***
За два дня до весны.
— С утра были предприняты попытки контратак на занятые нами позиции с севера от центра. Все отражены, но, конечно, не без потерь. Так что, даже со всеми наводками, которые были получены от пленных, в Коламбусе мы засядем надолго, командир. Продвижение медленное — здесь лесистая местность и всё в растяжках. Позади офицера, которому Фрэнк доверил командование одним из сильнейших батальонов Мэйкона, грязно-зеленый брезент палатки полевого лагеря; вокруг — тишина. Обманчивая и опасная, способная разрушиться в любую секунду. — Я помню, — Фрэнк имел удовольствие на личном опыте убедиться в словах альфы, так что ситуация для него вполне ожидаемая. — Сидите спокойно, Мэтт, не нужно спешить. Это значимая для нас вершина, и к ней надо подбираться грамотно. Коламбус знает свои окрестности гораздо лучше нас, так что масштабный штурм сейчас может стать большой ошибкой. Мэтт по ту сторону монитора угрюмо крутит в руках карандаш. — Первое марта уже послезавтра, командир. Пока мы с моими ребятами ковыряемся здесь, и вам, и базе может понадобиться помощь, — признается он в истинной причине своего беспокойства. Фрэнк усмехается: — Мне приятно осознавать, что офицерский состав нашей армии так радеет за общее дело, но только почему-то ваше понимание этого «общего» не всегда вписывается в реальное положение дел. Вот вы никак не поймете всю суть происходящего. Предпочитаете не видеть того, в чем Лето реально преуспел. Военные не лезут в политику, это правильно, я здесь не в претензии. Но сейчас одно от другого неотделимо, и наша военная тактика должна идти нога в ногу с политическим курсом. При всех своих минусах и деструктивном функционировании, у изоляции есть один весомый плюс, — Фрэнк подается вперед и кладет локти на стол, приближаясь лицом к монитору, — это абсолютная, безоговорочная верность и сплоченность внутри городов. Именно об эту стену сейчас ежедневно бьётся наша армия. Центры будут стоять до последнего, потому что у них просто нет иного выхода. Нам нужно учитывать это, понимать, что мы воюем не с альянсом, подобным нашему, а с каждым отдельным городом, — Фрэнк тычет пальцем в стол, отбивая каждое слово. — Ни падение Атланты, ни Коламбуса или кого-то еще из крупных игроков, не будет означать победу. Понятие «штат» есть только в наших головах, для остальных — это просто территория вокруг их маленького «государства». Нет никакого смысла кидать все силы только на одну столицу. — Но Атланта –мозг всей этой территории, — осторожно возражает Мэтт. — Её быстрое взятие окажет психологическое давление на других. — Атланта — это всего лишь хранитель идеи, которая очень нравится этим «другим», — со скептической ухмылкой отвечает Фрэнк. — Мозг у каждого свой. Держи это в голове сам и позаботься о том, чтобы именно с такой установкой шли сражаться твои бойцы. Кстати, как тебе подкрепление из Огасты? К обучению пригодны? Мэтт меняет положение в своем кресле и пожимает плечами: — Да нормальные парни. Видно, что бывалые и неплохо обкатанные на поле боя. Немного подучим, немного подтянем… С этим проблем нет, командир, — впервые за весь разговор у альфы расправляется складка меж бровей. — Тогда работайте. Мэтт берет под козырек, и Фрэнк, кивнув, тянется к мышке. Раздается характерный звук, оповещающий об окончании звонка, и окошко на экране монитора гаснет. Оттолкнувшись от пола, Фрэнк отъезжает на кресле чуть дальше от стола и, сцепив руки в замок на животе, откидывается затылком на спинку. При всей своей вере в победу, альфа вынужден признать, что эту минуту расслабленности он может себе позволить в основном благодаря Берту, который так кстати слил им информацию о готовящейся Атлантой атаке на базу. Пока столица, просчитывая каждый шаг, осторожно перебрасывала свои отряды в направлении Акворта, Вентц уже полномасштабно готовился к круговой обороне, а войска альянса, заблаговременно расположенные в прилежащих к Атланте «нейтральных» городах, переходили в полную боеготовность. — В этой жизни, Торо, тебе у меня не выиграть. Я снова поставлю тебя на колени, как делал это уже много-много раз, — криво улыбается Фрэнк и с особым удовольствием добавляет: — Учитывая, что моя главная победа уже выбрала меня. Он скребет ногтями тыльную сторону ладоней. В вопросе Джерарда Рэй ему поперек горла: был, есть и будет, пока дышит. Слепая, глухая ревность одолевает Фрэнка всякий раз, когда он представляет, насколько близки они были. Альфа ревнует ко всем секундам, которые они провели вместе, ко всем прикосновениям и общим воспоминаниям… К всему тому, что было тогда, когда сам он в жизни омеги являлся самым ненавистным кошмаром. Проклятый, уродливый монстр, сын чудовища, отобравшего у него всё. Он карябает кожу, рыча. У Джерарда с Рэем могло не быть физических отношений, но Торо точно питал к нему самые глубокие чувства. Не зря Фрэнк тогда решил, что между ними что-то есть, потому что так, как Рэй смотрел на омегу, на просто друзей не смотрят. Альфа расцепляет пальцы, выпрямляется в кресле и тянет руку ко внутреннему карману куртки, нащупывая в нем телефон. Он достает мобильник и, сняв его с блокировки, сразу же заходит в галерею. Почти вся она забита фотографиями и видео с Джерардом, которые Фрэнк сделал за то время, что был с ним в больнице. Он открывает первый попавшийся. Джерард на нем красивый до сумасшествия, стоит у зеркала с расчёской руках и улыбается в камеру сквозь отражение. Фрэнк улыбается снимку в ответ и проводит пальцами по экрану. — Ты мой, чудо. И в прошлой жизни, и в этой, и в следующей. С самого рождения и дальше только вечность. Он пролистывает фотографию, попадая на видео. Фрэнк помнит, как делал его дня за три до того, как всё началось. Палец сам нажимает на кнопку «плей». — «Ты опять