***
Для многих детство — это утерянный рай. Когда в жизни что-нибудь не так, люди пытаются укрыться именно там — сквозь года, события, времена, возвращаются в тот мирок, где чувствовали себя более защищенными, более счастливыми, и прячутся, зализывая раны. Хью — один из них. Но только в отличие от многих, он находит свое убежище не в бесплотных воспоминаниях, а в старом доме из светлого кирпича, приютившемся среди густых деревьев на берегу лесного озера. Здесь прошли его детство и юность. Сюда он любил приезжать вместе с Бобом по выходным и праздникам в первые годы после их свадьбы, а потом омеге пришлось навещать родителей одному, когда его отец и муж перестали сходиться во мнениях. Являясь главой лесной службы Атланты, мистер Палмер крайне негативно отнёсся к желанию военного руководства получить право на свободную вырубку насаждений, отчего семейные уикенды превратились для Хью и его папы в настоящий ад. Родители умерли одиннадцать лет назад, уйдя друг за другом с разницей в несколько месяцев, и до вчерашнего дня дом пустовал. Хотя, правильнее будет сказать — до дня, когда Рэй привез сюда людей и распорядился подготовить коттедж для проживания. Также альфа разместил здесь еще и охрану, переодетую обычными лесорубами для отвода глаз. Если не знать, то никогда и не догадаешься, что под обычными робами у тех бронежилеты, а вместо топоров всегда наготове автоматы. Прикрыв за собой дверь кладовой, Хью кутается в теплый свитер и идёт на крыльцо, где уже минут тридцать сидит Майки, наблюдая за скачущими по дорожкам маленькими птицами. Этот ребенок — настоящее благословение. Омега каждый день убеждается в этом и не устает воздавать благодарность небесам. Пережив столько несчастий, находясь под огнем бесконечных потерь, Майки всё еще держится. Терпит наравне со своим папой и старается помогать ему во всём, в чем только может. Как бы Хью не было горько от того, что ему, еще совсем ребенку, приходится сталкиваться со всем этим кошмаром, он не может не испытывать к нему глубокую благодарность. Подойдя к сыну, омега проводит рукой по его голове и целует в макушку. — Смотри, что я нашел, — присев рядом, он открывает большой альбом в твердой обложке и кладет его Майки на колени. Тот, без особого интереса опустив взгляд вниз, вдруг восхищенно округляет глаза. — Вау… — только и может произнести он, проводя по станице пальцами. — Когда мне было лет четырнадцать, я как-то раз посмотрел вместе с отцом один фильм про космос и был после него под сильным впечатлением, — радуясь произведенному эффекту, вспоминает Хью, пока Майки с трепетом рассматривает вырезки из старых журналов и большие наклейки с изображением всевозможных космических аппаратов. — Я тогда так сильно увлекся этой темой, что читал и смотрел буквально всё, что попадалось под руки. Как с ума сошел. Но самое смешное знаешь, что? — мальчик поднимает голову и вопросительно смотрит на него. — Я вспомнил об этом только тогда, когда наткнулся на этот альбом в кладовке, — посмеиваясь, омега вдруг делает паузу и осторожно спрашивает: — Тебе же тоже это нравится, я прав? Хью думает, что да, однако давить на него боится, поэтому заходит издалека. Майки с раннего детства ценил четкость форм и линий, всегда изводил Боба, требуя до идеала совершенствовать кукольные домики, которые они вместе мастерили, и даже в картинах Джерарда геометрия находила в омежке больше отклика, чем расплывчатые пейзажи. Точность, продуманность, выверенность каждой детали — это определенно про него. — Нравится, — задумчиво соглашается Майки и подносит альбом к глазам, желая рассмотреть детали обшивки космического корабля. — Мне хотелось бы посмотреть, как они делают это всё… Как заставляют такую тяжёлую штуку взлетать и кружить вокруг планеты. — Может, тогда почитаем книжки, которые у меня тут есть? — Хью внимательно следит за реакцией сына. — Я думаю, в них как раз найдутся ответы на твои вопросы. И картинки там намного лучше, чем в моем альбоме. Он не уверен, в какой именно плоскости заключается интерес Майки, но пытается начать хоть с чего-то, чтобы тот переключился и, наконец, перестал жить увлечениями брата. — Ещё лучше? — у омежки розовеют щеки, загораются глаза и, вроде бы, он хочет согласиться, однако уже через секунду вновь сникает и, быстро захлопнув альбом, отдает его папе. — Нет, мне надо учиться рисовать. Я не могу тратить время и читать про космос, потому что мои рисунки пока не такие как… как… — Майки подскакивает со ступеньки и сбегает на дорожку. Засунув руки в карманы джинсов, он в сердцах пинает ногой камень. — Как у Джерарда? — Хью накрывает тоска. — Да, — бурчит мальчик, стоя к омеге спиной. — Майки, — тот наклоняется вперед и тянет его за куртку к себе. — Сынок, послушай, ну так же нельзя. Ты — это ты, а он — это он. У него были одни интересы, а у тебя могут быть совсем другие, и это правильно… — Я никогда не откажусь от него! — резко обернувшись и сжав руки в кулаки, зло шипит омежка. — Да кто говорит отказаться? — спешит объяснить Хью. — Я просто… — Я никогда. От него. Не откажусь, — сквозь зубы повторяет Майки и, сжав губы, убегает в дом. Впервые с самого прибытия Хью замечает на его глазах слёзы.***
К треску желтой люминесцентной лампы под потолком привыкнуть невозможно. Он испытывает нервы и в десятки раз усиливает все самые отвратительные ощущения. Боль в голове делает невыносимее, ломоту в теле — острее, безысходность — отчаяннее. Они испытывают это оба, хоть и каждый — по-своему. — Еще плюс десять километров, — Фрэнк отбивает звонок и отнимает трубку от уха. — Ну или минус, — осклабившись, он глядит на сидящего перед ним на коленях Рэя. — Это смотря с чьей стороны оценивать. В его усталом голосе — мрачное наслаждение от этой изощренной пытки, которой он подвергает Торо практически целые сутки. Фрэнк не дает передышки ему и не покидает помещения склада сам, всё продолжая и продолжая планомерно истязать альфу. Тот уже даже не поднимает головы и ничего не отвечает на те «новости с фронта», которыми его услужливо снабжают. Стратегически важные пункты, пригород и территории, пролегающие дальше, на северо-запад к Акворту — Фрэнк сообщает Рэю о каждом достижении своей армии сразу же, как только получает информацию с мест. Атланта окончательно пала около трех часов назад, и задействованные там группировки двинулись в сторону базы, где со вчерашнего вечера также не затихают бои. Эта новость была последней, на которую Торо еще смог отреагировать. Дальнейшие оповещения о продвижении войск Мэйкона сопровождались лишь его хриплым дыханием. Но Фрэнку плевать. Он целенаправленно доламывает его, не щадит сил, хоть и сам уже держится на одной только своей ярости. Рэй ничего не скажет, это очевидно, однако прежде, чем прибегнуть к неизбежному, Фрэнк отыграется на нём так, как только сможет. Если ему придется допустить их встречу, то он сделает всё, чтобы для Торо она не стала счастливой. Нутро предупреждающе рычит, запрещая альфе даже думать об этом, угрожая самыми страшными муками, и Фрэнку приходится голыми руками затыкать щерящуюся пасть, до предела затягивая на мохнатой шее ошейник. И без того паршиво. Была бы его воля — он бы против хищника не шел. Спустил бы с цепи, сам ему команду дал и упивался бы, наблюдая, как льётся горячая кровь поверженного врага. Была бы воля… Но её нет. Она в других руках, и вместе с его душой и сердцем навечно в них же и останется. — Я же всё равно найду их, рано или поздно. Так чего ради ты молчишь? — издевательски растягивая слова, спрашивает Фрэнк. Откинувшись на жесткую спинку стула, он убирает руки в карманы куртки, чтобы держать их подальше от пистолета, о котором так сложно сейчас не думать. — Их город уничтожен, ты им теперь не помощник, а рискнут сами пересечь границу — окажутся у меня еще быстрее, — пальцы через карман нащупывают рукоять глока, убранного под ремень штанов, и альфа принимается поглаживать его через ткань. — И это в лучшем случае, ведь у них там за дверью фронт, а это значит — кругом опасность. — Сколько еще тебе, сука, надо погубить людей, чтобы успокоиться? — сипит Рэй, срываясь на кашель из-за сухости в горле. Он сутки без воды, жажда страшная, но даже будь у него возможность сделать глоток, альфа скорее подохнет от обезвоживания, чем примет что-то из ненавистных рук. — Я не воюю с мирными, — сдержанно отвечает Фрэнк, не зная, то ли беситься, то ли радоваться наличию ткани между своими пальцами и пистолетом. — Ни я, ни моя армия. Не они наша цель. — Цель?! — Рэй принимается смеяться, но тут же опять глухо кашляет, едва не заваливаясь на пол. — Какая у тебя там цель? Крови побольше — вот, что вам обоим всегда было нужно. Айеро по-другому жить не умеют, — ненависть заставляет его охрипший голос звучать увереннее, жестче. Маниакальное упорство Фрэнка в поисках Брайаров пугает, и это вынуждает альфу еще сильнее сопротивляться. Какая бы судьба ни была им уготована, главное — подальше от этого человека. И пусть Рэй так и не узнает, почему у Хью была та футболка, и с каким таким Джейми дружил Майки. Важно то, что убийца его родных мёртв, и это значит, что их души теперь успокоятся. Он сглатывает вязкую слюну и поднимает голову. — Ничто на этом свете не заставит меня сказать тебе, где они. Фрэнка изнутри будто подрывает. — Ничто, значит? — резко встав со стула, он врезается в альфу свирепым взглядом. От безнадежности и бешенства его начинает трясти. — Посмотрим. Отдав приказ охране не спускать с Рэя глаз, Фрэнк вылетает со склада на улицу и старается продышаться, потому что внутри разгорается буря. В неистовстве мечущаяся тварь встает на задние лапы и поднимает вой, разъяренная действиями своего хозяина. Грозится восстать против него, зубами глотку разодрать. — Заткнись, — шипит Фрэнк, ударяя себя кулаком в грудь и сжимая пальцами футболку. — Молчи, я всё равно не буду тебя слушать, — острые когти врезаются в плоть, вопль усиливается. — Я сказал, ты больше не заставишь меня идти у себя на поводу, поэтому заткнись. Заткнись! — орет он, сгибаясь пополам и пытаясь перебить дикий рёв. Как бы ни бесновался зверь в утробе, как бы ни скулил, Фрэнк не позволит ему заглушить разум.***
