Грязная скорость

ЗА ТРИНАДЦАТЬ ДНЕЙ ДО ЭТОГО МАТИАС       Как это ни банально, полюбил я скорость ещё в детстве. Когда соседние мальчишки играли в футбол во дворе и громко звали меня присоединиться к ним, я молча залезал на заржавевший велосипед старшего брата и догонял проплывающие в небе облака. Улицы в том районе Греции, где я родился и вырос, были чертовски узкими, а женщины всюду развешивали свежевыстиранное бельё. Куда только возможно. Обгоняя сам ветер, я мчался словно дьявол по дороге вниз. В такие моменты всё вокруг казалось туманным. Отходило на второй план. Теряло своё значение. И жизнь становилась лучше. Я мог бы излить душу о своей трагической судьбе и о том, почему же так ненавижу Грецию, но это было бы нытьём пессимистичного подростка. Прошлое остаётся в прошлом. А любая обида забывается со временем. Потихоньку, не спеша. Но всё же стирается из памяти. Про те времена я вспоминал только в свой день рождения. В детстве этот день проходил как обычно. Незаметно. Причина была простой: об этом празднике просто напрочь забывали. Моя мать считала своим долгом рожать детей, которых впоследствии не воспитает, как следовало бы. Пять сыновей и две дочери. И если самый старший умер в прошлом году, попав под грузовик, то средний уже пять лет ютился в тюрьме за изнасилование. Неблагополучная семья как несмываемое пятно на моей репутации. Гонки неплохо прославили мою фамилию. Это была дурная слава, как выразилась бы моя ворчливая тётя, но я был единственным из семьи, кто хоть чего-то добился в своей жизни. Если бы в пятнадцать я не ушёл из дома, то мог бы закончить так же, как и остальные. Это в крови всех Спанидисов. Быть неудачниками и остаться в числе проигравших. Иногда я думаю о том, почему же именно Лас-Вегас? Не Сиэтл, не Лос-Анджелес, не Чикаго? И тут же нахожу ответ. Потому что я всегда любил ночь. Огни. И свободу. Лас-Вегас был колыбелью развлечений и бурных ночей. Туристы приезжали сюда ради удовлетворения своих потаенных желаний. Заходили в казино с улыбкой и надеждой, а выходили оттуда уже с пустыми карманами. Город был настоящим чистильщиком. Оставлял без единого доллара. Азартными играми я не увлекался, но сыграть в покер был только за. Причём даже неплохо жульничал. Первая раздолбанная машина была куплена именно за счёт первого удачного выигрыша. А следующую тачку я приобрёл уже за победу на гонках. Любой дурак сможет добиться хоть каких-то успехов, если уделит этому делу больше времени и усилий. Мне потребовалось четыре года, чтобы моё имя замелькало на газетных полосах и в социальных сетях. И шесть лет, чтобы получить то, что я имею сейчас. Бывало многое. Возвышения и поражения. Но жертв всё же больше. Всегда. Я не был исключением. Особым случаем, который заставит многих ахнуть и проникнуться ко мне симпатией. Мне нравилось жить так, как велит сердце. Нравилось выпивать дорогой виски и побеждать на гонках. Нравилось трахать девушек, которые вызывали у меня чёртово желание. Это была моя рутина, мой порядок. По-настоящему жил я только в течение тех минут, пока на полной скорости мчался к финишной черте. Только это имело для меня какой-либо смысл. Этот неразрывный круг мог длиться годами. Но ведь всегда на горизонте мелькает кто-то, кто внезапно врывается в твою бурлящую жизнь и бросает чёртов вызов? Русская рулетка. Повезёт или нет. Если Ада будет моим выигрышем, то я буду готов поставить на кон всё, что имею. Даже зная, что игра с летальным исходом. — Эй! Дин бросил мокрую куртку на диван и со стоном опустился на пол. — Блядь, как же холодно! Смотри! Он снял кроссовки и перевернул их. Вода тонкой струйкой полилась на ковёр. — Да это же пиздец! Хочешь, носки выжму? Литр воды точно гарантирую. Я хмыкнул. — На своей тачке приехал? — На такси. Моя старушка что-то тарахтит с самого утра. Сейчас она в мастерской. Это что, новости?! Переключи, блядь! Ненавижу, когда всё время говорят о том, как же наши гонки испоганили жизнь легавым. Да их жизнь это мёд. Уроды! Я протянул ему банку пива, и Дин плюхнулся на диван. — Переключи на "Discovery". — Снова эта хрень про уличные гонки? — поинтересовался я. Экран зажёгся ярким светом. Мужчина в кепке возбуждённо тараторил в микрофон. — ...