер остался там, за рубежом того вечера, когда он стоял у тел погибших солдат и слушал отчет своего штаба. Смирившийся с тем, что война с Мэйконом неизбежна, идти против большей части штата Джаред был не готов. Атланта была не готова. Альфа знал это лучше кого бы то ни было, и от понимания того, что он сам довел город до такого состояния, его страх с каждым днем становился всё сильнее. В итоге весь огромный груз ответственности за ход противостояния лег на плечи военных. В частности — генерала Торо. Оказавшись в безвыходной ситуации, тому пришлось взять на себя практически все — начиная от координации собственной армии и заканчивая взаимодействием с другими центрами. Рассчитывать было не на кого: Джаред теперь в корне поменял свою точку зрения, отказавшись от тактики быстрого наступления, и требовал сконцентрировать основные силы на обороне, в то время как Берт в большинстве своем вообще открещивался от какой-либо позиции по общим вопросам, оставляя Рэя бодаться с братом один на один. Торо чувствовал себя загнанным в угол. Чем больше разрастался список городов, вошедших в альянс Айеро, тем сложнее становилось договариваться с Джаредом. — Мистер Лето, другие центры со мной полностью солидарны. Я убедительно прошу вас еще раз обдумать мои слова, — в очередной раз проигрывая, Рэй предпринимает последнюю отчаянную попытку. — И думать нечего, — отрезает Джаред, поднимаясь из-за стола. — Я запрещаю тебе снова отправлять наших солдат чёрти куда без предварительного согласования со мной. Центры могут творить что хотят, а у нас нет лишних людей, чтобы сидеть по дорогам без острой на то необходимости. Бесполезно, как и ожидалось. Сейчас Джаред выйдет из его кабинета, и узел на запястьях Рэя затянется еще крепче. Как же он задолбался… Альфа кладет руку на пачку сигарет, испытывая сильный соблазн сжать её в кулаке, но быстро гасит этот нерациональный импульс и просто пододвигает сигареты к себе поближе. — Мы блокируем пути снабжения, по которым пополняются их гарнизоны. Разве это не необходимость? — четко контролируя собственный голос, Торо проводит пальцем по выбитым на картонной пачке буквам. — У них, как мне каждый день докладывает разведка, проблем с запасами нет, они их гоняют из города в город огромными колоннами, а у нас? — Рэй глотает растущее внутри негодование оттого, что приходится доказывать собственную правоту. — В Олбани встал завод, и мы недополучили почти половину от того списка медикаментов, что запрашивали. Я не знаю, сколько времени у них уйдёт на восстановление, но наши склады редеют с бешеной скоростью, как нам их пополнять? А если завтра, например, у Мариетты что-то рванёт, и мы останемся без вменяемой техники? Или… — Или, или, — раздраженно перебивает его Джаред. — Торо, если бы ты не таскал солдат по бойням, то не задавался бы вопросом провизии. Действительно, а в чём же дело? Как же так? — со злой иронией в голосе он разводит руками и врезается в альфу ледяным взглядом. — Мы сами лезем под пули, забиваем под завязку госпитали, а потом ноем, что нам нечем лечиться? — Сэр, — Рэй чернее тучи. — Благодаря нашей засаде, сегодня они лишились части грузовиков, потеряли немало солдат и уползли зализывать раны. Вы считаете, это не результат? Дорога разбита, на её восстановление у них уйдет немало времени… — Хватит! — в несвойственной ему манере рявкает Джаред. — Мы и так понесли больше всех потерь под Мэйконом и продолжаем их нести на подконтрольных нам направлениях. Зона, в которую ты сегодня отправил людей, под боком у Джонс-Крика, вот пусть они и разбираются. Ты подчиняешься мне, а не другим центрам, и то, чем ты сейчас занимаешься, генерал, зовется саботажем. Я отдаю тебе должное, как офицеру и солдату нашей армии, но это не дает тебе права превышать свои полномочия. Громко хлопнув дверью, Джаред выходит из кабинета Рэя, и тот прикрывает глаза, со злостью стискивая зубы и сжимая кулаки. Ему хочется орать, бить и крушить всё вокруг, потому что нет больше никаких сил лупиться в ту бетонную