Джерард с трудом разлепляет глаза, вырванный из объятий безмятежного сна лаем собак во дворе. В комнате прохладно, оранжевые лучи уходящего солнца цепляются последними бликами за стены, и омега, просыпаясь, первые несколько секунд заторможенно хлопает ресницами. Надо бы закрыть окно, но так не хочется выбираться из-под покрывала, что убаюкивающе пахнет розами… Джерард резко подскакивает, одним махом разгоняя остатки сна. Он приподнимает руки и глядит на плед Ника, завернувшись в который приходил в себя от привычного приступа паники… Внимание цепляется за электронные часы-календарь на тумбочке и прикрытый бумажной салфеткой стакан с водой. Вчера. Это было вчера. Собаки снова лают на улице, и сквозь их лай омега, кажется, слышит голос Иэна. Он проворно выбирается из пледа и, покачнувшись, слезает с кровати. Знакомое ощущение невесомости охватывает всё тело, когда Джерард делает первые шаги. Всё понятно. Видимо, Нику всё же удалось подсунуть ему таблетки, потому он и проспал так долго. Потирая виски, Джерард подходит к окну и прижимается бедром к подоконнику, выглядывая на улицу. От увиденного пальцы на коже замирают. Внизу, на плиточной дорожке, с каменным лицом стоит Иэн. Прямой, неподвижный. Его взгляд направлен в пустоту, а ладони крепко держат за подрагивающие плечи Ника. Голова омеги опущена, руки безвольно висят вдоль тела. Джерард напрягается и интуитивно тянет руку к груди. Он замечает во дворе Чарли, который появляется откуда-то из-за дома и с радостью скачет к Иэну… Но не добегает. Ник перехватывает его на полпути и вдруг падает перед ним на колени, прижимая сына к себе. — Господи, — Джерард отскакивает от окна и бежит. Бежит так быстро, словно от этого зависит его жизнь. Сердце заходится в диком ритме от нарастающего страха, который просачивается в каждый миллиметр души, а мысли, что громче этих ударов, только подначивают его биться еще быстрее. Омега выскакивает на улицу как есть — босой, в одной тонкой футболке и легких домашних штанах. Иэн тут же замечает его, резко весь подбирается и, шепнув что-то мужу, идет к Джерарду навстречу. — Иэн, что… — Мне поручено отвезти вас в штаб, — сходу говорит он, не давая омеге озвучить свой вопрос до конца, и быстро оглядывает его с головы до ног. — Обуйтесь и накиньте куртку. Я буду у ворот. — Кем поручено? — кричит Джерард ему в спину и дрожащей рукой убирает с лица растрепанные ветром длинные волосы. — Иэн!.. — Джерард, не спрашивай его ни о чем и не тяни время, иди, — сидя к нему спиной, произносит Ник. — Тебя Фрэнк ждет, — он быстро поднимается с колен и, не оборачиваясь, уводит куда-то за собой испуганно скулящего Чарли. — Ф-Фрэнк? Растерянность длится недолго. Осознав услышанное, Джерард задыхается от собственного тихого возгласа и со всех ног бежит обратно в дом. Душа в его теле места себе не находит, носится с сердцем наперегонки, не зная, куда приткнуться, за какую мысль ухватиться. Фрэнк в Мэйконе, он здесь и ждет его. Но почему тогда все так странно себя ведут? Почему Джерарду никто ничего не говорит, не объясняет и не позволяет опереться хоть на что-то, чтобы не оставаться один на один с неизвестностью? На ходу натягивая на себя куртку, он мчится к внедорожнику, что стоит у ворот и тихо урчит заведенным двигателем. Распахнув дверь, омега залезает на заднее сиденье позади Иэна и торопливо захлопывает её, стараясь не думать о том, как резко сжалось всё внутри при звуке автоматической блокировки. Воспоминания об аварии всё ещё с ним, всё еще достаточно яркие, но панике сейчас не место и не время. Джерард дрожащей рукой обхватает кольцо на безымянном пальце и уговаривает себя успокоиться. Здесь недалеко, всё будет в порядке, в полном порядке… в полном… Машина плавно трогается с места. Зажмурившись, омега облизывает ставшие сухими губы и откидывается на подголовник, концентрируясь на том, чему его учил Фрэнк еще там, в больнице. Вдох. Раз, два, три, четыре… Задержка. Раз, два… Скоро, совсем скоро Джерард услышит его уже наяву. Прервется череда долгих, тревожных недель без какой-либо возможности связи, если не считать того единственного письма. Прикоснуться, прижаться и ощутить себя в крепких, до безумия нужных объятиях… Выдох. Раз, два, три, четыре… Раз, два… Омега не открывает глаз, старается не думать об Иэне, создавая себе безопасный кокон, где бета, как всегда, спокойный и невозмутимый. Где нет никакой неизвестности, нет беспокойства. Пока Джерард не видит, это всё еще может быть так. Раз, два, три, четыре… Раз, два… И о том, сколько на этот раз продлится их встреча с Фрэнком, он тоже думать не будет. Сейчас она только впереди и нет смысла переживать о том, что будет потом. Жизнь научила Джерарда ценить настоящее, ценить момент. Раз, два, три, четыре… Раз, два…***
В штабе для этого времени суток стоит непривычная тишина. Солнце уже зашло, но до отбоя еще далеко. Джерард заходит вместе с Иэном в огромный холл и следует за ним по направлению к лифтам. В самом главном здании он бывал всего несколько раз ещё с Фликсом, когда приезжал на полигон, но и этого омеге вполне хватает, чтобы заметить разницу. Тихо так, что собственное дыхание кажется неестественно громким, кричащим. Джерард осматривается по сторонам, отмечая, как караульные, едва взглянув на них, тут же отводят глаза и опускают головы. Все, как один, в черном. И это не тот стандартный темно-серый камуфляж, что был и у самого Джерарда в комплекте уставной формы. Этот черный наглухо, аж глаз режет. Всё какое-то гипертрофированное, ненастоящее, словно во сне. И Иэн, и эти солдаты — будто манекены, работающие на батарейках. Будто омега на самом деле не просыпался вовсе. Но нет. Всё по-настоящему. — Одну секунду, — секретарь в приемной, который, как и все, одет в черное, поднимается из-за своего стола. — У мистера Айеро небольшое совещание, но он просил сразу же предупредить, когда вы приедете, — он подходит к темной массивной двери, стучит коротко дважды, после чего осторожно заглядывает внутрь. — Сэр? Они здесь. И Джерард наконец-то слышит его. Ни звуков двигающихся стульев, ни покашливаний альф, когда они начинают поспешно покидать кабинет… Слух реагирует только на него. Сердце быстрее тянет к нему. Еле дождавшись, пока в приемную выйдет последний из офицеров, Джерард прошмыгивает в кабинет. Дверь позади сразу же закрывается. Душа буквально вырывается из тела, кидается к альфе, едва почувствовав его во мраке полутемного помещения, но сам омега с порога не двигается. Смотрит на Фрэнка, что с опущенной головой стоит у стола, опираясь на него ладонями. Еще мгновение назад у Джерарда внутри всё пело, цвело яркими красками, предвкушая встречу… Теперь там тревожное молчание. — Фрэнки… — разрывая эту пугающую тишину, зовет Джерард. Рёв в груди, который на кровавые куски изодрал все внутренности, затихает, стоит только альфе услышать этот голос и уловить первые яблочные отголоски. Один глубокий вдох, и легкие будто наполняются живой водой. Фрэнк втягивает в себя воздух и физически ощущает, как затягиваются раны, как усмиряется звериное буйство и само без цепи на место садится. На короткий миг прикрыв глаза, он быстро сжимает и разжимает пальцы… Оборачивается. Джерард сталкивается с альфой глазами, и дыхание его резко обрывается на вдохе. Он вдруг теряется в водовороте эмоций, которые закручиваются слишком быстро, слишком внезапно. Они неуправляемы и их слишком много для его трепещущего сердца. Это правда. Это всё правда, и это действительно происходит. Не мираж и не сон. Корица бередит рецепторы, будоражит и не допускает больше никаких сомнений. Фрэнк здесь и до него — жалкие несколько шагов. Омега подается вперед. Альфа стоит неподвижно и глаз с него не сводит. Боится страшно, потому что не знает, что в следующую секунду увидит на этом красивом лице, когда Джерард разглядит. А потом еще и узнает. «Я с ума сходил от тоски по тебе… В бой шел с твоим образом перед глазами… Выживал ради одного тебя и мечтал о той минуте, когда снова смогу прикоснуться к тебе»… — кричит всё внутри Фрэнка, но вслух он ни звука произнести не может. Чувствует, как только-только унявшийся вихрь снова поднимается, снова набирает силу, когда Джерард вдруг застывает, а его взгляд сползает вниз. К губам. К щеке. Фрэнк держится, как может, чтобы выстоять эти несколько секунд и не сглотнуть судорожно, выдав свой страх; чтобы не отвернуться, прячась от реальности. Его щеки покрыты отросшей щетиной, но с такого расстояния шрам уже хорошо виден даже в полутьме сумрачного кабинета. И Джерард его видит. Вот только сам Фрэнк не может рассмотреть, что там, в этих зеленых глазах. Он распознавать эмоции только учится, в то время как омега знает их сотни и владеет ими виртуозно. Возможно, он испытывает испуг, возможно, омерзение, возможно… Боль. Джерарду больно, когда он смотрит на этот шрам и представляет, как больно было Фрэнку. Потому что лучше самому получить еще десяток огнестрелов, чем знать, что страдал тот, кого любишь больше жизни. Закусив губу, Джерард делает ещё шаг и протягивает руку к лицу альфы. Тот её тут же перехватывает, не позволяя