снимаешь?» — Джерард сидит на кровати с раскрытой книгой на коленях и что-то рисует в блокноте, лежащем поверх страниц. Отсюда не видно, но к катетеру, вставленному в вену, присоединена капельница с каким-то витаминным раствором. Фрэнк слышит собственный смешок за камерой. — «Заметил», — констатирует он. — «Ты нахально пользуешься тем, что я сижу с иголкой в руке и не могу подойти и навалять тебе», — омега продолжает шуршать карандашом, не поднимая головы. — «Выключи». — «Не-а», — вальяжно отвечает альфа. Джерард поджимает губы и недовольно сопит. — «Ты читаешь или рисуешь?» — «И читаю, и рисую». — «Что рисуешь?» — «То, о чем читаю», — Фрэнк позади камеры цокает языком, и Джерард, хитро улыбнувшись, наконец поднимает на него глаза из-под нависшей челки. Он делает это так, что у Айеро даже здесь, сейчас пульс учащается и тяжелеет дыхание. Омега на видео всё еще слабый морально и физически, уставший от больничных процедур, поэтому Фрэнку остается любить его одним взглядом. — «Мне Патрик привез эту книгу, там старые стихи и рассказы. Они… очень разные. Мне так нравится делать к ним зарисовки и пытаться передать на бумаге настроение…», — Джерард проходится большим пальцем по краю блокнота, пролистывая страницы. — «А мне ты не показывал», — с притворной обидой говорит Фрэнк. — «Иди, покажу». Изображение сваливается вбок, на секунду становится виден пол палаты и край дивана, а потом видео останавливается. Но Фрэнк и так помнит, что было дальше. Помнит, как они сидели на кровати и вместе рассматривали наброски; как он радовался тому, что к Джерарду вернулся интерес к рисованию; как потом он долго целовал его губы, обхватив рукой лицо и кончиками пальцев касаясь волос за ухом… Помнит, как омега заснул после капельницы на его коленях, а сам он, за всё то время, что сидел рядом и берег его сон, прочитал почти половину той самой книги… Фрэнк пролистывает галерею на пару файлов вперед, вдруг вспомнив, что он даже сфотографировал текст одного из стихотворений, которое его отчего-то сильно зацепило. Нужный снимок находится без особых проблем. Альфа перечитывает строки пару раз, а затем, поддавшись внезапной идее, двигается обратно к столу и достает из ящика лист бумаги.***
Как бы ни бубнил Джаред каждый раз, когда разговор возвращается к теме Акворта, Рэй доволен. Третий день подряд в район главного хаба Мэйкона стягиваются войска и техника Атланты, создавая ударную группировку, у которой одна единственная цель — полный захват этой базы. Альфа лично контролирует расстановку сил, в подробностях возрождая детские воспоминания, когда неплохо ориентировался на местности. Будучи еще совсем мальчишкой, он часто играл с друзьями в партизанов в окрестных лесах, так что в достаточной мере может просчитать — какие позиции являются наиболее удачными, а какие, напротив, уязвимыми. Даже несмотря на то, что многое, естественно, изменилось. Параллельно с подготовкой штурма, Акворт ежедневно продолжал получать удары и от Джонс-Крика. Его задачей было не столько нанести серьезный ущерб укрепленным границам города, сколько морально вымотать его солдат. Постоянные точечные атаки должны войти у тех в привычку и ослабить бдительность перед главным наступлением Атланты. Рэй уверен, что такая тактика просто обязана сработать и стать сильным ударом по мотивации противника. Бодрым шагом он идет по длинному коридору резиденции Лето, сжимая в руке очередную бумагу с разрешением Джареда на отправку дополнительных сил к Акворту. В голове вовсю роятся схемы и планы, которые необходимо побыстрее оформить в приказ, однако, уже практически дойдя до лестницы, Рэй замечает открытую дверь в комнату Хью. Негромко разговаривая с самим собой, омега неспешно передвигается от шкафа к кровати и перебирает вещи, складывая их в большую открытую сумку. Среди прочего Торо различает как одежду самого Хью, так и ту, что принадлежит Майки. Разные кофточки, футболки, шорты и штаны… Омега с каким-то непередаваемым трепетом берет в руки каждую вещь и аккуратно складывает её, убирая в сумку. Улыбнувшись самому себе, Рэй решает пройти мимо, чтобы не отвлекать Хью от его занятия, но вдруг выхватывает взглядом из горы вещей на кровати что-то, что кажется ему смутно знакомым. … — Где ты нашел эту красоту, Рэй? Наверно стоит безумных денег, но он будет просто счастлив!.. … — Подарок с первой зарплаты, братишка. Я же обещал, что мой любимый племянник будет самым красивым во дворе… … — Избалуешь мне сына… Теплые, родные объятия ласковых рук, завитки волос с медовым ароматом клевера, слоненок на нежно-голубой футболке… Боль. В сердце Рэя будто с размаху всаживают копье по самое древко. Он хватает ртом воздух и во все глаза смотрит, как Хью берет эту самую футболку и, чуть подержав в руках, кладет в сумку к остальным вещам. Горло резко пересыхает, словно Рэй тонну соли сжевал, а вены пульсируют так, будто вот-вот взорвутся. Внутри себя, в своей голове он уже бежит к омеге в комнату, достает из сумки футболку и засыпает Хью миллионом вопросов… На деле же Торо так и стоит, как истукан, посреди коридора с остановившимся взглядом и грозящим отказать сердцем. Омега его не замечает, тоже весь в своих мыслях продолжает разбираться с одеждой и неизвестно, сколько бы Рэй так простоял, если бы из ступора его не вывел вопрос Майки, заданный крайне подозрительным тоном: — Ты что, подсматриваешь за моим папой? — сердито сведя брови к переносице и уперев руки в бока, мальчик с вызовом смотрит на него. Рядом с ним, тоже с некоторой озадаченностью на лице, переступает с ноги на ногу Зак. — Что?.. Нет, конечно, нет, — Рэй находит в себе силы ответить, однако вытряхнуть из головы оцепенение не получается. Мысли не стыкуются, не укладываются в один ряд. На их обдумывание времени ему никто давать не