***
Добровольно броситься в смерч он был снова жестоко вынужден. Снова была кровь, мёртвые тела, свист стрел и мечей, заглушающий чьи-то крики. Те, кому удалось совсем недавно надеть на пики алое и жестокое, брызжущее ядовитым пламенем солнце, ополчились теперь против другого - полуживого, обескровленного, поблекшего. Ванцзи отчаянно пытался распалить пылающую последними вспышками звезду скудным человеческим теплом. Сичэнь покорно упрямо и твёрдо стоял рядом - настолько близко, насколько ему это позволено. Стоял, пока на руках, в коих покоилось темнеющее солнце не наметились алые ожоги.***
В это время суток в высокогорье как-то по особому тихо. Только ветер где-то в ущельях воет от всё ещё стылого холода да играет серебряными колокольчиками над порогами редких строений. Бывший покойный Глава завещал похоронить свой прах именно здесь - в месте, где когда-то соединился душой и сердцем с возлюбленной Госпожой. По иронии судьбы в это же святилище были перенесены спасённые из огня урны из прежнего храма предков. В глазах Сичэня все они виделись серыми и обветшалыми. Символы имён на многих уже частично стёрлись и облущились, где-то от времени, где-то от огня. Их всё ещё не успели восстановить. Даже сосуд их матери где-то среди них затерялся: в горном холоде святилища, как в темных глубинах памяти, поблекло и утонуло её ясное лицо. Урна с именем покойного Главы ярко пестрела насыщенностью свежей глины и черными символами его имени. В утренней сизой дымке сосуд казался окутанным светлым паром, будто стылая глина всё ещё пышит теплом погребального костра. Казалось, прежний и новый, живой и мёртвый хозяева гор единственные дышат живым дыханием среди холода и сумрака, но здесь дышало всё вокруг. Дышало сорвано, волнительно, заходясь, как растревоженный человек, когда нормальный ритм сбивают частые судорожные удары сердца. Тем, у кого оно здесь бьётся казалось, будто их сердце избивает само себя. Тело, в котором живёт вторая половина его души, опускается на колени поодаль, да медленно и выверенно отбивает почтительный поклон алтарю. Сичэнь почти физически ощущает усилие, с которым он поднимается. Они оба молчат, ища глазами невозможной помощи от несуществующего дыхания холодного сосуда. Их тяжёлые пониманием взгляды встречаются за порогом. Не хочется тревожить духов святилища подобными разговорами. - Ванцзи, тебе нужно говорить. Знаю, что это тебе непросто, но прямо сейчас нужно. - Что мне сказать тебе? - Ровно шепчет растерянный голос. - Всё, что угодно. Всё, что можешь - всё говори! Он бы и рад, но даже такую кажущуюся мелочь не в силах выполнить. Как облечь в слова выстроенную против себя же стену льда и камня? Как перевести в человеческую речь чувство бессилия, изматывающего беспокойства, жжение от удара по впервые протянутой к другому ладони? Как объяснить другому человеку отторжение себя собой? - Ванцзи, ты чувствуешь в душе цветение весны? Он в бессилии опускается коленями на голые камни. Когда распускающиеся ветви снова и снова методично и безжалостно обрубают, оставляя от дерева покрытый живыми сучьями голый ствол с рубцеватой корой, это можно считать цветением? Не знаю! Не понимаю! С ним рядом неслышно опускаются, а затем тепло рук и родной запах ограждают нерушимой пеленой от всего остального мира. Кажется на короткое мгновение, что ничего больше и не существует, однако мир этот уже успел зацепить его душу, оставить неизгладимый след-метку-шрам. Осколок мира он пронесёт в себе до последнего вздоха и удара сердца. Он долго и тихо выдыхает на тёплую кожу. - Глупое зимнее солнышко. Разве от этого я могу перестать тебя любить? От этого ведь и плохо. Если всё действительно так, если вдруг Лань Ванцзи то самое, по-настоящему влюбился, каждая твоя капля ласки будет не в радость, а в боль от ранения ржавым кривым лезвием. Не любовь твоя будет ранить, а вина своя. Даже если ни для кого её нет, Ванцзи