возможность погрузиться в мир американского стритрейсинга. Смотрите, как жажда скорости объединяет, и на что же готовы экстремалы в Оклахоме… — Там девка! — Дин выгнулся всем телом, глядя на девушку за рулём "Пагани Зонды". — Ну ничего себе! Какая секси! А ну! — он недовольно зашипел, когда комментатор заслонил девушку своей спиной. — Отойди, жирный сукин сын! Дай мне увидеть её сиськи! Вот так, налево, ну… Комментатор только отстранился в сторону, и грудь девушки в облегающем топе почти засветилась на весь экран. Но Дин громко застонал от негодования, когда я с ухмылкой переключил канал. — Матиас, ублюдок! Верни обратно! Бросив пульт на подушку, я встал и подошёл к мини бару в углу гостиной. Глотнул воды со льдом, бросив взгляд в окно. Погода всё ухудшалась. Если так будет продолжаться и дальше, то следующие гонки точно придётся отменить. Ярко сверкнула молния. Дин начал материться, вздрогнув на диване. — Останусь здесь. Идти домой в такую погоду я не в настроении. Я пожал плечами, направляясь в холл. — Только никаких шлюх. — Почему?! — он застонал, упав на спинку. — Я уже вызвал одну. С каких это пор ты перестал таскать к себе шлюх? — Не перестал, — я ухмыльнулся, снимая с крючка на стене свою куртку. — Только не хочу чтобы в моё отсутствие здесь водились посторонние. Дин удивлённо вскинул голову. — Ты уходишь? Куда? — К художнице. — В такую погоду?! — словно подтверждая его удивление, вдалеке прогремел гром. Я кивнул. — Да она же не придёт, Матиас! В подобную адскую погоду такие милашки сидят дома, закутавшись в плед. — Возможно. — только и ответил я, выходя из квартиры. По дороге на парковку я успел намокнуть до последней нитки. Но в такую погоду водить машину было чистым удовольствием. Дороги оказались совершенно пустыми. Ежеминутно сверкала молния. Дин был прав. Художница точно не придёт. А если придёт и не застанет меня в номере? Я покачал головой. К чёрту.

***

      Моя неприязнь к лифту всегда удивляла многих. Я предпочитал подниматься по лестнице даже на двадцатый этаж. Проигнорировав раздражающий звук раздвигающихся дверей, я обошёл холл и поднялся по лестнице на третий этаж. В коридоре царила тишина. Смутно раздавался отрывистый женский смех из 309 номера, но и он тут же замолкал. Я подошёл к своему номеру и толкнул дверь, готовый осознать, что она заперта. Но к моему удивлению, дверь легко поддалась. Скрипнула на петлях. Света не было. Я вошёл в комнату, озираясь по сторонам. Камин был погашен и только бледный лунный свет проникал через окно. Ада сидела на широком подоконнике, обняв свои колени и глядя на капли дождя, стекающие по стеклу. Она тут же повернула голову, услышав скрип двери, и я едва не застонал. Из-за полумрака было сложно разглядеть выражение её лица, но синие глаза проникли глубоко под кожу, живьём сдирая с меня скальп. — Ты пришёл. — произнесла она, и её голос заставил меня почувствовать гребаный трепет. Я закрыл дверь и сбросив куртку на широкую кровать, двинулся прямо к ней. Наклонился над сидящей девушкой, оперевшись ладонями на подоконник. Она даже не моргала, пристально глядя мне в глаза. Гордая, высшая. Из другого мира. — Давно ты здесь? — Полчаса. Уже собиралась уйти. Думала, что ты не придёшь. Я лишь улыбнулся, гладя её мягкую щеку. Вновь и вновь удивляясь, какой же горячей была её кожа. — Разве я мог? Ада неопределённо пожала плечами. — Кто знает, что в твоей безумной голове? — Ты, художница. Только ты. Я потянулся к её шее, но она быстро отстранилась и спрыгнула с подоконника. — Раз пришёл, то садись в кресло. Закончим рисунок. Ада устроилась на диване, вытаскивая свои кисти. Подняла голову, когда я скинул рубашку и начал расстегивать ремень. — Здесь жутко холодно, чтобы сидеть без одежды. Может, растопишь камин? — Тебя мне вполне хватит. — с усмешкой ответил я. Она выгнула бровь. — О чём ты? — Твой жар способен сжечь всё в радиусе пяти