собирается. — Тогда почему ты тут стоишь? — цыкает на него Майки, демонстрируя, что ни капельки ему не поверил. Он смеряет альфу очередным осуждающим взглядом и, громко фыркнув, бросает Заку: — Мне хочется побыть с папой, встретимся за обедом. Омежка заходит в комнату к Хью и закрывает дверь, не забыв при этом довольно громко ею хлопнуть. — Неловко, — сморгнув от резкого звука, хмыкает Зак. — Да ну, это бред. Подумаешь, задумался, — ворчит Рэй, сообразив, что благодаря этой мелкой поганке теперь выглядит как какой-то маньяк-вуайерист. Футболка со слоненком на всем этом фоне отходит на второй план, потому что вообще — с чего бы ей быть той самой? Это не какая-то там дизайнерская вещь. Рэй купил её здесь, в Атланте, так что наверняка подобная была еще не у одной сотни мальчиков по всей столице. — По правде говоря, я спешил домой с уроков, надеясь застать тебя здесь, — меняет тему Зак, перевешивая сумку с учебниками с одного плеча на другое. — Что за срочность? — Рэй складывает руки на груди. — Я хотел попросить тебя взять меня к вам в спецназ, — прямо говорит альфа решительным голосом. — Берта не хочу просить, он пошлет меня куда подаль… — он кашляет в кулак, поправляясь. — К отцу. — А с чего ты взял, что я не пошлю тебя по тому же адресу? — Торо приваливается боком к стене. — Потому что ты нормальный, Рэй, — кривит губы Зак. — Ну слушай, я проходил точно такую же военную подготовку, как и все в «Эпсилоне», стреляю с восьми лет. Ничуть не хуже Джерарда, кстати, — выпаливает он, но прикусывает язык, когда Торо стискивает зубы при звуке этого имени. — Короче, возьми меня к себе, а? Мне уж семнадцать, и я, черт побери, тоже хочу защищать свой город. — Зак, — Рэй чувствует себя в крайне неудобном положении, потому что, с одной стороны, альфа как бы прав и, как солдат, он уже вполне состоялся, но с другой… С другой начинается куча «но», с которыми Торо возиться совершенно не хочется. — Это должен решать твой отец, не я. — Решать мой отец сейчас не очень готов, — без намека на иронию парирует Зак. С этим не поспоришь. Рэй присматривается к альфе, что в этот момент вовсе не выглядит на свои семнадцать. В его взгляде уверенности и твердости куда больше, чем в последнее время демонстрирует его отец. «Да и пользы наверняка тоже», хмыкает Торо про себя. Но только это всё равно не спасёт его от Джареда, который с Рэя голову снимет, если наследник столицы вдруг окажется на линии огня. — Давай так договоримся, — оттолкнувшись от стены, альфа подходит к Заку и забрасывает руку ему на плечо. — Я выдам тебе оружие, но на фронт ты не пойдёшь. — Но… — Ты останешься здесь, чтобы охранять резиденцию, — пресекая протест, спокойно говорит Рэй. — Да ты ржешь надо мной, что ли? — совсем не в шутку злится Зак. — Охранять резиденцию, которая уже находится под охраной?! Рэй, я не в детском саду! — В этом детском саду сейчас находятся твой папа, Хью и Майки! — внезапно выходит из себя Рэй, и голос его приобретает командный тон. — Во всей Атланте нет места, которое я желал бы оберегать сильнее, чем этот особняк! Я ни на метр не отходил бы от стен, если бы не мои чертовы погоны! Зак притихает, вынужденный приглушить свои амбиции и признать правоту Рэя. — Извините, господин генерал. Не прав, — искренне произносит он. — Принято, — сбавляет тон Торо и продолжает его наставлять. — Ты будешь моими глазами и ушами и сделаешь всё, чтобы в нужный момент защитить нашу семью. Мы готовим серьезную операцию против Мэйкона, и может случиться всякое. У Хью есть дом в пригороде Атланты, так что если что-то пойдет не так, если резиденции будет угрожать опасность, ты поможешь им уехать отсюда. — Я сделаю, — с готовностью обещает Зак. — Я правильно понял, что мистер Брайар в курсе? — Да, я говорил с ним. Будет неплохо, если своему папе ты объяснишь всё сам. — Объясню, но не думаю, что он согласится куда-то бежать отсюда, — печально опустив глаза, говорит альфа. — Он останется с отцом при любом раскладе. Торо понимающе вздыхает и хлопает парня по спине. Здесь он бессилен как-то помочь. Предложить — да, но на что-то повлиять… Если бы рядом был Джерард, Рэй бы тоже остался с ним до последнего.***
На базе, как обычно, царит оживление. Гул, грохот техники, громкие голоса солдат, готовящихся к отправлению на линию фронта, и периодически раздающиеся где-то вдалеке взрывы… Тыл тянет свою привычную ежедневную рутину. Патрик, сверившись с документацией, подхватывает из раскрытых створок грузовика несколько коробок с медикаментами и тащит их к дальнему корпусу госпиталя. Подпирая верхнюю подбородком, он молится, чтобы случайно не споткнуться обо что-то и не растянуться на дорожке со всеми этими брякающими склянками. — Ты голову решил на подушке сегодня оставить? — две верхних коробки внезапно исчезают из рук омеги, и он облегченно выдыхает, замечая рядом с собой сердито пыхтящего Роя. — Побольше набрать не мог? Альфе пришлось прервать инструктаж своей роты, когда он случайно увидел из окна, как Стамп, скрючившись, в одиночку тащит на себе тяжелые коробки. За грубостью Рой теперь пытается скрыть свое беспокойство. — Либо ноги, либо руки, — смеется Патрик, перехватывая оставшуюся у него коробку поудобнее. — Первые у меня уже почти отвалились, так что… Вообще, я не понимаю. Не так давно в Олбани кричали о том, что у них накрылся один из главных заводов, но я каждый божий день принимаю оттуда раза в два больше машин, чем откуда-либо еще. — Да ничего там не накрылось, — хмыкает Рой, ногой открывая входную дверь проходной и пропуская Патрика вперед. — Сказочка для Атланты и её прихлебателей. — Чего? — омега, едва войдя внутрь, останавливается, и Рою прилетает закрывающейся дверью под зад. — Твою дивизию, Пат, — морщится альфа от боли и с трудом сдерживается, чтобы