Тёплые оттенки голубого

      Его всегда учили анализировать свои чувства, прислушиваться к ним, извлекать урок и пользу. Некоторые чувства, однако, бывает, не оставляют на ни капли сил на раздумья. К таким уверенно можно отнести яркую искреннюю злость. Когда человек по-настоящему зол, он не может мыслить трезво. Злость в каком-то смысле ослепляет. Если даже не полностью – оставляет человеку одни лишь размытые краски. Она вытесняет мысли, оставляя лишь одну – тревожным набатом бьющееся в голове напоминание о её источнике. Голос другого человека, бросающее в ярость воспоминание или мысле-образ – часть сознания, вызывающая злость, будет часто, гулко, отчаянно пульсировать, бить изнутри в голову, вызывая дрожь в суставах и желание до хруста стискивать зубы. Поэтому-то путь меча и учение Дао осуждают и где-то табуируют это разрушительное чувство, возводя самоконтроль в чин высшей благодетели. Несмотря на годы стараний и закаления духа, оказалось, он слишком слаб, чтобы быть её достойным.

***

Ванцзи всё сейчас злило. Злило собственное тело, как ни поверни, непокорное и слабое, предающее его сейчас, полное неизбежной пульсирующей болью и смертельной усталостью. Злил спёртый негодный воздух, уже насыщенный смрадом гнилой крови откуда-то из нутра убитого чудовища. Злил этот непонятный, несдержанный, невыносимый человек, по воле судьбы оказавшийся рядом. Более всего, наверное, злила безысходность и собственная невыносимая беспомощность. Он чувствовал себя ручьём среди голых камней, у самого истока которого кто-то вымыл сапоги от нечистот и дорожной грязи. Пускай даже нет ничего естественнее грязи и нечистот. Ванцзи усилием передвинулся ближе к скудному негреюшему огню, чувствуя, как тупо заныла повреждённая кость. В схватке с Черепахой перелом открылся и скупо закровоточил. Они лишь наскоро перевязали обрывком чьей-то одежды – уже не разобрать. Он молчал и терпел, но было по-настоящему больно. Столь серьёзное ранение у него впервые. Ещё хуже становилось от резкой железистой вони в и без того тяжёлом пещерном воздухе. Кровью чудища они пропитались насквозь: ссыхались твердеющей коркой промокшие волосы, липко и мерзко при высыхании стягивало кожу, при каждом движении хлюпала и липла к телу мокрая одежда. Ему плохо, но Вэй Ину сейчас определённо хуже, как бы Ванцзи ни злился. В своё оправдание он повторял, что этот человек в любом состоянии способен вывести даже мертвеца. Будучи столь близко к лихорадочному беспамятству болтать подобное – нужен выдающийся талант. Подавляя дрожь озноба, он то и дело повторял: «Как же мне скучно!» «Скучно!» «Ужасно скучно!» Ванцзи честно старался списывать такое поведение на подступающий лихорадочный бред, но в то же время боялся собственных мыслей. Разве может быть хорошо, когда кому-то плохо? - Лань Чжа-а-ань! – Почти капризно протянул юный заклинатель, - Не найдёшь нам какой-нибудь еды? Хотя бы и мясо этой проклятущей черепахи! Хотя нет, мясо, не нужно. Оно жутко воняет. Он коротко прокашлялся, и, кажется, задремал. Пользуясь затишьем, Ванцзи неслышно приблизился, и коснулся энергетического канала между бровей, на его лице, передавая духовную силу, однако от его руки очень быстро отпрянули: - Не нужно тратить на меня силу! У тебя её и так в обрез! Вот же! Не спит, да ещё и может трезво мыслить. Опасаться бреда в ближайшее время не стоит. - Лежи и не болтай попусту! От кончиков пальцев заструилась тонкая иллюзорно хрупкая золотая нить, и чужое бледное лицо кажется, взялось едва заметным в тёплом свете костра румянцем. У Ванцзи же вскоре закружилась голова. Он остановился, когда в пальцах начало покалывать, и заново откинулся спиной на жёсткий пещерный камень. Несколько часов медитации, и хотя бы частично, но он восстановит силы. Помедетировать Ванцзи ожидаемо не позволили. После того, как он поделился энергией, Вэй Ину стало немногим лучше. - Лань Чжань! Он никогда не оставит его в покое. - Лань Чжань, поговори со мной! Ты же не собираешься просидеть в медитации, пока нас не найдут? Ванцзи глубоко вздохнул, комкая намокшие полы одежд. - Мне нужно восстановить силы. Тебе тоже. Советую поспать. - Но я не хочу спать! – Вэй Ин, довольно резво для лихорадочного, перебрался ближе к нему, на другую сторону костра. - Лань Чжа-а-ань, я всё же настаиваю, что хочу поговорить. - Во сколько ты ложишься спать? – Ляпнул Ванцзи первое, что пришло в голову. Вэй У Сянь в ответ только тихо рассмеялся. - Это самый скучный вопрос из всех, что я слышал. Ванцзи, пусть и не привык реагировать на чужие подначки, разозлился с новой силой. В этот раз на себя. Всё, что он делает, пытаясь взаимодействовать с другими выглядит смешно, неуклюже и глупо. Чувство негодности и беспомощности накатило с новой силой. Пусть ощущение и не ново - он с ранних лет чувствовал себя уверенно и спокойно только рядом с родными людьми в стенах собственного ордена, но это... Всё равно довольно неприятно. Образец для подражания другим, один из первых по красоте, силе и мастерству молодых господ своего поколения, на поверку оказался неспособным к