прикоснуться к рассечённой щеке, но омега только слегка качает головой и тянет другую. — Вылечу, — шепчет он, осторожно касаясь подушечками пальцев тонких металлических скоб, что сдерживают неровные края раны. Бесконечно нежно и бережно. В этом действии нет даже близко того, чем пугал себя Фрэнк. Он чувствует, как собственные оковы, которыми он скрутил всё своё естество, больше не справляются. Они надламываются, разлетаются в разные стороны и застревают меж ребрами. Сдавшись, альфа резко тянет Джерарда к себе. Одержимо, словно безумец, он прячет его в кольце своих рук. Душит объятиями, стискивает, изо всех сил жмуря глаза и сцепляя зубы. Фрэнк утыкается лицом в его шею, запускает пальцы в волосы и глубоко, шумно дышит, будто умирающий, подключенный к кислородной маске. Ещё немного. Ещё пару секунд. — Фрэнк, скажи мне, что такое? — омега чувствует горький привкус этих объятий, и его сознание мечется беспомощным зверьком, путаясь между упоением и тревогой, что осязается в каждой клетке тела, в каждой молекуле воздуха вокруг. Любимая корица и ненавистная, с резким запахом железа война. Абсолютный диссонанс, который Джерарду всё сложнее выносить. — Джи… чудо моё, — Фрэнк крепче обнимает его, снова и снова проходясь носом по коже на шее. Вжимается в неё, переходит выше, к уху, затем к виску, а пальцами перебирает его волосы на затылке. — Чудо… — тихо повторяет он, принимаясь баюкать омегу в своих руках. — Скажи мне, пожалуйста! — Джерард в отчаянии хватает ладонями его за плечи и сжимает их, надавливая. Он не хочет этого фальшивого покоя, ему нужна реальность, какой бы она ни была. Альфа замирает. Каждое невысказанное слово этой пронзительной мольбы выжигается кислотой у него под кожей. Даже если Фрэнк призовет на помощь всю свою силу, всю любовь и желание отвести от Джерарда всё плохое, это не остановит время. С каждой уходящей секундой мучения омеги лишь увеличиваются, потому что… Потому что чёртова их связь, которая делит все чувства на двоих! Ничего не утаить, ничего не спрятать. Она одной рукой спасает, а другой тут же топит. И снова спасает. И снова топит. Фрэнк прекращает эту бесполезную борьбу. Взяв омегу за запястья, он снимает с себя его ладони и отстраняется. Он держит его руки в своих, гладит большими пальцами выступающие под тонкой кожей венки и давит в себе последние отголоски сопротивления. Готовится к тому, что, как только начнет говорить, дороги обратно не будет. — Атланта полностью под управлением Мэйкона, Джи, — заставив себя поднять взгляд, Фрэнк смотрит Джерарду в глаза. Тот вздрагивает. Хоть альфа и постарался смягчить свои слова, общий смысл остался тем же. Формулировка «под управлением» может означать только одно, и приходящее понимание ярко отражается у омеги на лице. Взволнованность превращается в ужас, и Фрэнк видит, как боль начинает наполнять его изнутри. — Нет… — Джерард мотает головой и дергает руками, пытаясь освободиться, но альфа крепче сжимает его запястья, вынуждая стоять и глядеть на себя. Стоять и слушать, потому что обратной дороги нет. — Я пытался найти твоего брата и отчима, чтобы вытащить их оттуда и привезти сюда с собой. К сожалению, пока не смог. Фрэнк продолжает крушить ступеньки под ногами, двигаясь всё дальше и дальше от своего солнца во тьму. Каждым новым словом наносит ему раны, покрывает пятнами, обламывая лучи. Заставляет большие зеленые глаза блестеть не от радости, а от слёз. — Что с ними? — осипшим от страха голосом спрашивает Джерард. Кажется, еще мгновение, и он закричит. — Что с Майки? Он… — Нет, — быстро прерывает его Фрэнк и дергает за руки, не позволяя впасть в безумие. — И я найду их, слышишь? Клянусь, я верну тебе брата… — Ты? — вырвавшись из захвата альфы, Джерард прижимает рукава съехавшей с плеч ветровки к глазам, но тут же вновь отводит руки от лица. — Почему ты?! Твой отец обещал мне, что они будут в порядке! Он дал мне слово, это было нашим договором, и я свою часть сделки не нарушил ни разу! — тело сильно колотит, но омега даже не пытается побороть накрывающую истерику. По щекам скатываются слёзы беспомощности. — Я предал практически всё, чем жил, потому что он… — Он погиб, Джи, — словно не о собственном отце, а о ком-то чужом бесцветно говорит Фрэнк. Без упрека, без стремления вызвать жалость. — Ч-что? — сорвавшимся голосом растерянно проговаривает Джерард. Слёзы по инерции продолжают катиться по его щекам и Фрэнк, протянув руку, аккуратно стирает их согнутой фалангой пальца. Вина перед омегой на первом месте, а та, другая, спрятана глубоко за сердцем. Он о ней знает, он от неё не отмоется никогда, но вся его любовь, что была к человеку, уже дважды подарившему ему жизнь, давно мертва. Нет ни тоски, ни ненависти — одна только угнетающая пустота. — Вчера в Атланте, — альфа опускает глаза на свои пальцы, рассматривая блестящие на них капли. Растирает. — Я допустил ошибку, которая стоила многим жизни. Отец погиб, спасая меня, — он снова смотрит на Джерарда, у которого на лице полное замешательство и шок. — Но последние его слова были о тебе. В сознании омеги полный блок. — Фрэнки… я… мне… — он потерялся в своих чувствах, в происходящем и уже ничего не понимает, но Фрэнк только качает головой и подносит палец к его губам, призывая замолчать. — Не надо ничего говорить. Теперь это свершившийся факт, как бы мы к этому не относились, — он видит, что Джерард всё равно порывается что-то ему сказать, и обхватывает его ладонью за шею сзади, останавливая. — Джи, не надо, — Фрэнк удерживает зрительный контакт между ними. — Тебе нечего сказать, а я не знаю, что хочу услышать. Сейчас я просто должен довести до конца то, что начал он, и обеспечить Джорджии мирное будущее, — он резко отпускает Джерарда и отворачивается к своему столу, убирая руки в карманы военных штанов. — У меня нет твоего брата и отчима, но есть тот, кто знает, где они. — О чем ты говоришь? Фрэнк спиной чувствует, как воодушевляется омега. Вот он, этот главный момент, которого альфа боялся больше всего. Предчувствуя который, снова начинает подвывать зверьё внутри. Под ногой осталась последняя ступенька, и, если она обвалится, то он полетит вслед за ней в зияющую чернотой пропасть. Ничто его больше не спасёт. Оглянувшись через плечо, Фрэнк всматривается в взволнованное лицо Джерарда. Останется ли он с ним, когда через несколько минут в эту дверь войдет тот, у кого его Майки? Тот, кому он безоговорочно доверяет, кто был с ним еще задолго до? Тот, кто делил с ним жизнь, по которой омега так скучает? К которой Фрэнк так сильно его ревнует? Тот, кто любит его, и чьё лицо не обезображено войной? Тот, с кем у Джерарда связаны сотни счастливых воспоминаний, в то время как с Фрэнком омега знал одни только страдания? Альфа поджимает губы. Не отдаст. Никогда. Развернувшись, он отходит от стола и, не сводя с Джерарда тяжелого взгляда, распоряжается: — Кизели, приведите.***
Джерард резко вскидывает голову, едва в коридоре слышится шум, но Фрэнк тут же хватает его за локоть, не позволяя двинуться. — Предупреждаю, — пугающе спокойно говорит он, с трудом сохраняя свое человеческое обличие и не позволяя зверю вырваться наружу. — Только коснёшься его, и он — труп. Джерард покрывается мурашками, парализованный чем-то страшным, что исходит от альфы. — Я тебя не понимаю… — он не хочет признаваться себе в том, что видит, как за ореховым ободком зрачков горят глаза ненавистного ему чудовища. — Поймёшь, — всё тем же голосом отвечает Фрэнк и, отпустив его локоть, берет омегу за руку, крепко переплетая их пальцы. Чем ближе и громче становятся голоса в приемной, тем сильнее альфа сжимает ладонь Джерарда. — Господин полковник? — в дверном проёме появляется сержант, отдавая честь. — Давай, — разрешает Фрэнк, и солдат буквально силой затаскивает в кабинет еле стоящего на ногах военного, сразу же ретируясь. У альфы связаны за спиной руки, спутанные волосы из растрепавшегося узла свисают вперед, закрывая лицо… Но разве Джерарду нужно его рассматривать, чтобы узнать? — Рэй… — выдыхает он, не веря своим глазам. — Господи, Рэй! Этот голос. Альфа вздрагивает и поднимает голову, думая, что померещилось. Сильно отросшие, но по-прежнему такие же ярко-красные волосы, обрамляющие идеально очерченное лицо. Большие глаза с этими невозможными ресницами, острый нос и губы, к которым всегда так тянуло прикоснуться… — Дж-джерард?.. — качнувшись от внезапной слабости в ногах, Рэй сжимается как от острой боли. Неужели он так сильно думал о нём, так тосковал, что теперь измученный разум начинает играть с ним, подкидывая столь желанные миражи? Потому что иначе невозможно. Этого не может быть, мёртвые не оживают. Джерард делает шаг к нему, но Фрэнк с силой стискивает его руку и дергает обратно к себе. — Помни о том, что я сказал, — предостерегает он, пронизывая омегу взглядом и будто старается свои слова отпечатать у того на подкорке. Джерард смотрит на него сначала отстраненно, но потом его взгляд теплеет. Мягко накрыв руку Фрэнка своей, он кивает и аккуратно высвобождается. От Рэя, который только-только начал осознавать всю реальность происходящего, этот жест не укрывается. Встрепенувшееся было сердце взрывается кровавыми брызгами и разлетается на рваные ошметки, оставляя за собой горечь жестокого предательства. — Так вот, значит, как, — его слабый голос звенит от презрения и разочарования, когда Джерард останавливается в нескольких шагах от него. Гадко так, что хочется сдохнуть. — Значит, ты вовсе не умер, а как последняя мразь просто переметнулся на сторону врага и разыграл свою смерть, чтобы помочь этим ублюдкам уничтожить свой родной город. Ну и какова