стену, которую выстроил перед ним Лето. Как он не видит, что своими действиями тащит Атланту в пропасть? Рэй долго курит, успокаивая взбесившиеся нервы, затем поднимает трубку внутреннего телефона и распоряжается, чтобы к нему вызвали Берта. Жест безысходности. Рэю до судорог в челюсти не хочется идти на поклон к полковнику и просить его о помощи. Тот и без того не скрывает своего снисходительного отношения к нему и в самой демонстративной форме проявляет свой скепсис по поводу принимаемых альфой решений. Однако никакого другого выхода у Рэя просто нет. Поставив локти на стол и уткнувшись в переплетенные пальцы лбом, он погружается в ожидание. Ждать приходится недолго. Берт является через несколько минут — бодрый и в довольно хорошем настроении. Для нынешнего положения дел — даже слишком. — Вызывал меня, генерал? — зайдя в кабинет, он отдает честь. — Вызывал, — угрюмо глядя на альфу, говорит Торо и указывает на стул перед собой, предлагая сесть. — Хочу поговорить с вами. Не сказать, чтобы у того на лице отобразился хоть какой-то интерес, однако приглашение он принимает и усаживается за стол чуть правее Рэя. — Я слушаю. Торо не спешит начинать беседу. Он крутит в пальцах незажженную сигарету и думает о том, как бы сделать разговор менее унизительным для себя. — Рэй, я слушаю, — напоминает о себе альфа, когда пауза уж слишком затягивается. — Да-да, — Торо отмирает и, сунув сигарету меж губ, поджигает её кончик. — Берт, вы помните о том вопросе, который я поднимал на последнем собрании? Я имею в виду дороги, по которым Мэйкон осуществляет свою логистику? — Ну опять ты меня в это втягиваешь, — кривится альфа так, словно у него под ухом жужжит надоедливая муха. — Моя ответственность — это спецназ. Разведка, Рэй. У нас полно актуальных задач, не надо на меня навешивать еще и внешние заботы. Рэй недовольно цыкает. — Слушайте, я всё понимаю, стоять в стороне и делать вид, что слон в комнате не ваш, очень удобно. Но вам не кажется, что при текущих обстоятельствах такая позиция недопустима? — Меня вызвали сюда отчитывать? — Берт ставит локоть на стол и подпирает пальцами щеку. Вспомнить о тормозах никогда не бывает лишним. Определенно, Рэй их слегка подотпустил и теперь вынужден будет лить воду на задымившиеся покрышки. Сделав затяжку, он опускает руку к пепельнице и качает головой. — Мне нужна ваша помощь. Или поддержка, называйте, как угодно, — размеренно ударяя пальцем по сигарете, альфа сбивает с нее пепел. — Ваш брат сдерживает наши силы, и я вынужден признать, что ничего не могу с этим поделать. Вы — военный и знаете, как важно правильно использовать момент. Как раз сейчас он наступил, его нельзя упустить. Конечно, Берт знает. И даже мысленно признаёт правоту Рэя, но что ж поделать, если роль у него в этой игре совсем другая? Кроме того, Торо крупно ошибается, полагая, что Джаред к нему прислушался бы. К кому угодно, но не к Берту. — Ну, допустим, — аккуратно соглашается альфа, желая послушать, что будет дальше. Понаблюдать. — Но только неясно, что ты предлагаешь? — Против нас идет ударная волна гигантских размеров, — Рэй отгоняет рукой сигаретный дым. — Если мистер Лето не хочет превратить Атланту в руины, то должен немедленно вернуться к той тактической линии, которая была выбрана изначально. Нам нужно наращивать активность. — А что, нашей активности вокруг четырех крупнейших городов тебе недостаточно? — интересуется Берт и, не убирая пальцев от щеки, начинает покусывать кончик своего мизинца. — Мы были вполне щедрыми, я считаю. Полное техническое обеспечение плюс тысячи бойцов… — Которые увязли там, сдерживая собой наступление на наши центры, — с горькой усмешкой вставляет свой комментарий Рэй. — И, Берт, щедрыми? — он приподнимает бровь. — Вот с таким отношением мы собираемся победить одну из крупнейших группировок, которую когда-либо видели эти земли? — Нет, ну как же ты любишь цепляться к словам, — Берт хлопает себя руками по коленям и откидывается на спинку стула. — Что ты передергиваешь? Ведь вполне