***
С опустевшей горы отступников они приносят истощённого полуживого ребёнка. Сына ордена погасшего солнца Ванцзи узнал сразу. А-Юань, Вэнь Юань, имя это, из кровавого укрытого пеплом прошлого, нужно теперь забыть навсегда, выжечь огнём из речи, души и памяти, но об этом они будут пектись позже. Мальчик проспал всю дорогу на руках Ванцзи, лихорадочно и болезненно. Не факт, что он вообще сможет оправиться, но об этом думать не хотелось. Невинный ребёнок всего этого не заслужил. Новость о том, что Глава и Второй Господин посмели нарушить правило распорядка, да ещё и привели в орден ребёнка не лишила дара речи разве что вечно щебечущих лесных птиц. Сичэнь за них двоих должен теперь оправдываться. Решение нужно было искать лихорадочно быстро, превозмогая шок, тревогу, беспокойство. Ему хватило пары мгновений взгляда в тёплые глаза. Медовые и золотые, закатные и цитриновые, янтарные и солнечные. Посмотреть всего пару мгновений, чтобы на всё на свете решиться. Впервые в жизни он долго решительно и уверенно врёт. Сидя у постели устало спящего ребёнка, Ванцзи чувствовал, как внутри всё переворачивается от волнения. Волнение за Сичэня, волнение за чужую жизнь, волнение о собственной неуверенности и глупости. Ванцзи на самом деле чувствует себя глупым. Он почти ничего сейчас не понимает. Тело клонит в сон, закрываются против воли воспалённые глаза, но разум слишком переполнен беспокойными тяжёлыми мыслями. Он в бесцветном густом тумане где-то на границе реальности и сна, когда рядом мерно загорается золотом родная и спокойная душа. - Как он? - Что ты сказал им? - Это неважно. Как ребёнок? - Лучше. - Хорошо. - Теперь всё будет в порядке. - В воспалённые глаза долго и невесомо заглядывают, а затем тёплая ладонь медленно гладит по плечу и затылку. Ванцзи чувствует как внутри что-то щемяще сжимается. - Я побуду с ним. Поспи, если сможешь. Уставший разум почему-то воспринимает мягкие слова как приказ. Разрешение вымученное и долгожданное. В затопившем сознание сером тумане он буквально сразу потерял момент когда опустились тяжёлые веки. Невидимо для себя самого Ванцзи привалился к чужому плечу. Можно провалиться в сон, сидя прямо здесь, на голом полу своей-чужой комнаты. Впервые за долгие дни его сны были сотканы из блаженной бесцветной пустоты.***
Когда серые холодные руки волокли за собой в тёмную могилу, казалось, животный страх его задушит, но тьма эта оказалась далеко не пуста. Во тьме выли и копошились подобно червям в гниющем чреве трупа сотни таких же серых, смазанных, неживых, бесформенных созданий с проваленными чёрными глазами. В самом центре их сосредоточения мелькают два алых демонических уголька. Оказавшись среди них, Ванцзи валится с ног от страха и удушья, но упрямо пытается добраться до единственного среди тьмы источника света. Он чувствует что-то сродни дежавю когда чья-то рука - едва ощутимо тёплая хватает его руку. Ванцзи почти горячо от этого слабого тепла, он вскидывает голову, силясь сквозь толпу тёмных созданий разглядеть схватившего, да так и замирает среди них в изумлении. На него глядят так знакомо и умоляюще два огонька нечеловеческого тёмного света, и он читает по губам среди гула и пограничных демонических стонов "Приди, приди, приди..."***
Реальность и сон срастаются в одно целое и связное, когда он просыпается. Кошмары эти были нужны, чтобы до него достучаться. Вэй Ин всего лишь желал спасти жизнь ребёнка, которого он любил. Ванцзи был так устал, что только сейчас всё связал и понял. Возможно теперь прошлое оставит его в покое. За окном только начинает заниматься тёплый закат. Ванцзи обнаруживает себя в своей же постели. Он раздет и укрыт пропахшим сандалом и хвоей покрывалом. Надо же, так устал, что ничего не почувствовал. Физические силы действительно к нему вернулись. Исправно и легко текла в теле светлая энергия, видимо, без труда огибая бушующую в душе бурю. Он встаёт, легко набрасывает на плечи верхнее ханьфу и механически привычно себя