она на вкус — кровь друзей? — Заткни пасть, сука, — низко рычит Фрэнк и хватается за пистолет, однако Джерард резко выставляет перед собой руку: — Нет, Фрэнк, пожалуйста! — он с мольбой глядит на него, заставляя остановиться. — Хоть я и оказался здесь не по своей воле, но суть от этого не меняется, — он снова оборачивается к Рэю и шепчет: — Ты имеешь право ненавидеть меня. Оправдания излишни. Пусть даже у него и были причины, но он действительно предал Атланту. Сделал выбор в пользу брата, пожертвовав всем. Всеми. — Ненавидеть? — усмехается Рэй и качает головой. — Нет, Джерард, ненависть нужно заслужить. А такие, как ты, достойны только забвения. Предателей не вспоминают, их стирают из памяти, как грязное пятно с одежды. Скажи, кого мы похоронили под твоим именем, а? — альфа дергает связанными руками и шипит от злости. — К кому ходили на могилу, о ком плакали? Ты, гад, даже брата не пожалел! А он за твоим гробом в яму рвался, головой совсем поехал из-за всего этого дешевого цирка… По щекам Джерарда текут слёзы, но он зажмуривается до боли и сжимает челюсти, сдерживая всхлипы. Потому что сзади вулкан лавой извергается, корица в воздухе в такой концентрации, что у омеги через куртку спина горит, и первый же сорвавшийся с губ звук станет спичкой в луже бензина. Фрэнк на грани. Он ревнует, он бесится, он ненавидит. И Джерард всё это чувствует, пропускает через себя каждую эмоцию. Не угадывает — знает. Сам его боится, своему контролю над хищником внутри альфы не доверяет. —… пока ты тут под врага прогибался, — со страшной горечью договаривает Рэй, не понимая, от чего сильнее злость в эту минуту — от того, что Джерард переметнулся или потому что Фрэнк получил всё то, о чём он сам столько времени мечтал, но на что так и не решился. — Где мы с генералом проглядели? Как допустили, чтобы ты превратился вот в это? Почему я не заметил? Ведь я тебя… — Хватит соплей, — рявкает Фрэнк, ощущая, как начинает кружиться голова от резко приблизившейся бездны. Он в один шаг оказывается около Джерарда и в собственническом жесте кладет руку ему на талию. — Я допустил эту встречу не для этого дерьма! «Любил». Рэй опускает взгляд на ладонь, что по-хозяйски держит его бывшего друга. Бывшего брата по оружию. Но не бывшего любимого, судя по тому, как надсадно стонет сердце. Тупое, бестолковое, которое вместо того, чтобы очиститься, наоборот, ещё сильнее болит и рыдает. — Поправь намордник, псина, — выплевывает он, глядя в горящие ледяным пламенем глаза напротив. Айеро взвивается. — Что ты, блять, сказал? — Прекратите! — кричит Джерард, отталкивая его плечом и преграждая путь. Фрэнку это не нравится, как и факт того, что собственная рука сползает с талии омеги. Огонь в его зрачках начинает заволакивать черным дымом. — Фрэнк, мне нужен этот разговор, пойми! Прошу тебя, дай мне объяснить ему хотя бы что-то, — он касается его груди ладонью и с надеждой заглядывает в глаза: — Десять минут, пожалуйста. Не встревай и не заводись. Мягкость в голосе омеги остужает пожар, и дым внутри Фрэнка немного рассеивается… чтобы ядовитой гарью осесть в груди у Рэя. — Ты думаешь, я хочу слушать твои объяснения? — намеренно добавляя тону пренебрежения, спрашивает альфа и сам себя убеждает, что ему в радость эта острая боль, заполнившая когда-то лучистые глаза. Себе же не верит. — Я должен был слушать Берта, когда он говорил, что не просто так мой додж нашли сгоревшим под Мэйконом. Тогда никто ему не верил, потому что мы даже мысли не допускали, что ты мог выкинуть что-то подобное. Ты был гордостью, примером порядочности и преданности, — Рэй презрительно усмехается, но эта ухмылка сразу же исчезает, когда он хрипло произносит: — Генерал до последнего своего дня держал альбом с семейными фотографиями у кровати. Болезнь вовремя сожрала его, не представляю, что с ним было бы, узнай он, кого вырастил под своей крышей. Джерард на миг недоуменно хмурится, но потом его глаза широко распахиваются, а брови, надломившись у основания, домиком взлетают вверх. — Как? Боб… он… он, что… — голоса почти не слышно, он застревает в горле и не хочет выходить. Рэй мрачно прищуривается. — Скажешь, не знал? Не верю, об этом в начале года по всем новостям говорили. Джерард медленно опускает взгляд чуть ниже, смотрит куда-то перед собой, а затем оборачивается на Фрэнка. Упрек, смешанный с обидой, окатывает альфу с ног до головы. Глядеть на омегу невозможно, собственная вина перед ним снова колышет кровь. Не выдержав, он отводит глаза в сторону. Джерард поджимает губы и отворачивается обратно. Он не испытывает ни раздражения, ни злости к Фрэнку, потому что причины ему известны и понятны. Это скорее больше обреченность. Сколько бы он с ним ни боролся, альфа все равно будет окружать его этой, порой, преувеличенной заботой, думая, что делает как лучше. Грустно, но это факт. Омега недолго молчит, сживаясь с мыслью, что теперь и Боба больше нет. — Ты прав, Рэй, — наконец заговаривает он, испытывая безумное желание подойти к нему и обнять, как, бывало, делал это раньше во время их пустяковых ссор. — Я предал город, предал армию и да, предал тебя, — альфа закрывает глаза, и его напряженная челюсть начинает подрагивать. — Но я не задумывал этого специально и ничего не планировал. Так просто случилось, и я не оправдываю себя. Свой выбор в тех обстоятельствах я сделал осознанно и никогда не стану этого отрицать. Никогда не забуду и в тот день, когда с меня спросят за это, я заплачу́, — на щеке снова влага, омега её поспешно стирает рукавом и заводит за уши волосы. — Сейчас я просто хочу знать, что Майки и Хью в безопасности. — Не поздновато ли ты о них вспомнил? — Рэя бесит, что этот Джерард так похож на себя прежнего. Альфа не хочет снова наступать на те же грабли и обманываться, не хочет ошибаться. Он должен помнить, что искренность эта — фальшивая, что, позволив ей снова одурачить себя, потом будет во много раз больнее. — Ты бросил свою семью, зная, что командир умирает, и они останутся совершенно одни. Тебе было наплевать на них все эти месяцы, так что же вдруг изменилось? — Рэй, я просто прошу сказать мне, в порядке ли они, — голос опять подводит, но Джерарда это мало волнует. — Они в порядке, я об этом позаботился, — жестко отвечает Рэй. — И не становись еще большей сволочью, не ищи их. Они похоронили тебя, достаточно оплакали. Майки уже один раз потерял любимого брата, не отнимай его у него снова, открывая своё истинное лицо. Ты не имеешь права так с ним поступать. — А вот это уже не тебе решать, — исчерпав лимит своего терпения, говорит Фрэнк и двигается в сторону Рэя. — Мне надоело с тобой возиться. Не хочешь говорить, где они, значит, сдохнешь прямо сейчас, — в его руке появляется пистолет и слышится лязг затвора. — Фрэнк! — в ужасе восклицает Джерард и бросается ему наперерез, раскидывая в стороны руки и загораживая собой Рэя. В грудь утыкается твердое дуло. Торо, мгновенно позабыв обо всём произошедшем, кричит его имя, а Фрэнк резко тормозит и ошалело смотрит на свой глок, вжавшийся в футболку омеги. Рука, вздрогнув, тут же падает. — Отойди, — рычит он, впервые не зная, как удержать клетку, которая вот-вот разлетится на куски. Впервые Джерард делает что-то такое, отчего разъярившаяся тварь не альфе внутренности дерет, а самому омеге в шею целится. Тот пугается тому, что видит в ореховых глазах, ощущает на себе гнев и ярость сущности, от которой всегда только защита и безопасность исходила, но еще больше боится этот свой страх показать. Джерард тянет руку вверх и сжимает через футболку висящий на шее крестик. То, в чем раньше виделась погибель, теперь оборачивается спасением. — Нет, — твердо говорит он и решительно смотрит в угрожающую темноту. — Отпусти его. — Я сделаю вид, что не слышал этого, — цедит сквозь зубы Фрэнк, и угроза, распространяющаяся вокруг него, будто бы удваивается. — Отойди, я сказал тебе. — А я сказал — нет, — даже под страхом смерти, омега с места не сдвинется. — Джерард, не надо. Пусть убьет меня, — неожиданно спокойно произносит стоящий позади него Рэй. — Мне не нужны его подачки, моя совесть мне дороже. Омега отрицательно качает головой. — Ты отпустишь его, — продолжает он давить на Фрэнка, вопреки словам Торо. — Потому что он должен защитить Майки. — Твоему брату не нужна его защита, у него будем мы, — злость альфы уже не просто чувствуется, она начинает обжигать. — Ты не тронешь… — рычит Рэй, но Джерард его перебивает: — Нет, Фрэнк. У него будет его дядя. Повисает гробовая тишина. — Что? — непонимающе хмуря лоб, прерывает её Фрэнк. Джерард не отвечает. Вместо этого он поворачивается к Рэю и решительно идет к нему, по пути снимая с себя цепочку. Остановившись в шаге от альфы, омега чуть медлит, набираясь смелости, а потом протягивает ему ладонь с лежащим на ней крестиком. — Ты ведь узнаешь его, верно? Рэй опускает глаза на его руку и в первый момент не может сконцентрироваться на цепочке, отвлекаясь на внезапно ставший очень насыщенным красивый яблочный аромат. Он с самого начала периодически возникал в этом кабинете, но был значительно тоньше, и поверх его била отвратительная альфе корица. Теперь же… — Рэй, — зовет его Джерард, несильно встряхнув рукой. — Посмотри внимательно. Альфа нехотя отгоняет от себя манящий яблочный туман и вглядывается в крест. Глаза его начинают постепенно округляться, а мышцы лица будто бы резко ослабевают. В помещении темно, но не настолько. Не настолько. — О-откуда у тебя мой… — произносят его губы, и в Джерарда упирается непонимающий взгляд. Торо на автомате дергает перемотанные веревкой руки, видимо желая проверить собственный крестик, и судорожно