ясно, что я имел в виду. — Вы имели в виду именно то, что сказали, — сухо отвечает Торо. — К моему большому сожалению это именно та стратегия, которую сейчас реализует Атланта. Мистер Лето надеется всё сделать чужими руками, держит бóльшую часть нашей армии здесь, прикрываясь угрозой прорыва мятежных границ. Давайте будем честными, полковник. Хотя бы друг перед другом. — Давай, — без раздумий соглашается Берт. — Давай будем честными и признаем, что всеми вопросами границ последние двадцать лет занимался мой брат на пару с Брайаром, поэтому, наверно, Джареду лучше знать, есть там такая угроза или нет. — Она будет точно, если мы не начнем шевелиться и не подключимся к ослаблению ресурсов тех, кто идет против нас, — заверяет Рэй и раздраженно бросает окурок догорать в пепельнице. — Нужно выделять больше людей и наращивать количество ударов по чувствительным для Мэйкона точкам. Сизый дым от сигареты тонкой струйкой поднимается вверх, и Берт, закинув ногу на ногу, провожает его взглядом до той самой точки, где он окончательно растворяется в воздухе. Задерживается на ней. Покачивая носком берца, альфа задумывается над словами Рэя. Однако мысли эти имеют совсем не тот курс, на который Торо рассчитывает. Берту, естественно, доложили об операции, проведенной сегодня днем объединёнными войсками Атланты и Джонс-Крика под Аквортом, чему он совсем не обрадовался. И сейчас, глядя на огонь в темных глазах Рэя, на его решимость, альфа всерьез задумывается — а не пора ли прикинуть, насколько в реальности велика опасность, исходящая от Торо? Пока Берт смотрел на всё, что тот делал, сквозь пальцы, не считая необходимым вмешиваться. Но в последнюю неделю, когда до Рэя-таки дошла информация о том, что его родной город за семь лет превратился в самую что ни на есть гранату, количество слишком правильных действий со стороны альфы резко возросло. С каждым разом передавать информацию на сторону Айеро Берту становится всё труднее, и сегодняшний удачный манёвр Атланты — прямое тому подтверждение. Альянс Торо, конечно, не победить, Мэйкон не зря столько лет готовился, а вот создать ему, Берту, ненужные проблемы, помешать успеть в срок — вот это Рэю вполне под силу. — Понимаешь ли, — Берт поднимается со стула и, убрав руки в карманы камуфляжных штанов, начинает прохаживаться по кабинету. — В любом деле всегда есть обратная сторона, которая зачастую не так красива и удобна. Ведь теряют не только они, — он останавливается перед Рэем, — но и мы. Наверняка ты запрашивал сегодняшние сводки и знаешь, о чем я говорю, — Торо угрюмо сводит брови, и Берт качает головой. — Ты слишком разогнался, генерал. Чем больше столкновений, тем больше потерь. Люди устают, техника разбивается, выходит из строя… Я считаю, Джаред говорит вполне разумные вещи. Мы не можем отправлять свои отряды штурмовать каждый понравившийся тебе склад. — Полковник, не прикидывайтесь, — кисло ухмыляется Рэй, сразу разгадывая его намек. — Всем нам известно, что из себя представляет Акворт, — сердце в его груди болезненно вздрагивает, однако голос остается твердым и ровным. — По самым скромным расчетам этот хаб располагает ресурсами, которых с головой хватит, чтобы за пару дней раскатать любой из центров. Сейчас его сдерживает Джонс-Крик и не дает развернуться на полную, но этого недостаточно! — Отличный шанс для твоего личного возмездия, правда? — прищурившись, бросает Берт альфе прямо в лицо. Ему не нравится эта холодная расчетливость Рэя, не нравится взвешенная позиция и рациональность в суждениях. Это мешает, это создаёт угрозу. Торо крепко стискивает челюсти. Берт играет грязно. Наносит удар по ране, на которую даже дышать нельзя, и делает это сознательно. — Вне зависимости от моих собственных притязаний, Акворт не перестаёт быть тем, чем он теперь является, — справляясь с рычащей внутри бурей, цедит Рэй. — Он опасен для Атланты, поэтому должен быть ликвидирован. Я собираюсь продолжать давить его, чтобы проломить их панцирь и занять штаб. Если со стороны это выглядит как