не выругаться покрепче. — Двигай, давай, чего ты встал столбом? — Патрик, ойкнув, спешит пройти вперед, и Рой, всё еще кряхтя, идет за ним. — Я думал, ты в курсе — твоего ж командира идея. — Пита? — омега растерянно моргает. — Ну, — Рой, зайдя в помещение, где расположен склад, ставит свои коробки на пол и, забрав у Патрика его, отряхивает руки. — Олбани же теперь под нашим генералом, но официально там пока Брук, и он не может просто взять и перекрыть поставки самой столице. Ну вот, командир нашел, как ему помочь, — ржёт альфа. — А еще он… — Не надо, — резко вскинув руку, останавливает его Стамп. Чувствуя, как горло подпирает жгучая горечь, он судорожно сглатывает. — Я не хочу знать, что еще он там придумал. Патрику, правда, лучше не знать. Он уже кое-как привык, смирился и подчинился той жестокости, которой живет Пит. Насмотревшись на умирающих, покалеченных, омега начал иначе воспринимать многие вещи и понимает, что на войне свои правила и законы. Но ведь и по ту, вынужденно ставшую чужой, сторону, тоже находятся люди. Им нужна помощь, нужны лекарства, которых теперь стараниями Вентца у них не будет. Шеи неожиданно касаются жесткие мозолистые пальцы, отодвигая воротник ветровки. Патрик замирает. — Быть рядом с командиром непросто, и тебе еще не раз будет больно. Но ты сделал свой выбор, — Рой глядит на метку Пита на изгибе его шеи, и голос его звучит несколько странно, — и должен принять его до конца. Твой единственный дом теперь навсегда здесь, — он заносит большой палец над меткой, но коснуться не смеет, а только водит им по воздуху, повторяя очертания. — Кто-то, возможно, такое бы не потянул, но ты — сможешь. Тебе это под силу, Пат. Патрик стоит в оцепенении и смотрит на альфу, что сейчас какой-то совсем другой. Омега стал замечать за ним подобные изменения после той ситуации с течкой, но особо не зацикливался, потому что и сам теперь чувствовал себя уже не так расслабленно рядом с ним, как раньше. Но в этот раз он испытывает далеко не неловкость. Оторопь. Рой, между тем, вдруг переводит взгляд за его спину и бледнеет. Он резко отдергивает руку от воротника Патрика и, выпрямившись, приставляет ладонь к виску. — Господин подполковник. Омега тут же оборачивается и видит стоящего в дверях с мрачным видом Вентца. — Пит! — позабыв обо всём, Патрик кидается к нему и тем самым спасает Роя, которого альфа буквально линчует своим тяжелым взглядом. — Ушёл, — коротко кивнув головой в сторону, бросает он лейтенанту, и тот без промедления слушается. Пит захлопывает дверь и переводит взгляд на Патрика. Черты лица его становятся мягче. — Чем вы занимались? — стараясь звучать не слишком раздраженно, спрашивает он, обнимая омегу одной рукой за талию и привлекая к себе. — Рой помог мне донести сюда коробки из новых поставок, — он прижимается к альфе и трется о него щекой. Пита не было со вчерашнего обеда, и всё, что теперь важно Патрику — это то, что тот наконец-то вернулся. Вернулся. Омега, который без оглядки вечно бежал куда-то, от кого-то, и подумать не мог, что именно это слово однажды станет для него самым важным в жизни. — Ты что, таскал их сам? Один? — нахмурившись, Вентц отклоняется назад и заглядывает Патрику в глаза. — Не все, — шепотом врёт тот, скрещивая у альфы за спиной пальцы. Он жмется обратно к его груди и тянется за поцелуем. — Ещё раз узнаю, — грозит Пит, цепляя его губы, — отправлю драить сортиры. Тут солдат полный двор, бери сколько надо и пусть работают. — Так точно, сэр, — усмехается Патрик и пробегается пальцами по шее альфы, забираясь ими в его волосы. Ему абсолютно не хочется обсуждать эту тему дальше. Он настойчиво подставляет себя под разгорающийся пыл альфы и сам тянет руки к ремню на его черных камуфляжных штанах. — Я так соскучился… Рой был прав, Патрик сделал выбор. Он выбрал своего зверя и никогда теперь его не оставит. Будет подле него, будет за него, что бы ни случилось. Вентц сжимает его в своих объятиях и толкает за один из стеллажей. Патрик может сколько угодно уводить его от темы, но всё равно будет так, как он сказал. А ещё первое, что Пит сделает, когда они закончат, это подпишет рапорт, который вчера утром положил ему на стол Рой. Лейтенант просил после того, как будет взята Атланта, перевести его в другую часть подальше отсюда. У Вентца такая неожиданная просьба вызвала удивление, но теперь он, кажется, понимает, в чем, а точнее, в ком, причина. Не будь этого рапорта, Пит прикончил бы Роя сегодня за один только взгляд, которым тот смотрел на Патрика. Прострелил бы ему череп и даже разбираться не стал. Но, как бы ни сильна была его ярость, честность и преданность ценить он умеет.***
— Всё же, мое мнение, как медика, сэр, — рановато. Еще пара-тройка дней точно не помешала бы, — говорит бета, стаскивая с рук перчатки и выбрасывая их в мусорное ведро. — Еще пара дней и ты бы вызывал мне психиатра, — хмыкает Фрэнк, осторожно разминая шею, на которой теперь нет осточертевшей повязки, от которой всё чесалось так, что хоть на стену лезь. — Но швы мы снимем, как положено, — строгим голосом настаивает врач. — Договорились, док. Швы мне не мешают. Фрэнк стоит у зеркала и без особого интереса рассматривает свою щеку. Пока мало что понятно, но очень похоже на пиздец, который будет нудно и долго заживать, а потом оставит после себя привет в виде уродского шрама. «Как у отца» — издеваясь, мелькает мысль в сознании. Фрэнку плевать на шрамы, у него их миллион или даже немного больше, но, блять. Как у отца. Однако тут он опускает взгляд ниже, ведет кончиками пальцев по шершавой корке на шее и удовлетворенно улыбается краем рта. Шрам расползся не только по щеке, скорпиону тоже досталось. Эта метка отца теперь будет вечно покрыта бесформенным, вздыбленным рубцом, и вот его-то Фрэнк даже