***
Майки ощущает, как подгибаются колени, а телом завладевает мелкая дрожь. По дороге сюда он будто бы пребывал в каком-то бессознательном состоянии, не до конца отдавая отчет тому, куда его везут. Прижавшись к папе, мальчик исподтишка рассматривал Фрэнка и его татуировки, что виднелись на шее и на руках. К лицу альфы он уже немного привык, и оно его больше не пугало так сильно, а вот множество чернильных рисунков, которыми была забита его кожа, вызывали дикий интерес. Подобно книжке с красочными картинками, Фрэнк привлекал внимание, и его хотелось без конца рассматривать, гадая, что там дальше — под рукавами и под воротником. Увлеченный, омежка почти не заметил, как они приехали, и уж тем более не ожидал, что увидит Джерарда прямо у ворот. — Это же он, точно он! — не унимается мальчишка, что стоит рядом с братом, и которого тот держит за плечи. Майки кажется, будто в машину он садился в одной реальности, а вышел в совсем иной. Будто попал в другой мир, где Джерард живет другой жизнью, его окружают незнакомые люди, и сам он словно как-то поменялся. Омежке вдруг отчего-то чудится, что его обманули, что этот брат ненастоящий, что стоит только подойти поближе, как он исчезнет, растворится в воздухе, а сам Майки резко проснется. Все месяцы, что Джерарда с ним нет, мальчик жил словно в тумане, словно в чужой вселенной, но сейчас даже та кажется реальнее вот этой нынешней. Становится страшно. Становится плохо. — Майки… — Джерард отпускает плечи пацана и делает шаг к нему, но омежка как не в себе. Его накрывает такое дикое неверие и смятение, что он в панике разворачивается и, судорожно стиснув Хью, утыкается в него. Его колошматит так, словно ток по телу идет. Джерард останавливается, недоумевая, что происходит. Абсолютно растерянный и беспомощный, его разум осознает лишь две вещи: Майки здесь, и он его не принимает. Сердце, будто зажатое в чьём-то жестком кулаке, пульсирует и кровоточит. Омега поднимает глаза, сталкивается взглядом с Хью, у которого все щеки мокрые от слёз, а губы шепчут без остановки «сыночек мой». Видно, что он едва стоит на месте, едва удерживает свои ноги, чтобы не кинуться к нему, но из-за Майки не может. — Пойдемте со мной, — к омеге подходит Ник, появления которого в общей эмоциональной буре никто не заметил. — Я отведу вас в дом и принесу воды. Вам нужно немного успокоиться, — он берет Хью за локоть и тихонько шепчет на ухо: — Поговорите чуть позже. Ник улыбается ему, и тот кивает, соглашаясь. Хью смотрит на Джерарда, чтобы убедиться, что сын всё понял, после чего уходит вместе с Майки за омегой, не переставая оборачиваться. Следом за ними подоспевший Иэн уводит любопытного Чарли, который без остановки сыплет своими «а почему», «а что», «а как». — Чудо моё, иди ко мне, — Фрэнк оказывается рядом как нельзя кстати. Обхватив руками уже открыто плачущего Джерарда, он поглаживает его по волосам и прижимает к себе. — Ф-фрэнки… — заходится в слезах омега, вцепляясь в него, как в свой последний оплот. — Откуда… как он?.. Ты ви-видел?.. Он… он не захотел да-даже на м-меня… — Джерард скулит альфе в шею, захлебываясь своей болью. — Тише, тише, Джи, — Фрэнк сжимает его крепче, буквально вдавливает в себя. Он, блять, знал, что будет такая реакция, но что он мог сделать? Омега, со своей жертвенностью, никогда не позволил бы ему забрать Майки у Рэя и привезти сюда. Мучался бы потом, сходил с ума, но упирался бы бесконечно. — И у него, и у тебя шок, это пройдет. Он сам захотел приехать к тебе, клянусь. Даже после того, как Рэй ему всё рассказал, он заявил, что ему всё равно, что он тебя очень любит и хочет жить с тобой. — Он так… так сказал? — Джерард заглядывает альфе в глаза, чтобы удостовериться в том, что он говорит правду. — Но как же тогда Рэй? Что с ним? Ты же обещал мне, Фрэнк! — Всё, что обещал, я выполнил, — тот знает все его вопросы заранее, потому отвечает тихо и спокойно. — Он теперь волен делать всё, что захочет. — Но у него же теперь ничего нет… — с тоской шепчет Джерард. — Это не так, — возражает Фрэнк, отрицательно качая головой, и берет лицо омеги в свои ладони. — У него есть его жизнь, есть свобода. А захочет увидеть племянника — увидит. Я обещал сделать всё для твоего счастья, поэтому готов идти на компромиссы. Главное, — его губ касается лёгкая улыбка, и, опустив руки, альфа оплетает ими талию Джерарда, — это чтобы тебя ничего не беспокоило. Тогда всё будет хорошо. — И никто не пострадает? — всхлипнув, хмыкает омега и в шутку толкает Фрэнка в грудь. — Так точно, сержант, — с ухмылкой отвечает тот, сразу же мягко целуя его соленые от слёз губы. С этого дня, если Джерард и будет плакать, то только от радости, иначе Фрэнк камня на камне не оставит от этой земли. Мир, в котором его омега несчастлив, не имеет права на существование. — Вам уже надо ехать, да? — высушив руками щеки и обняв альфу за шею, Джерард меняет тему. Он принимается играть с завитками его волос, что прикрывают шею, пропуская их через пальцы и разбирая гладко уложенные пряди. — Да, так что оставляю вас на Чарли, — кивает Фрэнк, и, заметив улыбку на лице омеги, усмехается. — Зря смеёшься, мой брат мастер в таких делах, ты же сам знаешь. Сейчас он вам всё быстро порешает. Джерард знает. Он хорошо помнит, как мелкий обвел его вокруг пальца, притащив к Фрэнку наутро после его помолвки. Милый Чарли. Еще такой маленький, но уже смышлёный до невозможности. Страшно представить, что их всех тут ждет, когда он немного повзрослеет. Не переставая улыбаться, Джерард трется кончиком носа о щеку альфы и негромко спрашивает: — Скажешь ему теперь? — Да, когда будет подходящий момент, — отвечает Фрэнк, прилагая усилия, чтобы не поплыть от удовольствия. Он нехотя отстраняет омегу от себя и поправляет волосы, которые тот ему разворошил. — Ладно, чудо, пора. Если что — звони, по Мэйкону связь работает, — альфа коротко целует Джерарда в губы, и тот на несколько секунд порывисто обнимает его, прощаясь. — У нас всё будет в порядке, мы справимся, — шепчет он, обещая то ли Фрэнку, то ли себе самому. — Не сомневаюсь, — также шепотом соглашается тот.***
Уезжая из Элленвуда, Фрэнк оставил в доме Хью небольшую группу своих людей, якобы для того, чтобы присматривать за ним после того, как Рэй решит покинуть штат. Причина смехотворная и откровенно фальшивая, но у Торо нет сил во что-то вникать. Первый порыв, когда единственным желанием было просто взять и разом прекратить свое существование, прошел. Осталась только пустота и ощущение тотальной выжженности, которое требовало быть хоть чем-то заполненным. Рэй сидит на диване всё в той же гостиной, откуда чуть больше часа назад вышли Хью с Майки, и вертит в руках маленького единорога, которого подарил ему на прощание племянник. Вернее, Джейми назвал это «чтобы не грустить», но для альфы сейчас всё одно. Только черное. Без оттенков и контрастов. Без надежды на будущее. Его люди, что также остались вместе с ним, находятся в растерянности и волком смотрят на солдат Мэйкона, которые уже принялись наводить свои порядки. Без репрессий, но жестко и бескомпромиссно, сразу показывая своё главенство. — Командир, прошу меня извинить, — у входа в гостиную переминается с ноги на ногу капитан, поставленный Рэем несколько недель назад во главе местной охраны. — Но будут ли какие-то распоряжения, что нам делать? Они расселяются по подсобкам и раздают приказы. Нам выполнять? Торо поднимает голову, смотрит на него, но отвечает с небольшой задержкой. — Как хотите, Олсон, — он опускает взгляд обратно на игрушку и очерчивает большими пальцами контуры плюшевой головы. — Я не решил, что делать дальше, поэтому какое-то время пробуду здесь. Может, неделю, может, две, но вы свободны выбирать сами. Если остаетесь со мной, то пока придется потерпеть, — сжав единорога в ладонях, он откидывается на спинку дивана. — Если нет — можете уходить, потому что мне нечем теперь платить вам за службу. — Мы остаемся, сэр, никто не хочет уходить, — не задумываясь, отвечает офицер. — Тогда делайте, что они говорят, мне нужно какое-то время, чтобы привести мозги в порядок. Отдав честь, капитан ретируется, и Рэй вновь остается в одиночестве. Он сидит еще несколько минут на диване, без особой конкретики размышляя о своих нынешних перспективах, затем тянется к графину на тумбочке, чтобы налить воды, но передумывает. В голове всплывает одна из последних фраз, что сказал ему Хью перед отъездом, но альфа был настолько разбит, что попросту не воспринял её. Сжав единорога в руке, Рэй поднимается с дивана. «Я оставил для тебя кое-что на нашей с Майки кровати наверху». Едва войдя внутрь комнаты, альфа понимает, о чем шла речь. На шерстяном покрывале, прямо по центру лежит голубая футболка. Та самая. Со слонёнком. Рэй опускается на корточки, проводит по ней ладонью и чувствует, как по щеке течет слеза. На подоле, практически в самом низу виднеются бледные, но всё еще хорошо заметные бурые пятна, и альфе приходится прижать пальцы к глазам, чтобы справиться с болью, которая их молниеносно прошивает. Мануэль. Наверняка они принадлежат ему, и, спустя столько лет, — это последнее послание, которое альфе осталось от брата. О его последних минутах. О его муках и боли. Колючий комок ненависти к Айеро снова грозится разрастись, но Рэй душит его, осознавая всю тщетность этих позывов. Резким движением стерев влагу с щеки, он берет футболку в руки и выворачивает её нижний край. Не то, чтобы он всё ещё сомневался и искал дополнительных подтверждений, просто пальцы делают это сами — по старой, оставшейся где-то в другой жизни привычке. Буква «J», аккуратно вышитая серебряной ниткой прямо на обороте подола, на месте. Мануэль помечал