моя месть — пусть будет так. Результат от этого не пострадает. Время шуток закончилось. Берт чувствует, как воздух становится ядовитым и всё больше наполняется едким запахом пороха. Значит, Рэй хочет попытать счастье, поставив ногу на мину. Что ж… — Как я вижу, ты всё уже решил, генерал, — вздохнув, говорит Берт и отходит в сторону, вставая у стены и принимаясь разглядывать висящую на ней карту. — Ладно, на Акворт есть смысл потратиться. Он, гад, совсем у нас под боком. — Значит, поможете? — тон Рэя тут же меняется, а глаза начинают гореть. — У тебя будет разрешение Джареда, — обернувшись, хмыкает Берт. — Так что готовь… В дверь осторожно стучат. Рэй, чертыхнувшись, разрешает своему секретарю войти, после чего извиняется перед Бертом и ненадолго выходит из кабинета. — Как же ты вовремя, — вырывается у альфы, когда за Торо закрывается дверь. — Кажется, подполковник Вентц, сегодня ты получишь от меня очень неплохой подарочек, — он достаёт из кармана мобильник, быстро выключает на нем диктофон и убирает трубку обратно.***
— Вчера нам чуть не раздолбали склад в Кеннесо, который они хуй знает как обнаружили, а сегодня мне, помимо базы, пришлось отбивать еще и нашу колонну с грузом из Олбани, — кричит Вентц в трубку Фрэнку. — У меня раненых — полный госпиталь, так еще и четыре грузовика с медикаментами, блять, потеряли. Разведка не справляется. Если нам, как сегодня, придется рваться между прикрытием собственной задницы и реагированием на поскакушки этих козлов по транспортным путям, то всё будет очень плохо, Фрэнк, — он издает похожий на рычание звук, смешанный с каким-то ругательством, а затем шумно выдыхает и уже иным голосом произносит: — Извини, день совсем не задался. Сволочи, столько наших ребят положили… Чувства Пита Фрэнк разделяет как никто другой. База — их общее детище, где знаешь в лицо каждого. Это армия, с которой пройдено немало битв, одержана не одна победа и выпито несчетное количество бутылок виски. Это почти семья. — Они ответят за это, Пит, не переживай, — мрачно проговаривает он и кладет руку на запястье, принимаясь поглаживать затвердевшую местами от крови и грязи резинку. — Один наш — десять их, мы скромничать не станем. Найди тех, кто проебал засаду и накажи пожестче, чтобы остальные видели. — А снабжение? — Пересмотрим маршруты, — Фрэнк двигает к себе исчерченную схемами карту и некоторое время изучает её. Хмурится. — Правда, не думаю, что здесь можно будет что-то кардинально поменять. Вариантов, к сожалению, не так много. — Значит, нужно охранять их лучше, — Айеро слышит, как Вентц в трубке нервно чиркает зажигалкой. — Ты знаешь, что сегодня они почти голые ехали? Один БТР на всю колонну, как тебе? Красота, блять. Бери, кто хочешь, и увози куда надо. — Разберемся, — обещает Фрэнк. — Коламбус оттягивает на себя много ресурсов, но ему недолго осталось. Уничтожим их командование и сразу сможем перекинуть к вам на линию дополнительные силы, — он оборачивается на скрипнувшую за спиной дверь и кивком головы приветствует вошедшего в кабинет Фликса. — Сейчас еще на эту тему с отцом поговорю. Ты пока свяжись с Роджером, он собирался завтра-послезавтра пригнать с ремонта наши танки. Оставишь у себя, пусть поработают пока на базе. Фрэнк прощается с Питом, который вынужден прервать разговор из-за ждущих его в переговорной офицеров, и кладет трубку. — Я думал, ты приедешь позже, — он разворачивается на стуле-вертушке к стоящему рядом Фликсу. — Мы порешали все вопросы, не было причин оставаться дольше, — отвечает тот, разглядывая заклеенную пластырями щеку сына. Он протягивает руку, берет слегка опешившего Фрэнка за подбородок и поворачивает его голову вбок. — Сильно зацепило. Шрам останется. — Правда, что ль? — испытывая одновременно и раздражение, и неловкость, тот слишком резко дергает головой, вырываясь из пальцев альфы. Щеку простреливает болью, но Фрэнк терпит. Он отодвигается подальше и меняет тему: — На севере стало слишком жарко. Атланта начала растягивать фронт и создавать сразу по