Тёплые оттенки голубого

      В Гусу всегда существовал любопытный парадокс: чем тише веет ветер, тем явственнее слышно гуцинь, но чем ветер сильнее, тем дальше разносится музыка.       Ванцзи заметил эту особенность, будучи ещё совсем ребенком. Он получил свой гуцинь в шестилетнем возрасте. А может и раньше. В Гусу Лань с малолетства учили обращаться с инструментом. Гуцинь Ванцзи стал со временем продолжением его души. Инструмент был не менее важен, даже чем меч. Гуциню давали имя и обращались с не меньшим почтением. С его помощью можно сражаться и исцелять смертельные раны, внушать человеку животный ужас и придавать нечеловеческих сил; его струны одним взмахом способны разрезать плоть, раскрошить сталь и камень.       Уже в двенадцать Ванцзи мог бы написать по памяти ноты мелодий, которым обучают всех без исключения адептов, к пятнадцати в совершенстве освоил технику смертоносных струн.        Одержимый юной жаждой познания, Ванцзи, лишь только начал изучать искусство гуциня, лелеял преступную, как ему казалось, мечту: отыскать и выучить все мелодии, запертые в запретной комнате. Сколько могущественных, а главное, новых и интересных техник можно там узнать!       Его тайные желания были близки к исполнению, когда Сичэнь, (подумать только, ради него!), сознательно нарушив с десяток правил ордена, стащил у дяди ключи от запретных комнат. Ванцзи тогда испугался. Их ведь могут поймать, Цижэнь рано или поздно хватится и поймёт...       Хуань может из-за него пострадать. Ванцзи в одночасье отказался от своей затеи, и убедил брата вернуть украденное обратно, пока пропажу не заметили. Сичэня не обидел его отказ, ведь разве не приятно радовать дорогого человека? Нарушение правил для Лань Чжаня всегда было смерти подобно, потому поступок Сичэня до того его растрогал, что впервые в жизни он бросился кому-то на шею и неловко ткнулся в щеку в неуклюжем подобии поцелуя, а затем густо покраснел неприкрытыми волосами аккуратными ушками, оттолкнулся от чужой груди, и как мог быстро покинул библиотеку, всем своим существом ненавидя правило, запрещающее бег.       В тот день он ещё сильнее привязался к своему гуциню.       С тех пор на гладком украшенном росписью корпусе его инструмента не осталось ни единой царапины. Семь идеально ровных струн все так же сверкали под солнцем подобно утренней росе на горечавках, а музыка оставалась с годами всё такой же звонкой, как горный ручей, что течёт среди голых камней, не загрязнённый песком или почвой. С помощью гуциня можно сражаться, врачевать, наводить иллюзии, успокаивать мятежный дух.       Они с Сичэнем нашли ещё одно применение.       Лань Ванцзи никогда не изменял традиции ежедневной тренировки. День каждого адепта ордена расписан поминутно. Лань Чжань играл на гуцине в час обезьяны*. Сичэнь это время посвящал бумажной работе. Заполнял иллюстрациями книги, переписанные Ванцзи, сам делал письменные копии, помогал Цижэню со счётными книгами, и непременно, обязательно слушал. Игру Ванцзи хотелось пить, как свежую воду горных родников, купаться в сладком перезвоне струн израненным телом в холодном источнике.       В повседневности Ванцзи выглядел покрытым инеем и льдом безжизненным изваянием снежного нефрита. И только Хуань знал, что глубоко в своём истинно пламенном сердце Второй Нефрит лелеет мечту о ласке от самого родного и дорогого ему человека.       Они уже не раз были по-настоящему близки. Он подавал один и тот же знак, когда хотел видеть брата. Цзинши и Ханьши располагались не так уж далеко. Ветер первых дней весны легко нёс на своих крыльях звенящую музыку струн. Хуань всем существом отдавался сосредоточенности, воспринимая эту часть его мироздания. Его Диди всегда фальшивил на восьмой ноте второй строки мелодии - потому что Сичэнь увидел свет на восьмой день второго месяца осени, и ещё на третьей ноте из пятой строки - день поздней весны, когда они впервые стали по-настоящему близки. Сичэнь так же, как и брат, знал наизусть каждую из основных мелодий. Он только лишь предпочитал нефритовую флейту громоздкому гуциню. Лебин была его постоянной спутницей.       Слыша фальшивую музыку из-под точёных пальцев Лань Чжаня, Сичэнь молился всем существующим небожителям, чтобы колокол отбоя прозвучал как можно скорее.       