так всю одежду и не потому, что боялся воровства или чего-то в этом роде. Просто ему всегда казалось, что таким образом он делает из магазинной вещи по-настоящему свою. У него была целая коробка с катушками цветных блестящих ниток, и каждый раз, когда в доме появлялись новые покупки, он доставал её с полки и долго перебирал, выбирая подходящую. Возможно, такая манера брата кому-то могла показаться странной, но Рэй обожал в нём это. Создать уют, привнести в каждую вещь частичку своей души и своего тепла — в этом был весь омега. Альфа подносит футболку к губам, прижимаясь к ткани, и прикрывает глаза. Мозг с готовностью тут же воскрешает образ брата, его высокий, звонкий голос, пальцы, ловко удерживающие иголку… Память беспощадна. Она будто бы специально выбирает самые яркие, самые дорогие сердцу моменты, чтобы в настоящем они обернулись режущей болью. Рэй, как наяву, видит, как Мануэль мягко улыбается и ласково проводит рукой по волосам двухгодовалого Джейми. «Смотри, сыночек, что тебе дядя привез! Немножко подрастёшь, и будет впору, да?» Веселый детский смех, пухлые розовые щечки и такие же ладошки, тянущиеся к футболке… Рэй подхватывает племянника поперек живота, делает вместе с ним «ракету» и сажает себе на закорки. Малыш хохочет, проворными пальчиками забираясь альфе в волосы и сжимая их, чтобы не упасть… — Я держал тебя на руках в самый первый месяц твоей жизни… Был свидетелем того, как ты делаешь свои первые шаги и учишься произносить первые слова, — отняв футболку от лица, вполголоса говорит Рэй, зачем-то поощряя свой мазохизм. — Я держал твою ладошку, когда ты, впервые увидев снег на земле, боялся спускаться с крыльца. Я был с тобой в самом начале твоего пути, — ощутив давление в глазах, он стискивает зубы и со свистом выжимает: — Как же так вышло, что теперь ты от меня отказался? Отказался. Рэй несколько раз повторяет про себя это горькое слово, а потом вдруг резко сжимает футболку в кулак и поднимается на ноги. Нет. Не отказался. Он дурак, если станет так думать только из-за того, что Джейми ушел к тому, кого всю жизнь считал братом. К единственному, кого помнил. Разве можно его в этом винить? Утопая в своей боли и обиде, Рэй даже не попытался представить, как он сам бы среагировал, окажись на его месте. Если даже бывшего друга отпустить не может, то что говорить о родном человеке? Его племяннику всего десять, даже если в моральном плане он объективно перерос этот возраст. Альфа впускает в себя эту мысль, позволяет ей развиться и закрепиться внутри. Ещё и ещё прогоняет в голове их с Джейми разговор, впервые слыша, что говорил ему мальчик. «Я очень люблю тебя». «Я буду стараться привыкнуть». Это были его слова. Его собственные, не выдуманные затуманившимся сознанием. Рэй чувствует, как в тело возвращаются силы. Оттаивает замерзшая кровь, согревая кости и плоть, а внутри словно что-то вспыхивает, загорается маячком и поднимает бунт, подначивая кинуть жизни вызов. Альфа без колебаний его принимает. Впредь он будет жить только ради своего племянника. Начнёт всё заново, чтобы однажды привести Джейми в свой дом, и неважно, захочет он остаться с ним или будет просто приезжать погостить. Рэй построит его для него. Для детей, которые, возможно, когда-либо у омеги появятся. Цвет возвращается в мир, и где-то далеко-далеко будто включается лампочка. Свет её тусклый, подрагивающий, но он есть, и альфа его видит. Этого достаточно, чтобы начать, чтобы поверить в себя и в саму возможность того, что однажды это сияние из искусственного превратится в настоящее… Носок берца внезапно натыкается на что-то небольшое, но довольно тяжелое. Что-то, что, отлетев к стене, глухо бряцает и разлетается на две части. Нахмурив лоб, Рэй подходит ближе и поднимает с пола стеклянный пузырек, полный до половины, и квадратную черную крышку от него. В голове мелькает мысль, что где-то он его уже видел, однако на долю секунды раньше ноздри забивает ледяной запах можжевельника. Слабый свет, моргнув, гаснет. Всего одна встреча, одно осознание, и когда-то особенный аромат теперь превращается в пустышку. Обманутый мозг с готовностью тянется за ним в первый момент, но тут же сам отвергает, обесценивает. Уничтожает. Только-только отогревшиеся внутренности вновь пробирает стужей. Размахнувшись, Рэй швыряет пузырёк об пол. Тот со звоном разбивается, разлетается осколками по комнате, затягивая всё пространство своим ядовитым маревом. Альфа дышит им, вбирает столько, сколько позволяют лёгкие, чтобы отравиться. Чтобы надышаться на всю жизнь и получить стойкий иммунитет к одному только духу можжевеловых ветвей. — Ты останешься тут, в этом доме, вместе с моими пустыми воспоминаниями, — втягивая ноздрями воздух, хрипло говорит Рэй и в эту минуту заключает с самим собой сделку. — Я запру тебя в этой комнате и никогда сюда больше не вернусь. Я выживу, я смогу. Но не здесь. Не на этой земле, где вокруг него остались одни лишь призраки прошлого.***
Для помещения, в котором обычно проходят церемонии прощания, здесь слишком много окон. Будто щупальца, солнечные лучи проникают через них, оплетая зал. Они не выбирают, к чьим лицам тянуться; им всё одно — что живое, что мёртвое. Фрэнк щурится, но отогнать их от себя уже не пытается. Бесполезно. От них никуда не скрыться — ни ему, ни Нику с Иэном, ни отцу, что лежит в угольно-черном матовом гробу с плотно сжатыми челюстями и четко заострившимися линиями профиля. Сегодня, сейчас, готовясь отправить его в печь крематория, Фрэнк действительно осознаёт, что он мертв. Что его больше нет. Пять минут, как альфу отпустила внезапная паника, под воздействием которой, он в агонии метался взглядом по телу Фликса и зачем-то старался запомнить его до мелочей. Ещё немного, и Фрэнк никогда его больше не увидит. Этот высокий лоб, эти выгнутые дугой брови и небольшой рот… Сложенные в замок на животе руки, что не раз его лупили, и выученный наизусть скорпион — совсем скоро всё это исчезнет в ярком пламени и превратится в пепел. Отец станет воспоминанием, и образ его начнет бледнеть, оставаясь лишь смазанной картинкой в памяти тех, кто его знал. Проповедник читает какие-то ненужные молитвы, и Фликсу эта затея вряд ли бы пришлась по душе, но Ник настаивал на отпевании, а Фрэнк не счел нужным с ним спорить. Повернув голову чуть вбок, он кидает взгляд на стоящего рядом с гробом омегу. Иэн слёз не скрывает, а вот глаза Ника совершенно сухие. Он безотрывно смотрит на Фликса, плотно сжав губы, и по выражению его лица невозможно понять абсолютно ничего. Фрэнк может только догадываться, о чем тот сейчас думает, и что творится в его душе. Девять полных лет омега замужем за Иэном и все эти годы альфа так и не смог понять, стали ли они по-настоящему супругами. Друзьями, семьёй, самыми близкими друг другу людьми — безусловно, но вот кем-то большим… Не стали. Однако Фрэнку об этом никогда не узнать. Несмотря на замужество, Ник никогда не прекращал отношений с Фликсом, и это было оговорено еще до его свадьбы с Иэном. Отказываться от омеги полностью и лишать себя возможности дышать ароматом, что нужнее воздуха, альфа не собирался. Год за годом им троим удавалось хранить всё в тайне и оставлять в тени то, за чем Фликс периодически приезжал к своему управляющему домой. Никто не смог бы усомниться в искренности любви, связывающей Ника и Иэна, потому что она действительно была, пусть и совсем иного рода. Дружба, уважение, забота друг о друге, а также глубокая благодарность и преданность одному человеку — вот то, что соединяло этих двоих крепче, чем те кольца, которые оба носили не снимая. Молитвы окончены, в помещение проскальзывают трое солдат, чтобы вместе с Фрэнком накрыть гроб крышкой и заколотить его. Последняя минута. Ник судорожно хватает руку мужа и сжимает её. Он не может позволить себе даже подойти к Фликсу и поцеловать его в лоб на прощание. Так, как делал всегда, когда альфа злился при нём на что-то или разносил солдат из охраны за какие-то огрехи. Как только они оставались вдвоем, Ник молча клал ему на плечо руку, оставлял над бровью ласковый поцелуй и уходил к себе, более не навязываясь. Он четко чувствовал границы и никогда их не нарушал, а свою привязанность к Фликсу держал глубоко внутри. Молоток с глухим стуком опускается на шляпку последнего гвоздя, ставя точку. Ник смотрит на то, как гроб приподнимают и устанавливают на рельсы, как Фрэнк проводит по матовому дереву рукой прежде, чем дать разрешение на запуск механизма… Омега закрывает глаза. Я люблю тебя. Прощай.***