несколько горячих точек на соседних территориях. Юг почти весь наш, может, стоит перебросить к базе наши основные силы? Там сейчас нужнее. — Коламбус ты уже сбросил со счетов? — Фликс, подойдя к мини-бару, достает оттуда бутылку виски и берёт с подноса стакан. Он приподнимает его, вопросительно глядя на сына, но тот мотает головой, отказываясь — в голове и без алкоголя до сих пор туманно. — Это дело решенное, — отвечает Фрэнк отцу, наблюдая за тем, как он наполняет свой стакан. — Не рановато ли? — Фликс закупоривает бутылку и, прислонившись бедром к стойке, делает небольшой глоток. — Сначала надо этого полковника заставить говорить. — Он уже говорит, — криво ухмыляется Фрэнк. — Над ним сейчас мои ребята стараются и, как докладывают, весьма продуктивно. Чин высокий, а язык как помело, своих сдает — только в путь. Информацию проверить — не проблема, а возьмем их генерала — возьмем и город. Так что на данный момент задача номер раз — сохранить нашу технику и не сорить попусту ресурсами, — он дотрагивается до повязки на шее, почувствовав, как та начинает мокнуть. Видимо, рана опять разошлась. — У нас начались просрочки по контрактам с соседними штатами, кстати, и поставки с некоторых заводов уже приостановились, — пальцы блестят красным, и Фрэнк завороженно смотрит на них, растирая оставшуюся кровь. — Мариетта пока сидит на старых запасах, но они не бесконечны, и мы рискуем в конечном счете остаться с консервными банками вместо танков. — Деньги скоро будут, Конор переоценил свою предусмотрительность, — говорит Фликс, тоже наблюдая за измазанными в крови пальцами сына. — А в северные районы направим людей Огасты. Я вчера пообщался с их генералом без посредничества Райана, и мы очень хорошо друг друга поняли. Так что давно уже надо было вздернуть этого щенка и решать все вопросы напрямую с его армией — толку куда больше. — Собираешься от него избавиться? — развалившись на стуле и уронив руки на подлокотники, безразлично спрашивает Фрэнк. — Конечно, а что еще с ним делать? — пожав плечами, Фликс убирает виски обратно в бар и идет к столу. — Послезавтра вместе с дезертирами отправится к стенке. Кстати, — он ногой отодвигает себе стул и садится, ставя стакан на стол, — братца его сколько будешь у нас в лазарете держать? Может, давай туда же? Обоих сразу? — Нет, — отрезает Фрэнк твердым голосом. — Пока пусть останется, я еще с ним не поговорил. Альфа даже с самим собой этот вопрос поднимать не любит, не то что озвучивать вслух. Даллон уже давно пришел в себя, но Фрэнк всё тянет время, к нему в палату не идет. Он знает, что тот тоже ждет его, ждет их разговора. Всякий раз, проходя мимо корпуса, в котором расположен лазарет, альфа чувствует на своей шее до жжения ледяной взгляд, но поднять голову и посмотреть в окно, к своему стыду, не решается. Стоит только обернуться, столкнуться со стеклянным взглядом — и назад дороги уже не будет. — Дело твоё, — не спорит Фликс, замолкая и отвлекаясь на завибрировавший телефон. Фрэнк сидит еще недолго, изучая потолок и слушая, как отец клацает по экрану трубки, после чего поднимается и берет с соседнего стула свою камуфляжную ветровку. — Пойду, пару часов посплю. Здесь будешь? — обращается он к Фликсу, вдевая руку в рукав. — Да. Прикину пока, как бригады Огасты поудачнее раскидать, — альфа откладывает телефон в сторону и смотрит на собирающегося Фрэнка. У того все пластыри пропитались кровью, а на лице непривычная бледность, и как бы он ни пытался скрыть, Фликсу эти муки не понаслышке известны. Он хорошо помнит, как это, когда осколком разрывает щеку и от зверской боли забываешь, как дышать. Как от каждого резкого движения рана вскрывается, заставляя снова и снова переживать этот ад. — Фрэнк, — окликает он сына у двери, и тот оборачивается. — В санчасть сначала зайди, пусть еще раз обработают.***
