Тёплые оттенки голубого

      В орден горных вершин настоящая весна приходит с опозданием. Немудрено, ведь многие дома, святилища и храмы буквально стоят выше черты облаков.       Туманы здесь круглый год пахнут благовониями, а ветер существует для звона сияющих фун линь* да древесного свежего шума.       Здесь сыро, круглый год холоднее, чем на равнинных низинах, и зима до последнего, снегопадами и колючими холодом ливнями, удерживает свои позиции.       Паря на мече вдоль бледно-сизой величественной в своём ледяном сне гряды, можно увидеть, как белые клубни облаков и туманов зацепляются и огибают стройные стволы вековых сосен и кедров. Они буквально режут белопенное покрывало, как острые камни - течение горной реки.       Приход весны здесь ознаменовывается лишь уменьшением частоты дождей и редкими далёкими грозами.       Высоко, ближе к снеговым шапкам пиков, практически нет фруктовых деревьев. В ордене, однако, иногда поговаривали, что у тех, кто может чувствовать горы, ближе к концу холодов начинает расцветать душа.       Ванцзи и Сичэню той весной довелось спуститься к подножию гор. Воздух здесь был теплее, окутывал, будто невесомым пуховым покрывалом, проникал ласковыми веяниями в рукава, перебирал волосы, кисточки сяо и складки плавного шёлка, буквально согревал изнутри лёгкие суховатым весенним теплом, насыщенным сладким цветочным запахом.       В апрельской долине цветёт немало деревьев. С высоты гор их кроны походят на белое с розовым пенное море, благоухающее даже на самой головокружительной высоте. Но не они сегодня были самым прекрасным цветом.       Нефриты ордена Лань видели подобное впервые в своей пока ещё недолгой жизни. Каждый клан считает за честь привить новому поколению своих заклинателей дисциплину, выносливость, мастерство и отвагу монашеского ордена. Странно было слышать и осознавать, что их, сынов и воспитанников гор, считают чуть ли не святыми. Ванцзи, честно говоря, находясь здесь и сейчас, чувствовал себя их предателем. Какой же он святой? Вышколенный да безликий, не более. Кем бы он ни был, увиденное поражало неискушённое воображение. Несколько десятков юных адептов собрались у подножия гор.       Старшие говорили, что однажды это случится. Множество молодых пылающих энтузиазмом юношей, на устах которых играют настоящие улыбки, прекрасные и яркие юные заклинательницы со звёздными глазами и цветами в волосах, о чём-то восторженно щебечущие друг с другом; буйство пурпурных, золотых, алых, цвета тёмной зелени одежд вызывали рябь в глазах. Для этого места все они казались слишком... Живыми. Или это Ванцзи стал слишком близок к безжизненному?       Все они проведут здесь несколько месяцев. Заучивание трёх с половиной тысяч правил ордена, никем не подсчитанного количества правил истребления нечисти, правил стратегии и тактики, правил фехтования, и ещё пары десятков сводов правил. Если очень повезёт, кто-то успеет применить на практике около половины полученных знаний. В любом случае, обучение в Гусу полезный бесценный опыт. Ванцзи сидел по левую руку от Шифу Цижэня**, пока Сичэнь принимал дары от новоприбывших. Практически все девушки, да и некоторые юноши, буквально прожигали обоих братьев лестными заинтересованными взглядами. Это было... Скорее неприятно. Если Ванцзи был способен заморозить одними глазами любого, кто засмотрится, приблизится, позволит себе неправедную мысль в его сторону, то Хуань вынужден дежурно улыбаться и почтенно кланяться в поясе, принимая из рук множества адептов бесчисленные ларцы-книги-артефакты-реликвии.       Ванцзи уже всё это не нравилось. Все они слишком шумные, слишком яркие, слишком непоседливые и беспокойные. Они казались ему неразумными детьми, и ничего, что Ванцзи с ними одного возраста. И, видимо, не зря казались.       