НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ
АДА
Матиас остался, до двух часов ночи развлекая Джули оживлённой беседой. Она не отвечала, но расслабленно слушала его. Моя сестрёнка была самым тактильным человеком на свете, который трепетно любил объятия и поцелуи, но когда я подошла к ней, чтобы помочь лечь на кровать, Джули резко и испуганно отпрянула. Я выдавила виноватую улыбку, скрыв за ней тень горечи. Матиас нахмурился, но молча вышел из комнаты, оставив нас одних.
— Спокойной ночи, солнышко. — ласково произнесла я, поправляя мягкое пушистое одеяло у её ног. Она помолчала пару минут, прежде чем ответить.
— Кажется, больше ни одна ночь не будет для меня спокойной.
Я тут же застыла, глядя на неё. Впервые за много дней Джули подняла на меня свой взгляд. Бирюзовые глаза словно потемнели. В них плавал страх. Ужас. И самое неожиданное, что-то совершенно новое для неё – ярость.
Эта ярость промелькнула лишь на долю секунды, но не заметить её было сложно. Тёмная недобрая сторона - это то, что всегда отсутствовало у Джули. Но теперь злость подняла вверх свою уродливую голову.
Она изменилась. Это было вполне ожидаемо, но так же больно... Я сжала кулаки, безуспешно моргая. В нелепой попытке погасить это отчаяние.
— Тебе не стоит себя винить, — раздался слабый шёпот. — Ты не виновата.
— Я оставила тебя одну, когда ты так во мне нуждалась! — горячо пробормотала я, борясь со слезами. Джули отрицательно качнула головой из стороны в сторону.
— Я не нуждалась в тебе, Ада. Я нуждалась в маме.
Моё сердце замерло. Дыхание тут же остановилось. Она слегка улыбнулась, прикусив нижнюю губу.
— Мне жаль, что так вышло. Я не думала, что всё так получится. Не вини Дина, пожалуйста. Он хотел отвезти меня домой, а я заупрямилась. Странно…
— Что? Что именно?
Но Джули молча закрыла глаза. Больше она ничего не произнесла. Ни единого звука.
Я включила ночник на полную яркость, прежде чем закрыть дверь и выйти. Уже два дня я спала в гостиной, на диване, чтобы сразу же услышать малейший шорох из её комнаты. Находиться в самой комнате Джули было уже невыносимо. Я не могла сдержаться, когда она тяжело вздыхала во сне и металась на простынях.
Казалось, этот круг ада не закончится никогда.
МАТИАС
Ум и красота. Жгучая опасная смесь. Горячая комбинация.
Я полулежал на диванных подушках, ожидая Аду. Она долгое время не выходила из комнаты Джули, но когда вышла, тут же устало оперлась лбом на стену. Я буквально видел, как внутри неё происходит жестокая борьба. О, художница была умной. Она знала правду, жила с ней, пыталась её принять. Пыталась смириться с этим. И у неё не получалось.
Минуту я молча любовался ею. Ада ходила по дому в одной лишь атласной ночнушке с кружевными вставками. Её лицо выражало усталость, под глазами пролегли глубокие тени. Сутки без сна шли ей далеко не на пользу. Я встал с дивана, плавно подходя к ней. Ада обернулась через плечо. Её голос дрогнул.
— Я не знаю, что мне делать, Матиас.
— Жить. — ответил я, откидывая её угольные волосы со спины на худые плечи и массируя её лопатки. Она выгнулась всем телом, запрокинув голову на мою грудь. Полностью отдаваясь моей ласке. Я наклонился, проводя кончиком носа по её нежной щеке. Художница огорчённо вздохнула.
— Если бы это было так просто…
Моя ладонь медленно прошлась по её плоскому животу, прежде чем нырнуть за резинку розового кружевного белья.
Она не была мокрой. И близко не была. Её тело казалось напряжённым, мышцы плотно сжаты. Тем не менее, Ада шире расставила ноги. Словно отчаявшись. Чёрт. Это ещё куда ни шло… Так не годится.
Я вытащил руку из её трусиков, тяжело дыша в её макушку. Мне пришлось немного отодвинуться назад, чтобы не толкаться эрекцией в её задницу как похотливый ублюдок. Я и являлся им. С первой минуты, как увидел её на ночной дороге. С красным беретом на голове. Она пробудила во мне желание, сила которого оказалась невероятной.