Ближе к полуночи в переполненном военном госпитале наконец-то воцаряется что-то более-менее похожее на тишину. От своего привычного понимания она, конечно, далека, но в сравнении с тем, что здесь творилось еще несколько часов назад, разница значительная. Стоны боли звучат тише, коридоры пустеют, а утомленный непростым днем медперсонал восстанавливает силы, пока есть возможность сделать передышку. Сколько у них на это времени, никто не знает: может пара часов, а может всего несколько минут. Сегодня утром работа здесь шла в привычном режиме, а уже после обеда в палатах стало буквально не протолкнуться. Очередная атака на базу и засада на одном из основных маршрутов её снабжения принесли еще несколько десятков раненых, значительная часть которых пребывала в тяжелом состоянии. Патрик стоит у окна, засунув руки в карманы белого медицинского халата, и смотрит на освещаемое тусклым светом фонарей здание штаба. — А ты чего еще здесь? — к нему подходит один из врачей с металлической миской в руках, накрытой белой матерчатой салфеткой. — Отдыхай иди, ты и так за десятерых тут сегодня носился. Патрик грустно улыбается и, кивком головы попрощавшись с отправившимся дальше по своим делам бетой, тянет халат с плеч. Он не врач и никогда даже близко не имел дела с медициной, хоть на вешалке в его лаборатории и висела точно такая же униформа. Однако здесь, на базе, на войне, выбора никому не предоставлялось. Сегодня ты медбрат, завтра можешь помогать укомплектовывать боеприпасы, а послезавтра копаться в документации, принимая машины с самыми разными грузами. В основном именно последним Патрик и занимался обычно, но сегодня обстоятельства вынудили его бросить всё и бежать на подмогу в госпиталь. На улице значительно потеплело в последние дни, но ночи всё еще оставались холодными. Накинув куртку и крикнув Рою, что идет к себе, омега выходит из бокового выхода и пару секунд стоит на крыльце, глядя в мутноватое небо. От запаха крови и всего того, что он сегодня повидал, тошно, в желудке пустота, но о еде он даже думать не может. Всё, чего сейчас хочется — просто забыться. Патрик сбегает по каменным ступенькам и, выйдя через калитку, сворачивает на асфальтированную дорогу, ведущую к штабу. — Там собрание, два часа уже идет, — предупреждает его дежурящий на проходной знакомый альфа. — Командир совсем не в духе, кажется. Вон, Тед недавно ходил туда к ним, — он кивает на своего напарника, — говорит, он так орет, что аж окна вышибает. — Черт, — Патрик беспокойно хмурится. — Ладно, что делать. Подожду тогда на улице. — Хочешь, здесь посиди? Я чай заварить могу, — предлагает ему солдат, который по опыту знает, что подобные собрания часто затягиваются надолго. — Спасибо, — улыбнувшись, благодарит его омега и мотает головой, — но я лучше там. Как раз покурю пока. — Как знаешь, — отзывается альфа. — Если замерзнешь, приходи. Патрик, кивнув, выходит обратно в прохладную февральскую ночь. То, что Пит сегодня не в себе, он знает. Они пересекались днем в госпитале, но тому было совсем не до него. Перемазанный в чужой крови, злой, как чёрт, он бегал по этажам, помогая перетаскивать раненых солдат. Патрик пытался лишний раз его не трогать, стараясь просто быть где-то рядом на подхвате. Вентц всегда болел за своих бойцов, как за родных. Держался за каждого, как за брата, и омега может представить, что творилось у него в душе в тот момент. Ментол приятно холодит горло, никотин немного успокаивает нервы, и Патрик не замечает, как за первой сигаретой идет вторая. Он успевает выкурить её почти наполовину, когда распахивается дверь проходной, и из штаба выходят несколько офицеров. Молчаливые. Угрюмые. Не обратив на омегу внимания, они исчезают в темноте перегоревшего фонаря, а Патрик, выкинув окурок в мусорку, быстрым шагом спешит обратно в штаб. — Удачи тебе, парень, — глядя ему вслед, качает головой дежурный, но омега его, конечно же не слышит. Взбежав на четвертый этаж, он быстрым шагом идет до самого конца коридора и без стука заходит в кабинет Пита. Тот сидит за столом, уронив голову на сложенные руки, и даже не шевелится, когда Патрик аккуратно прикрывает за собой дверь. — Что, малыш? — не поднимая головы, устало спрашивает