Наследники Цишань Вэнь проявили такое нахальство, какого он не видел за всю свою жизнь. Заявиться в великий орден с опозданием, избить часовых, не предъявив пропускного жетона, при том открыто оскорбить учителя и господ. Вопиющее омерзительное бесстыдство. Все присутствующие, кроме дяди и Хуаня вскочили со своих мест, хватаясь за рукояти мечей. Ванцзи сдержался только неведомым чудом. Он видел, как виновато краснела за кузена благородная и явно куда лучше воспитанная дева Вэнь. Она низводила ясные очи к носкам лёгких туфель, молчала и алела пунцом на нефритовом лице в цвет клановых одежд. Как только Вань Чжао, считая тренировки одних из лучших мастеров Поднебесной ниже своего достоинства, покинул павильон, она виновато, но в то же время облегчённо смогла выдохнуть и приподнести ордену Лань очередной роскошный дар. Ванцзи взглянул на её статную фигуру ледяным взглядом, но в душе у него кипели негодование и сочувствие. Ей не повезло с семьёй. И винить в выходках братьев будут в том числе и её.       Когда слуги повели всех в их временные покои, они остались втроём в главной учебной комнате. Цижэнь, поглаживая бороду, смотрел в открытые двери с нечитаемым выражением. Странно, но о выходке Вэнь он и словом не обмолвился. - Этим юным господам предстоит трудный путь. Вы двое должны быть для них примером. Эти слова немного развеяли чужеродную атмосферу и остаточный флёр энергий множества человек. Родной орден Гусу стал снова похож на родной орден Гусу. Нет никаких вопросов, нет беспокойства о чужих желаниях. Есть только "ты должен", "вы должны", "ваша обязанность". Как ни иронично, именно эта непоколебимая определённость и холодность всю жизнь помогали ему чувствовать себя дома. - Да, дядя. - Коротко ответил Сичэнь за них обоих. Каждый затылком чувствовал тревожность других. Они просто были вымотаны.       Как только Цижэнь, окинув их напоследок усталым взглядом, покинул учебный павильон, Сичэнь и Ванцзи, не сговариваясь, сцепили пальцы. - Они утомляют. - Отчеканил Лань Чжань, тут же облегчённо выдохнув. Впервые за долгое время он наконец-то мог это сказать. Чувство такое, будто исчезла рука, сжимающая горло. - Меня тоже обеспокоили люди Цишань, - Сичэнь обернулся, тут же утопая в золотых бездонных омутах, - но это ничего, главное Чжао здесь нет. Он спесив и плохо дисциплинирован, только и всего. Дева Вэнь никому хлопот не доставит. Ванцзи мрачно кивнул, и вгляделся в темнеющюю даль сквозь стекло маленького окошка. Солнце неспешно и величественно утекало куда-то за деревья и вершины гор, разливая над горизонтом алую полосу и окрашивая хвойные кроны чернильным фиолетовым. - А-Чжань! ...Алый пронизывают, отделяя от тёмного неба, почти что призрачные нити солнечного золота. С приходом тепла буйство красок на закатном небе начинает вытеснять красный. - А-Чжань! Он слегка рвано обернулся на зов. Надо же, не услышал. Тяжёлые веки опустились сами собой, когда тёплая сухая ладонь пригладила волосы. - Пойдём уже. Скоро девятый час...       Лёгкий прохладный ветерок глубокого вечера влетел в цзинши сквозь открытое окно. Он гулял по коже приятной прохладой, едва ощутимо покачивал кончики волос, и, хоть и не был суховатым и тёплым, как в равнине, даже он, кажется, нёс лёгкий цветочный аромат. Или ему просто показалось.       Когда ночью едва слышно скрипнули половицы, он незаметно улыбнулся. Когда простынь рядом натянулась, а со спины обняла пара ласковых рук - подался назад, переплетая их пальцы. Этой ночью не было жарких ласк и обжигающей страсти - только ласковые поцелуи, мягкие объятия и, кажется, пара нечётких общих снов.       