дышит. — Вот он, Рэй, вот, — омега пробегается пальцами по его шее, подцепляет цепочку и вытаскивает её наружу. — Твой на месте, а этот… Этот твоего брата. Челюсть альфы сжимается. Это уже перебор. — У тебя хоть какая-то совесть осталась? Что за тупые шутки?! Фрэнк сзади хмурится, подходит ближе, но в разговор не встревает. — Это крест твоего брата, — повторяет Джерард и, накрутив цепочку на пальцы, укладывает распятие на свою ладонь. — Брайары меня приютили у себя, но по крови они мне не родные. Я родился в Акворте… как и ты. Моя настоящая фамилия Уэй, но это долгая история. Рэй сейчас ослышался. Точно ослышался. — Что… ты говоришь? — запинаясь, сдавленно проговаривает он. — Как Акворт? Ты ведь … Ведь мистер Брайар говорил… Постой, Уэй? — Рэй напрягает память, которая будто бы цепляется за что-то знакомое и далёкое. — Генерал Саймон Уэй… — Да, это мой отец, — кивает Джерард и опускает голову. — Он тоже погиб тогда, когда… — он косится вбок, слыша, как затихло дыхание Фрэнка. — Когда город пал. — Когда его сожгли они, говори, как есть, — ненависть Рэя к Айеро прорывается даже сквозь шок от услышанного. — Или ты предпочитаешь об этом забыть? Готов ради него, — кидает он в сторону Фрэнка, что стоит чернее тучи, — предать теперь и Акворт тоже? У Джерарда нет ответа на этот вопрос. Точнее, нет ответа, который устроил бы альфу. Он ничего не забыл, но вместе с тем знает, на ком лежит вся вина за их город. Только Рэю говорить об этом бесполезно. Он, в отличие от омеги, их не разделяет. Отец и сын — для него всё одно. — Мы встретились в тот самый день, — игнорируя замечание Торо, Джерард решает держаться ближе к делу. — Мне было тринадцать, и я остался совершенно один. Я вообще ничего не соображал и даже практически не помню, откуда взялся тот умирающий омега, — он глядит перед собой и перебирает в руках цепочку. — С ним был мальчик… его сын, которого он отдал мне, умоляя спасти. — Майки? — шепчет Рэй. — Да, но это я его так назвал, потому что он не мог вспомнить своё имя. Мы шли до Атланты всю ночь, а потом так получилось, что попали к Бобу и мистеру Лето, — омега закусывает губу и поднимает на альфу взгляд. — Я обещал ему, что буду защищать его, поэтому мне пришлось соврать всем, что мы — братья. Он не помнит нашу встречу, и до сих пор считает нас родными. А вот это, — Джерард указывает на крестик в своей ладони, — было тогда на нем. Майки — это твой Джейми, Рэй. Альфа, который еще не до конца отошел от предыдущих новостей, хрипит, тупо уставившись на Уэя. На миг кажется, что им начинает овладевать безумие. Качнувшись раз, другой, он оступается и едва не падает. «Майки — это Джейми» долбит в крошащемся мозгу. «Майки — это Джейми». Его Джейми. Маленький племянник, которого он думал, что потерял. Все разрозненные кусочки в его голове разом склеиваются, и на всё находится ответ. Футболка, рисунки, Джейми… Нет. Майки. Господи, он всё это время был рядом, Рэй столько раз держал его в своих руках, говорил с ним… В момент становятся понятны все его сны, все кошмары, которые на самом деле были воспоминаниями. И он не знал. Он ни черта не знал, его сознательно и расчетливо лишали этого. — Значит, Майки тебе не брат? — Фрэнк, точно так же ошарашенный этой историей, всё-таки влезает в разговор. — Он мой брат! — кричит Джерард так, словно пуля в сердце вошла. — Всегда им будет, неважно вместе мы или нет, — он тяжело дышит и обращается к Торо: — Он нуждается в тебе, и я знаю, что рядом с тобой он всегда будет в безопасности. Слышишь, Рэй? Я не собираюсь отнимать его у тебя, я… я не буду мешать. На альфу это теперь не действует. Первый шок спал, и на его место пришла ярость. — Почему ты не сказал мне? — рычит он, и в этот момент действительно готов назвать то, что испытывает к Джерарду ненавистью. Чувства, которые жили в нем последние два года, слишком сильны. Они не могут исчезнуть просто так, и теперь вместе с разочарованием перерождаются во что-то столь же мощное, но только уже черное, изувеченное. — Я хотел! — пытается объясниться омега. — Я сам узнал о том, что Майки твой племянник, незадолго до того, как оказался здесь. Три дня я не мог решиться и, честно, в какой-то момент даже думал всё скрыть. Он для меня был всем миром, понимаешь? Всем! Но потом я одумался и… — Джерард вдруг хватается за маленькую надежду, что сможет убедить Рэя в том, что не врёт: — Ты помнишь, мы же собирались тогда поехать выпить. Помнишь ведь? Я говорил, что мне нужно тебе что-то сказать, но потом… — Я больше не хочу тебя слушать, — усталым и чужим голосом перебивает его Рэй, вдребезги разбивая Джерарду всякую надежду, а вместе с ней и сердце. — Отдай мне цепочку, она тебе не принадлежит. Омега сжимает губы и молча глотает копящиеся в горле слезы. Он потерял друга, потерял брата. Теперь точно навсегда. Стараясь не разрыдаться, он расцепляет замок цепочки и, встав к альфе совсем близко, принимается надевать ему её на шею. Родная полынь, в которой раньше омега топил все свои невзгоды, теперь нестерпимо горчит. Фрэнк все его муки как свои ощущает. Он следит за Джерардом, держит палец на спусковом крючке и в любую секунду готов привести его в действие. Если только Рэй позволит себе шелохнуться в его сторону, Фрэнк больше никого не станет слушать. Но Торо не шевелится. Взор его в смятении застыл, и только ноздри на вдохе раздуваются всё шире и шире. Этот аромат. В самое сердце его сущности врывается понимание, которого лучше бы никогда не было. Рэй думал, что рубеж уже достигнут, что больнее не будет. — Кто ты? — отпрянув от Джерарда, он прожигает его диким, свирепым взглядом. — Кто ты такой, черт возьми?! — Рэй… — приоткрыв рот, тот испуганно моргает. — Ты! Кого я считал другом три гребаных года? Кого?! — шипит альфа. — Я тебя не знаю, ты насквозь фальшивый! Ты врал во всём, как так можно? — отвратительное чувство собственной оболваненности мелкой щебенкой забирается под кожу и дерёт её, разрывая капилляры. — Ты предал не только всё и всех… Ты умудрился, блять, предать даже себя самого! Омега… — усмехается он, а Джерард, только сейчас спохватившись, охает и машинально тянет к шее руку. — Ты и сущность свою задавил. Лгал, нагло лгал, глядя мне в глаза! Как же мне противно от тебя… — Довольно, — Фрэнк хватает полностью разбитого Джерарда за предплечье и оттаскивает в сторону. Тот и не сопротивляется. Закрыв лицо руками, он беззвучно плачет, пока Айеро выволакивает сыплющего проклятиями Рэя из кабинета в приёмную. Кричать — это самое меньшее, чего сейчас хотелось бы омеге. Лучше просто исчезнуть, умереть. Дать волю слезам и позволить им задушить себя. Жить в правде оказалось несоразмерно тяжелее, чем носить её в себе, скрывая многие годы. Но он заслужил и, как и обещал, безропотно внесет любую плату за всё, что сделал. — Дай ему уйти, — высушив ладонями слёзы, Джерард поворачивается к Фрэнку, как только тот возвращается в кабинет. — Пусть заберет Майки и Хью, пусть уедет с ними туда, где они смогут жить в безопасности. Выражение лица Фрэнка нечитаемо, но там, под внешней оболочкой, свирепствует ураган похлеще тех, что на земле бывают. — Поехали домой, — альфа выглядит так, словно едва держится. — Пообещай мне, что отпустишь его, — не в силах больше с ним сражаться, Джерард вцепляется пальцами в футболку Фрэнка и заглядывает ему в глаза, пытаясь пробиться сквозь каменную завесу. — Ты сказал, что больше не будет боли. Ты обещал, что всё будет хорошо. Я уже дважды терял всё, дважды учился жить заново и искать этому смысл, — омега стискивает ткань сильнее, чувствуя, как начинают шататься гигантские плиты — выпадет одна, и за ней рухнет всё остальное. — Я потерял нашего ребенка… — Джерард, ты переступаешь черту, — хрипло предупреждает Фрэнк, когда тот проходится по самым болевым точкам. Он готов всю жизнь нести ответственность за всё то горе, что причинил ему его отец; полностью берет на себя вину за Брендона и то, что тот сотворил. Однако Джерард не смеет манипулировать их не родившимся ребенком, защищая гребаного Торо. — Я никогда не прощу тебя, если ты его убьёшь. Оставь в этом мире хоть что-то моё. Пожалуйста. Хоть что-то моё. — А я не твой, Джи? — на смену урагану приходит страшное, беспроглядное затишье. Оно мёртвое и холодное, оно таит в себе всё самое жуткое, что только может быть. — Чей тогда я? — Фрэнки… — растерянно шепчет Джерард, резко трезвея и запоздало соображая, какую ошибку только что совершил. Его пальцы, сминающие футболку альфы, разжимаются, и руки сползают вниз. — Я уже отдал приказ, завтра его отпустят к твоему брату и отчиму, — ледяное спокойствие, с которым говорит Фрэнк, хуже любой бури. Та исчезла и будто утянула за собой весь его живой огонь. — Для меня нет ничего священнее, чем слово, данное тебе. Не было никакой нужды мне об этом напоминать. Джерарду становится не по себе. — Фрэнки, я… я не это имел в виду… — лепечет он и снова поднимает руку, чтобы прикоснуться к нему, но альфа резко отворачивается. — Поехали домой, — сухо повторяет он. Рука Джерарда, замершая в воздухе, бессильно падает.***