он. Стамп не отвечает. Он тихо идет к нему, встает сзади и кладет руки на его плечи. — Ты спать уже должен, Пат, а не бродить по части, — на выдохе говорит Вентц, когда пальцы омеги принимаются умело массировать натруженные мышцы. Альфа выпрямляется и, не открывая глаз, с тихим рычащим стоном откидывается на стоящего у него за спиной Патрика. — Я же нужен тебе, — шепчет тот, продолжая разминать его плечи. — Нужен, — подтверждает Пит и приоткрывает тяжелые веки. Их с омегой взгляды пересекаются. Слышится скрип ножек стула по старому, лишенному лака паркету, негромкий вздох и шелест бумаги. — Нужен, — Вентц, перехватив Патрика, ставит его между собой и столом, сразу же притягивая ближе и утыкаясь ему в живот лицом. Он ведет руками вверх по его бедрам, задирает рубашку и шумно вдыхает его малиновый запах, проходясь губами по вжавшемуся мягкому животу. Патрик запускает пальцы в его волосы и прикрывает глаза, закусывая губу. Жесткая щетина альфы приятно раздражает кожу, его руки уверенно шарят по пояснице, по бокам, по ягодицам омеги, с каждой новой секундой становясь всё требовательнее. Он будто пытается вобрать его в себя, протолкнуть внутрь и срастись каждой клеточкой, стать единым организмом. Неделимым, нерушимым. Пит целует косточки его бедер, ладонями проводит вверх по спине, почти до самых лопаток и опускается обратно, стискивая ягодицы. Губы безотчетно сминают кожу под собой и в коротких перерывах между жалящими поцелуями шепчут, будто молитву, его имя. Прикосновения альфы уже на грани боли, но Патрик его не останавливает. Позволяет сжимать себя, мять до синяков и только лишь немного морщится, когда несдержанные поцелуи переходят в укусы. Он вверяет себя полностью в лапы хищника, сам же в любую секунду готовый добровольно с поводка его спустить. Пит нуждается в нем, и плевать, если потом придется свою плоть по лоскутам собирать. Патрик своего зверя хорошо знает, он его не боится и в своих силах не сомневается. Зато в них сомневается сам Вентц, вдруг приходя в себя и останавливаясь. Злости внутри становится еще больше, когда он понимает, что едва не позволил сидящей в нём животине сорваться с цепи и захватить свой человеческий облик. — Иди лучше спать, — насилу оторвавшись от омеги, он заставляет себя отпустить его. — У тебя тоже был тяжелый день, ты устал, а я сегодня не в состоянии себя контролировать. — Пит, всё нормально, — шепотом уверяет его Патрик, ласково проводя рукой по волосам, но альфа несогласно мотает головой. Он усаживает омегу себе на колени и, обернув руки вокруг его талии, утыкается лбом в плечо. — Не нормально. Я не хочу, чтобы практика вымещать друг на друге неудачные дни становилась для нас нормой. Достаточно того, что временами я и так действую слишком импульсивно и ненароком обижаю тебя. — Ладно, — соглашается Патрик и прижимается губами к его виску, продолжая перебирать пальцами смоляные волосы на его затылке. — Тогда я просто побуду с тобой немного, — он дышит мятным ароматом, исходящим от альфы, и чувствует, как перечные нотки в нем начинают потихоньку ослабевать. — Совсем чуть-чуть, а потом пойду спать. Вентц цокает языком. — Пат, — кольцо рук вокруг Стампа становится жестче, крепче. — Ты помнишь сержанта, который сегодня умер при тебе от потери крови? Патрику тяжело вспоминать этот момент, и он до сих пор видит перед глазами цепляющийся за последние секунды жизни взгляд того молодого омеги. Полный страха, обреченности. Фронтовой медик, он сознательно шел на риск, но кто же в глубине души не хочет верить в свою счастливую звезду? — Помню, — сдавленно отвечает Стамп, гадая, зачем Пит о нем заговорил. — Он поймал пулю, когда тащил раненого к санитарному грузовику. Та сволочь, которая его подстрелила, целилась не в солдата, а точно в него, — Вентц неровно выдыхает, сжимая в пальцах рубашку Патрика, и делает паузу, справляясь с мучающей душу болью. — Ему было двадцать четыре, как тебе. Свадьбу играть собирался с одним из наших ротных после того, как этот ад закончится. От