не подумает как-то перекрывать. На его теле — это единственное место, которого никогда не касались губы Джерарда. Омега намеренно игнорирует правую сторону шеи и всякий раз молча глотает свою боль при виде скорпиона, отводя глаза. И Фрэнк это ненавидит. Саму татуировку ненавидит и тот факт, что любая другая, наложенная поверх, не станет спасением. Теперь же у этой твари вспорото брюхо, отсечены клешни и раздроблены конечности. Не стёрт, но уничтожен. — Если вдруг что — сразу сюда, — назидательно говорит врач и хмурится, когда Фрэнк корчит гримасу. — Это не шутки, господин полковник. Попадет грязь, и здравствуй заражение. — Ой, да понял я, понял, — отмахивается от него альфа, отходя от зеркала. — Только страшилками меня своими пугать не надо. Целая царапина! Как, блин, тут выжить? — бубнит он, поправляя воротник куртки, и собирается на выход. — Вас, врачей, послушаешь, так проще сразу в гроб. Кстати, о гробах. Ведь Фрэнк пришел сюда вовсе не ради повязок, и этот заход к доктору был не из крайней необходимости. Рана под марлей чесалась, это правда, но альфа привык терпеть и не такие неудобства, так что справился бы и тут. Дело совсем в другом — он тянул время. Прикрыв за собой дверь кабинета, Фрэнк идет к лестнице, где останавливается между пролетами, чтобы дать себе еще одну гребаную минуту, которых и так натекло уже немало. Но альфе нужно ещё, чтобы решиться сделать этот шаг. Чтобы задушить чуждую ему трусость, которая с каждым новым днем сжирает его уважение к самому себе. Второй этаж, последняя дверь. Фрэнк пересчитывает ступеньки под ногами, затем плитки пола, пока, наконец, не оказывается напротив нужного бокса. Он готовится дернуть за ручку и увидеть по ту сторону боль. Самую страшную, самую невыносимую, какую только способен испытать человек. Единственную, которой Фрэнк боится больше всего на свете. Предупрежденный заранее медбрат ушел, поэтому внутри небольшой комнаты, кроме Даллона, никого больше нет. Альфа стоит у окна и на появление Фрэнка никак не реагирует. Тот тоже молчит. Это не игра в «кто кого», не нежелание начинать первым. Это переход от многоточий к точкам, за которыми всё уже будет совсем иначе. — Два дня назад я видел, как по этой дороге вели Райана. И слышал, как его расстреляли, — бесцветно говорит Даллон, делая свой первый шаг к черте. — Три, — хрипло поправляет Фрэнк, следуя за ним. — Что? — чуть повернув голову вбок, с тенью неприязни на осунувшемся лице переспрашивает альфа. — Это было три дня назад. Даллон как-то странно смотрит в пустоту, потом безразлично пожимает плечами и поворачивается обратно к окну. Новая ступенька оказывается слишком высокой, и оба спотыкаются об неё, теряя набранный темп. Инициативу перенимает Фрэнк, предпринимая вторую попытку. — Я думаю, что мы должны поговорить. — Кому должны? — Даллон помогать не желает. — Себе, для начала, — не сдается Фрэнк. Он вдруг осознает, что, ловя на себе все эти дни его взгляд, неверно истолковал посыл, который исходил от Уикса. Тот ждал его, в этом нет сомнений, однако цели у них полярно разные. Чтобы поставить свою точку, Даллону не нужны никакие разговоры. — Если хочешь, можешь молчать, скажу я, — Фрэнк так долго шел сюда, морально практически полз, и со своей стороны обозначит границу в любом случае. — Не испытываю желания копаться в том, как всё это произошло, однако не до конца понимаю, почему тебе понадобилось делать это за моей спиной. Ни для кого не было тайны в том, что за союз должен был быть между мной и им. Если вы так сильно друг друга хотели… — спина Даллона напрягается, и Фрэнк напоминает себе, что, действительно, не собирался бродить по развалинам. — Неважно. Главное, что делить нам нечего. Ни тогда, ни тем более сейчас. У меня предостаточно врагов, и еще один мне не нужен. — Я его не хотел. Я жил им, — не реагируя на последнюю фразу, Уикс поднимает руку и будто касается чего-то невидимого за окном. — Я им, а он — своей одержимостью тобой. Даллон говорит тихо, вкладывая в эти слова всю свою боль и всю ненависть. Но не к Фрэнку. К жизни. Он медленно оборачивается, и Айеро почему-то ждет, что сейчас увидит перед собой кого-то, кто сильно напомнит ему его отца. То же самое выражение лица, вернее, его отсутствие. Тот же взгляд — пустой, уязвимый, готовый вместить в себя и отразить на весь мир любое низменное чувство. Однако Фрэнк ошибается. Даллон не похож на Фликса, он совсем другой. Альфа пытается подобрать слово, которым можно было бы его описать, но никак не находит нужное. Они стоят лицом к лицу, как было не раз. Как не было еще никогда. — А ты теперь урод, — равнодушно изучая шрамы Фрэнка, констатирует Уикс. — Интересно, он и таким бы тебя боготворил? Возможно, если бы это было сказано с насмешкой или удовлетворением, Фрэнк бы даже внимания не обратил. Но тот будничный тон, который он слышит, когтями вгрызается в только-только начавшую срастаться рану и раздирает её по новой. Даллон говорит про Брендона, а у Фрэнка в голове вопрос, который до этого не возникал ни разу. Плевать на других, но что почувствует Джерард, когда увидит его таким? Страх? Жалость? Отвращение?.. Что? Ни один из вариантов альфу не устраивает. И хоть он уверен, что их любовь далеко за пределами внешности, внутри становится беспокойно. — А хочешь иронию, Айеро? — между тем выжимает из себя какое-то подобие кривой ухмылки Уикс, оставляя лицо Фрэнка в покое. — Ты можешь быть хоть миллион раз прав, утверждая, что мы оказались в заложниках у ситуации, — двигаясь неспешными шагами, он приближается к Фрэнку. Живой мертвец, в чьих глазах холодное бездушное зазеркалье. — И я могу, несмотря ни на что, бесконечно презирать тебя просто за сам факт твоего существования. Это вне контроля, твоего или моего, — одно за другим, Даллон разбивает