Иногда, перед тем как уснуть, я с усмешкой вспоминал тот самый взгляд художницы, когда она уставилась на меня, испуганно выронив кисти на асфальт. Синие глаза любопытно сверкали, пока Ада изучала меня.
Мне нравилось то, что она не знала меня, хотя и жила в Вегасе всю свою жизнь.
Это её совсем не интересовало.
Мой преступный мир был для неё чем-то далёким, неправильным.
Мольберт, кисти и лёгкие цветочные платья. Солнце и осень. Нежность и гордость в одном флаконе. Тепло. Свет. Это её хрустальная Вселенная.
Её мир чертовски отличался от моего.
Я любил ночь. Драйв. Скорость. Адреналин. Саму опасность. Я играл в гонки со смертью и всегда побеждал. Пока что. Я не боялся. Только наслаждался этим. Мой конец был предрешён.
Когда-нибудь я доиграюсь.
Куда бы я не шёл, меня повсюду преследовала дурная слава коварного гонщика. Я не был благородным. Мне нравилось играть по грязным правилам.
Когда мне только исполнилось четырнадцать, тётя спросила, чего же я хочу от этой жизни. Худой и смуглый мальчик тогда даже не думал о таких масштабных вещах. Но надеялся, что когда-нибудь искоренит в себе это безумное пламя. Жажду скорости. А сейчас это казалось абсолютно невозможным.
Это часть моей тёмной души, кровь, бегущая в моих жилах.
Я любил всё, что было так чуждо ей.
Ада вздрогнула, когда я резко развернул её лицом к себе. По её щеке покатилась одинокая слеза. За все эти дни она уже выплакала всю влагу в организме, но не переставала делать это вновь и вновь.
Я склонился, молча глядя, как художница плачет. Она быстро моргала, её нос покраснел. Поколебавшись секунду, я низко наклонился и завладел её пухлыми губами. Ада отчаянно выдохнула и медленно приоткрыла рот. Поцелуй получился солёным из-за её горячих слёз. Я подхватил художницу на руки и понёс в её комнату. Повсюду, на полу, на комоде валялись баночки с красками, вся её постель была беспорядочно смята. Проигнорировав кровать, я подошёл к распахнутому окну и усадил Аду на широкий подоконник. Она обняла мои бёдра ногами, углубляя поцелуй. Я едва сдержался, чтобы не сорвать с неё тонкую ткань. Чтобы не разочаровать её. Моё тело тосковало по её жару, бархатной коже.
Мне казалось, что после всего, что произошло за все эти дни, я должен был начать стремительно отдаляться от неё. Это было предсказуемо.
Я сдержал первое обещание. Кроме неё никого не касался.
Но насчёт второй клятвы у меня были свои сомнения. Ложь иногда просто неизбежна.
А правда всегда ранит.
Я отстранился, разорвав поцелуй. Прижался своим лбом к её. Ада смотрела на меня так, словно именно во мне её спасение.
Разве?
Её тёплое дыхание овевало мои губы, пальцы крепко обнимали меня за шею. Она расслабилась в моих руках, пока я тяжело дышал, погружённый в свои мысли.
— Матиас? — тихо спросила Ада, гладя мои скулы. Я напряжённо уставился на неё, борясь со словами, которые так и норовили слететь с уст. — Спасибо... — хрипло прошептала художница, сжимая моё лицо в своих ладонях. — Не знаю, что бы было без тебя. Каждый раз, когда я ломаюсь на части — ты приходишь и собираешь меня вновь.
Чёрт. Зачем эти сантименты? Кому от этого легче?
В синих глазах вновь засияли слёзы. Я был зол на себя за то, что сердце откликнулось на эту слабость. Ада закрыла глаза.
— Я знала, что тебе от меня нужно только одно, но все эти дни ты был рядом.
Был, это верно. Но…
— И я знаю, что это глупо - снова говорить эти слова, потому что в прошлый раз ты разозлился. Но я… так сильно… сильно люблю тебя, Матиас.