Абсолютно пустые дороги позволяют гнать на максималке, однако Фрэнк удерживает стрелку так, будто двигается в плотном потоке машин. Несмотря на клокочущую в каждом нерве злость, он помнит о сидящем на заднем сидении Джерарде. Помнит о том, что нельзя. Практически весь путь до дома Фрэнк говорит по телефону, тогда как омега не издает ни звука. Он только смотрит печально на него в зеркало заднего вида и держит ладонь на груди там, где еще совсем недавно висел крестик. Альфа зря волнуется — собственные страхи ничтожны в сравнении с тем, что произошло за последние часы. С тем, что происходит прямо сейчас. У Джерарда кружится голова от этих чертовых качелей — как только успокаивается в одном месте, сразу взрывается в другом; едва утихает и там, как вновь полыхает первое. Омега не успевает оправиться, не успевает собрать мысли и адекватно среагировать… Ему необходим покой, необходимо тепло и чувство хоть какого-то умиротворения. Ему необходим его зверь, его хищник, который сегодня впервые восстал против него. Тринадцать лет. Именно тогда Джерард, сам того не зная, нашел его и оказался под самой надежной во всей вселенной защитой. Их связь возникла посреди горящих руин Акворта и уже больше никогда не ослабевала. Она сидела глубоко внутри, прорастала и крепла, чтобы в нужный момент заявить о себе. Та энергия, тот неиссякаемый источник сил, что странным образом притуплял боль и помогал Джерарду не сломаться в самые тяжелые времена, имел своего хозяина. Омеге потребовалось семь лет, чтобы, наконец, осознать это. В особняке, куда они добираются минут через сорок, ничего не меняется. Фрэнк, угрюмо буркнув «Иди поешь», стаскивает с плеч ветровку и уходит наверх. Тоскливо провожая взглядом его затянутую в черную футболку спину, Джерард теряет последнюю искру надежды на быстрое примирение. Шаги на втором этаже постепенно затихают, глухо хлопает дверь, и омега остается один. В последний раз он покидал особняк еще тогда, когда их сын был с ним. Когда при всех сложностях и переживаниях, он ощущал себя живым и верил в будущее. Кажется, будто это было в другой жизни. В этой же… А что есть у него в этой? Должна быть радость от того, что убийца его отца мёртв, но её нет, как нет и чувства лёгкости от того, что не нужно больше врать. Пустой дом и сжимающийся колючий узел одиночества. Оно снова его настигло. Оно всегда шло по пятам. И только один маленький огонек дрожит в сердце и не позволяет замерзнуть окончательно, рассыпавшись льдинками на пол — Фрэнк обещал, что отпустит Рэя, и уже завтра тот окажется вместе с Майки и Хью. Джерард ни на секунду не сомневается, что так и будет, и именно потому слабое сияние всё ещё живет и не затухает. Иэн и вся прислуга сейчас в доме — только подай знак, и всё, что необходимо, будет выполнено. Но омега не хочет ни есть, ни пить, ни спать. Не в одиночестве. Всё плохое должно остаться в этом дне, а за новый он ещё поборется. Не задерживаясь в холле, Джерард идет наверх. Пройдя по длинному коридору, он останавливается напротив двери Фрэнка и, сделав глубокий вдох, дергает ручку. Заперто.***
Прохладная вода немного остужает раскаленные нервы и прибивает разбушевавшееся пламя. Фрэнк закрывает кран, оборачивает полотенце вокруг бедер и перешагивает через низкий кафельный бортик. Встав напротив зеркала, он отдирает пластырь, которым на время прикрыл рану, и упирается ладонями в раковину. Альфа никогда не питал к своему лицу какой-то особой любви, но то, что сейчас отражается по ту сторону стекла, вызывает омерзение. Заросшие щетиной щеки и подбородок, мерцающий металлическим блеском скоб бурый шрам, ввалившиеся от недосыпа глаза и тусклый, ничего не выражающий взгляд. Смотреть на себя неприятно, а еще больше — мучительно. Фрэнку кажется, что чем больше он всматривается в зеркало, тем глубже уходит туда, куда лезть сейчас не готов. У него есть задачи, есть конкретная цель и нет права на ошибку. Закрыться от внешнего мира, запереть себя изнутри и сжаться до одной пустой оболочки — вот всё, что ему требуется. Отвернувшись, альфа зачесывает пальцами влажные волосы назад и выходит из ванной в спальню. Пропитанный яблочным ароматом воздух забирается в ноздри, едва только Фрэнк пересекает порог. Он останавливается у закрывшейся за спиной двери и бесстрастно смотрит на сидящего посреди его кровати Джерарда. В одной длинной футболке, скрестив ноги и обняв одну из подушек, омега немного смущенно глядит на него своими огромными глазами. Фрэнк хмурится, кидает взгляд на дверь в комнату, которую сам же запирал, потом, осенённый догадкой, косится на створку балкона. Приоткрыта. Поджав губы, он устало вздыхает и идет к кровати, где рядом с Джерардом лежат его спортивные штаны. Но, как только Фрэнк тянется, чтобы взять их, омега проворно нагибается вперед и выхватывает их прямо у него из-под руки. В глазах мелькают похожие на бесят хитрые огоньки, а губы пытаются сдержать улыбку. — Как хочешь, — равнодушно кидает альфа, у которого на подобные игры нет ни сил, ни желания. Сдернув с бедер полотенце и откинув его на стул, он залезает под одеяло и поворачивается к Джерарду спиной. Сердце омеги выдает двести ударов в минуту от волнения. Фрэнк родной и чужой одновременно. Прикоснуться к нему, огладить ладонью широкие татуированные плечи и страшно, и тянет безумно. Протянув руку, Джерард выключает ночник и тоже забирается под одеяло. Если дать слабину и позволить себе несколько минут робости, то дальше будет только сложнее, поэтому он сразу же придвигается к альфе поближе и, опустив ресницы, на пробу легонько проводит пальцами вдоль его позвоночника. Жесткие мышцы под кожей тут же напрягаются, но дыхание Фрэнка по-прежнему остается ровным. Он молчит, не оборачивается, однако и не отстраняется, не прогоняет. Джерард становится смелее. Он снова гладит его кожу, ощущая проступившие на ней мурашки. Пробегает пальцами по плечам, на память обрисовывая контуры татуировок, и слегка цепляет их короткими ногтями, а следом прижимается губами к лопаткам, принимаясь осторожно целовать их и изредка покусывать. Еле касаясь, намеренно неспешно Джерард бродит руками по телу альфы. Осторожно обнимает его со спины, ласкает грудь, живот, задевает дорожку жестких волос, идущую от пупка вниз… Останавливается, нарочно грань не переходит и скользит пальцами обратно вверх. Фрэнк, как ни хотел бы это скрыть, начинает дышать глубже, тяжелее, а по вздыбившимся мускулам на его руке Джерард догадывается, что тот сжал ладонь в кулак. Омега улыбается. Он знал, что телесный контакт сработает вернее всего и скажет больше, чем любые слова. Ему уже не страшно, потому что он чувствует, как реагирует на нежность хищник, с готовностью возвращая ему своё расположение. Как тот блаженно урчит, тыкается мордой в руки и жаждет ласки, выпрашивая ещё и ещё. — «Каково это — управлять зверем?» — «Проще, чем ты думаешь». Воистину, это так. Однако только установив мир с ним, можно пытаться дальше договариваться о чём-то с самим альфой. Только когда уймется его сущность, тот станет что-то слушать. Услышит. — Ты совсем глупый, Фрэнки, если всё ещё в чём-то сомневаешься, — шепчет Джерард и водит кончиком носа по его спине, вдыхая ставший наконец-то истинным аромат корицы. Без примеси дыма, без терпкого запаха запекшейся крови — чистым и теплым. — Если думаешь, что кто-то другой может занять место, которое кроме тебя не принадлежит больше никому, — он подтягивается выше, к уху альфы, и, едва коснувшись краешка мочки губами, горячо выдыхает: — Никому и никогда, это невозможно. Он прижимается к Фрэнку всем телом, закидывает ногу на его бедро, намереваясь продолжить свои эксперименты, но тот вдруг дергается. Заведя руку за спину, он не церемонится и, задрав на омеге футболку, быстро проводит рукой по его обнаженным ягодицам. — Ты что, пришёл сюда вот так? — низкий рык альфы поднимает волну мурашек на коже Джерарда. Это его недовольство уже из совершенно другого спектра, и нисколько не пугает. Даже наоборот. — А что? — невинно мурлычет Уэй, делая вид, что не понимает, а его ладонь провокационно ползет вниз по животу Фрэнка. Тот рычит, перехватывает руку омеги и резко переворачивается, вжимая его в простыни своим телом. Джерард от неожиданности негромко вскрикивает. — Ещё раз полезешь через балкон с голой задницей — я выколю глаза охране, и это будет на твоей совести, — хрипло говорит Фрэнк, сжимая его запястье. — Ты сам научил меня, как бороться с закрытыми дверьми, — откровенно напрашиваясь, парирует Джерард и сладко улыбается, выгибаясь под альфой. Он шире разводит ноги, устраиваясь удобнее, скользит кончиком языка по своим губам, и Фрэнк беспомощно тонет. Это находясь на расстоянии, не видя этих глаз и этого выражения лица, он мог еще что-то соображать. Теперь же всё летит к чертям. — Перестань рычать и иди ко мне. Фрэнк не железный. Такое прямое приглашение врезается в мозг, отключая все мыли и запуская совершенно другие процессы. Он скучал. Дьявол, как же он скучал по нему! По его мягкой полупрозрачной коже, по мелодичному голосу, по высоким упоительным стонам. И это всё сейчас перед ним; не во сне, не в воспоминаниях — а настоящее и живое. Омега улавливает эти изменения и уже сам попадает под их воздействие. Слегка запрокинув голову, он прикрывает веки и призывно смотрит на Фрэнка из-под веера длинных ресниц. Красивый и желанный до одури. Его аромат усиливается, окутывает и без того опьяненный разум, и Фрэнк припадает губами к его шее будто к живительному источнику. Джерард тянет в себя наполненный остротой воздух, цепляется за широкие плечи альфы, сильнее выгибая шею, и роняет первый тихий стон. Фрэнк теряет голову. Он принимается вылизывать яблочную кожу, несильно кусает округлый подбородок и сразу же накрывает губами приоткрытый рот, целуя неторопливо, но настойчиво. Джерард трепещет от охватившего всё тело жара. Он обнимает альфу за шею, пылко отвечает и подается навстречу, осознавая, как изголодался по этому теплу, по этим объятиям и чувственным прикосновениям. Омега так долго находился в состоянии тупой апатии, что даже не подозревал, насколько сильно нуждался в осязаемой физической близости. В чём-то, что послужило бы мостиком из бесконечного