её будет чувствовать. Кто из них тащит сейчас более тяжёлый груз? Мудрец и воин, по праву нужды и долга держащий на одних плечах ответственность за семью, за власть, за мир, за орден или плачущий ребенок, что заблудился в тёмном лесу, куда запрещали ходить взрослые? Ребёнок, что даже в этот самый лес углубиться не успел, а уже настолько напуган, что даже глаз открыть не может, чтобы понять, где он, на опушке или в чаще? Должно быть, все дети непослушны, глупы и эгоистичны. Он, по крайней мере, именно так себя чувствует. - Что мне делать, гэгэ? Как же долго он думал, что на это ответить... - Только то, что подсказывает сердце. Другого пути нет. Сичэнь чувствует, как Ванцзи часто и коротко кивает ему в плечо, и внутри что-то щемяще сжимается. Господину Вэй уже недолго осталось. Отход от праведного пути кого угодно выведет кривой дорожкой к неминуемой страшной гибели. Все в глубине души это осознавали. Тем более теперь, когда в стенах ордена Цзинь казнены мёртвый-живой генерал и последняя Госпожа погасшего солнца. Скоро случится что-то ужасное. Он определённо испытает самую сильную возможную боль, если Ванцзи сотворит что-то непоправимое, но ни он, ни кто угодно другой не в праве распоряжаться его жизнью. Сейчас холодно, горько и вынужденно, но оба они как никогда обязаны говорить-говорить-говорить. - Лучшее, что можно сделать для дорогого человека - уважать его выбор. Если он не захочет тебя рядом - отойди в сторону. Если захочет забвения и покоя - не сделай с собой ничего, о чём он мог бы сожалеть. Если захочет, чтобы всё закончилось - не заставляй его жить через силу. У Ванцзи чувство, будто он тонет в тёплом ласковом источнике. Медленно захлёбывается, опускаясь ко дну холодным безжизненным камнем. - Ванцзи, пообещай мне это. - Я обещаю. Тёплая ладонь медленно сползает к затылку по водопаду волос. - Если ты точно убедишься, что это действительно... Я сделаю всё, что смогу для вас обоих. Что бы ты ни выбрал. На шее у Сичэня слабеет шумное дыхание и мелко дрожат чужие побелевшие пальцы.***
Отдающее небесам последние вспышки солнце так и не пожелало признать тепло его наивных рук. Разве способно оно, жалкое, распалить гаснущую звезду? Сейчас неважно, что он не сделал. Это не под силу больше никому на свете. Те, кто смотрят сейчас на Вэй Ина, видят безумие. Глаза, которым не суждено уже стать человеческими, разрывающий горло смех и редкие кровавые слёзы. Люди на руинах его и своей бывшей темницы, люди, которых он считал пару часов назад своими сёстрами и братьями, обезумели тоже. В своём помутнении Старейшина отступников швырнул в их гущу осколок тёмной печати. За ним тянутся сотни рук, а Ванцзи, кажется, от одного взгляда готов разразиться кровавым кашлем, до того сильна от железки мертвая энергия. Ванцзи на неё и не смотрит - сквозь толпу мертвецов не глядя высекает себе путь к обезумевшему. Вдруг его ещё возможно привести в чувство? Если вернуть баланс светлой энергии - возможно, но слишком уж жутко всё выглядит со стороны. Надежда была эфемерной и призрачной - Вэй Ина поглощала тьма. Не замечая собственной боли, Ванцзи упрямо прорывается в самую гущу черноты, когда надломленный механический перелив флейты заставляет застыть на месте каменным изваянием. Что он задумал? Он понимает когда продвижение вперёд вдруг становится легче. Десятки-сотни мертвецов со всей площади в одночасье разворачиваются по направлению к управляющему ими. Среди смрада гниющих тел, лязга металла и отдалённых криков Ванцзи впервые становится страшно. Вэй Ин!!! Меч в руке сверкает серебряной молнией, деревянные неживые тела с хрустом разлетаются в стороны тяжёлыми грузными обрубками. Всё равно что рубить лес нездешней промозглой зимой. Вэй Ин!!! Бессмысленный взгляд, утративший остатки человечности, терялся где-то в чернильных небесах. Ненормально изогнутая шея, одежды и волосы обагрены чужой запёкшейся кровью. Отсюда