этих подробностей Патрик покрывается мурашками. Он нервно сглатывает, но от комка, свернувшегося в горле, это не спасает. — Пит… — Он не должен был оказаться на передовой, — сокрушенно хрипит ему в плечо Вентц, и Патрик слышит, как скрипят его стиснутые зубы. — Пролез в одну из машин вместо другого парня, когда узнал, что его альфа в самом пекле. Капитан говорил ему, чтобы не смел соваться на линию фронта. Миллион раз говорил, а он… — Пит поднимает голову, смотрит на потерянного омегу и осторожно берет за подбородок. — Совсем как ты. Тот сидит, потупив взгляд, пока Вентц, потирая большим пальцем его кожу, умирает от нежности, любви и страха. Страха недоглядеть, страха потерять. Патрик тогда уже убежал помогать кому-то из врачей, и не видел, как рыдал над телом своего мёртвого омеги матёрый капитан. Как сидел на коленях, и выл от нестерпимой боли и безвозвратности утерянного. Пит каждый его звук через себя пропускал, каждую эмоцию как свою чувствовал и не знал, куда деться от охватившей всё его существо паники. — Мне всё равно, как это сейчас прозвучит, но, может, давай… — начинает он, гонимый бесконтрольными эмоциями, однако сразу же осекается. — Что? — в ожидании глядит на него Патрик. «Давай поженимся прямо сейчас» договаривает Пит, но уже в своих мыслях. Такая желанная, такая необходимая… но только мечта. Отбрасывая чувства в сторону и трезво оценивая текущую ситуацию, сделать омегу своим законным мужем — означает одним махом подставить его под опасность и, если что-то пойдет не так, превратить в главный рычаг давления на самого Вентца. — Ничего, — совсем тихо отвечает он и обхватывает ладонями лицо Патрика, заставляя его посмотреть на себя. — Я просто прошу тебя, умоляю, заклинаю — слушайся меня и беспрекословно выполняй то, что я говорю. Клянусь, я потом буду псом сидеть у твоих ног и делать всё, что только захочешь, но сейчас воспринимай мои просьбы как приказ. Я не хочу потерять тебя, я сдохну, если с тобой что-то случится. У Пита дрожат губы и руки, в глазах — отчаяние. Патрик его никогда таким не видел, и от этого очень страшно. — То, что ты потом будешь выполнять всё, что ни захочу, звучит крайне заманчиво, — нервно посмеиваясь и выворачивая свою голову из рук альфы, ляпает он, на что тот его жестко одергивает: — Несмешная шутка, малыш. Если раньше нам везло, и твоё безрассудство заканчивалось чем-то безобидным, то это не означает, что так будет продолжаться всегда. Удача не вечна. — Да я знаю это, Пит, — удрученно отзывается Патрик, гладя ладонью грудь Вентца, и горестно сводит брови. — Но вот что я должен сделать, по-твоему? Поклясться? Расписаться кровью? — он встаёт с его коленей и, засунув руки в задние карманы джинсов, отходит к окну. — Я же знаю, что сам виноват в том, что ты мне не доверяешь и любых моих клятв всё равно будет недостаточно. Ты не поверишь мне. Вентц поднимается вслед за ним, подходит к расстроенно глядящему в темноту улицы Патрику и обхватывает его руками поверх плеч. — Поверю, — он легонько целует его за ухом и проводит кончиком носа по коже, — если ты начнешь слушаться прямо сейчас и пойдешь спать. Омега жмется к нему пару секунд, после чего разворачивается и, оставив легкий поцелуй на его губах, кротко произносит: — Хорошо. — Я приду к тебе попозже, — обещает Пит, сводя его ладони вместе и поднося их к губам. Патрик снова кивает и, аккуратно высвободив руки, идет к выходу. Вентц, обернувшись, присаживается на подоконник и с беспокойством смотрит на закрывшуюся за ним дверь. Как бы ему не хотелось этого признавать, но безопаснее места, чем это, для Патрика просто нет. Специально или же сам того не подозревая, но привезя омегу на базу, Фрэнк окружил её непробиваемой бронёй. Пит сгрызет всех и вся, перемелет в муку всю технику и уничтожит всё живое в радиусе километра от границы. Взорвет планету, если понадобится, но к своему не подпустит. Он опускает руку в карман и достает оттуда телефон, открывая на его экране файл, который получил перед самым собранием. Не подпустит.