зеркала, осыпая альфу острыми осколками. — Но вместо этого, знаешь, что я делаю? Я молюсь за твою жизнь каждый чертов день, — чеканит, выделяя каждое слово. — Чтобы шальная пуля ненароком не зацепила тебя, и ты не подох раньше меня, — стекла осыпаются, оставляя после себя бездну расширенных зрачков. — Чтобы хотя бы там, — Уикс кивает вверх, — он встретил первым меня. Оглушающе. Беспощадно. Неизбежно. И это именно то, ради чего Даллон его ждал. Чтобы поставить свою точку, ему не нужны никакие разговоры. Ему нужен Фрэнк. Он протягивает руку и замирает, глядя на альфу своими мертвыми глазами. Тот стоит, словно застывшая статуя. Придавленный к полу, он не может пошевелить и пальцем, парализованный этим, казалось бы, простым действием. Смотрит на раскрытую ладонь и проклинает себя за то, что ни единой секунды не сомневается в том, что конкретно нужно от него Даллону. — Не вставай снова на моём пути, Фрэнк. Даже у твоей бесчеловечности где-то должен быть предел. Фальшивое спокойствие. Фальшивое безразличие. Тот, кто хоть раз в жизни испытал на себе всю мощь истинной связи, никогда не обманется. В эту просьбу Даллон вложил все остатки себя. Фрэнк медлит. Намеренно оттягивает то, что всё равно в итоге сделает. Перед ним больше не его старый приятель. Не тот здравомыслящий, твердо стоящий на земле человек, но надо отдать ему должное — даже похоронив себя, охваченный поедающей его раковой опухолью, Даллон не теряет своего врожденного благородства и сдержанности. Фрэнк не имеет права решать за него. Будто не свою, он запускает руку под куртку и достает из-за ремня пистолет. Потухшие зрачки напротив вспыхивают так, будто в них вдохнули силы десятков, нет… сразу сотен душ. Даллон начинает дышать глубже, с жадностью вбирая в себя воздух, как смертельно больной, у которого в последние секунды жизни вдруг открывается второе дыхание. Взвесив глок в руке, Фрэнк кладет его на раскрытую ладонь альфы. — Ты уверен, что именно таков твой выбор? — ответ известен, вопрос — в пустоту. — Выбор? — Даллон с пугающим облегчением сжимает пальцы вокруг рукояти пистолета и подносит его к глазам. — Мы могли бы об этом поговорить два… А, — насмешливо приподнимает уголок губ, поправляясь, — три дня назад. Когда был расстрелян Райан. — Были расстреляны предатели, — вносит ясность Фрэнк. — Считаешь себя одним из них? — Считаю, что месть за предательство — это то единственное, что более-менее могло бы сойти за причину, по которой мне стоило бы здесь задержаться. Теперь её нет, и я не могу сказать, что сожалею, — бесстрастно отвечает Даллон, и Фрэнк вдруг осознает, в чём то отличие между Уиксом и его отцом. Да, Даллон действительно другой. Никакой — вот то слово, которое Фрэнк искал и всё никак не мог найти. Фликс горел ненавистью до сих пор, у него была цель, и это питало его, а у Уикса нет больше ничего. Он — погребенный под слоем окаменелого пепла потухший вулкан. — И всё же, не спеши. Это, — Фрэнк кивает на глок, — не единственный выход, и я могу тебе помочь, если ты решишь выбрать иной. Альфа снисходительно приподнимает уголки губ. — Уходи. — Просто подумай, — затягивает время Айеро. — Уходи, Фрэнк. И тому ничего больше не остается. Медленно кивнув, он без опаски разворачивается к Даллону спиной и выходит из бокса в коридор. Кажется, будто из могилы на божий свет выбрался. — Сукин сын, даже сгорая в аду ты продолжаешь тянуть за собой людей, — зло шипит Айеро и поднимает голову вверх. — Будь ты… «Проклят» тонет в глухом выстреле, что в ту же секунду раздается за закрытой дверью палаты. На миг задержав дыхание, Фрэнк прикрывает глаза.***
Этот вечер в теплой, уютной гостиной так напоминает дом… Иэн, подобно Бобу, сидит в кресле и читает какую-то книгу; Ник, как и Хью, устроившись за столом, обложился тетрадками и усердно что-то зубрит по своей медицине; Чарли, в котором Джерард в такие моменты неизменно видит брата, возится на полу с вертлявым Тэйлом… Омега опускает глаза на блокнот, что держит на коленях. Взяв сегодня вечером карандаш в руку, он собирался нарисовать Чарли, однако вместо него с бумаги на Джерарда теперь смотрит его Майки. Его дорогой, его бесценный братишка, без мыслей о котором и дня не проходит. Он молится за него, хранит на груди его крестик и постоянно, слово в слово, проговаривает про себя их последний с Фликсом разговор. Тот состоялся еще в больнице, дня за два до того, как омега проснулся в доме Иэна… …— Войдите, — Джерард медленно приподнялся, не сводя взгляда с двери и ожидая увидеть того, кого он впервые позвал сам. Зайдя в палату, Фликс остановился недалеко от него, и, слегка обозначив улыбку на губах, долго и внимательно изучал его. Джерарду было неловко, хотелось обнять себя руками за плечи и закрыться от этого настойчивого взгляда. — Ты выглядишь гораздо лучше, — наконец удовлетворенно констатировал Фликс. — Всё в порядке? — Джерард кивнул, и альфа довольно произнёс: — Это хорошо. Фрэнк сказал, ты просил меня зайти, — подойдя к дивану, он присел на подлокотник и приподнял руки ладонями вверх в побуждающем жесте. — Слушаю тебя. — Я… — Джерард на мгновение опустил глаза на свои цепляющиеся друг за друга пальцы, потом вновь поднял взгляд на альфу и сделал вдох. — Я знаю, что… что уже скоро. И вы обещали мне, что моя семья будет в безопасности, — довольно резко проговорил он. — Вы же помните об этом? — Твой так называемый брат и отчим, — невозмутимо уточнил Фликс, усмехаясь тому, как на слове «называемый» зло вспыхнули зрачки у омеги. К Джерарду возвращалась его ненависть, а это уже симптом того, что он активно шёл на поправку. — Я помню, не переживай. Они в резиденции у Лето, и их никто не тронет. Напряжение в позе Джерарда немного спало, но взгляд его по-прежнему оставался жестким, по-прежнему