опоясывает. Нужно найти Сичэня и проведать А-Юаня. От полумрака комнаты и остаточной ауры серого пустого сна хотелось убежать. Бесшумно распахнув дверь лазарета, он от неожиданности растерянно останавливается. Суровый стальной взгляд почти прижимает его к земле. Их дядя устал и где-то глубоко в душе рассержен. Рассерженность эта мелкими и короткими искрами пробивается в глазах и словах наружу. - Ванцзи, ты знал? Он не смеет отвести взгляд. Он сам сейчас потерян и запутан. Небеса, пусть этот мир наконец оставит его в покое... - Знал о чём, дядя? - Ты ещё спрашиваешь?! - Чужой голос буквально звенит негодованием. Цижэнь тяжело и стремительно подходит к нему. Смотрит сверху вниз долго и строго. - Сичэнь скрывал от тебя, что был с женщиной? Ванцзи молчит оглушённо и пусто. Если раньше он тонул, то сейчас падает со скоростью ветра в бездонную холодную пропасть. Что происходит?! Что происходит? Что происходит... - Дядя! Из-за спины он слышит знакомый голос, и бесконечное падение в один миг обрывается. В следующую секунду на него заново падает каменным грузом тяжесть собственного тела. Сичэнь спешно встаёт между ними, и Ванцзи бессмысленно и слепо буравит взглядом его затылок. - Я ведь уже говорил, дядя. Не знал никто. В том числе брат. Ванцзи не может видеть лица Цижэня, но буквально чувствует всеми фибрами, как уплотняется воздух вокруг них. Больше ничьей речи он не слышит. Мимо них проносятся обречённо и тяжело, а затем, лишь только шаркнула дверь, пропали свет и чистый природный воздух. В одно мгновение сменились чернотой волос и свежим хвойным духом. К ним прибавилось мягкое живое тепло. Чужие руки держат его над бездонной пропастью упрямо и крепко. - Это ложь, А-Чжань! Всё, что он сказал - ложь! Ванцзи молчит, в который раз теряясь во внутреннем хаосе. Среди него пробиваются тонко но резко слабые сполохи реального и обычного солнечного света. - Прошу, умоляю, поверь мне! - Мгм. Верю. Я тебе верю. Куда-то в волосы ему дрожаще выдыхают. - Что ты им сказал? - Расскажу. Я всё тебе расскажу. У Сичэня множество причин врать. Врать, чтобы сохранить невинную жизнь. Врать ради чести своей семьи. Врать ради призрачных покоя и счастья. Врать во имя медовых и золотых, закатных и цитриновых, янтарных и солнечных родных спокойных глаз. Сичэнь нарушает возможно тысячи уставов, решаясь на свою вероломную ложь. Сичэнь почти ни о чём не сожалеет. Когда старейшины и учителя требовали от Главы ответа, решение уже было принято. Глава Лань назвал истощённого ребёнка своим сыном. Назвал ушедшую на страницы книг и память истории войну величайшим счастьем, которое с ним случалось. Глава назвал никому неизвестную деву с окраин своего вынужденного убежища возлюбленной почти-супругой. Невиданные всем на свете сны второй половины своей души назвал нежданным тревожным посланием. Чужие знаки и видения назвал своим беспокойством и горем. Глава не соврал всему свету лишь в одном. Его поступками, чувствами, решениями, действиями движет измождённая и больная, но упрямо живая любовь. Ванцзи выслушал и принял напряжённым нетвёрдым разумом, уже по традиции не имея сил на чувства. По выдуманной Хуанем истории та девушка подарила жизнь ребёнку, а после её не стало. Сичэню запоздало пришла мрачная весть. Если вдуматься, это было не так уж неправдоподобно. - Хуань, мы сможем всю жизнь ему врать? - Так будет лучше для него. - И ты готов отдать ему всё? - Выбора нет. Либо он получит всё, либо потеряет жизнь по нашей вине. Они его убьют. - И ты в этом уверен? Власть, орден, влияние, титул? Сичэнь почти не сомневался в своём решении. Солнце ведь бывает очень-очень разным. Не только смертоносным и алым или потемневшим и безжизненным. Бывает ещё и весенним, ласковым, тёплым. - Ванцзи, разве всё это что-то значит? А-Юань проснулся следующим утром. У него всё ещё был горячий лоб, были дрожащие руки и слёзы непонимания и испуга. Он зябко кутался в одеяло и никак не мог напиться. А увидев Ванцзи - единственные среди всех