такому простому умению, как поддержать неофициальную беседу. Пусть даже и в такой ситуации. - В Юньмэне я всегда ложился не раньше часа ночи. Не вдаваясь даже в раздумья о собственных недостатках, Ванцзи постарался ответить искренне и переживательно. - Очень вредная и пагубная привычка. Вся его искренность и переживание поразительно плоско вылились в форменное нравоучение. Даже прикладывая старания он остаётся в глазах других занудным и бесчувственным. Да хотя бы и Вэй У Сянь тому пример. - Господин Лань, пощади меня и не заставляй слушать правила твоего великого ордена... В который раз. Пошатываясь, он придвинулся ближе и лёг, подсунув под голову скомканный рукав испачканной кровью верхней одежды. - Скажи лучше вот что, - Вэй Ин где-то нашарил рукой мелкий камешек, и тот криво полетел в сторону озера, вызвав одиночное тяжёлое бульканье, - если бы у нас с тобой был хотя бы и небольшой котелок, из кровавой воды получилось бы сварить бульон? Ванцзи с удивлением заглянул в обесцвеченные темнотой радужки. Чужой взгляд был расфокусирован. - ...Если воду, перемешанную с кровью поставить на огонь, кровь свернётся от жара, или даст навар? Речь юноши была полной околесицей, но это и не удивительно. Должно быть, он снова медленно засыпает, а перед сном, как известно, мысли путаются, теряют осмысленность и ясность, просто сейчас Вэй Ин, видимо, проговаривает их вслух. То ли в силу своего характера, то ли стремясь компенсировать разговорами вызванное ознобом желание двигаться. Ну или может ему просто страшно? Нет, не с его нравом. Понимание других людей - ещё одна слабая сторона Лань Ванцзи. - Интересно, какая на вкус кровь Черепахи? Человеческая вот - солёная, так может у крови нечисти есть особый привкус? Вэй У Сянь бессмысленно улыбался, глядя на воду из-под опущенных век. - До чего было бы забавно, окажись она пряной и горьковатой, как перечная приправа! Лань Чжань, ты пробовал когда-нибудь лотосовый суп с перечной приправой? Если кровь действительно не сворачивается в кипятке, как думаешь, получилось бы сварить лотосовый суп с перечным вкусом и бульоном кровавого цвета? А может он получился бы бледного оттенка? Сколько перечной крови нужно добавить в воду, чтобы бульон лотосового супа был цвета лотосовых лепестков?..       Говоря несуразицу, Вэй Ин бессмысленно шарил ладонью по земле, то ли в поисках нового камня, чтобы зашвырнуть в озеро, то ли ещё небесам известно, чего. Ванцзи на всякий случай придвинулся ближе, опасаясь, что он может обжечь в костре пальцы. - Лань Чжань! - К нему обратили на удивление осмысленный взгляд- Спать на земле холодно и жёстко! Ты позволишь мне лечь к тебе на колени? Такого он никогда и никому не позволял кроме... Просто кроме. Что ни говори, это уже слишком. - Не болтай ерунды. Вэй Ин обиженно отвернулся, и, кажется, мелко задрожал. - Ты хочешь, чтобы я простудился и умер! А кто тогда научит тебя варить лотосовый бульон?..       Ванцзи тихо позвал его спустя несколько мгновений тишины. Ответом ему стало мерное ритмичное дыхание. Хвала небесам, всё же уснул. Лань Чжань, решив Вэй Ина больше не беспокоить, увлечённо и бессмысленно засмотрелся в огонь. Стоило прикрыть глаза, и язычки пламени гармонично вплетались в воспоминание, как Хуань зажигает от пальцев свечи на его столе, когда он засиживается за письменной работой дотемна. Или, разбившись в усталых глазах на трепещущие искры - в картину улетающих в небо бумажных фонарей. Или в волны алого пламени, безжалостно пожирающего вековые труды его предков, и танцующее на любимых кедрах жаркий дьявольский танец, пока в голове набатом бьются их иллюзорные предсмертные крики. Могут ли кричать деревья? Кажется, он тоже засыпает.       Ванцзи с усилием трёт глаза, отгоняя вязкую дремоту. Ему стыдно, холодно, неправильно и... Очень одиноко. Горло распирает стыдный комок, когда он думает о Сичэне. Пусть только всё будет в порядке. Чтобы его брат был жив и здоров. Для себя он ничего не просит.       Вэй Ин спит глубоко и крепко. С его волос всё ещё стекает вода. При лихорадке и ознобе и вправду опасно спать на стылой земле... Не давая себе колебаться, Ванцзи быстро, но аккуратно переложил чужую голову на своё колено. Так он хотя бы не застудит уши.       Глядя на открывшуюся ему картину, Ванцзи не чувствовал себя смерти достойным предателем, и это почти обнадёживало. Да, скрепя сердце и задушив собственную боль пришлось признать, что никогда и никого кроме Сичэня он так близко не подпускал, но может ли он на сто процентов точно разграничить хотя бы и для самого себя, где начинается и заканчивается граница просто дружбы и чего-то, что больше и глобальнее? Пока нет времени на раздумья, можно считать этот поступок вынужденной мерой. Тем более что так оно и есть. Жест простой доброты не казался ему чем-то недопустимым, и даже слов при этом не требовал.       Обухом по голове ударило дикое глупое желание сказать "спасибо" убитому монстру. Успешно его подавив, Ванцзи заново закрыл глаза и попытался расслабиться. Пока Вэй Ин спит у него есть время восстановить силы.