— Может, попробуешь заснуть? — спрашивает Хью, перебирая пальцами волосы Майки, который лежит на его коленях и смотрит куда-то в пустоту. Рядом на тумбочке стоят две чашки с травяным чаем и блюдо с маленькими бутербродами. Ник постарался организовать для них хоть какие-то удобства за то недолгое время, что оставалось у него в распоряжении до отъезда, а всем остальным, как он рассчитывал, сможет заняться Джерард. — Не хочу, — бесцветно отвечает мальчик, и Хью тяжело вздыхает. Он был безумно благодарен за ту помощь, которую оказал им Ник, и надеялся, что Майки после чая немного успокоится и заснет. Сон всегда лечит, а у самого Хью появилась бы возможность наконец-то обнять Джерарда. Омега чувствует, что он там, мается за дверью, мучаясь и не решаясь войти, поэтому сердце рвется к нему с неистовой силой. Прижать бы его побыстрее к груди, успокоить свои раны и помочь успокоиться ему. Однако как оставить Майки, который чем дальше, тем всё сильнее замыкается в свой растерянности, в смущении и немного обиде? Омежке здесь всё чужое и незнакомое, а Джерард, наоборот, там, во дворе, выглядел как дома. — Давай тогда расскажу тебе сказку, которую ты любил, когда был совсем маленьким? — отчаявшись придумать что-то получше, предлагает Хью, но Майки внезапно рывком поднимается с его колен и с раздражением бьёт кулаком по кровати. — Не хочу сказку! Я ничего не хочу, папа! — он сердито хмурит брови и сопит, но вдруг слышит тихий стук в дверь и резко замолкает, испуганно оборачиваясь. — Можно мне войти? — несмело спрашивает Чарли и топчется на пороге, прижимая к груди кота. — Я хотел познакомиться. — Конечно можно! — улыбается Хью, игнорируя еще сильнее насупившегося сына. Тот смотрит на мальчика с нескрываемой враждебностью, хоть и предусмотрительно молчит. — Проходи. Ты здесь живёшь, да? — Почти, — отбросив всю робость, Чарли вбегает в комнату и встает прямо перед Майки. — Я — Чарли, мой отец работает в этом доме, — он тянет омежке руку, но тот лишь хмуро косится на нее и молча отворачивается. Этот пацан сразу ему не понравился, еще там на улице, когда он стоял рядом с его Джерардом и очень по-родственному прижимался к нему. Да, в нем взыграла детская ревность, но делить с кем бы то ни было брата, а тем более — вот с этим, Майки не собирается. Однако Чарли его откровенное недружелюбие, похоже, нисколько не смущает. Он плюхается попой на кровать и с любопытством наклоняет голову к плечу. — Я знаю, ты Майки, брат Джерарда. Хью, который не влезает в процесс их знакомства, надеясь на его позитивный потенциал, видит, как лёд в глазах сына надламывается. — Откуда ты знаешь, кто я? — спрашивает Майки, глядя исподлобья на Чарли. — Он о-о-чень много про тебя рассказывал и всё время тебя рисовал, — выкладывает тот, а затем грустно вздыхает. — И плакал. Всю враждебность с лица Майки как ветром сдувает. Его брови собираются домиком, а рот приоткрывается. — Плакал? — почти шёпотом переспрашивает он. — Угу, — кивает Чарли, но тут же меняет тему и лучезарно улыбается: — Смотри, у меня есть кот. Его зовут Тэйл, это Джерард придумал. Хочешь погладить? Майки моментально заинтересовывается и садится рядом с омежкой. — Хочу. А почему Тэйл? Чарли заводит свой рассказ о том, как он нашел котенка с перебитым хвостом, как принёс его сюда к Фрэнку, и Хью, видя, что Майки полностью провалился в очарование этого ребенка с котом, потихоньку выходит из комнаты. Он прикрывает дверь, оставляя небольшую щелочку, и тут же попадает в порывистые объятия. Джерард налетает на него со спины, едва даёт развернуться к себе лицом и сразу сжимает его руками. Хью ниже его почти на голову, но это совсем не мешает омеге обнять сына не менее пылко. — Мой мальчик, мой дорогой, — шепчет он, не сдерживая слёз радости. — Мне вернули тебя! Вернули, господи… Хью продолжает причитать, а у Джерарда будто язык отнимается. За одну секунду он снова становится просто сыном, просто чьим-то ребенком, попадая под родительское крыло. Так странно, омега не ощущал этого, пока жил вместе с Брайарами, а вот сейчас чувствует. Во много раз сильнее чувствует то, насколько они стали семьёй за все прожитые вместе годы. — Дай мне посмотреть, — Хью отлипает от Джерарда и, наспех отерев глаза, ставит его перед собой. — Дай поглядеть на твоё личико, хочу снова рассмотреть каждую черточку, — он протягивает руки к щекам сына и проводит пальцами по скулам. — Боже, неужели так бывает?.. — Ты не злишься на меня? — неуверенно спрашивает омега, накрывая его пальцы своими, чтобы удержать их тепло на себе подольше. — За что? — ласково улыбаясь, Хью сам плотнее прижимает ладони к его щекам. — Я всё знаю, но и без этого никогда не подумал бы про тебя плохо. То, что ты оказался жив — для меня настоящее чудо, я до сих пор не могу поверить, что говорю с тобой, — его глаза вновь блестят, и омега прикусывает губу, чтобы та не задрожала. — Но моё сердце разрывается от боли из-за того, сколько ты выстрадал. Еще и этот человек, — резко изменив интонацию, Хью недовольно цыкает. — Мало тебе было горя, а теперь еще и всю жизнь быть привязанным к этому… — он раздраженно ведет подбородком вбок и качает головой. — Мне так горько за тебя, так горько… Джерард глядит на сокрушающегося омегу и не может не улыбнуться. Он вовсе не злится, потому что таков его Хью. Ярый ненавистник истинности, ему кажется, что жизнь заканчивается ровно в тот момент, когда человек натыкается на свою пару. А если парой оказывается еще и кто-то, вроде его Фрэнка… — Нам нужно о многом поговорить, — мягко произносит Джерард. — Что бы тебе ни рассказал Фрэнк, это абсолютно точно не всё. — Я буду рад выслушать всё, чем ты готов со мной поделиться, милый, — Хью отнимает ладони от щек омеги и берет его за руки. — Майки как раз пока увлечен этим прелестным парнишкой и, я надеюсь, наконец-то оттает. Так что у нас с тобой есть время побыть друг с другом. — Он очень сильно на меня обижен? — не удержавшись, спрашивает Джерард. — Может, мне всё-таки стоит зайти к нему прямо сейчас? — Не надо. Он не обижен, а скорее растерян, но пусть придет к тебе сам, — Хью сжимает его пальцы и покачивает их руками в воздухе. — Он обязательно придет, не переживай. Пойдем, мне тоже есть, что рассказать тебе. Внутри смятение и тоска, но Джерард находит в себе силы и, слабо улыбнувшись, согласно кивает.***
— А еще я люблю цветы и мастерить вместе с папой всякие красивые вещи… — сообщает Чарли и затихает, не зная, что бы еще такого добавить. Он уже рассказал про Тэйла, про кораблики в ручейках и даже немножко про свою учёбу. Терпеть её не может, но сейчас рад ухватиться за любую тему, потому что разговорить Майки — задача, которую в его учебниках пометили бы пятью… нет, сразу десятью звездочками. Чарли аж вспотел в своей пушистой кофточке, стараясь заинтересовать омежку и как-то его разговорить. Тот в основном только слушает, гладит кота и сам беседу не особо поддерживает, так что мальчику приходится тарахтеть в одиночку. Фрэнк сказал, что Джерарду нужно помочь, а для него Чарли готов разбиться в лепешку. Он кусает губу, нетерпеливо убирает за ухо постоянно выпадающую прядь русых волос и поднимает глаза вверх, с усилием напрягая мозг. — А вы с Джерардом дружите? — не ожидавший вопроса, Чарли резко отводит взгляд от потолка и устремляет его на Майки. Тот не моргая смотрит на него и даже перестает трогать Тэйла. — Да, и я очень его люблю, — бесхитростно отвечает омежка, заставляя Майки вновь почувствовать укол ревности. Но Чарли ничего этого естественно не замечает, и в своей простоте выкладывает всё, как есть: — Послушай, здесь все его любят. И я, и мои родители, и даже мистер Айеро, который умер. А он, между прочим, никого не любил, — откровенничает он, слегка помрачнев, однако тут же опять улыбается и хитро блестит глазами. — Но больше всего его любит Фрэнк. Майки вздрагивает. Потупившись, он принимается накручивать на палец шерсть уснувшего на его коленях Тэйла. — Этот Фрэнк… он страшный. — Неправда! — почти взвизгивает Чарли, подскакивая с кровати и упираясь руками в бока. На его лице появляется грозное выражение, и, кажется, даже пух его кофты встает дыбом. — Ничего подобного, он не страшный! Он хороший! Самый хороший! — омежка в сердцах топает ногой и сопит. — Ты… да ты просто его не знаешь совсем! Он вылечил Тэйла, всех других животных, он всегда играет со мной и…и…вообще, — глаза Чарли внезапно наполняются слезами, а дыхание начинает срываться. Конечно же он заметил, как посекло лицо Фрэнка, и сам пришел в ужас в первый момент, но не подал виду. Его не пугают шрамы — живя в Мэйконе среди военных, с папой врачом, он привык, что такое случается, просто конкретно Фрэнка ему очень жалко. Никто не имеет права так говорить про него, и Чарли готов даже подраться, если этот пацан вновь станет обзываться. — Я вырос с ним, я… я знаю, какой он, и он не виноват, что его поранило… он…он… — слёзы его всё же одолевают. — Эй, эй, подожди, не плачь, — Майки отсаживает Тэйла и тоже спрыгивает с кровати, подлетая к омежке, которого ни с того ни с сего понесло в отчаянную защиту. — Извини, я не хотел тебя… в смысле его обидеть, я просто… ну… ну правда, прости, перестань плакать. Я больше не буду. Он кладет руку Чарли на плечо и тот, всхлипнув, сердито косится на него. — Если кто-то будет говорить про Фрэнка плохо, то получит вот, — он поднимает кулак, показывает его Майки, а потом им же вытирает нос. — Я терпеть не могу альф, но Фрэнка люблю. Не надо так больше, ладно? Его шрам скоро заживет, и ты увидишь какой он красивый на самом деле. — Я понял, — отвечает Майки, неожиданно для себя ощущая какое-то тепло внутри. Этот пацан так искренне вступился за своего друга, и эти чувства настолько близки ему самому… Если бы кто-то начал обижать Джерарда, то тоже отхватил бы по полной. Он улыбается и протягивает руку. — Мир? Омежка недоверчиво смотрит на его ладонь, швыркает пару раз носом, потом со вздохом закатывает глаза и тоже улыбается. — Ну конечно мир, — он обхватывает его руку и трясет ее. — Давай будем дружить? — Давай! — сразу же соглашается Майки, а потом вдруг делает смущенное лицо и признается: — Я очень хочу есть. Может, съедим быстренько вон те бутерброды? Чарли вытягивает шею, выглядывая из-за него, оценивает содержимое подноса на тумбочке и решительно мотает головой. — Нет, лучше пойдём на кухню. Я покажу тебе, там есть кое-что намного лучше, — заговорщицки подмигнув, он весело хихикает и тащит Майки за руку за собой из комнаты, но тот его тормозит. Чарли удивленно изгибает брови. — Что? — Ты… знаешь, где Джерард? — робко спрашивает Майки и на автомате принимается скрести ногтем большого пальца руку омежки. Мысли о еде разом вылетели из головы, едва только перед ним замаячила перспектива оказаться за дверью этой комнаты. — Наверно у себя, — пожимает плечами Чарли. — Или где-то в доме. А что… — его лицо внезапно начинает сиять. — Хочешь, поищем? Губы Майки трогает несмелая улыбка.***