километров, художница. Ада сухо закашлялась, концом кисти указав на кресло. Я резко стянул с себя брюки и уселся на прохладной коже кресла. Она тут же упёрлась взглядом в холст, но её щёки, чертовски румяные, дали мне понять, что же она испытывает. Смущение. Сегодня художница кардинально подготовилась. Огромный вязаный свитер и облегающие джинсы. Ни единого обнажённого клочка кожи. — Ты действительно веришь, что в таком наряде не вызовешь у меня желание? Какая наивная. Ада фыркнула. — Боюсь, что даже в самой скромной монашке ты найдёшь что-то извращённое. Я покачал головой. — Ты должна скрыть от меня свои глаза, художница, если хочешь, чтобы я остался холодным. — Молчи, — прошипела она, хмурясь. Её пальцы колдовали над картиной. Комната погрузилась в мрачное молчание. Я ухмыльнулся, пожирая её взглядом. Через минуту она склонила голову набок. — Твои волосы... В тот раз они были растрепаны, а сейчас... Нет, не так. Сделай пробор с левой стороны… Нет! Я намеренно растрепал свои волосы. — Ну вот, теперь это птичье гнездо. Ада раздражённо выдохнула и поднялась с места. Быстро подошла ко мне, перебирая мои волосы. Я закрыл глаза, наслаждаясь лёгкими прикосновениями её рук. АДА       На мгновение мне захотелось сцепить руки на его шее и свернуть её к чёрту. Его чёрные глаза постоянно жадно ловили каждое моё движение. Никогда в жизни я не испытывала такого волнения во время рисования. Кисть всё дрожала в моих руках. Я нарисовала его почти полностью, но область бёдер оставалась пустой. Мне едва удавалось не пялиться на его пресс и мускулистые бёдра. Поэтому я сосредоточилась на его волосах, которые в прошлый раз легли так красиво, а сейчас... Его волосы, на удивление жёсткие, щекотали мои ладони. От него исходил запах виски и бензина. Внезапно Матиас схватил меня за запястье. Я замерла, ожидая продолжения. Он провёл моей ладонью по своему лицу. По острым скулам. Подбородку. Мне едва удалось оторвать взгляд от его красиво очерченных манящих губ. Матиас оставил горячий поцелуй на кончике моего указательного пальца. Опустил мою руку ниже. Моя ладонь коснулась его выпирающего кадыка. Ключиц. А затем и груди. Он тяжело задышал. Хриплый шёпот тут же сорвался с его уст. Грязный хриплый шёпот. Мои щёки запылали от слов, которые он непрерывно шептал мне на ухо. Так дико. Непривычно. Грубо. Я затрепетала, когда мои пальцы прошлись по твёрдым кубикам его пресса. Между ног сладко заныло. Господи, он так возбуждал… Но едва коснувшись низа его живота, я резко оторвала руку и выпрямилась. — Нет. Матиас поднял брови. — Не испытывай моего терпения, художница. Перед тобой не устоит и святой. Я шумно сглотнула. — Потерпишь. — Один поцелуй, — он слегка приподнялся, оперевшись на подлокотники. Я упрямо покачала головой. — Жестокая... — пробормотал Матиас, схватив меня за бёдра и рывком усадив на свои колени. Я ахнула, ощутив под мышцами бёдер почти каменную эрекцию. Его нос зарылся в мои волосы, щекоча шею. Судорога прошлась по телу. Его тёплая ладонь быстро проникла под мой свитер. Меня словно парализовало. Реакция моего тела на его ласки казалась абсурдной. Я могла отбросить всё на свете и отдаться ему прямо на этой кровати. Какое же это падение. И куда только рассудок подевался? Матиас застонал, когда понял, что под свитером у меня ничего нет. Я начала нервно извиваться, и он тут же сжал мои ягодицы. — Не смей, — задыхаясь прохрипела я. — Не трогай меня. Его пальцы властно накрыли мою грудь. О Господи. — Помещаешься в моей ладони, — низким голосом прошептал он. — Точно создана для меня. Матиас погладил мой сосок, глядя мне в глаза. Дыша мне прямо в лицо. Я глубоко выдохнула, беспомощно моргая. Сердце сжалось от напряжения. Он помедлил секунду, прежде чем, чертыхаясь, быстро стянуть с меня свитер. Я подняла руки, помогая ему освободить меня из жалкой ткани. Да поможет мне Бог, я чуть ли не добровольно отдалась ему на растерзание. Где-то за окном ярко сверкнула молния. Я громко ахнула от испуга, но этот звук перерос в протяжный стон, когда его губы сомкнулись вокруг моего