Он проник однажды в одиночку за двери запретной комнаты. Он, по правде, частенько туда заглядывал и находил очень много любопытных вещей и записей. Никто из старших так и не узнал тогда о его проступке, никто не наказал его, и уж точно никто не заметил, что из книги, хранящейся в тайной секции, исчез потрёпанный жёлтый лист с очень древним заклинанием. Техника сродни Сжатия Тысячи Ли, но на гораздо меньшее расстояние и до того же меньше потребляет духовной энергии. Каждый из них начертил талисман в своих комнатах. Хуань спрятал сложный витиеватый рисунок под небольшим круглым ковром из плетёной лозы, Лань Чжань и того надёжнее - начертил под дощатым полом в глубоком невидимом тайнике. Достаточно встать ногами на печать и произнести нехитрое заклинание, как через мгновение окажешься во второй связующей точке. Обычно Сичэнь приходил в комнату Ванцзи. Так же случилось и в этот раз.       Первое, что бросилось ему в глаза - контраст смоляных шёлковых волос и белоснежного нижнего одеяния. Ванцзи не пожелал оставлять должностной повседневный убор, отливающий серебром в полумраке темнеющей комнаты. Его доходящие длиной до поясницы волосы свободными блестящими локонами рассыпались по плечам и спине, обернутым в лоснящуюся ткань. До помутнения красиво Сичэнь, на удивление Ванцзи, сразу же присел за его идеально опрятный столик для занятий. Ванцзи заметил, как из рукава он вынул немного помятый лист, списанный нотами. - Хуань? - А-Чжань, ты позволишь мне одолжить Ванджи?** - Ванджи... Да... Для чего? - Я хочу сделать тебе приятное. - Сичэнь улыбнулся и поймал взгляд сверкающего золота. Прекрасно - Ляг на кровать, Ванцзи. Хочу сыграть тебе одну... особую мелодию. - Услышат... - Нет. Талисманы. Лань Чжань перевел взгляд на раздвижные двери. На вырезке из жёлтой бумаги был начертан нехитрый талисман, блокирующий любые звуки. На тонкой рисовой бумаге, скрывающей окна цзинши от внешнего мира были приклеены доскональные копии. Ванцзи, глядя на них, немного успокоился. Не услышат. Его Хуаню можно верить. Ему одному можно. - Ладно. - Ванцзи ложится на гладкие простыни и смеживает золотые очи. Расслабляется всем телом. Доверяет.       Сичэнь устраивает гуцинь на столе и кладет на струны изящные пальцы.       Первые звонкие аккорды вылетели из-под пальцев подобно трепетанию крыльев бабочки. Игра Сичэня была невесомой, почти ласковой, будто касается он не струн, а чьего-то стройного тела, распластанного на прохладном дереве. Собственно, это практически так и есть. С Ванджи у них если не одна душа, то два их духа давно слились и срослись неразрывно. Лань Чжань от этой мысли невольно пропустил вздох. А ещё, наверное, покраснел, потому что Сичэнь вожделенно ему улыбнулся. Сичэню нравится когда он краснеет. Его брат опустил взгляд и продолжил игру. Из невесомой и мелодичной музыка постепенно стала чуть более... Настойчивой? Может просто показалось. Через пару минут Ванцзи захотелось впустить в комнату воздух. Стало будто бы жарче. Он оглянулся на Сичэня, но тот словно не чувствовал никаких изменений. Всё так же сидел, сосредоточенно и прямо, как на общем уроке, и ни на секунду не отрывался от нот. Лань Чжань очень скоро всё понял. "Откуда у него эта мелодия?!" Ванцзи сильнее распахнул ворот одежды, когда неожиданно для самого себя тихо застонал. Ощущение, будто по телу гуляют тёплые ладони. Это уже точно ненормально. - Сичэнь? Пальцы опустились на струны, заставив их замереть. - Тебе неприятно? Приятно ли ему? Ванцзи скорее всего из тех, для кого главное не как, а с кем. С Сичэнем было приятно. Он не знал пока, на что способна эта мелодия, но решил больше не препятствовать брату. - Всё в порядке. - Он лёг обратно, по многолетней привычке приняв благопристойную позу. Затем всё же убрал руки с груди, решив, что в его ситуации это не совсем уместно.       Стоило прикрыть глаза, как гуцинь снова зазвенел ласковыми переливами. С музыкой вернулся и телесный жар. Волны тепла гуляли под кожей, подобно ветру над рисовым полем, накатывали и омывали самые чувствительные точки тела. Это распаляло. Ванцзи неосознанно сжал колени. Если бы он следил за своим дыханием, заметил бы, что оно давно сбилось, а конечности стали ватными и тяжёлыми. Приятное тепло и фантомная ласка переросли в плотное жаркое возбуждение, с которым теперь хотелось поскорее покончить. Ванцзи не заметил, как его до этого довели. Он вскинулся, извдав надломленный стон, когда внизу живота ощутил неожиданно явственно... Сам не понял, что именно. Как будто прямо изнутри его коснулись... Там.       