настороженным. — Майки — мой брат. Нравится вам это или нет, так было все эти семь лет и так будет всегда, — сквозь зубы процедил омега. — Прекратите так пренебрежительно говорить о нём, для меня он — всё. Ради него я пошел на ваши условия, ради него принял навязанную мне жизнь и после этой аварии выжил в том числе тоже из-за него. Потому что он — мой, и я должен защищать его. Выпалив это, Джерард остановился, успокаивая сбившееся дыхании и ловя потерявшие контроль эмоции. Фликс молчал, долго глядел то ли на него, то ли куда-то внутрь себя. — Спасибо. Уэй от неожиданности приоткрыл рот и широко распахнул глаза. Он ослышался? — Что? Альфа, встав с подлокотника, неторопливо подошел к нему ближе. — Спасибо, и ему, и тебе, — тихо, но очень серьезно сказал он. — Спасибо, что ты выжил. Спасибо, что сейчас стоишь передо мной, и я всё ещё могу тебя видеть. Спасибо, сын. Фликс внезапно резко подался вперед, обхватил оцепеневшего Джерарда рукой за плечи и прижал к себе. Тот не успел отреагировать — альфа отпустил его практически сразу. Нацепив на голову кепку и быстро развернувшись, он устремился к выходу… Джерард сжимает блокнот в руке. Ненавистное слово, сказанное этим человеком в свой адрес, его прикосновения и терпкий запах гвоздики хочется навсегда стереть из памяти, но омега, вопреки всему, держится за них. Как нерушимую подпись под договором воспринимает. — Это же твой брат, да? — Джерард, потерявшись в своих размышлениях, не сразу понимает, откуда доносится голос и в первый момент пугается, когда блокнот исчезает из его рук, а на его месте оказывается Чарли. — Красивый, как и ты. Правда, вы совсем не похожи, — мальчик обнимает Джерарда одной рукой за шею, а второй держит перед глазами портрет Майки. — Почему так? Омега мягко улыбается и, обхватив его, чтобы не свалился, объясняет: — Так бывает. Я похож на папу, а Майки на отца, — он поднимает голову и сталкивается взглядом с Иэном, который, оторвавшись от книги, внимательно слушает их разговор. — Да, но всё равно. Братья ведь должны быть хоть в чем-то друг на друга похожи, — искренне недоумевает Чарли, проводя пальцем по портрету. — Хоть немножко, а вы… — Сын, — влезает в их разговор Иэн, выразительно глядя на омежку. Тот, недовольно потупившись, на пару секунд замолкает, но потом теснится у Джерарда на коленях, практически вжимаясь в него, и шепчет ему прямо в ухо: — Он приедет сюда, к нам? Будет жить вместе с тобой? — Нет, — уставившись на собственный рисунок, омега чувствует, как начинает щипать в носу и в глазах. — Почему? — Чарли уже давно вырос из возраста «почемучек», но Джерард, очевидно, у него на особом счету, поэтому для него у мальчика всегда имеются эти самые «почему» в неограниченном количестве. — Потому что он не может… — черты Майки на бумаге начинают плыть. — Но почему? — с детской непосредственностью удивляется Чарли и вдруг хмурится. — Тогда, ты поедешь к нему? Ты уедешь от меня? Нет, я так не хо… — на блокнот падает слеза, и мальчик испуганно задирает голову. — Ты почему плачешь?! — восклицает он, забыв о своей конспирации. Ник, услышав это, резко выныривает из своих книг и с беспокойством глядит на них. — Чарли, что ты ему сказал? — строгим голосом спрашивает он у сына, и тот сжимается под суровыми взглядами обоих родителей. — Я… я ничего…я… — лепечет он, и Джерард, обхватив рукой его макушку, будто защищая, мотает головой. — Он ничего не говорил, правда, — омега прячет предательские слезы и даже пытается улыбнуться. — Это я опять вспомнил брата, и вот так получилось. Ник горестно изгибает брови. — Как мне тебе помочь? Хочешь… — Никак, — перебивает своего папу Чарли и едва не душит Джерарда в объятиях. — У тебя же есть я… ну и Фрэнк. Мы тебя никогда не бросим, не будем, как он, — омежка сердито стреляет глазами на портрет Майки. — Так, ну это уже слишком, — у Ника, который еще худо-бедно был готов поверить в предыдущую байку о непричастности своего сына, лопается терпение. Он шумно выбирается из-за стола и, подлетев к омегам, стаскивает визжащего Чарли с ног Джерарда. Тот даже толком сделать ничего не может, Ник зол, как бывает нечасто. — Не смейте его защищать, никто! Этому мистеру, — он несильно встряхивает ребенка за бретельки джинсового комбинезона, — нужно посидеть в своей комнате и подумать о том, что болтает его дурной язык. Мальчик выворачивается, падает на колени, заставляя буквально волочить себя по полу, и продолжает что-то кричать про Майки. Но Ник неумолим. Тащит сына, периодически рыкая на него, и машет на мужа, который жестами призывает его умерить свой пыл. — Вот же ревнивец, — вздыхает Иэн, когда шум, создаваемый Чарли, перемещается на второй этаж. — Надеюсь, вы не станете воспринимать его слова всерьез. Он мало с кем общается, поэтому очень быстро привязывается. — Я тоже очень привязан к нему, — улыбается Джерард, испытывая неловкость из-за того, что стал причиной всей этой суеты. — Чарли искренний и прямолинейный, и я знаю, что он всё это не со зла. — А еще он обожает вас и боится, что может потерять ваше внимание, если однажды тут появится ваш брат, — сняв очки, Иэн кладет их поверх открытой книги и трет глаза. — Хотя мне кажется, они моментально подружились бы. Взгляд Джерарда тускнеет. — Иэн, вы же понимаете, что этого никогда не произойдет, — говорит он с едва заметным оттенком упрека в интонации. — Даже нет — вы совершенно точно знаете об этом. Вы знаете абсолютно всё, что происходит в том доме. Бета еле заметно качает головой и воздерживается от какого-либо комментария, потому что продолжить этот разговор — означает открыть омеге глаза на то, какой неимоверной силищей он обладает. Джерард попросту не соображает, кем сейчас является и какую власть держит в своих руках. Пожелай он что-то, только поднажми — и это