Когда Фрэнку кажется, что его голова вот-вот взорвется, телефон наконец затыкается. Отшвырнув от себя трубку, альфа тяжело откидывается на спинку кожаного кресла и прижимает пальцы к глазам. Под черепной костью опять гудит, отчего он страшно бесится. Невозможно ни нормально что-то обдумать, ни хотя бы просто собрать мысли вместе, а любая попытка только усиливает шум. Фрэнк терпит еще некоторое время, но затем шлёт всё к черту и лезет в ящик за таблетками. Они нужны ему — врач, который наблюдал его после контузии, сказал, что без этого лечения ситуация будет только усугубляться, однако альфа всё это время упорно игнорировал любые препараты, считая, что в состоянии справиться сам. Но сегодня нет. Сегодня ему нужна нормальная голова и вменяемое состояние, чтобы собрание альянса прошло как надо. Чтобы Фрэнк смог провести его как надо. Он должен приучить себя к новой реальности, где всё теперь лежит на нём одном. Закинув таблетку в рот, альфа большими глотками добивает остатки воды в пластиковой бутылке и отгоняет возникшее перед глазами восковое лицо отца. Ему нужно еще раз всё взвесить. Нужно принять верное решение, потому что другого шанса не будет. Либо он сразу закрепит за собой абсолютное лидерство, заставит альянс признать свой авторитет, либо произойдёт то, о чем Фрэнк предпочитает не думать. Муть в голове потихоньку отступает, но расслабляться некогда. Словно части уравнения, альфа переставляет имеющиеся у него варианты, чтобы комбинация оказалась верной. Еще днём он позвонил юристу отца и выяснил все подробности относительно лазеек в договоре, которые тому удалось найти. Оказалось, что с тем соглашением действительно не все потеряно, однако возобновить финансирование в должном объеме прямо сейчас невозможно. Кроме того, чтобы запустить процесс выплат, необходимо непосредственное участие Конора, а выпускать его из-под охраны Фрэнк в ближайшее время не планировал. Будь отец жив, они, конечно же, провернули бы это дело, но в одиночку и фронт, и юридические разборки альфа не потянет. Деньги от Ури он безусловно получит, стрясёт с него всё, до последней монеты, но позже. Фрэнк поднимается с кресла и складывает руки за спиной. Их армия хорошо продвигается, какие-то мелкие поселения и городишки удается взять вообще без боя, поэтому вопрос севера решится уже в ближайшее время. Но у альянса есть еще две проблемы, без решения которых всё достигнутое не будет иметь смысла. Саванна и Коламбус — два огромных города, находящиеся на самой границе с соседними штатами, сейчас будто две дыры. Было бы достаточно денег, Фрэнк задавил бы их в два счета, но ресурсы Мэйкона ограничены, а альтернатив не так много. Альфа расцепляет руки и упирается ими в столешницу. Информацию о прекращении финансирования отец охранял сильнее, чем любой их военный объект. Обращался с ней, как с бомбой, которой даже кончиком ногтя касаться запрещено, справедливо полагая, что выход из игры Конора Ури несет в себе реальную опасность для целостности альянса. Но теперь ситуация изменилась, а Фрэнк больше не может позволить себе рисковать.***
По ощущениям Патрика, уже давным-давно должен был наступить глубокий вечер, однако на улице всё еще довольно светло и очень оживленно. Стамп сидит всё на той же лавке в коридоре и ждёт, когда выйдет кто-то из врачей и скажет, что Пит проснулся. Омегу уже один раз к нему пускали, но альфа тогда только-только начал приходить в себя и практически сразу вновь заснул. Медбрат, с которым Патрик был в приятельских отношениях, заверил, что всё хорошо, и единственное, что Вентцу нужно теперь — это отдыхать и набираться сил. Омега мог бы на этом выдохнуть и успокоиться, если бы не нога альфы, в отношении которой все оказалось не так радужно. Травма серьезная, что-то связанное с нервно-мышечным аппаратом, Патрик не сильно в этом разбирается. Но врач ясно дал понять одно — выздоровление не будет легким и быстрым, и очень вероятно, что останутся какие-то последствия. Омега наклоняется чуть вперед, высматривает в конце коридора Роя, который обещал зайти перед отъездом, но альфы по-прежнему нет. Не смог, наверно. Патрик откидывается обратно к стене и вздыхает. Скорее всего в Джонс-Крик они должны были ехать вместе с Питом, а теперь Рою придется вести отряд самому. Может, даже к лучшему, что они не увидятся. И это не малодушие, нет. Просто омега сейчас настолько разбит морально, что вместо поддержки перед тяжелой дорогой альфа получил бы реки слёз и море отчаяния. Нет уж, пусть лучше едет спокойно, а не волнуется еще и за него, как это бывает обычно. Как это бывает всегда. — Патрик, — омега вскидывает голову, когда плеча легонько касаются пальцы медбрата. Тот убирает руку и улыбается. — Иди, он зовет тебя. Стамп подскакивает на ноги, мгновенно выбрасывая из головы все мысли кроме тех, что касаются Пита. Он волнуется, он рад, и он нервничает, предчувствуя нелегкий разговор, что ждет их впереди. Пока сидел в коридоре, Патрик старался продумать, как и что будет говорить, какие слова можно, а какие нельзя; пытался предугадать реакцию альфы и заранее распланировать обходные пути в случае неудачи. Скорость выздоровления Вентца напрямую зависит от его морального настроя, и всё это в руках омеги. — Будет непросто, — медбрат, считывая переживания с лица Патрика, накидывает ему на плечи белый халат. — Он вбил себе в голову, что не сможет больше ходить, так что… — он скептически кривит губы, а омега охает. — Такое что, всё-таки возможно? — Патрик потрясённо таращится на него. — Нет, конечно, но переубедить его невозможно. Он отходит от наркоза, поэтому несколько не в себе, — пожав плечами, медбрат прячет руки в карманах халата. — Он может сейчас ощущать свою ногу не так, как привык, но это нормально. Потихоньку всё более-менее придет в норму, если, конечно, он будет лежать и соблюдать все врачебные рекомендации. — Господи, — Стамп взволнованно закатывает глаза. — Вот это самое сложное — удержать его. Хорошо, пошли, я постараюсь что-то придумать. Медбрат сочувствующе вздыхает и кивает на дверь, приглашая Патрика последовать за собой. Тот послушно идет, сосредоточенно кусая губы и пытаясь переиграть все придуманные диалоги с учетом новых нюансов. Как только его спина скрывается за дверьми бокса, Рой наконец-то позволяет себе выйти из-за угла и еще какое-то время стоит на другом конце коридора, вслушиваясь в звуки удаляющихся шагов. Он здесь уже минут сорок, но присутствия своего не выдавал и к омеге не подходил. Альфа смотрел на него издали, не нарушая момента, чтобы наглядеться вдоволь. Рой прощается с Патриком молча, уже зная, что больше они не встретятся. Кеннесо должен был стать последней его битвой под командованием Пита, но из-за травмы командира альфе придётся задержаться на этой территории еще немного. А дальше будет то, о чем они с Вентцем договорились еще тогда, когда Рой принес ему свой рапорт. Игнорировать свои чувства к Патрику, пока он в зоне досягаемости, пока приходится оставаться с ним наедине в отсутствии Пита, всё тяжелее. Рой должен попрощаться с ним, пока не случилось беды, но лучше сделает это в своей душе. Не думая о том, что момент, когда он коснется его, обнимая, — последний.***
— Нанервничался… — с болью шепчет Пит и слабой рукой касается щеки Патрика, когда тот подлетает к его кровати и садится перед ней на корточки. — Прости, что из-за меня… — Молчи, — Стамп перехватывает его ладонь и целует её, спускаясь носом к запястью и глубоко вдыхая. Мятный запах на месте, даже стал насыщеннее, а это значит, что жизнь побеждает. Хочется расплакаться. — Малыш… — на душе у Вентца тяжесть, и она неподъемна. Он смотрит на вымотанного омегу, который трется о его руку, боясь отпустить хоть на миг, и внутри альфы всё ноет и болит. — Они… они не пускают меня, говорят, что нельзя. — И правильно говорят, — кивает Патрик, надеясь, что его голос звучит достаточно строго. — Куда ты собрался? Тебе нужно лежать и восстанавливаться. Предупреждаю, я лично прослежу за этим. — Но я должен, — Пит с неожиданной силой сжимает пальцы омеги, правда его захват почти сразу же ослабевает. — Хоть ты меня пойми, Пат… Хотя бы ты, — он с мольбой смотрит на него, а голос его с каждым сказанным словом становится всё тише. — Ты же знаешь, что у меня нет ни времени, ни возможности валятся в койке. Скажи им, пусть дадут встать. — Ты не можешь встать, Пит, — с болью проговаривает Патрик, понимая, что вилять нет смысла. Не с ним. — По крайней мере, не сейчас. — Почему? Из-за ноги, да? — альфа мгновенно вгрызается в него взглядом, будто только этого момента и ждал. — Да. — Чёртовы мясники, что они с ней сделали?! — рычит Пит сквозь зубы, ощущая, как от злости и нарастающего чувства обреченности опять начинает кружиться голова. Грёбаный наркоз, который никак не отпустит и превращает все попытки сосредоточиться в адову чехарду. Ему надо сосредоточиться, надо собраться. — Патрик, я же мог ходить до того, как меня уложили сюда! Мог, я помню… — Перестань паниковать и дай мне объяснить, — омега проглатывает невыносимую жалость и желание заскулить от сострадания к мукам своего альфы. — Там всё вовсе не так страшно… — Я не чувствую её, вообще теперь не чувствую! — Пит с рыком пытается приподняться, чтобы посмотреть на свои ноги, но ничего, естественно, не выходит. — Какого чёрта?! Я же мог… я без проблем дошёл до машины! — Тебя «без проблем» дотащил Рой! — Патрик резко поднимается с корточек и садится на кровать, чтобы удержать альфу от очередного рывка. — У тебя была такая потеря крови, что ты отключился еще до того, как