Мускул на моей щеке дёрнулся. Я слышал эту фразу сотни раз от поклонниц, пока миновал финишную черту. Но слова не возымели должного эффекта.
Я обхватил Аду за талию и осторожно опустил на кровать. Простыни были прохладными, а тело девушки в моих руках невероятно горячим. Художница прерывисто дышала. Я лёг рядом, поверх тонкого одеяла.
— Я запуталась, Матиас.
— В чём?
Она горько улыбнулась.
— Во всём. У меня всегда всё было под контролем. А сейчас… сплошной хаос. Словно мир перевернулся с ног на голову. Не думаю, что когда-нибудь всё станет прежним.
— Это бремя Джули, — тихо ответил я, медленно гладя её руку. — Она не будет прежней. Но станет сильнее.
— Разве боль делает человека сильнее? — отчаянно прохрипела Ада. Я помолчал пару минут, прежде чем ответить.
— Делает.
Она взглянула в мои глаза.
— И тебя тоже?
Мой рот искривился в ухмылке.
— Я обычный гонщик, живущий одним днём. Боюсь, что печальной повести ты от меня не услышишь. Но это только в сказках люди проходят через огонь и остаются невредимыми. В жизни всё гораздо хреновее. Одним ожогом не обойдёшься.
Художница закрыла глаза и сглотнула.
— Жаль.
— Чертовски, — согласился я. — А сейчас… Давай попробуем отвлечь тебя от этих депрессивных мыслей.
Я резко перекатился на неё, вдавив в матрас своим весом. Ада недоуменно захлопала ресницами.
— Что ты собираешься делать?
Вместо ответа я задрал атласную ночнушку, пробегая кончиками пальцев по её животу. Художница хихикнула, когда я задел её чувствительные точки.
— Щекотно!
— А здесь? — я поднял её левую ногу, скользя губами по маленькой коленке, икре, прежде чем укусить её за лодыжку. Когда мои пальцы коснулись гладких ступней, Ада засмеялась, зажимая ладонью рот. Я принялся щекотать её, зарываясь носом в упругую грудь. Она неестественно выгнулась, хихикая.
— Матиас, прекращай! — сердитый шёпот, который вновь разбавился новой порцией смешка. Я ухмыльнулся, уже выучив наиболее подверженные щекотке зоны её тела. Область пупка и рёбер были самыми уязвимыми. Моя ладонь скользила вдоль этого места, вызывая тихий взрыв её смеха. Ада начала извиваться, тщетно стараясь пнуть меня. Но я продолжил свою пытку, целуя её подколенные ямки. Мои поцелуи были лёгкими, поверхностными, почти дразнящими, но я чувствовал, как сильнее разгораюсь с каждой секундой, гладя гибкое тело художницы. Её запах, кожа, изгибы сводили меня с ума. Ада сердито сверкнула своими глазами, но в их уголках уже собирались слёзы от щекотки. Она вновь хихикнула, укусив меня за кончик пальца.
— Матиас, я же сейчас умру от щекотки!
— Хорошая смерть. — пробормотал я, осыпая её шею поцелуями. Всем видом выражая своё возражение, Ада сморщила носик.
— Ты сейчас меня съешь...
— Не отказался бы.
Снова прозвучал её звонкий смех. А затем она резко замолчала. В наступившей темноте слышалось лишь наше шумное дыхание. Было так спокойно, что даже странно. Я уже собирался было спросить, в чём же дело, когда она шевельнулась подо мной.
— Можешь причинить мне боль? — вдруг произнесла Ада. Я приподнялся на локте.
— Что?
Она распахнула свои синие глаза.
— Боль. Причини мне боль, Матиас.
— Что ты несёшь? — нахмурился я.
— Я больше не могу так жить, — прохрипела художница, закрывая лицо руками. — Каждую ночь я слышу, как она кричит. Что ей больно. А в это время я была с тобой и кричала от удовольствия. Даже сейчас я смеюсь как сука, которой всё равно… Мне так… плохо... — она тяжело задышала, словно в припадке. — Пожалуйста, причини мне боль!
Я рывком вскочил с постели.
— Ну же!