будет рано или поздно исполнено. Для Фрэнка этот омега — весь мир, для Фликса — единственная ниточка, ведущая к самой большой потере в его жизни. Джерард этой истины еще не раскусил. К счастью, как считает Иэн. Преданный своему хозяину, он в глубине души всегда винил Люка за то, каким стал Фликс. Бета… Ему были недоступны эти тонкости связей между альфами и омегами, поэтому он абсолютно всё мерил разумом. Джерард характером отличается от своего папы, хоть внешне и похож на него, словно тот восстал из мертвых, однако Иэн не позволит снова чужим рукам получить власть над Фликсом. Но это не означает, что он не готов попытаться помочь. — Пойду к себе, — Джерард, зажав карандаш между страницами блокнота, поднимается с дивана и поправляет за собой смятую подушку. — Я пока не буду ложиться, так что если Ник позволит, то хотел бы перед сном зайти к Чарли. Не хочу, чтобы он засыпал, думая, что я на него злюсь или что-то в этом духе. Во взгляде Иэна проступает тепло. — Спасибо, что так любите его. Для него это очень важно, — искренне благодарит он омегу, и тот дарит ему в ответ улыбку. Джерард собирается уходить, но бета вдруг начинает как-то суетиться и негромко просит: — Джерард, подождите, — он роется по карманам своего домашнего кардигана, пока, наконец, не выуживает из одного из них небольшой запечатанный конверт. — Мне днем сегодня передали его для вас. От мистера Айеро. Улыбка сходит с лица Джерарда, сменяясь беззащитной растерянностью. — От Фрэнка? — полушепотом уточняет он, хоть это и без надобности. Фликса Иэн в большинстве случаев называл почтительным «хозяин». Бета молчит, протягивая ему конверт, и только одни глаза его улыбаются, пока он наблюдает за тем, с каким трепетом, с каким волнением и осторожностью Джерард забирает у него из руки письмо. Омега, который не ожидал ничего подобного, будто не до конца верит в то, что видит. Не отрывая от конверта взгляда, он медленно направляется к лестнице. По пути Джерард вдруг спохватывается, оборачивается к Иэну и сиплым голосом говорит «спасибо», после чего шаги его с каждой новой ступенькой становятся всё быстрее. К моменту, когда омега влетает в свою комнату и закрывает на замок дверь, он уже практически сходит с ума от счастья и предвкушения. Голова кружится, сердце, как ошалелое, стучит в самом горле, и Джерарду на секунду приходится схватиться за спинку своей кровати, чтобы не упасть. Ещё не до конца восстановившийся организм к таким волнениям оказывается не готов. Джерард уже больше двух недель без Фрэнка. После того, как он привык видеть его ежедневно, засыпать и просыпаться в тепле его рук и с его ароматом на всех рецепторах, такой срок кажется бесконечностью. Пыткой, которая прервется только тогда, когда альфа посчитает это безопасным. Руки дрожат. Включив ночник, омега забирается на кровать и аккуратно вскрывает конверт. Он бережно касается бумаги, представляя, как это делал Фрэнк, когда запечатывал его, а затем также медленно достает оттуда сложенный вчетверо лист. Развернув его, Джерард скользит глазами по тексту, впервые знакомясь с отрывистым почерком альфы.* Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес, Оттого что лес — моя колыбель, и могила — лес, Оттого что я на земле стою — лишь одной ногой, Оттого что я тебе спою — как никто другой. Я тебя отвоюю у всех времен, у всех ночей, У всех золотых знамен, у всех мечей, Я ключи закину и псов прогоню с крыльца — Оттого что в земной ночи я вернее пса. *
С тобой в сердце, чудо.
— С тобой в сердце, — перечитав стихотворение несколько раз, одними губами повторяет Джерард и прячет лицо в сгибе локтя, чтобы никто не услышал его надрывный вой.***
Гулкие, размеренные шаги заполняют небольшое помещение мрачного ангара одной из захолустных частей на восточной границе Атланты. Низкий голос отражается от металлических стен, а в воздухе витает резкий запах керосина. — Напоминаю еще раз. У каждого из вас есть своя, четко поставленная задача и конкретное время, когда нужно её осуществить, — чётко произносит Берт, прохаживаясь перед шеренгой угрюмых бойцов. Ничего не выражающие лица, пустой, бесцветный взгляд, за которым у каждого что-то своё, поломанное. Смертники. У них изувеченное прошлое и никакого будущего. Машины, функционирующие на остатках старого, перегоревшего бензина. Альфа не смотрит им в глаза — в этом нет смысла. Они просто записывают его слова, будто на пленку, и единственное, что Берту нужно сейчас сделать, — это убедиться, что кнопка «плей» будет нажата вовремя. — Никаких осечек, всё должно быть выполнено минута в минуту. А вот это, — он слегка пинает берцем коробку у своих ног, — если вдруг кто-то засомневается. Один шприц — одна ампула. Хочу, чтобы взял каждый из вас, чтобы потом не было сюрпризов. — Есть сэр, — звучит хриплым хором. — Это всё, — завершает свою речь альфа и следит за тем, как двое альф молча подходят к коробке и начинают распаковывать её, передавая содержимое дальше по шеренге. Он решил собрать их сегодня поздно вечером, потому что завтрашний день хочет провести на кладбище у мужа. Альфа не может в день их свадьбы явиться к нему туда с пустыми руками, поэтому завтра купит целую охапку цветов и оставит их у надгробия. На сердце с каждым днем становится всё легче и спокойнее, и Берт в эйфории ждет той секунды, когда снова увидит своего Адама. Скоро. Время уже пошло на часы. Солдаты расходятся, а альфа садится в свой внедорожник и, заведя двигатель, направляет машину к центру Атланты. Улицы пусты, как не было еще никогда на его памяти, и это непривычно. Дел у него больше нет — всё, что должен был, он завершил, и эту ночь Берт потратит на то, чтобы в последний раз проехаться по городу, за который еще недавно готов был отдать свою жизнь. Но тот решил подарить ему смерть.