вообще пришло время куда-то идти. И если бы не он, то я бы… то ты бы… — омега насильно сжимает зубы, удерживая слова в себе, и хватается за одеяло, с сопением натягивая его Питу едва не по подбородок. — Так что лежи и не страдай хуйнёй. И Вентц неожиданно слушается. Немного нахмурившись, он внимательно глядит на Патрика и больше не дергается. В присутствии друг друга они редко матерятся, так что, когда такое вдруг случается, другой сразу воспринимает это как стоп-сигнал. Омега молчит, Пит тоже, но воцарившаяся в палате тишина отчего-то не гнетёт. Вздохнув, Вентц отворачивается от Патрика и упирается взглядом в потолок. Пульс его выравнивается, дыхание становится спокойнее, а вместе с ними начинает более-менее приходить в порядок и сумбур в голове. Наркоз клубком путал реальность с вымыслом, но сейчас он почти отошел, так что слова Патрика начинают постепенно подкрепляться нужными образами. Да, теперь он вспоминает, как ему прилетело в ногу, как он в запале продолжал какое-то время еще довольно сносно передвигаться, а потом просто осел у одной из стен и больше не поднимался. Пит помнит мрачное лицо Роя, что сидел, склонившись над его раной, их разговор, из шутливого перетекший в нечто очень серьезное, а потом… Потом была пустота и Патрик. Патрик, который говорил о семье. О детях. Альфа прикрывает глаза, чтобы взглядом случайно не выдать то, как больно сжалось сердце в груди. Услышав от него эти слова, Пит тогда решил, что попал в рай… который теперь может очень быстро обернуться адом. Он снова пробует пошевелить ногой. Та тяжелая, будто гиря, и Вентц не понимает — получается у него что-то или нет. Естественно, позитивным мыслям такое положение дел никак не способствует. Врачи, да и Патрик, могут говорить что угодно, но откуда Питу знать — сколько правды в их успокаивающих речах? Что, если нога не восстановится? Что, если он теперь — калека, не способный даже передвигаться самостоятельно? Инвалид, который не в состоянии защитить ни свою территорию, ни свою семью? Зачем он нужен теперь Патрику и своей армии — немощный и слабый? Что будет делать потом, когда ему вручат костыли и отпустят туда, где ему больше нет места? — Заканчивай, — в сгущающийся мрак его сознания врезается голос омеги, и на своей груди Пит ощущает его ладонь. — Что? — приоткрыв глаза, альфа фокусируется на лице Патрика, который больше не пытается выглядеть грозно. — Всё, что ты себе сейчас накручиваешь, не имеет ничего общего с реальностью, — спокойным и мягким голосом говорит омега, поглаживая его поверх одеяла. — Травма неприятная, я говорю тебе это честно, но со временем всё заживёт. — Но у меня нет этого времени, — полушепотом произносит Пит и тяжело сглатывает. — Ты же понимаешь, я не обыкновенный рядовой, на мне армия всего западного фронта. Отряды сами себя никуда не поведут. — Фрэнк сказал, разберутся. Там Рой на контроле. Рой… Вентц не удерживается от тяжелого вздоха. Конечно, он сразу знал, кому доверяет Патрика и никогда не сомневался в преданности и самоотверженности этого человека, но… Глубокая благодарность лейтенанту сейчас очень близко подошла к той точке, когда еще немного, и в ней начнет отражаться ядовитое чувство собственной несостоятельности. Как бы не было ему жаль терять столь верного солдата, поданный альфой рапорт сейчас ощущается очень правильным ходом. — Ты говорил с Фрэнком? — спрашивает Пит, сам себя переключая на более важные в настоящий момент вопросы. — Да, он просил, чтобы ты связался с ним, как только будешь в состоянии, — с кивком отвечает Патрик. — И еще твой папа звонил. Я его вроде немного успокоил, но, думаю, услышать твой голос для него будет надежнее. Пит добродушно усмехается и сжимает руку омеги, которой тот всё ещё водит по его груди. — Как же мне жаль, что я так и не смог оградить тебя от всех бед, — глядя ему в глаза, хрипло проговаривает он. — Что вместо спокойной и счастливой жизни заставляю проходить через вот это, — он кивает на свою койку. — Что так стремился побыстрее привязать тебя к себе, а в итоге ломаю твои надежды на светлое будущее. — Со своими надеждами я решу как-нибудь сам, — рыкает на него Патрик, но затем коротко целует его в сухие губы и уже мягче добавляет: — Мне очень нравится быть привязанным к тебе, а не катиться в ту бездонную пропасть, от которой ты меня спас. И, чтоб ты знал, от твоей метки я откажусь только после того, как откажусь от своей жизни. Вентц чувствует, будто раскалывается изнутри от этих слов. — А если я так и останусь инвалидом? Если не смогу дать тебе всё то, что… — Ещё слово, и я притащу священника прямо сюда, если до тебя, дурака, так и не доходит, что я люблю тебя любого, — шипит Патрик, выдергивая свою ладонь из его, чтобы тут же цепко схватить её вновь. — Скажу ему, чтобы обвенчал нас сию же секунду, и вместо обручального кольца у тебя на пальце будет лейкопластырь. — Мой папа не простит тебе этого, — омега, наконец, добивается своего, и альфа слабо улыбается. — Он мечтает о куче гостей и цветочной арке. — Вот, — соглашается омега, добавляя интонации укора. — Значит помалкивай, если не хочешь, чтобы был скандал. Питу остается только усмехнуться. — Похоже, я окончательно пихаю голову в ошейник. — Похоже, ты просто тоже меня очень сильно любишь, — с улыбкой парирует Патрик, на что альфа негромко смеётся: — Уж в этом ты точно никогда не должен сомневаться, — протянув свободную руку к лицу омеги, он ласково проводит пальцами по линии его челюсти, после чего со вздохом отстраняется и произносит уже совсем другим тоном: — Надо позвонить Фрэнку и понять, что там сейчас вообще происходит. Попросишь, чтобы мне принесли телефон? Хмыкнув, Патрик качает головой: — Только если ты пообещаешь хорошо себя вести и потом дашь врачам сделать все необходимые процедуры. — Ну Пат, ну что как в детском саду-то? — морщится Пит, заводя свою любимую песню, но сразу же натыкается на угрожающий взгляд омеги и беспомощно стонет: — Ну хорошо, хорошо, договорились. — Хороший мальчик, — сладко улыбается Патрик, а Пит лишь мычит, закрывая рукой лицо. Нет, это точно ошейник. И поводок.***
Обычно собрания, где альянс присутствует в полном составе, начинаются с большим опозданием. Однако сегодня главы центров приехали даже раньше намеченного времени и уже сидят в конференц-зале здания муниципалитета в ожидании. Непривычно тихие и задумчивые. Напряженные. Распахнув дверь, Фрэнк проходит внутрь и, молча кивнув им, твердым шагом идет к теперь уже своему креслу во главе длинного стола. В отличие от собравшихся — спокойный и уверенный. Вся нервозность и все сомнения оставлены за дверью — потому что по-другому нельзя, по-другому, его попросту раздавят. — Даррен, все звонки под запись, я разберусь, когда закончу, — кидает он застывшему в дверях секретарю отца и усаживается на кресло, распахивая пиджак. Бета кивает, исчезая и прикрывая за собой дверь, а Фрэнк складывает руки в замок на столе и обводит взглядом сидящих по периметру стола альф. Ни единого слова. Ни единого звука. Все молчат, устремив всё своё внимание на него, и это несколько удивляет. Он ожидал другой встречи и готовился к иным настроениям… Медленно, двигаясь от одного к другому, Фрэнк заглядывает альфам в глаза. Те смотрят с замешательством, с крайней настороженностью. — Я благодарен каждому из вас за соболезнования, которые получил за эти два дня, а также за то, что вы смогли оперативно отреагировать на мою просьбу приехать, — начинает он, продолжая скользить взглядом по обращенным к нему лицам. — Понимаю, что для всех случившееся стало неприятной неожиданностью, однако времени на бесполезные причитания нет. Такова реальность, и её необходимо принять. Всё наше внимание, все наши силы должны быть направлены на ту цель, ради которой всё это затевалось. Процесс запущен, и он не остановится, невзирая на сложившиеся обстоятельства. Невзирая ни на какие обстоятельства, — благодаря тембру, голос Фрэнка звучит тяжело и жестко, оставаясь при этом спокойным. Он плотно заполняет собой тишину, оседая на поверхностях и впечатываясь в них каждым звуком. — Нами проделана большая работа за эти годы, за последний — в особенности. Осталось немного, — его взгляд твердеет, а теплый ореховый оттенок радужки зрачков сменяется на почти антрацитовую сталь. Фрэнк замолкает, однако никто не перехватывает инициативу, чувствуя, это лишь пауза. Речь альфы не закончена, а его глаза продолжают пытливо всматриваться в присутствующих. Будто бы пробираются через глазницы глубоко в мозг и проверяют что-то, выискивают. Его руки неподвижны, он сидит в одной и той же позе, ничем не выказывая хоть малейшей неуверенности и даже не пытаясь сделать передышку. Он выглядит так, словно она ему и не нужна. — Некоторым из вас может сильно не нравиться то, что всё идёт не так гладко, как мы рассчитывали изначально, — вновь заговаривает Фрэнк, глядя в упор на главу Санди-Спрингса, у которого без возражений не обходится ни одно их собрание. — Однако, я прошу реально смотреть на вещи и осознавать то, насколько важно нам всем сейчас работать в едином русле, — он замечает, как альфа недовольно поджимает губы, и впервые за всё это время повышает голос: — Высказывать свои претензии, Джейк, будете потом. Я персонально для тебя выделю время и выслушаю всё, что ты захочешь мне сказать. Тон Фрэнка обретает эмоции, и это мгновенно меняет атмосферу. Она будто размораживается, отмирает и перестаёт так сильно давить. Альфы ощутимо расслабляются и удобнее усаживаются в своих креслах. — Ты несправедлив, Фрэнк. Мои границы прилегают к Атланте, и это, знаешь ли, нервно, когда вы начинаете устраивать то, что произошло позавчера, — Джейк, тоже откинувшись на кожаную