— Прекрати, чёрт возьми! — прорычал я, когда она села на кровати, лихорадочно срывая с себя ночнушку. Её бледные соски словно светились в ночной полутьме, грудь волнующе вздымалась при каждом выдохе. Я быстро отвёл взгляд от её обнажённого тела.
Ада уставилась на меня с холодной ненавистью.
— Ты каждый раз делал это с другими. Тебе ведь нравится пожёстче? Так сделай это. Я буду молчать, не волнуйся. Делай, что захочешь. Заставь меня умирать от боли.
Потрясение охватило меня. Я замер, глядя на неё. Она отчаянно поднялась с кровати.
— Причини мне боль, Матиас.
— Чёрт, хватит это повторять! Думаешь, от этого тебе станет легче?! Боль принесёт тебе облегчение?!
— Я не знаю! — прошипела Ада. Когда она увидела, что я по-прежнему неподвижен, то тут же подошла ко мне и ударила кулаком по плечу. — Ну же! Сделай это! Причини мне боль! Ты ведь не святой! Другим делал больно!
Делал. Верно.
Но не ей. Никогда.
Её руки, сжатые в кулаки, злобно колотили меня по грудной клетке и плечам, но я стоял всё так же, с тревогой глядя на неё. Художница влепила мне пощёчину и упала на колени. Её обнажённые плечи тряслись. Я опустился рядом, обнимая её.
— Почему?! Почему она?! — прохрипела она, утыкаясь лицом в мою шею. — Я… Мама… Она всегда просила, чтобы я заботилась о ней. А я подвела её. Джули. Себя. Всех. Я сломала её.
— Это не так. — сказал я, покрывая горячими поцелуями её лоб.
— Она не заслуживала этого. Каждое утро я просыпаюсь в надежде, что это был сон. Каждое! И Джули придёт со школы... Я так молюсь, чтобы она снова сломала люстру или сожгла кабинет… И я плачу по ночам, зажимая рот рукой, чтобы она не услышала… Матиас, я хочу… — Ада глухо разрыдалась, беспомощно цепляясь за мои плечи.
Справа от меня вдруг промелькнула тень. Я быстро чертыхнулся, увидев в дверном проёме Джули. Она стояла, сжав в кулаке подол своей пижамы. Её глаза расширились, лицо побледнело, пока она смотрела на свою сестру. Ада не видела её, продолжая тихо плакать в моих объятиях. Я уже хотел было отстранить её, но Джули поспешно покачала головой. Прижав указательный палец к губам, девушка бесшумно вышла из комнаты. Мне стало чертовски жаль, что она увидела это зрелище, но я не мог отпустить Аду.
На мгновение, прежде чем вновь крепче обнять художницу, я вспомнил взгляд Джули. В её глазах промелькнуло что-то несвойственное этой невинной девушке.
Жажда. Чего? Крови? Мести?
Я мог говорить Аде всё что угодно, лишь бы успокоить её, но врать больше не имело смысла.
Прежняя Джули была окончательно потеряна.
***
Самые длинные гонки за последний год. Путь до финиша отнимет больше двух часов. Лишь приблизительно. Гонки будут длиться до тех пор, пока я не окажусь на окраине города Уитни.
Сто двадцать минут это слишком долго. Спорю на свою тачку, что обгоню ветер и окажусь в Уитни за восемьдесят минут.
Я размял плечи, прежде чем сесть за руль. Зажал между зубов тлеющую сигарету, готовый вновь глубоко затянуться. Сердце подпрыгивало в грудной клетке так, словно я опрокинул пять чашек чёрного кофе. Желание вновь оказаться на дороге, при этом продолжая мчаться с разрушающей скоростью, становилось сильнее с каждой секундой. Я небрежно натянул на руки гловелетты, которые должны были принести мне удачу. В это дерьмо совсем не верилось, но в моей голове раздался голос Ады, когда я уже выходил из её дома ранним утром.
— Стой, Матиас!
Я остановился, засунув руки в карманы. Художница выскользнула из-под одеяла, прежде чем подбежать к ящику с книгами. Я молча глядел, как она разбрасывает в стороны всякую мелочь, прежде чем вытащить оттуда бумажный свёрток.
— Что это?