соска. Тело тут же выгнулось ему навстречу. Я обхватила пальцами его затылок, пока он неистово посасывал кожу. Его зубы задевали затвердевший сосок, язык оставлял влажный горящий след. Электрический ток пронёсся по всему телу, скопившись между бёдер. Я вздрогнула, когда Матиас оторвался от моего соска. Его чёрные голодные глаза блуждали по моему лицу. — Скажи мне, что ты тоже хочешь меня. Я сглотнула. — Не хочу. — Скажи мне, что ты хочешь, чтобы я тебя трахнул. — хрипло пробормотал он, губами касаясь кончика моего носа. По коже пробежались мурашки. — Нет… Мои глаза закрылись сами собой, когда Матиас жадно впился в мои губы. Я не успевала дышать, не успевала унять бешеное сердцебиение. Его правая рука обняла меня за спину, левая оттянула назад волосы. Язык проник между зубов, вращаясь, жадно лаская стенки моего рта. Это совсем не было похоже на все мои предыдущие поцелуи. Он был ненасытным, слишком страстным. Его близость заставляла меня желать большего, запретного, грязного. Губы Матиаса умело завладели моими. Не думаю, что я была способна противиться. Тело покорно следовало за ним, за опытными движениями горячего языка. Дико закружилась голова. Я застонала в его рот, обнимая его за шею, требуя большего. И он давал мне всё, в чём я так отчаянно нуждалась. Внутренности плавились от желания. Разве от поцелуя человек может испытать оргазм? Сейчас я была почти уверена в этом. Он отпустил меня, когда воздуха уже стало не хватать. У меня словно поднялась температура. Я вскочила с его колен, прикрывая грудь дрожащими руками. Повернулась к окну, переводя дыхание. Губы словно опухли. Резко прогремел гром, но к этому жуткому звуку вдруг присоединились жалобные стоны. Скрип. Стук. Моё тело замерло, когда я осознала, что звуки доносятся из соседнего номера. Изголовье кровати глухо билось о стену. Громкий крик девушки заставил меня вздрогнуть. Я почувствовала, как тяжёлое дыхание обожгло мне шею. Матиас поднялся с кресла и застыл за моей спиной. Стекло отображало силуэты наших фигур. — Слышишь стоны? Он осторожно убрал волосы с моей шеи, и оставил лёгкий поцелуй на затылке. Накрыл мои ладони своими, и осторожно развёл их в стороны, вновь обнажая грудь. Соски сморщились от холода, горло подпрыгнуло от волнения. Я тяжело сглотнула. — Сладкая, такая сладкая. — пробормотал Матиас, посасывая мою шею. Стоны за стеной стали громче, стук кровати о стену ускорился. Это самым грязным способом возбудило меня ещё больше. Казалось, что мои джинсы промокли насквозь. Матиас резко развернул меня к себе, и обхватил за талию. — Знаешь, о чём я думаю, художница? — шепнул он. Я словно примёрзла к полу. Его руки блуждали по моему телу. Грудь, талия, бёдра. Пальцы проникли под пояс джинсов. Коснулись края трусиков. — О чём же? — хрипло спросила я. В горле жутко пересохло. — О том, как же сильно хочу погрузить голову между твоих ног. — он чувственно облизнул свои губы. По моему телу пронеслась ударная волна. — О том, как же я хочу съесть тебя. — шёпот обжёг мою щеку. — О том, как жажду опустить тебя на колени и намотать твои волосы на кулак, пока ты будешь доставлять мне удовольствие. Пока не кончишь вместе со мной. Я вырвалась из оцепенения, не выдержав потока грязных слов. Матиас резко схватил меня за подбородок. — Не дразни меня, художница. Ты тоже этого жаждешь. — Если я ответила на твой поцелуй, то это не значит, что у меня есть намерения отдаться тебе в паршивом номере грязного мотеля. Его глаза опасно сузились. — Правда? Вот почему минуту назад ты так стонала, сидя на моих коленях? Стыд согрел мои щёки. По мне словно прошлись трактором. Я покачала головой и с силой оттолкнула его. — Ты просто ублюдок! — Но ты хочешь этого ублюдка. — Нет! — Правда? — он потянул меня к себе, схватив за пряжку ремня. Я застыла от шока, когда гонщик с шипением разорвал молнию на моей ширинке, и отодвинув резинку трусиков, проник широкой ладонью внутрь. Из моей груди тут же вырвался громкий стон. Он даже не вошёл в меня пальцами. Только погладил кожу, вызвав волну мурашек. Два его пальца