вокруг знакомые глаза - вцепился слабыми ручонками, и, кажется, под страхом смерти отказался бы отпустить. Они не имели права настаивать ни на чём. Сичэнь никому и не позволял. Малыш и без того слишком много пережил. До полного выздоровления Сичэнь забрал уже теперь для всех сына к себе в Ханьши. Чтобы мальчик мог привыкнуть, они много ночей подряд спали втроём в одной постели. О сне в благопристойной позе Ванцзи пришлось забыть: А-Юань забирался к нему под руку, и настойчиво безмолвно требовал себя обнимать. На Сичэня он пока что поглядывал с опаской. - Богач-гэгэ, ты знаешь какие-нибудь сказки? - Выпалил А-Юань тихим и бесскорбным пятнадцатым вечером. Ванцзи замер от неожиданности, но всё же смог заметить, как лежащий напротив Сичэнь усилием глушит смех, пряча улыбку в рукаве. - Меня зовут Лань Ванцзи. Лань Чжань. - Чжань-гэгэ? - Сонно пролепетал ребёнок, долго зевая в маленькую ладошку. Ванцзи коротко погладил его по затылку. - Правильно. Чжань-гэгэ, к несчастью, почти не читал сказок. Зато знает, кто прекрасно умеет рассказывать. Хуань снова беззвучно смеётся да тихо и ласково произносит: - Хочешь, расскажу тебе об облаках? Малыш оборачивается несмело, притираясь спиной к груди Ванцзи, и робко прячется за его предплечьем. - Хочу... - Знаешь, какими разными они могут быть? В небе ведь не тучки, на самом деле. Там и тигры, и яблоки, и птички, и цветы, а иногда и целое море можно увидеть! А-Юань сверкает зеленоватыми глазками, выглядывает с интересом из своего нерушимого убежища. - Облака правда такими бывают? Сичэнь, кажется, согревает улыбкой воздух. - Они бывают какие угодно. Я тебе однажды покажу... Когда малыш засыпает, они перехватывают светлые и печальные взгляды друг друга. Сичэнь шепчет на грани слышимости, опасаясь его разбудить. - Ванцзи, тебе стоит дать ему второе имя. В ответ ему долгие секунды молчат, а потом лежащий напротив произносит одними губами: - Сычжуй.* На тридцатый день Лань Сычжуй назвал Сичэня отцом. Немудрено, если травмированного насквозь, брошенного ребёнка все вокруг непрестанно в этом убеждают. Они решили, должно быть, для успокоения своей же совести, что однажды расскажут ему всю правду. Когда малыш станет достаточно взрослым. Они делали для него всё, что могли, и так будет впредь. Когда он стал жить с другими детьми, им больше нечем стало оправдывать общее проживание. Жизнь протекала теперь как когда-то прежде. Протекала для каждого обособленно, в разных комнатах и общих делах. На сорок шестой день Ванцзи впервые за долгие годы поклонился порогу его дома. Они сидели в тишине, бок о бок, теряясь взглядом в рассеянном дневном свете. Сичэнь видел пасмурное, волнистое как океан небо за окном. То, конечно же, были не те облака, которыми он любовался в далёком и забытом детстве. Они долгие годы тому назад уплыли за все видимые горизонты, да бесшумно и обречённо рассеялись где-то за пределами зрения и памяти. Но всё равно небо навевало ощущение светлой печали и домашнего уюта. Ванцзи видел белые пылинки в благородном белёсом сиянии. Видел, но ничего по этому поводу более не чувствовал. Цветение души прошло и почти кануло в забытье, как для каждого из живущих проплывают незамеченными десятки свежих вёсен. Не более чем ежегодный природный цикл. Если не разобраться с этим, он сойдёт с ума. - Сичэнь, я хотел бы отправиться медитировать на несколько недель. Ты благословишь меня? - Конечно, - он легко встречается глазами с осколками весеннего неба, - отправляйся на сколько тебе нужно. Он лишь тихо медленно кивает, не решаясь ответить вслух. - Спасибо. Сичэнь как и тысячи раз до этого легко улыбается ему. - Прежде чем ты отправишься, позволь спросить тебя. - Он, кажется, склонился к нему, всего ничего, но ближе, - Ванцзи, ты считаешь дни? - Дни? Какие дни он должен считать? - Прости, - тихо отвечает Второй Господин, - не понимаю о чём ты. Сичэнь не видит цветения, но ощущает свежий и пьянящий весенний запах. Оба они вновь благостно замолкают.