забвения в подлинную реальность. Они оба — лучшее лекарство друг для друга. Подобно сообщающимся сосудам — отдавая, забирают, забирая, отдают. Фрэнк разрывает поцелуй, которым ему всё равно никогда не насытиться, и жадно скользит губами по лицу омеги. Его нежная кожа — слаще меда и, вместе с тем, сильнее любого анальгетика. Альфа покрывает её короткими поцелуями, спускается к шее и, прикрывает глаза, в наслаждении вдыхая аромат. — Любимый мой… — в порыве чувств бормочет Джерард и обхватывает его голову руками, заставляя оторваться от своих ключиц и взглянуть на себя. — Любимый… — повторяет с придыханием, большими пальцами гладя линию челюсти Фрэнка и осторожно дотрагиваясь до скоб. — Ты мой, Фрэнки. Мой. Признание, нужнее которого для альфы нет. Оно пробирается ему под ребра, в самое сердце и вместе с кровью разлетается по всему организму. Он смотрит омеге в глаза, что, словно яркие звезды, поблескивают в темноте, и хочет улететь к ним навечно. Затеряться среди них, отказаться от кислорода, заменив на яблочный аромат и навсегда забыться в его восхитительном дурмане. Он снова припадает к губам Джерарда, целуя его ещё неистовее. Напирает так, будто боится, что слова, сказанные этими губами, достанутся кому-то другому. Что кто-то чужой украдет их и лишит Фрэнка его рая. Его вселенной. Джерард тихонько мычит ему в рот, не поспевает за ним, утопая в вихре ощущений и отдавая себя в его полную власть. Альфу уносит. Схватив в кулак футболку омеги, он тащит её до ключиц, открывая себе доступ к его телу, и сразу кладет ладонь ему на грудь. Продолжая терзать губы Джерарда, то сминая, то прикусывая, Фрэнк медленно двигается вниз и цепляет затвердевший маленький сосок. Он несколько секунд поглаживает его подушечкой пальца, вырывая из горла омеги новый короткий всхлип, а затем опускает ладонь ниже. Приласкав его мягкий часто вздымающийся живот, Фрэнк двигается дальше, пока его рука не оказывается на бедре. И здесь он вдруг резко останавливается. Еще буквально недавно плавящийся желанием мозг неожиданно трезвеет, и альфа начинает сомневаться — они так быстро поддались страсти, но можно ли им всё это? Достаточно ли тех полутора месяцев, что прошли после аварии, и не рано ли отбрасывать осторожность? Омега отвечает за него. — Сделай это, Фрэнки, — он приподнимает таз чуть выше и пытается направить его руку туда, где стремительно становится горячо и мокро. Твердый член альфы, упирающийся ему в ногу, не даёт покоя и, в отличие от Фрэнка, Джерард не задаётся никакими вопросами. Он знает свое тело, и подсознательно чувствует, к чему оно сейчас готово. Альфа не уверен, но тот с таким нетерпением трется об него, что он решает попробовать, пообещав себе, что сразу же остановится, если что-то пойдет не так. — Не молчи, если будет неприятно, — шепчет он, оставляя нежный поцелуй на уголке губ Джерарда, и аккуратно скользит пальцами меж его ягодиц. Тот вздрагивает и закусывает губу, всхлипывая от долгожданных ощущений. Сердце ускоряет темп, и всё напряжение тут же сосредотачивается внизу живота. Фрэнк гладит его неспешно, распаляет посильнее, а сам глаз от его лица не отводит. Нет ничего прекраснее, чем то, как выглядит удовольствие в каждой его черте. Брови, губы, лоб — не страсть украшает Джерарда, а он её. Альфа преклоняется перед его красотой и упивается тем, что в своих объятиях её держит. Дуреет страшно, но голову больше не отключает, потому что вместе с той красотой в его руках ещё и ответственность. Омега далек от всей этой арифметики и полностью отдается животным инстинктам. Это происходит само собой, естество ощущает защиту и уходит из-под контроля разума. Джерард немного морщится, когда Фрэнк проталкивает в него палец на одну фалангу, но сразу же сжимает его в себе. Альфа немного медлит, принимая этот сигнал, а потом возобновляет движение, плавно вводя палец глубже. Складка между бровями омеги разглаживается, но ненадолго. Как только Фрэнк начинает неторопливо двигать рукой, Джерард вновь заламывает брови и крепко стискивает в кулак его волосы. — Фрэнки… — срывающимся шепотом лепечет он, и это уже совсем не про боль. Дыхание подводит, по телу бежит дрожь, а бедра сами подаются вперед, насаживаясь. — Хорошо? — мурлычет ему в ответ альфа, добавляя ещё один палец и немного ускоряясь. — Расскажи мне… Джерард сглатывает. — Да… — он ощущает быстрые короткие касания чужих губ к своим и на автомате пытается поймать их, задержать и не дать отстраниться. Пальцы Фрэнка тянут его изнутри, давят на что-то очень чувствительное, отчего под веками вспышка за вспышкой, а возбуждение усиливается с космической скоростью, становясь почти запредельным. — Мне… мне очень… очень хо… — голос срывается на стон, и за ним сразу же накатывает следующий. Фрэнк только этого и добивался. По Джерарду всё видно и без слов, но отказать себе в удовольствии слушать его стоны, альфа не в состоянии. Он обожает их и одновременно боится, потому что даже если бы им навсегда запретили заниматься сексом, Фрэнк легко смог бы кончать только от них одних. Смазки становится так много, что она начинает хлюпать от каждого нового движения и вытекать наружу. Джерарду уже мало пальцев, он капризно скулит альфе в шею и сам тянется к его члену. Фрэнк сжимает зубы, чтобы самому не застонать от острого удовольствия, которое прошибает его, едва длинные пальцы смыкаются вокруг ствола. Джерард проводит по нему рукой раз, другой, а на третий альфы не хватает. Вытащив из омеги пальцы, он рывком подминает его под себя, просовывает руки ему под колени и плавно входит в него сразу и на полную длину. Несдержанный рык таки вырывается наружу и сплетается вместе со сладким высоким стоном. Джерард обхватывает его ягодицы ладонями, вжимая в себя альфу как можно глубже, а после сразу же нетерпеливо отводит бедра назад. Фрэнк моментально подхватывает это движение и вновь толкается навстречу. Он раздвигает локтями колени омеги пошире, упирается ладонями в кровать, занимая более устойчивое положение, и начинает медленно двигаться внутри него. Запрокинув голову, Фрэнк мычит сквозь плотно сжатые губы от того, как безумно приятно, горячо и тесно ему сейчас. Все ощущения сконцентрированы в теле Джерарда, которое с такой жаждой вбирает его в себя. Омега задыхается, не справляется с собственными лёгкими и давится скапливающимися в горле стонами. Фрэнк сразу как-то так угадал с углом входа, что удовольствие за секунды набрало свою мощь и теперь Джерарду настолько хорошо, что кажется, будто закричи только — и связки разобьются вдребезги. Ни на секунду не переставая вдавливать его в матрас, альфа высвобождает одну руку из-под его колена и опускается ниже, нависая прямо над лицом омеги. Тот обвивает ногой его поясницу и глухо стонет, когда собственный член оказывается зажатым между их с Фрэнком животами. Вроде бы — куда больше, но, объединившись с внутренним трением, это новое ощущение делает кайф еще острее, еще нестерпимее. Джерард зажмуривается, боясь, что не выдержит этого запредельного наслаждения, и оставляет незамеченным момент, когда альфа чуть смещается и принимается целенаправленно вылизывать кожу на изгибе его шеи. Фрэнк ускоряет движения, подводя омегу всё ближе и ближе к разрядке, а потом, когда та, наконец, обрушивается на него со всей своей силой, зажимает ему рот рукой и резко смыкает клыки на его шее. Ладонь заглушает громкий возглас, а в спину альфе судорожно впиваются короткие ногти. Джерард дергается под ним, но Фрэнк наваливается на него и лишь глубже прокусывает тонкую кожу, доводя дело до конца. — Ты… т… — омега пытается что-то сказать и повернуть голову, но Фрэнк крепко держит его, чтобы ненароком не сделать еще больнее. — Я, — разжав челюсти, шепчет Фрэнк и убирает руку с его губ. Он проходится языком по своей метке, слизывая с неё сочащуюся кровь, и заодно подхватывает сорвавшуюся со щеки Джерарда слезу. — Только я и никто другой. Не хочу больше ходить по канату и думать, — альфа приподнимается на локтях, возобновляя толчки, — что в какой момент он может оборваться. Правая сторона шеи не то горит, не то онемела, но приятные ощущения, которые вновь зарождаются у омеги внутри, оттягивают всё внимание на себя. — Это… было больно, — жалуется он, хоть уже и не особо помнит насколько конкретно. Фрэнк добродушно усмехается и проводит костяшками пальцев по его щеке. — Не переживай, чудо, больше не будет, — обхватив ладонью голову Джерарда, он целует его глаза, забирая себе остатки солёных слёз. — Тебе никогда больше не придется испытывать это снова. Омега чувствует его в себе ярче, чем в первый заход. Член, наращивая темп, задевает раздразненные оргазмом нервные окончания и заставляет тело мелко содрогаться. Обняв Фрэнка за шею, а ноги скрестив у него на пояснице, Джерард прижимается к вытатуированной паутине на его груди и стонет сквозь горячий поцелуй. Он не контролирует свое тело, не контролирует скорость и ритм толчков — всё это в руках альфы. Тот насаживает его на себя, трахает глубоко, с оттяжкой, впиваясь пальцами в ягодицы и стискивая их до красных отметин, пока Джерард снова не кричит, выгибаясь в спине и кончая по второму кругу. Фрэнк не дает ему сжать себя внутри и спешно выходит из него, догоняясь до разрядки рукой. Теперь только так, но альфе нет до этого никакого дела. Он всё отдаст, от всего откажется, лишь бы только Джерард всегда был рядом. — Посмотри на меня, — всё еще часто дыша, просит он и берет омегу за подбородок. Тот не слушается, мурлычет котенком от разливающегося по телу удовольствия и всё норовит вырваться и обхватить губами большой палец Фрэнка. Альфа не дается, вновь зовет его и несильно дергает за подбородок. Джерард морщит нос, смешно шипит, но в конце концов уступает, нехотя приоткрывая замутненные глаза. — Что? — Ты больше никогда не будешь так делать, — серьезно произносит Фрэнк, и его рука в ласковом касании перемещается на скулу омеги. — Как? — Джерард, лениво улыбаясь, трется об неё. — Лазить по балконам? — Вставать под дуло моего пистолета, — омега замирает и распахивает глаза. Вся томность разом уходит с его лица. — Никто и ничто не должно быть этому причиной. Никогда. Фрэнк не давит, говорит спокойно и без угрозы, но значимость этих слов для него чувствуется в каждом звуке. И это даже не о ревности, Джерард прекрасно понимает, что он имеет ввиду. Всё гораздо глубже, на уровне самой сущности. Закрывая Рэя собой, омега об этом не задумывался. Понимание пришло позже, когда они ехали домой. Опустив глаза, он кладет ладонь Фрэнку на грудь. — Я чувствовал, как он сегодня разозлился, — его голос тихий и мягкий, а прикосновение ласковое и теплое. — И в первый раз испугался, что потеряю его, что мой зверь отвернется от меня навсегда… — Этого никогда не произойдет, но… — Я никогда не сделаю этого снова, — быстро говорит омега и, прижавшись к Фрэнку, крепко обнимает его.***