прошлись вокруг чувствительной точки. Дразня. Медленно убивая. Я схватилась за его плечи, молчаливо прося, чтобы эти пальцы проникли в меня. Даже качнула бёдрами. Но он быстро убрал руку. Поднял ладонь вверх и медленно слизал влагу с пальцев, не отрывая тёмного взгляда от моих глаз. Меня затопила волна жуткого смущения. Это было слишком. Гонщик засунул кончик пальца в рот, прежде чем с влажным звуком спокойно вынуть его обратно. — Это снова дождь проник между твоих ног? Надо же... Какой сладкий дождь. Я передернулась от отчаяния. Матиас медленно улыбнулся. Затем поднял с пола мой свитер и накинул его мне на плечи. — Оденься. Холодно. Возможно. Может быть, здесь царил лютый холод. Но моё тело металось в адском огне. Матиас начал невозмутимо одеваться, несмотря на свою внушительную эрекцию. Накинув куртку, он направился к выходу, но у самой двери обернулся. Бросил красноречивый взгляд на картину. — Я хочу, чтобы ты закончила его. Это даже не просьба. Требование. Я сердито вспыхнула. — После всего? Его губы искривились в ухмылке. — Всё ещё в силе, художница. Не думай, что я так легко сдамся. Дверь за ним закрылась почти бесшумно. Я всё также стояла у окна, прижимая свитер к груди. И гром на улице лучше некуда описывал моё состояние.

***

      К выходным погода слегка прояснилась. Ветер затих, появилось бледное солнце, которое светило довольно слабо, но светило, и это главное. Грег пригласил нас с Джули в местное кафе. Недолго думая, я согласилась. Трава потрясающе хрустела под ногами. Настроение было хорошим. Огромная вывеска над кафе гласила: "Лучший кофе во всём городе". Кофе оказался паршивым, а вот стейк лучше некуда. Джули восторженно болтала с Грегом. Они были хорошими друзьями с тех самых пор, как только она родилась. Мы с Грегом многое вместе пережили. Он был моей единственной поддержкой, когда мама умерла пять лет назад. Какой бы гордой я не была, моё сердце всегда помнило о хороших поступках близких мне людей. Впрочем, год назад нас связывала не только дружба. Словно угадав мои мысли, Грег повернул ко мне голову и улыбнулся. Его карие глаза озорно блестели. Я швырнула в него соломинку. — А ну перестань! Я прекрасно знаю этот взгляд! Джули широко улыбнулась. — Вы друг друга всегда с полуслова понимаете! И почему же не поженитесь? Грег глотнул эспрессо. — Для брака недостаточно одного понимания. — Верно, — заметила я. — Этого очень недостаточно. Сестрёнка хитро прищурилась и засунула в рот картошку фри. — А что же ещё? — Разговоры о любви? У-у-у! Я в домике! — засмеялся Грег. Я одарила его усмешкой. — Грег посвятит свою жизнь только одной особи женского пола. Джули с интересом уставилась на меня. — И кому же? — Да? Кому? — Грег с напускным удивлением вскинул брови. — Материнской плате, — ответила я, помешивая ложкой джем. Джуди поперхнулась, разбрызгав морковный сок на мою рубашку. Грег постучал её по спине. — Осторожно, обезьянка. — Я вдруг вспомнила Планктона из "Спанч Боба"! Не выдержав, я громко расхохоталась. Джуди покраснела от смеха, указывая на Грега. Он закатил глаза. — Это тот самый одноклеточный, который женился на компьютере? — Её зовут Карен! — задыхаясь ответила я. Его брови сошлись на переносице. — Очень смешно. Высший уровень твоего юмора, подруга. Я перегнулась через стол и сжала его пальцы. — Ты лучший. — Ты так часто мне льстишь, когда тебе нужна помощь, так что не верю. Тем не менее, он тут же провёл пальцем по моему запястью. Прикосновение было лёгким, даже интимным. Я с удивлением осознала, что почему-то думаю о Матиасе. В голове вновь прозвучали его грязные слова. Внизу живота мучительно заныло. Почему даже мысли о нём заставляют меня таять? Холст всё ещё лежал в спальне. Я собиралась закончить его сегодня вечером. По памяти. Как только смогу. Бёдра придётся зарисовать простынёй. И поскорее избавиться от этого проклятия. Ещё один визит в тот мотель, – и я выйду оттуда уже другой. Нельзя было этого допустить. Я смогу. Легко. Хотя тело и умирало каждый раз от желания, стоит мне только поймать взгляд его тёмных глаз.