не увидеть чётко, но иссушенное тело, кажется, всё ещё сотрясают безумные смешки. Ещё совсем-совсем немного. Пара шагов и можно будет дотронуться. Выбор дорогого человека нужно уважать. Но сперва следует дать возможность сделать этот выбор трезво. От плотной ауры иньской энергии начинает мутить, но времени у него в обрез. Обогнать мертвецов Обогнать мертвецов Обогнать мертвецов. Вэй Ин!!! Лишь оказавшись рядом, Ванцзи со всей силы отталкивает его в противоположную сторону от надвигающейся армии тёмных созданий, а уже в следующий миг волна духовной мелодии - трепещущая вымученная и надрывная - губительной силой очищает окружающее пространство. Вэй У Сянь, удивительно, даже не свалился с ног от его толчка. Ванцзи не видит, как из-за спины погасшие глаза наблюдают с безразличием человека, решившего умереть, его рваные движения и неуклюжий короткий полёт ошмётков нечеловеческих тел. Повторная смерть чего-то неестественного и уродливого иным похожа на ночные дожди из умирающих звёзд. Они вспыхивают ярко под действием неизведанной непостижимой силы, падают со своего места на небосклоне, да исчезают где-то за горизонтом, обращаясь стылым камнем и пылью. Он едва слышит как где-то за плечами безэмоционально произносят его имя. Гуцинь сметает очередную волну мертвецов, и он рвано оборачивается. Глаза напротив снова горят дьявольским пограничным светом. Чужое лицо медленно искажают ярость и презрение - Ванцзи на пару мгновений теряет реальность. На горле мертвым захватом смыкаются ледяные пальцы. Вэй Ин не говорит - рычит сквозь зубы, отдаваясь в голове звенящим эхом. - Даже здесь меня достал, Лань Ванцзи? - Пальцы сдавливают горло и зрение слегка плывёт. Окровавленная рука чуть скользит по коже как стальная окова. - Вэй Ин, очнись! Тот трясётся в ярости руками и глаза горят мертвенным светом. - Ты оставишь меня в покое... До боли в позвонках стискивая горло, его почти отрывают от земли. Ванцзи, с трудом сохраняя дыхание, почти его не слышит. Вокруг живая тьма, клубится, сгущается и крепнет, от её мёртвой энергии медленно становится хуже, но он находит в себе достаточно сил. У него получится, обязательно получится, никто ведь ещё не пробовал. Лань Чжань протягивает к чужому лицу нетвердую руку, касается канала Ци меж бровей, направляет сквозь пальцы слабый ток светлой маны. - Очнись! Очнись, Вэй Ин! Он напряжён и предельно сосредоточен. Фибры его энергии должны ощутить чужое ядро, коснуться его, наполнить, повинуясь командам сознания, но... Он чувствует, как его сила льётся без цели в глухую необъятную пустоту. Он усиливает поток светлой Ци, и будто бы сам падает в эту бесконечность. Перед глазами вспыхивает чёрным саваном полночное небо, с которого разом осыпались тысячи звёзд и раскололась в камни и пыль золотая луна. Чернота этой смертельной ночи, пустая, беспощадная, абсолютная и хтоническая, грозила затянуть в свою бесконечность его собственную душу. Она пуста, безбрежна и бесплодна. Всё равно что сосудом туши пытаться окрасить океан. Вэй Ина в этой тьме больше нет. Ему некого спасать. Не в силах отвернуться и отнять протянутой руки, Ванцзи смотрит в бездну, окрашенную тьмой и бесцветным пламенем угасающей звезды. Сознание медленно от него уплывает. Путь, которым надвигается на него гибель обрывается внезапно. В грудь ударяет поток смрадного смертью воздуха. Поплывшим взглядом он успевает заметить сияние лезвия, что ростком ядовитого цветка пронзает черноту. Откуда-то со стороны он ещё слышит чужие бессмысленные крики, чувствует на себе тепло чужой остывающей крови, а потом исчезает и это. Он не знает, сколько простоял в оглушении. Возможно - минуту, возможно - две, возможно - вечность, когда где-то на грани охватившего беспамятства вспыхивает что-то светлое, что отдалённо кажется знакомым. Ванцзи безвольно валится с ног, так и не успев понять, как чьи-то твёрдые руки не дали ему упасть.