За окном глубокая ночь. Джерард мирно спит, закопавшись в одеяло и обняв руками подушку, а Фрэнк стоит у подоконника и бессознательно улыбается, глядя на него и сжимая в руках телефон. Его маяк, свет в конце тоннеля, который на короткое мгновение забрал его из мрака и позволил перевести дух. Внутри этих любящих горячих объятий война будто бы остановилась, и Фрэнк не стоял посреди нее один, со всей той махиной ответственности, что водрузилась на его плечи после смерти отца. Однако реальность другая. За границами Мэйкона прямо сейчас идут боевые столкновения, льется кровь и решается судьба штата. Альфа с телефоном не расстается, он дико устал, но ни о каком сне и речи не идёт. Единственная его передышка — возможность находиться рядом с Джерардом и знание того, что в любой момент он может обнять его или взять за руку. Больше Фрэнк омегу от себя не отпустит и на такой долгий срок с ним не расстанется. В нем его сила, его ресурс, и постоянное напоминание о том, ради чего всё это. Трубка опять звонит, и альфа, взяв с подоконника сигареты, идет на балкон. С самого первого слова, которое Фрэнк слышит от офицера, докладывающего ему об остановке вокруг базы, становится понятно, что там что-то случилось. И он не ошибается. Снова проблема со связью в одном из городов, однако не это самое дерьмовое. На войне без косяков не обходится, но конкретно этот плох тем, что там звучит имя Вентца. — Почему на той точке оказалась завязана вся линия?! У нас что, проблема с каналами? — рычит Фрэнк, едва не ломая сигарету, зажатую в пальцах. — Разбираемся, господин полковник, — спешно заверяет его альфа в трубке. — Надо не разбираться, а не допускать, — раздраженно рявкает Айеро и трет переносицу. — Что по группе? От кого была получена информация? Вы лично говорили с подполковником? — Так точно, командир, буквально две минуты назад, — рапортует офицер. — Подполковник Вентц сообщил, что чужих в городе нет, а они ждут эвакуацию. Машины уже в пути. Фрэнк нервно затягивается сигаретой и глушит желание грубо выругаться. — Ладно, пусть свяжется со мной сразу, как только сможет, — распоряжается он и сбрасывает звонок. Бесит, что такое случилось. Бесит, что с Питом. В целом, Фрэнк не сильно переживает за тот район, зная, что территория в кольце, и у остатков армии Атланты нет никаких шансов, однако подобные проёбы, которые не только совершенно тупые, а еще и вскрываются в самый напряженный момент, он просто ненавидит. Каждого бы кто это допустил, лично отправлял под трибунал. Отец с такими вообще не церемонился и сразу расстреливал. Нельзя ошибаться, не в их ситуации с проблемами в финансах. За этой задачей будут следующие, и их немало — Коламбус, который, еще попьет у них достаточно крови, Саванна с их местными разборками, кучка городов на севере. Фрэнк стряхивает с сигареты пепел и сплёвывает вниз. Завтра еще это чертово собрание с членами альянса, где ему точно вынесут мозг… Да и вообще тяжелый день, что говорить… Он делает затяжку и оглядывается назад на панорамное окно, за которым спит его Джерард и пока еще ни о чем не подозревает. — Отдыхай, чудо. Тебе завтра тоже придется непросто.***
Фрэнк не соврал, когда пообещал, что Мэйкон отомстит за каждого своего солдата. Армия Атланты, даже несмотря на то, что осталась без верховного руководства, огромна, однако и сил альянса, что обрушиваются на неё настоящей лавиной, не меньше. Они изучили местность досконально, знают каждый поселок и каждый перелесок, поэтому работают практически без осечек, зачищая милю за милей. В маленьком городишке Кеннесо, где у базы находится один из самых крупных складов, в последние несколько часов особенно жарко. Хорошо охраняемый, полностью нежилой, он внезапно остался без связи, когда солдаты столицы раздолбили одну из точек с аппаратурой в пригороде. На этот склад уже давно велась охота, соответственно и силы, брошенные на него, оказались внушительными. Столкновение было серьезным, остались разрушения, но сам город удалось отбить довольно быстро и с небольшими потерями. Однако, из-за того, что с восстановлением связи пришлось повозиться, застрявшая в складских пристройках группировка была вынуждена задержаться. — Слушай, т-ты как наседка, хватит… уже, — морщится Пит, сидя у уцелевшей кирпичной стены и глядя на то, как Рой в сотый раз проверяет повязку на его ноге. — У меня в п-порядке всё, иди, вон, другим лучше помоги. Я… с-слышу, как Хейни стонет. — Да уж, в полном порядке. Потому наверно и губы такие синие, — бурчит лейтенант, хмурясь. Пита сильно знобит, и выглядит он, откровенно говоря, крайне хреново. — Я только что всех обошел. Единственное, что им сейчас нужно — это чтобы чёртовы машины побыстрее приехали. Как и его командиру в принципе. Тяжело вздохнув, Рой надрывает новый пакет со стерильной марлей и принимается наматывать ее поверх намокшей старой. Во время одного из последних взрывов Вентцу разодрало голень прилетевшим куском арматуры, но под воздействием адреналина альфа еще какое-то время находился на ногах, чем сильно усугубил и без того серьезную рану. Рой молится на то, чтобы поскорее приехали медики, потому что сам он уже не справляется. Кровотечение, которое ему вроде бы удалось остановить, похоже открылось вновь, а этот бинт, что он нашел в аптечке склада — последний. — Что т-там? — спрашивает Пит, заметив на лице альфы обеспокоенность. Он пытается держаться бодро, хоть сил уже почти не остаётся. Еще и этот гребаный холод, пробирающий до самых костей… На улице что, опять минус? — То же, что полчаса назад, ничего нового, — уклончиво отвечает Рой. Он побыстрее избавляется от хрустящего пакета, чтобы не мешал прислушиваться к внешним звукам, и крепко зажимает Вентцу рану рукой. Пит, то ли не понимая, как на самом деле обстоят дела, то ли из-за болевого шока пребывая уже несколько не в себе, выглядит почти безмятежно. Рой даже думает пойти поискать нашатырный спирт или что-то вроде того, когда альфа вдруг усмехается: — К-как же так, ты даже не хочешь поп-пытаться воспользоваться шансом и… и слить соперника? Лейтенант замирает. Он медленно поднимает глаза, уставившись Питу куда-то в район бедра, пока тот внимательно смотрит на него с настороженной ухмылкой. Конечно, в его вопросе нет никакого подвоха, и всё вполне ясно. Как бы Рой ни старался скрыть своих чувств, Вентц не мог их не заметить. Альфа напрягся еще тогда, когда Пит очень быстро подписал его рапорт о переводе, поэтому сейчас делать вид, что он не понимает — как минимум глупо. Вернув взгляд к ране, Рой спокойно произносит: — Как бы то ни было, на первом месте всегда будет моя верность вам. Звучит так просто и, возможно, будь Пит в нормальном состоянии, его задрала бы собственная совесть, но сейчас нет. Рой никогда не давал повода сомневаться в своей преданности и порядочности, но в данный момент Вентцу было жизненно важно услышать от него именно эти слова. «Верность вам»… Рой говорит не только о нем. — Как бы то ни б-было, я рад, что в случае чего… есть к-кому его защитить, — с трудом проговаривает Пит. — В случае чего вы сделаете это сами, командир, — сведя брови к переносице, угрюмо отзывается лейтенант, и Вентц шипит, когда он явно специально надавливает на рану несколько сильнее, чем надо. — Вы правы, Хейни слишком громко стонет. Затянув бинт потуже, Рой поднимается на ноги и уходит в соседнее помещение. Пит остается наедине с собой. Он смотрит в окно на первые отсветы рассвета и думает о Патрике, который сейчас там, всего за каких-то восемь километров от него. Альфа поклялся, что пойдёт на всё что угодно, но ни одна вражеская тварь не пересечет границу базы, не ступит на ту территорию, где находится его омега. И он будет держать эту клятву до своего последнего вдоха. Перед глазами вдруг откуда-то возникает перепуганное лицо Патрика, и Пит тянется к нему слабеющей рукой, не соображая, реальный он или иллюзия… Омега плачет, кричит что-то… Один в один как тогда, когда альфа уезжал с базы… Когда это было?.. Сегодня?.. Вчера?.. Или… Сознание куда-то уплывает, но Пит настойчиво пытается вернуть его обратно. Он такой красивый… Его Патрик… Эта улыбка, и его глаза такие чистые-чистые… Дьявол, почему так чертовски холодно?.. Почему так… — Командир, едут! Наконец-то, едут! — Рой, с перекошенным от радости лицом, вылетает из дверного проёма, в котором от двери остались одни лишь петли. — Сейчас врачи вам… Командир?.. Командир!