Пробуждение настигло их в объятиях друг друга, окутанных белым шёлком и сизой полутьмой раннего утра. За несколько минут до утреннего колокола глубокий сон по многолетней привычке перетекал в зыбкую полудрёму. Собирались в уютной тишине, пропахшей сандаловым духом. Сичэню всегда нравилось смотреть, как зубья гребня скользят между шёлковых локонов. Расчёсывать друг друга после совместных ночей стало их негласной маленькой традицией. Он не мог видеть взгляда Ванцзи или выражения его лица, но тревога и напряжение, казалось, читаются даже на затылке. Хуань отложил гребень и на хрупкие пару секунд запустил в волосы собственные пальцы. Плечи Ванцзи, кажется, немного расслабились. - Можно? Ванцзи обернулся, чтобы увидеть, что брат указывает на его ленту, белую, лоснящуюся и аккуратно сложенную. - Мгм. Ты всё ещё спрашиваешь? Сичэнь с улыбкой пожал плечами, и Ванцзи, почувствовав на коже прохладный шёлк, облегчённо смежил веки. - А-Чжань, что тебя тревожит? Он спросил бы это однажды. Обязательно спросил. А Ванцзи так и не смог придумать подходящего ответа. Что волнует его больше? Несколько десятков новых незнакомых людей, которые против его воли вклинились в его же повседневную жизнь? Собственное неумение контактировать хоть с кем-то? Вынужденное "счастье" постоянно быть теперь в центре их внимания? Негласная обязанность быть среди них, для них, из них - лучшим? Возможность, что кто-то из них будет пытаться к нему... К Сичэню... Его руку неожиданно накрыла чужая - широкая и тёплая. Сам не заметил, как сжал до побеления пальцев полу верхней одежды. Небеса, какой же он эгоист. И кто-то ещё называет праведником... - Ванцзи. - Он нехотя поднял чуть заалевшее лицо, глядя пусто и нечитаемо. - Просто веди себя как обычно. Я не знаю их, но точно уверен, что ты всем им ни в чём не уступаешь, и если не хочешь, ты не обязан ни с кем из них говорить. - Сичэнь замолчал, поглаживая его пальцы, а затем невесомо, потупив взгляд, улыбнулся. - Думаю, я до вечера буду в библиотеке. Ванцзи захотелось провалиться сквозь землю. "Какой небожитель жаловал его брату умение так тонко его чувствовать?" Иной раз тоньше, чем нужно... Сам того не желая, Цзэу-Цзюнь успешно заставляет любого чувствовать себя рядом с ним чем-то, значимым чуть более книжной пыли. Даже Ванцзи нередко попадает под эти чары. - Когда привыкнешь и освоишься, постарайся с кем-нибудь подружиться. Эти слова разрушили остатки самообладания, как детскую пирамидку из гладкой гальки. - Сичэнь! Ну зачем, зачем он сейчас напоминает об этом?! Да, они договорились, ещё тогда, в самом начале, что не будут, не могут, не имеют права держать друг друга вечно. Но по собственной воле Ванцзи никогда, ни за что не променяет его ни на кого другого. Даже разговоры о подобном выбивали почву из-под ног. - Почему нет, Ванцзи? В конце концов они, как и ты - будущее своих орденов. Это принесёт только пользу. Неужели его считают настолько глупым, чтобы не уметь читать между строк? - Пользу, Сюнжчан? Это ведь не я будущий глава.       Сичэнь замер и внутренне похолодел, услием воли проглотив ком, перекрывший воздух. Вряд ли Ванцзи намеренно пытался сделать ему больно. Однако он точно, как никто другой, знал, куда ударить. Сичэнь боялся этого, с тех пор, как только узнал о своей судьбе. Встать на пост главы означает стать другим человеком. Человеком, который не может утешить себя мыслью, что где-то в ледяных застенках его ордена абстрактно существует, живёт и дышит его настоящий отец, человек, для которого самое близкое по крови и духу существо должно будет превратиться из любимого младшего брата в очередного безликого подчинённого. Человеком, жизнь которого окончательно растворится в бесконечном перечне непреложных обязанностей. Одна из которых неизбежно настигнет его однажды. Обязанность главы продолжить род. Не так уж и полярны в этом споре их позиции. - Ванцзи, мне пора. Подумай над тем, что я сказал тебе.       