спинку, немного ослабляет галстук на шее. Всегда агрессивный, сейчас он скорее оправдывается, чем нападает. — Кто-то вообще понял, каким образом армия за ночь прошла всю столицу и снесла все их командные пункты вместе с главным штабом? — приподняв руку ладонью вверх, альфа вопросительно смотрит на остальных. Те переглядываются, но не торопятся как-то высказываться. События последних дней потрясли всех, и комментировать их первым никому не хочется. — Фрэнк, объективно — в его словах есть резон, — вздохнув, Роджер берет эту участь на себя и задумчиво чешет висок. — Я разделяю твою точку зрения и не собираюсь ставить под сомнение авторитет Мэйкона, но действительно — некое волнение присутствует. Слишком много накопилось вопросов, которые при нынешних обстоятельствах я просто не могу оставить без внимания, — увидев, как прищурился Фрэнк, он чувствует, что нужно уточнить. — Я не о гибели генерала, а о том, каково текущее положение дел всей нашей кампании, — альфы вокруг начинают довольно активно поддерживать его, выражая свое согласие, и Роджеру приходится говорить громче. — Например, согласно последним отчетам, у меня создается стойкое ощущение, что нам не хватает техники. Вы гоняете её туда-сюда, хотя мои заводы сейчас не работают и в половину от своих возможностей. Почему ты не дашь команду запустить их в полную мощь? Обсуждение за столом становится всё оживленнее. То с одной, то с другой стороны раздаются вопросы и замечания, но Фрэнк будто бы не обращает на них внимания. Он пристально глядит на Роджера и по привычке водит кончиком языка по нижней губе там, где обычно носил кольцо. — Ты прав, — негромко говорит он, заставляя всех тут же замолчать. — Это вторая причина, по которой я хотел собрать вас как можно быстрее, и, раз уж вы заговорили об этом первыми, — опустив взгляд на стол, Фрэнк смахивает что-то невидимое с его поверхности, а затем вновь поднимает глаза и тяжело смотрит на альф, — я рад. Довольно долго мы всё делали сами, а от большинства из вас не требовалось ничего, кроме подписи на бумаге. Но времена меняются, настал момент на деле продемонстрировать альянсу свою поддержку. И теперь это коснется всех. Каждого. Напряженность вновь накрывает зал, а на лица альф возвращается замешательство. Фрэнк хмыкает. Занервничали. Естественно, брать всегда проще, чем отдавать, и то, что их жалобы будут выкручены подобным образом, никто не ожидал. — Мой город не станет открыто ввязываться в войну, я предупреждал сразу, — звенящим голосом произносит Брайан, глава Пулера, и сжимает в дрожащих пальцах ручку. Подкатывающая истерика чувствуется в каждом его движении. — Мы прямо под Саванной, нам не выдержать боевых действий на своей территории, я… я говорил Фликсу, мы не потянем… — Подожди, Холден, — приподняв руку, останавливает его Роджер и, чуть нахмурившись, поворачивается к Фрэнку. В отличие от Брайана, он уловил в сказанном главное и теперь хочет всё прояснить. — То есть, мои опасения не напрасны, и у альянса всё-таки проблемы, — альфа трет большим пальцем свой подбородок, задумчиво наклоняя голову вбок. — Каков масштаб? — А я разве сказал, что у нас проблемы? — мягко мурлычет Фрэнк, но в глазах его при этом стоит змеиный холод. — Ты как-то невнимательно слушал меня, Роджер. И читал отчет, видимо, тоже. Кстати, с того момента, как вы его получили, наша армия заняла еще несколько населенных пунктов, а через час, — вскинув руку, он сверяется с часами и кивает самому себе, — уже даже чуть меньше, с базы на север отправится дополнительное подкрепление. После объединения группировок Джонс-Крик сможет продержаться сутки, максимум двое. — Ты не просто так сказал про поддержку, — настаивает Роджер, практически перебивая его. — Если у нас все так замечательно, если Холден волнуется зря за свой Пулер, то что тогда? Не юли, Фрэнк, говори, в чем затруднения? — Затруднения, — щелкнув пальцами, Айеро тычет указательным в Роджера. — Вот это верное слово — у нас именно затруднения. Но где их нет, верно? Саванна и Коламбус, — он вдруг резко поднимается с кресла, засовывая руки в карманы штанов, а тон его голоса вновь обретает жесткость. — С ними возникли сложности, которые не выйдет решить быстро, и в некотором смысле придется идти на риск. У меня есть план, но вы все должны поддержать его. — А если кто-то не захочет? — в своей привычной манере спрашивает Джейк, теряя осторожность не то по тупости, не то из-за страха. — А если кто-то не захочет, — Фрэнк обрушивается ладонями на стол и буравит альфу взглядом, — то у этого «кого-то» будет ровно то же, что сейчас в Джонс-Крике. Санди-Спрингс как раз там рядом, да? Очень удобно будет заглянуть «в гости». — Что ты хочешь этим сказать? — приподнимается из-за стола Джейк. — Эй, эй тормозите, — влезает Роджер, видя, как начинает накаляться обстановка. — Давайте спокойно, без угроз и провокаций. Фрэнк, объясни, почему мы не можем разобраться с ними точно так же, как и с Атлантой? Я уже сказал, что могу увеличить производство… — Нам не на что это делать, Роджер, — понимая, что дальше тянуть некуда, честно отвечает Фрэнк. Снова становится тихо. Секунд тридцать не слышно вообще ничего. — В смысле? — Роджер отмирает первым. — Это ты сейчас так шутишь? Как это — не на что? — Основное финансирование шло не от Мэйкона, а из Грэя, — сев обратно в кресло, Фрэнк упирается локтем в подлокотник и трет лоб. — Конор Ури был нашим основным кошельком, но сейчас, как вы знаете, у него… проблемы, — говорить на эту тему неприятно и он, резко убрав от лица руку, откидывается на спинку. — Давайте мы не будем уходить в подробности, потому что главное в этом то, что сейчас мы не можем позволить себе сильно тратиться. — Фрэнк… — сидя с ошарашенным лицом, пытается встрять Роджер, но Айеро отрицательно качает головой и продолжает: — Наши юристы свое дело знают, так что это проблема временная и деньги будут. Просто позже. — Сын Конора погиб не вчера, почему мы узнаем об этом только сейчас? — естественно, Джейк заводится первым, а за ним гулом принимаются бубнить остальные. Фрэнк их не останавливает, а лишь устало смотрит и ждет, пока им самим не надоест кричать. Вот именно поэтому важно было сохранить секретность до того момента, пока не будет разбита Атланта. Сейчас война зашла слишком далеко и, сколько бы они ни орали и ни возмущались, вряд ли кто-то всерьез решит выйти из альянса и что-то ему противопоставить. Нет, сейчас это просто безобидный шум, а вот еще несколько недель назад открывшаяся правда могла бы им обойтись очень дорого. Фрэнк закидывает ногу на ногу и убирает прилипшую к ткани брюк нитку. Вообще забавно, что никого, похоже, даже не волнует, какая связь между смертью Брендона и финансированием их кампании. Если только Роджера, который в общей истерике не участвует и как-то уж очень понимающе на него смотрит. Конечно же, Фрэнк не станет ничего объяснять и рассказывать про этот унизительный для себя договор, но то, насколько токсичной была изоляция для их территорий, видно даже здесь. Мышление членов альянса фрагментарно, зациклено на себе, и это то, с чем им всем придется работать с самого начала. — Кажется, ты сказал, что у тебя есть план, — наконец гремит поверх голосов Роджер, которому, видимо, надоедает слушать весь этот гул, и Фрэнк едва не возводит глаза к потолку в молчаливом «Аллилуйя». — Спасибо, Роджер, я думал мы будем обсуждать бестолковые вопросы до вечера, — он ловит на себе испепеляющий взгляд Джейка и хмыкает: — Ведь у нас у всех так много свободного времени, важных дел вообще нет, — хочется добавить «да, Джейк?», но Фрэнк себя вовремя останавливает, потому что всему есть мера, и наживать себе врагов среди своих же в его планы совершенно не входит. — По поводу денег. Давайте откровенно — после того, как будет взят последний город, для нас ничего не закончится. Штат потребует серьезных реформ, которые повлекут за собой необходимость огромных вложений, я уже молчу про восстановление ряда городов и той же Атланты. Поэтому, — он сцепляет пальцы рук и кладет их на колено, — чем экономнее мы будем сейчас, тем свободнее в своих действиях окажемся в последствии. И деньги Ури придутся как раз кстати. Возражения есть? Фрэнк удовлетворенно хмыкает, когда альфы, теперь несколько иначе взглянув на ситуацию, молчат. Так предсказуемо… — Но остается вопрос с Саванной и Коламбусом, — резонно замечает Брайан, и Айеро кивает: — А вот здесь я перехожу к своему предложению, — подавшись вперед, он берет ручку и принимается чертить какие-то схемы на листе бумаги вслед за своими словами. — Так как у нас есть некоторая ограниченность в ресурсах, предлагаю пойти на соглашение с Саванной и предложить сыновьям Мёрфи свою поддержку. — Да брось, — тут же фыркает Роджер. — Поддержать братьев означает официально пообещать крышу черному рынку. Зачем нам разводить криминал в штате? — Я не собираюсь крышевать уголовников, я говорю про тактический шаг, — готовый к подобному вопросу, спокойно объясняет Фрэнк. — Их отец ни за что не согласится примкнуть к штату, и это будет второй Коламбус. Нам необходимо погасить эту точку, чтобы затем потихоньку разобраться на юге. К Саванне вернемся тогда, когда все наши границы будут закрыты. — Нет, так не пойдёт, — качает головой Роджер и поясняет: — В смысле я, может, и соглашусь кое-как с твоими доводами насчет Мёрфи, но оставлять тлеть Коламбус нельзя. — Предлагай, — Фрэнк откладывает ручку и внимательно смотрит на альфу. — Если за сутки-двое, как ты ожидаешь, мы получим Джонс-Крик, где-то к середине следующей недели вся северная часть и центр будут полностью под нашим контролем, — говорит Роджер, слегка покручиваясь в кресле из стороны