В обычной жизни Ванцзи откровенно неспособен к проявлениям эмоций. Сичэнь очень давно поставил себе цель научить его отзываться, реагировать и сообщать о своих желаниях, а потом упорно, долгие годы пытался этого достичь. И не сказать, что у него не получилось. Ванцзи нравится ласка и он как никто другой умеет ценить заботу и внимание. Пока была жива их мать, он не позволял никому, кроме неё. Когда её не стало - никому, кроме брата. Да, он никогда не бросался на шею, счастливо улыбаясь во весь рот, как другие дети, но когда эта маленькая ледышка доверчиво прикрывала янтарные глаза, позволяла без недовольства усадить себя на колени, а то и сама прижималась щекой к плечу или груди, Сичэню казалось, что мир был создан для этого момента. Наверное ещё и поэтому он был зависим от их связи: Лань Чжань в процессе был чувственным. Куда более чувственным, чем в любой другой ситуации.       Всё и вправду было, как по-настоящему. Внутри набирало силу фантомное чувство давления, заставляя от щекотного тупого удовольствия запрокидывать голову и метаться по кровати. Он уже почти ничего не слышал, но смог, скорее благодаря духовной связи с гуцинем уловить, как плавные тягучие звуки сменяются другими: частыми короткими и звенящими, как ветряная рябь на поверхности озера или перезвон рассыпавшихся бус. После этой перемены внутри запульсировало. Мышцы, кажется, действительно стали сокращаться. Ванцзи сбил до локтей давно развязанное нижнее ханьфу, давая доступ прохладному воздуху к набухшим покрасневшим соскам, выгибался в позвоночнике, разводя колени, и стонал часто и рвано, как будто его берут по-настоящему. Сичэнь, вслепую орудуя струнами, поднял на него взгляд. Искусанные припухшие губы, налипшая на вспотевший лоб прядь, зажмуренные до хрустальных бусинок слёз глаза. Мелодия скоро закончится.       Лань Чжань не понял, как именно это произошло. Его всё так же гладила, тёрла, разжимала изнутри невидимая сила. На воде вздымалась рябь, цокали рассыпанные бусы, тёплый ветер расчёсывал рисовое поле. Он подумал о Сичэне. В такой момент он не мог не подумать о Сичэне. Стоило лишь представить: на себе, внутри себя, рядом с собой... Остатки существующего мира рассыпались разноцветными перламутровыми осколками. Осколки превратились в тёплые вязкие капли, капли взлетели, силясь бороться с земными законами, к его маленькому алебастровому небу, но пали, обречённые в своей борьбе, на его живот и грудь.       Он чувствовал себя обессиленным и выжатым, но не мог не податься навстречу тёплому касанию - настоящему, и не мог не ответить, когда его легко поцеловали. Тоже по-настоящему. - Где ты её взял? - Ванцзи с трудом разлепляет золотые глаза, голос его снова становится размеренным и тихим. - Нашёл в запретной секции, - Сичэнь позволяет себе хитрую улыбку, - решил переписать. Ванцзи прикрывает глаза, пока его с осторожностью вытирают мокрым полотенцем. О том, где Хуань его взял, размышлять совсем не хочется. Однако, есть кое-что, о чем стоило бы. - Почему ты не... Она не повлияла на тебя? Сичэнь отстранённо ему улыбнулся: - У меня было вот это. Ванцзи, проследив его движение увидел в его руке очень любопытный талисман. Их орден столетиями исповедовал путь меча и гуциня, искусство талисманов было развито слабо, но некоторые из них всё же использовали, причём довольно часто. Талисман тишины. Не такой, как они повесили на двери и окна. Очень похожие внешне, но опытный заклинатель увидит разницу: символ в руке Сичэня был призван лишить человека слуха. Конечно же, только на время. Придуманный каким-то дряхлым старейшиной для защиты от разрушающих мелодий и для помощи в искусстве отрешения от мира. Его использовали для медитаций только адепты с высоким уровнем мастерства и духовных сил, ведь неподготовленного человека полная глухота может свести с ума. - Так ты... Меня не слышал? - Я читал по губам. - Он коротко рассмеялся, глядя своими сизыми омутами, - Мне вполне хватило того, что я видел.