Он сидел не шевелясь, пока комнату не заполонила звонкая тишина. Руки снова до побеления сжимались в кулаки.       Их отношения точно нельзя назвать обычными. Тем более нормальными. А то, что ненормально не может существовать долго. Оба это понимали. Ванцзи воспитывал в себе решительность и силу, чтобы когда придёт время Хуаню исполнить свой долг, можно было отпустить почти без боли. Сичэнь ещё тогда, в самом начале пообещал себе и ему: если Ванцзи истинно полюбит какую-нибудь юную заклинательницу, а возможно, если сердце укажет ему такой путь, и другого мужчину - он отпустит, не сказав и слова. Ванцзи никогда не смотрел на других. Хуань был другом, с которым можно поговорить, был любовником, с которым можно утолить страсть, был братом по оружию, чтобы тренироваться, и просто братом, чтобы пока никто не видит, пригладить волосы, обнять тепло и заботливо, выслушать и понять любые горести. У Ванцзи было всё, о чём можно мечтать. Сичэнь был для него всем. Их разница в том, что Ванцзи, в отличие от человека в положении главы, может выбирать. Отнимать у него это право по собственной прихоти - верх эгоизма. Каждый думает, что другому будет лучше не с ним. С нормальным человеком, в нормальных отношениях. А быть вместе просто приятно. Очень-очень приятно. Хоть и неправильно. Сичэнь никогда не гнал его от себя. Но когда вот так открыто подталкивал к другим, да ещё и встречая его переживания снисходительной улыбкой - это болело. Следующие несколько месяцев будут, видимо, тяжелее, чем он думал.       Тревога и раздражение поселились в нём с самого утра. Не хотелось никого видеть, нигде показываться, ни с кем говорить. После тщетной попытки смыть с себя смутные мысли в ледяных водах источника, Ванцзи, предупредив Цижэня и старших, на весь день засел в безлюдной отдалённой беседке, просто играя на цине и разучивая новые мелодии. Этот день хотелось прожить как можно скорее, приравнять к тысячам других и потерять где-то в памяти. Но, видимо, волею небес он пожелал затянуться.       То, что случилось на ночном дежурстве больше напоминало сюрреалистичное несуразное сновидение. На свете вообще существует человек подобной наглости? Оказалось, воспитаннику главы Юньмэна буквально нет равных.       Явился после отбоя, пытался пролезть через крышу, притащил три кувшина вина... Пытался всучить ему это демонское питьё вместо извинений. Ему. Нефриту Лань. Когда этот бесстыдник на его глазах опрокинул в себя кувшин, возмущение и злость всё же переполнили. Лань Чжань с ним подрался. Лань Чжань нарушил правило.       Следующим утром, на площадке перед храмом, изумление на лице этого... юноши почти умиляло. Стоило Ванцзи опуститься рядом с ним на колени, тот начал пялиться на него, как на божественную статую. Он столько слышал хорошего об ордене Цзян, что было почти обидно. Что же, ему действительно так непривычны честность и очевидная справедливость? Этот Вэй У Сянь был, видимо, уродливым чернильным пятном как на репутации своего клана, так теперь ещё и на его собственной. Ванцзи было уже хорошо известно, как он воспитан и каков он в поединке, наверное потому слышать его жалкое нытьё было хуже, чем терпеть десять ударов.       