— Подарок. — сонным голосом ответила Ада, подходя ко мне. Я вопросительно выгнул бровь, но принял подарок. Тонкая ленточка была завязана в изящный узел. Я нетерпеливо разорвал декоративную бумагу, чтобы добраться до самого подарка.
Внутри оказались тёмно-синие гловелетты из жёсткой кожаной ткани. Я усмехнулся, поднимая взгляд на её сияющее лицо. Художница слегка улыбнулась.
— Купила их ещё неделю назад. Я видела, что ты любишь носить такие во время гонок.
— Синие? — поинтересовался я, просовывая пальцы в отверстия. Она утвердительно кивнула и хитро прищурилась.
— Под цвет моих глаз.
Я хмыкнул, довольный тем, что художница снова в строю. Наклонившись, я припал к её сладким губам. Ада порывисто обняла меня.
— Пожалуйста, будь осторожен. И... Это глупо, да? Ты не будешь осторожен.
— Глупо. — согласился я, заправляя длинные тёмные пряди за её ушко. Она вздохнула.
— Ты гоняешь как сумасшедший.
— Для этого я и живу.
— И только? — её лицо стало задумчивым. На минуту я хотел возразить, сказав, что не только. Но затем передумал.
— Будешь болеть за меня?
Художница со смешком покачала головой.
— Мне важна не твоя победа.
— Разве? Ты разбиваешь все стереотипы. Кто же захочет довольствоваться проигравшим?
Она коснулась губами моего уха, прежде чем тихо шепнуть:
– Я.
Мой рот искривился в ухмылке.
— Напомню тебе о том, что после гонок я всегда чертовски голодный.
Её брови нахмурились.
— Ты имеешь в виду не еду, верно?
— Верно. — вкрадчиво шепнул я, жадно разглядывая её тело. Она опустила голову, расстроенно моргая.
— Только вернись.
Я дерзко хмыкнул.
— Кажется, кто-то в начале этого месяца мечтал о том, чтобы я разбился. Почему бы мне не исполнить твоё заветное желание?
Ада смущённо вспыхнула.
— Это было не…
— Знаю, знаю, — со смехом перебил я её. — Шучу. Я вернусь к тебе.
***
Прежде чем нажать на газ, я ещё раз взглянул на свои перчатки. Прищурился. И улыбнулся.
Девушка резко опустила вниз кроваво-красные флажки.
Старт.
Моя тачка с визгом сорвалась с места. Асфальтная пыль взлетела в воздух. Рядом со мной уже лавировала другая машина. Форд Мустанг. Культовая тачка. Настоящий зверь.
За рулём сидел мужчина. Его лицо показалось мне знакомым. Мексиканец. Гриффин.
А… Новая машина, новые надежды, да?
Безумный смех почти сорвался с моих губ. Прямо, как стрела, я мчался по дороге. Впервые в жизни мне хотелось поставить на кон всё. Стрелка спидометра колебалась, почти готовая слететь. Ещё секунда - и скорость станет катастрофически неуправляемой.
Пустынный пейзаж за окном превратился в размытые яркие пятна. Но я смотрел только вперёд. На дорогу.
Адреналин бурлил и кипел во мне, почти снося крышу.
Я надавил на газ, всё увеличивая скорость и крепко сжимая руль. Музыка в этот раз не потребовалась. Яростный рёв мотора только усилил жажду покончить с этим гребаным мексиканцем. Смотреть на зад его машины я не собирался. Пора всем показать, кто же король дорог Лас-Вегаса.
Я выровнял машину, получая дикий кайф от того, что лечу по дороге как чёртов торнадо. Демоны в моей душе ликовали, разжигая свои дьявольские факелы.
Круши, уничтожь, разбей.
Сожги дороги. Пока чёрный пепел не осядет на капоте. Пока не услышишь ликование толпы.
Даже если на дорогу выбежит заяц, он и моргнуть не успеет, как останется раздавленным. Я сжимал челюсти, пожирая взглядом стрелку на спидометре.
Финишная черта ещё не скоро, а все машины пулей летят к заветной черте. И каждый из них жаждет денег, авторитета, славу.
Но не я.
Желаемое я получаю уже сейчас, пока несусь на всех парах, пока мои шины дымятся, оставляя угольные полосы на дороге.
Я уже выиграл.