в сторону. — Этого времени хватит, чтобы обсудить всё с Мёрфи. Потом отправим к ним людей, поможем убрать старика и погасить их гражданку. Это будет быстро, в городе и так уже полная разруха. Ну а дальше, все просто, — уже заметив мелькнувшее в глазах Фрэнка понимание, он приподнимает уголок губ вверх. — Подтянем с севера всю нашу армию с техникой и одним махом задавим верхушку Коламбуса. Твои ж псы там уже всё пронюхали, верно? — Верно, — соглашается Фрэнк. — Их полковник, которого мы взяли во время одного из рейдов, — он машинально тянется к шраму и вскользь проводит по нему большим пальцем, вспоминая, чего ему стоил этот «язык», — слил нам столько секретных схем, что теперь у нас есть полная карта местности. Но теми силами, что там размещены, накрыть весь город нереально — очень хреновый ландшафт. Но если, как ты говоришь, налечь всей силой… — со шрама палец Фрэнка перемещается на подбородок. — Вот это может и выгореть. — В таком случае, если мы ставим на обсуждение этот вариант, то я его поддержу, — сложив руки на столе, Роджер принимается негромко барабанить по нему пальцами. — Я согласен, — кивает Айеро и обращается к остальным. — Господа, решайте — готовы ли вы поддержать альянс, осознавая, что риски в определенном смысле возросли? Напоминаю, я не собираюсь менять договоренностей, потому что знаю ситуацию каждого из вас, но мне необходимо ваше согласие, полное доверие и ответственность за сделанный выбор. Фрэнк выжидательно глядит на них, и тем ничего не остается, как приступить к голосованию. Сначала очень нерешительно, постоянно косясь друг на друга, но потом всё активнее и активнее, альфы начинают высказываться. Кто-то с опаской, кто-то с недовольством, однако, как только свои голоса «за» отдают все крупные центры, более мелкие города подтягиваются очень быстро. Поддержка оказывается единогласной.***
В комнате уже некоторое время висит абсолютная тишина, и только слабое колыхание тонких занавесок у приоткрытого окна создает хоть какое-то движение. Хью сидит на кровати Джерарда, уронив голову на руки, а сам омега стоит у балконной двери и, прижавшись лбом к стеклу, провожает глазами косяк летящих куда-то птиц. Разговор вышел не столько долгим, сколько очень тяжелым. Хью постарался не сильно упирать на эмоции, рассказывая обо всём том, что произошло в отсутствии сына; даже про смерть Боба и депрессию Майки упомянул лишь в общих словах… Джерард же выдал всё. Говорил и говорил, сплошным потоком мешая факты, чувства, мысли. Он делился с Хью самым сокровенным, так, как если бы перед ним сейчас сидел его папа. — Я уже в порядке, не переживай так сильно, — тихим голосом просит Джерард, оборачиваясь и с грустью глядя на Хью. — Мне так больно за тебя, мальчик мой, так больно, — тот поднимает голову, и глаза Уэя широко распахиваются при виде слёз на его лице. — Не плачь, пожалуйста, не надо! — Джерард в мгновение оказывается рядом, опускаясь перед омегой на колени и принимаясь вытирать его мокрые щеки. — Честное слово, всё нормально, всё позади… — Ты никогда не должен был проходить через такое, — дрожащими губами шепчет Хью и зажмуривает глаза, из-за чего из-под его век прорываются новые ручейки слёз. — Господи, за что? Почему именно ты, почему это обрушилось именно на тебя?.. Он бессильно мычит и тянет сына к себе, в попытке нагнать упущенное и согреть его своей любовью. Абсолютно всё, что рассказал Джерард, ужасно, но, когда омега услышал, что тот был в положении и потерял своего ребенка, то буквально ощутил, как его сердце разрывается в клочья. Ведь кому как ни ему, пережившему несколько выкидышей, и на своей шкуре прочувствовавшему все эти муки, понимать, каково пришлось его мальчику. Для Хью это всегда было сильнейшей личной травмой, и ему кажется, что сейчас он просто задохнется от боли. — Не плачь, прошу, не плачь, — сжатый объятиями омеги, только и повторяет Джерард ему в плечо, гладя руками по спине. Успокаивает, а сам едва держится. — Больше такого не случится, ведь ты теперь со мной. Мы вместе и будем всегда оберегать друг друга… папа. Всхлип над ухом замирает. Сжав плечи сына, Хью отстраняется и с замершими в глазах слезами смотрит на него. — Как… ты назвал меня? — Папа, — с чувством выдыхает Джерард и вновь крепко обнимает омегу. — Ты мой папа. Папа, папа… Он не может остановиться и прекратить произносить такое нужное и такое реальное слово. Оно живое, оно пронизано чувствами, которые по-настоящему живут внутри Джерарда и ощущаются сейчас очень ярко. Хью по новой заходится слезами, тоже обхватывает сына руками, и без разбора целует его в висок, в волосы, в плечо… Майки без проблем и довольно быстро стал звать его папой, но услышать это однажды от старшего — омега даже не позволял себе на это надеяться. Поглощённые друг другом, они не замечают, как слегка приоткрытая дверь распахивается шире, и в комнате их становится четверо. Не слышат короткого шепота, тихих шагов по полу и синхронно вздрагивают только тогда, когда их обоих обхватывают тонкие руки. Резко повернувшись, Джерард видит прямо перед собой бледное лицо брата, слух улавливает сдавленный всхлип и протяжное «Джи», а объятия сами собой смыкаются вокруг вжавшегося в него тела брата. — Майки! — он покрепче обхватывает карабкающегося на него омежку и продвигается глубже на кровати. Все слова становятся излишни. Проворно поднявшись на ноги, Хью освобождает им больше пространства и стоит некоторое время, не в силах оторвать от своих обнимающихся сыновей глаз. Он стоял бы так и дальше, если бы руки осторожно не коснулись теплые пальцы, а рядом с собой омега не заметил мягко улыбающегося Чарли. Бросив еще один взгляд на ребят, Хью тоже улыбается и позволяет омежке увести себя из комнаты. Ни Майки, ни Джерард на их уход не обращают внимания. Им ни до кого. Только друг до друга и осознания того, что они снова вместе. Майки пытается что-то сказать, но все его слова сливаются в неразборчивый скулёж, а пальцы судорожно цепляются за рубашку брата. Джерард не мираж, он ему не снится и не превратится в пустоту, как только мальчик проснется. Нет. Он действительно здесь, а под навязчиво доминирующей сейчас корицей омежка ощущает самый родной на свете аромат зеленых яблок. Тот уже много лет дремал где-то внутри Джерарда, ни разу не проявлял себя за эти годы, прячась под холодом можжевельника, но Майки знает его. Знает ровно столько, сколько и самого себя. Вернее, помнит. И это, пожалуй, первое его сознательное воспоминание. Едкий дым, лес с колючими ветками и теплая шея под носом, сладко пахнущая яблоками. — Почему ты это сделал? Почему? — омежке наконец-то удается справиться со своим голосом и произнести что-то более-менее вразумительное. Джерард болезненно жмурится и утыкается ему в висок. — Прости меня, малыш, умоляю, прости. Я всё расскажу тебе, — быстро шепчет он и гладит его по спине совсем как раньше, когда Майки прибегал к нему посреди ночи и плакал из-за очередного кошмара. — Всё, что только спросишь, и клянусь, больше никогда не буду ничего от тебя скрывать. Я просто так сильно хотел защитить тебя, уберечь и ещё… очень боялся потерять. Боялся, что если ты узнаешь про Акворт, про то, что мы не… Дрожащие пальцы, резко прижавшиеся к губам, заставляют Джерарда замолчать. — Не это, — Майки упирается свои лбом в его и медленно отводит руку в сторону, укладывая её омеге на шею. — Почему мой брат оставил меня, хотя обещал, что никогда… никогда так не сделает? Как… как так? Я думал… мы думали тебя больше нет, и я… Джи, мне хотелось тоже, потому что я очень сильно… так сильно тебя… Он снова не справляется с собой, снова прячет лицо на плече у Джерарда, оставляя попытки объясниться и уступая желанию просто дотрагиваться до брата; осязать его под пальцами и дышать с ним в унисон. Тот принимается убаюкивать его, тихонько шепчет успокаивающие слова на ушко и не перестаёт просить прощения. Сколько бы раз он ни повторил «прости меня» — всё будет мало. Пусть омега не виноват в том, что не сдержал слова, вера Майки в его «обещаю» теперь навсегда подорвана. — Объясню, всё тебе объясню, — подхватив омежку под попу, Джерард двигается вместе с ним к спинке кровати и прислоняется к ней, укладывая его головой себе на грудь. — Эта история будет похожа на сказку — долгую и не всегда добрую, но с хорошим концом. Я надеюсь, ты сможешь правильно всё понять… и простить меня. — Я смогу, я точно смогу, — не отпуская рубашки брата, Майки поднимает на него глаза и дрожащим голосом произносит: — Только не умирай больше. Я буду слушаться, буду хорошо себя вести и делать всё-всё, что ты скажешь, но не бросай меня. Джерард молчит. Гладит пальцами его лицо и вглядывается в любимые черты, внезапно возвращаясь своими мыслями в полуразваленный дом посреди огромного поля. …— Ты ведь меня не бросишь? Не уйдешь?.. …— Я обещаю, что не брошу тебя и никому не дам в обиду. Обещаю, слышишь?.. …— И я… я тоже тебя не брошу… Джи… Прошедшие годы — будто целая отдельная жизнь, однако вот они оба здесь. Снова в той же точке. — Джи, пообещай, — хватка на рубашке становится жестче, а голос мальчика тверже. Он ждет ответа и не сводит с омеги пытливого взгляда. Джерард сглатывает и качает головой. — Я… — он заламывает брови и виновато опускает глаза, кладя ладонь на сжатую в кулак руку Майки. — Я ведь уже один раз обещал тебе… и нарушил слово. — Всё равно пообещай, — губы омежки превращаются почти в нитку, а ткань под его пальцами едва не трещит. Ему важно. Ему нужно. — Пообещай опять, как тогда. Джерард замирает на секунду, отчего-то невольно задаваясь вопросом — какое именно «тогда» он имеет ввиду, но тут же сам себе отвечает, что это не важно. Какая, собственно, разница? Хью утверждал, что тот ничего не помнит, но даже если и да? Майки прямо дал понять, что ничего не изменилось, что для него они по-прежнему братья — не это ли главное? Джерард улыбается. Всё правильно. Они должны начать новый отсчет, и теперь уже — в бесконечность. Омега еще крепче сжимает пальцы мальчика своей рукой и уверенно произносит: — Я обещаю.***