Слегка приглушив боль холодом источника, он устроился на крыльце храма Гуаньинь на самой вершине одной из гор. Пик окутывали клубнями белые облака - мягкие и лёгкие, но холодные, такие, что приносят обычно снег и ливень. Здесь всё ещё стелился по камням хрупким колючим узором сверкающий иней, кое-где оставались белые грудки снега, укрытые твёрдой ледяной корочкой наста, а под скатами крыши всё ещё преломляли холодное солнце небольшие ледяные сосульки. Каждый выдох превращался в облачко белоснежного пара, а сероватый дым, доносимый ветром от алтаря, много лет назад навсегда пропах сладкими благовониями. Если милосердная богиня не поможет успокоить душевных метаний - ему больше некуда идти. Свежие раны, оставленные ферулой продолжали жечь и пощипывать, отчего даже здесь не получалось погрузиться в правильную медитацию. Как давно он уже не может забыться?       Причина его беспокойства подошла откуда-то со спины тихими хрустящими по снегу шагами, едва ощутимым теплом в меридианах да сладковатым запахом хвойного чая. Присел чуть позади, и молчит, прикрыв свои сизые глуби. Ванцзи на него не смотрит, но знает - Хуань, смежив веки, улыбается. - С ними ты просил меня завести дружбу? - Господин Вэй тебя обидел? Ах, вопросы с подвохом... Дагэ сегодня в игривом настроении? Нет, не обидел, на самом деле. Не отнёсся предвзято, что не может не подкупать. Даже по-своему пытался быть дружелюбным. Пить вино за стенами ордена и вправду ведь не запрещено. А вот ломиться обратно после отбоя - вполне себе. Как и шататься хмельным по территории. - Он преступил правила моего ордена. Этого недостаточно? - Ты тоже их преступил. - Думаешь, я не стоял там рядом с ним? - Даже не сомневаюсь, что стоял. Ванцзи размеренно задышал, вглядываясь в завихрения облаков, и не сразу заметил ласковое тепло, что золотым цветком расцвело на внутренней стороне запястья. - Что ты делаешь? Сичэнь неслышно приблизился, и, не касаясь его кожи, сосредоточенно и уверенно вливал духовную энергию. - Способствую твоему выздоровлению. - А затем встретился с ним взглядом, - Не отказывай, прошу! И Ванцзи, наконец-то расслабившись, повиновался. Позволил взять себя за руку и сесть ещё ближе. Почти вплотную. Фарфорово бледное лицо впервые за несколько дней тронул тёплый румянец. Даже кончики ушей бледно порозовели. В царстве вечной зимы он удивительным образом согрелся. - Прости меня, Хуань. Напоминать тебе... Было низко. - Это ты прости. Я должен был лучше подумать о твоих чувствах. Ванцзи оторвал взгляд от золотого сияния на кончиках чужих пальцев. Сичэнь, в отличие от него, побледнел, утрачивая оттенки кожи. Ванцзи поспешно вывернул руку. - Хватит, тебя это истощит! ... И вздрогнул, лишь осознав холод чужих пальцев. Конечно, отдать столько сил... Он поспешно сжал его ладони между своих, и, стоило Хуаню ему улыбнуться, тут же ощутил тепло, приятный зуд и мурашки по коже, будто внутри его тела кто-то запер тысячи маленьких бабочек. Склониться ещё ближе и поцеловать понукал непонятной природы сильный и волнующий порыв. Храм точно пуст, кроме отдалённого свиста ветра нет никаких звуков, облака плотным коконом окутывают пик. Поцелуем можно наслаждаться долгие минуты. За эти минуты по телу разливаются волны звенящего тепла, в груди, где-то между сердцем и ядром, вздымаются к горлу и стекают к животу бурлящие воды ласкового южного моря, золотое ядро словно обращается сверкающим золотым цветком, звенит и мелко пульсирует, как гонг после правильного удара, слух захлёстывают частые переливы высоких звенящих нот, как колокольчики на браслетах самой прекрасной танцовщицы или замёрзшие ледяные росинки, клокочущие с первым осенним ветром, а стоит открыть глаза, как мир перед ними теряется за призрачными разноцветными осколками - цветочными лепестками. Они не расцепляли рук, мелко подрагивая, и чувствуя, как стоят дыбом волосы на затылке. Это так расцветает душа?       С маленькой сосульки под крышей пагоды упала, разбившись о камень, маленькая хрустальная капелька. Они вздрогнули в унисон, тут же обернувшись на тихий булькающий звук. В проёме двери храма тепло улыбалась каменная Гуаньинь.