Ник убирает чашки в посудомоечную машину и, захлопнув дверцу, оборачивается. — Ну что, пойдем спать или посидим здесь еще? — обращается он к Хью, что глядит куда-то в стол и перебирает пальцами оставшуюся после их позднего чаепития салфетку. — Можем переместиться в зал, если хотите, там удобные кресла и не так жарко. — Да нет, не стоит, — омега вздыхает и тоже поднимается из-за стола. — Спасибо вам, Ник, не представляете, как я благодарен за то, что вы помогли мне скоротать время и окружили такой заботой, — он улыбается, получая в ответ не менее искреннюю улыбку. — Я пойду, посмотрю, как там мои дети. Они сидят в той комнате уже несколько часов и толком не ели даже. Попробую зайти. — Им это было нужно, но я согласен, — кивает Ник, приглушая свет, и вместе с Хью направляется к выходу из кухни. — Если что — я пока не ложусь, так что, если что-то понадобится — не стесняйтесь, заходите. Я буду в той комнате, где где мы с вами укладывали Чарли. Хью снова благодарит его, желает доброй ночи, а после, проводив взглядом удаляющуюся фигуру, наконец поднимается к Джерарду. Комната старшего сына почти полностью погружена в темноту: прикроватные светильники не горят, а единственный свет, льющийся из окон, дарит полная луна. Омега поначалу даже думает, что оба спят, и хочет, после того, как заберет стаканы из-под шоколадного молока, тихонько выйти. — Папа? — шепот Джерарда останавливает его, едва Хью подбирается к тумбочке и тянет руку за миской с оставшимися в ней булочками. По телу пробегает волна теплых мурашек из-за такого приятного, но всё ещё очень непривычного обращения. — Да, дорогой, — омега оставляет посуду на месте, присаживаясь на краешек кровати. Глаза постепенно привыкают к темноте, и он уже различает очертания Джерарда и трогательно спящего у него под боком Майки. — Я пришел проведать вас и забрать стаканы. Подумал, вы оба заснули. — Я хочу попросить тебя, — омега аккуратно вытаскивает руку из-под головы брата и следит за тем, чтобы тот не проснулся. — Можешь посидеть с ним немного? Я хочу выйти к Фрэнку, он уже почти час стоит на балконе, и мне кажется, о чем-то переживает. Только сейчас, принюхавшись, Хью замечает в комнате очень тонкий запах корицы с примесью легкого табачного дыма, что идёт через приоткрытое окно. Омега с готовностью кивает. — Да, конечно, иди. Я побуду тут, не беспокойся. — Спасибо, я ненадолго, только узнаю, — Джерард сползает с кровати и на ощупь влезает в кеды. — Не хочу, чтобы Майки вдруг проснулся один и испугался, — легонько поцеловав Хью в щеку, он идет к балконной двери. Фрэнк вернулся домой около полутора часов назад. Напряженный, задумчивый. Он заглянул к нему в комнату лишь на минуту, когда Майки уже спал, смазанно поцеловал и ушел, практически ничего не сказав. И вот уже минут сорок, как Джерард чувствует его присутствие, а вместе с ним и явно считывает нервозность в его ставшем чересчур обжигающем запахе. Выйдя на улицу и прикрыв за собой дверь, омега останавливается и обхватывает себя руками. Он не ошибся. Альфа здесь, стоит на соседнем балконе и его не замечает. Он смотрит куда-то вниз, облокотившись на перегородку, периодически прикладывается к сигарете и о чем-то сосредоточенно думает. Черная рубашка расстёгнута на несколько пуговиц, рукава закатаны по локти, а волосы, что еще днём были гладко уложены, теперь спадают непослушными локонами на лицо. Выждав ещё немного, Джерард тяжело вздыхает и решительно идет вперед. — Джи ты… ты совсем с ума сошел?! — Фрэнк успевает только засунуть сигарету меж губ, сразу же срываясь с места и подхватывая падающего на него с соседней перегородки омегу. — Чего творишь-то?! Он хмурится, крепко сжимая Джерарда в руках, и пытается восстановить равновесие, пока тот хихикает, стряхивая с них обоих пепел. — Подумаешь, чуть не рассчитал. Я вообще-то стоял там уже минут пять, всё ждал, когда ты меня заметишь. А ты даже головы не повернул, — притворно жалуется омега, но тут же жмётся к альфе, оплетая его своими руками. — Устал? — Есть такое, — коротко кивает Фрэнк, вновь разворачиваясь к перегородке, чтобы выдохнуть дым в сторону. От Джерарда тем не менее не укрывается жесткость в чертах его лица, а также то, что вместо ответных объятий альфа просто кладет ладонь ему на талию. Такое впервые, и омегу это тревожит. — Как прошло собрание? — снова пробует разговорить его Джерард, положив голову ему на плечо и вглядываясь в темное небо. — Ты чем-то обеспокоен? — Джи, ночь холодная, и стоять на балконе в одной рубашке — не лучшее решение, — Фрэнк даже и не думает отвечать на его вопрос. — Почему ты ушел от брата? Омега стискивает челюсти, чтобы не сжать руки на талии альфы и тем самым показать, что его тактика игнора действует. — Ты сам стоишь в рубашке, к тому же, не так уж и холодно, — не отводя взгляда от беззвездной черноты, невозмутимо отбивается он. — Ты не ответил на мой вопрос. — Никогда не поверю, что он тебя добровольно отпустил, — с сигаретой в зубах говорит альфа, упорно продолжая «не слышать». Джерард не выдерживает. — Ненавижу, когда ты так делаешь, — отлепившись от Фрэнка, он влезает между ним и перегородкой, и закрывает собой обзор. — Кого ты пытаешься обмануть? Я чувствую, понимаешь? Чувствую. Их взгляды цепляются друг за друга, на несколько секунд развязывая между собой борьбу. Никто не уступает, никто не хочет сдаваться первым, отпуская чужие глаза и позволяя одержать верх. Атмосфера тяжелеет, разряжается почти до безвоздушного пространства; кажется, еще мгновение, и оба зарычат. — Наградила ж природа, — в конце концов уступив, криво усмехается Фрэнк и вытаскивает из рта сигарету. Омега хмыкает в ответ, приподнимая бровь: — Жалеешь? — Ни минуты, — хрипло отвечает альфа и выбрасывает окурок в пепельницу. Подавшись вперед, он прижимает собой Джерарда спиной к перегородке и, положив руки на поручень по обе стороны от него, устраивает подбородок на его плече. Спустя пару секунд, он негромко спрашивает: — Знаешь, что там? Омега в непонимании морщит лоб и косится на ухо альфы, что оказывается совсем близко. — Где? — Вот там, вдалеке, — ощутив, как дернулся подбородок Фрэнка, указывая куда-то, Джерард разворачивается в его руках и всматривается в темные верхушки деревьев. — Там? — омега чувствует плотно прижавшееся сзади тело альфы и его теплую щеку на своей. Становится хорошо. — Ну… там лес, а за ним город и… — Моя ответственность, — и без того низкий голос Фрэнка, звуча сейчас очень тихо, становится еще глубже. — Я теперь несу полную ответственность за это… всё. И за лес, и за город, и дальше, дальше, дальше… Я осознал это до конца только сегодня, — откуда-то снизу доносится слабый скрип, и Джерард, опустив взгляд, видит, как от напряжения побелели костяшки пальцев альфы. — Когда держал в руках урну с прахом отца. Когда сидел один перед всем альянсом… Впервые реально один. Мне не страшно, нет, просто… Мне нужно время, чтобы принять это. Нужно всё правильно разложить внутри себя, чтобы подстроиться под вес того, что легло на мои плечи. Фрэнк делает глубокий вдох, а омега, наконец, всё понимает. Теперь причина, по которой тот так хотел остаться в одиночестве становится более чем очевидной, и Джерард осознает, что действительно помешал ему. Накрыв своей ладонью руку альфы, он поворачивает голову и утыкается носом в его щеку. — Я сейчас пойду обратно к Майки, но ты, — он касается кожи губами, чуть задерживаясь и переходя на шепот, — не забывай — у тебя всегда буду я, чтобы разделить любой груз и любую ответственность. Если такова твоя судьба, значит и моя тоже. Я больше не стану оглядываться назад, я буду смотреть только вперед. Только в будущее, — почувствовав, как рука Фрэнка, оторвавшись от поручня, обвивается вокруг его талии, Джерард разворачивается и становится к альфе лицом. — Джорджия и все наши люди должны обрести то, чего были так несправедливо лишены. Ты, именно ты в силах вернуть мир на эти территории и дать им развитие, — он проводит ладонью по его напряженной груди и смотрит в ореховые глаза, что глядят на него как никогда пристально. — Но, если наступит день, и нам снова придется взять в руки оружие, я сделаю это не раздумывая. Моё плечо будет рядом с твоим, как бы ни повернулась жизнь. Уголки губ Фрэнка чуть приподнимаются, а ладони сами собой тянутся к любимому лицу. И как он, дурак, еще каких-то десять минут назад всерьез мог думать, что не нуждается в нём? Что может своими силами навести порядок в голове и обрести необходимое спокойствие? Способен справиться со всем сам, когда именно он — его мощь, его тыл, его энергия и свет маяка во мраке? — Я сделаю всё, чтобы такой день никогда не настал, — говорит Фрэнк, удерживая лицо Джерарда в руках, как свое бесценное сокровище. Он наклоняется ближе, прижимается к губам мягким и полным нежности поцелуем, а затем отстраняется и аккуратно проводит по скулам омеги большими пальцами. — Ты и правда чудо. Чудо, которого я не заслужил, но именно благодаря тебе у Джорджии нет ни единого шанса не стать счастливой. Мы вместе построим новый мир и наполним его тем лучшим, чего не знали сами. — Да, — в тон ему отвечает Джерард и, убрав ладони Фрэнка со своих щек, переплетает их пальцы. — Ты только держи мою руку и никогда не отпускай. Впереди длинный сложный путь, но они пройдут его. Потому что вместе.