Любовь без милости и милость без любви

— …жила-была в древнем городе Ба Синг Се, в Среднем круге семья плотника. Жили-не тужили, растили детей. Не голодали, но и не шиковали, к вещам относились бережно. Законы блюли, традиции почитали… Дэшен вздохнул. — На самом деле, я мало что помню из детства. Дом был вроде каменный, с маленьким двориком, туда выходила дверь с кухни, у порога росло большое дерево, кажется, акация, цвела такими белыми гроздьями… Помню, как стоял как-то на пороге, в руке был то ли пирожок, то ли блинчик какой-то, свет золотил листья, траву, и хотелось сойти вниз, но было боязно, что упаду и выроню вкусненькое…  Ну так вот. Жили небедно, ели досыта… — У тебя были братья, сестры? — Сестра точно была. Старшая. Был младенец. С него все и началось. И вроде еще брат… но вот тут уже не уверен. — Не уверен насчет брата?! — Кондо подняла брови. — Ну я же не видел больше никого из них… после того, как меня забрали. Я и фамилии своей семьи не знаю. — Но хоть имя твое? — Нет, конечно. Дэшен — это то имя, под которым я уже начал служить, а так мне сразу имя сменили, потом еще один раз, и потом еще во время стажировки, когда я облажался, и дух меня достал, после этого, чтобы его со следа сбить. А вот когда осудили, такая неразбериха была, что имя мне сменить не успели. Так я и остался Дэшеном даже на каторге. — Ясно… — вздохнула Кондо. — Так вот почему ты не спрашиваешь, как меня зовут. Кондо — это фамилия, а зовут меня Мишико. Всю жизнь звали. — Здорово! В смысле, спасибо… То есть… Я польщен. Что ты мне назвалась. — Прости, что прервала! Что было дальше? Расскажешь? — Хорошо. Да. Так вот… В доме семьи плотника было не так уж много ценных вещей. Несколько старинных свитков, одна очень красивая ваза и шелковый халат, подарок матери плотника его жене. Халат мать плотника получила еще от своей матери. Красивый стеганный халат, плотного шелка, с вышивкой, поясом с кистями, украшенными бисером… Вот кисточки эти я очень хорошо запомнил. Любил их рассматривать… Потому как, хотя жена плотника и недолюбливала свою строгую и сварливую свекровь, частенько бранившую ее, но красивый халат всё же носила часто. И вот однажды осенью бабушку хватил удар… Я вот бабку совсем плохо помню, только голос, высокий, скрипучий и злой… И вскоре после удара бабка умерла. Поговаривали, что невестка плохо за ней ухаживала, что вполне может быть, потому как мать в это время ходила беременной… И вот, в самый разгар лютой зимы, мать родила младенца… Не знаю даже, мальчика или девочку. Но после родов мама сильно ослабела, и подолгу лежала в постели, завернувшись в халат и накрывшись одеялом, укачивая младенца. В доме меж тем будто погасили свет, дни тянулись серые и скучные, все говорили шепотом, а младенец постоянно хныкал, потому что ему не хватало молока, ведь мать всё слабела и слабела, и вскоре уже почти перестала вставать. А потом, после одной длинной ночи, она так и не проснулась. Мы, дети, лежали, прижавшись друг к другу, и слушали, как воет ветер и хнычет младенец, а потом и он затих. Пришел отец, и похоронил обоих… Настала весна, но и она выдалась холодной и ветреной. Старшая сестра пыталась заменить в доме хозяйку и мать, но куда ей… Мы часто плакали, потому что скучали по маме, и все время было холодно и хотелось есть… Не знаю, куда смотрел отец, но, по-моему, он или запил или нашел себе другую женщину, и пропадал из дому, все реже приходя ночевать. А мы коротали ночи, сбившись вместе на родительской кровати, и завернувшись в тот самый халат. Ведь он еще хранил мамин запах, правда, немного пах и кровью. Потому как, видимо, у матери после родов было хроническое маточное кровотечение, но… — Дэшен смутился и прервался. — Прости за такие подробности… — Ничего. Ох, ужас какой… — Кондо вполоборота повернулась к костру, и подбросила туда веток, вспыхнувшее пламя осветило ее лицо, и Дэшен невольно залюбовался изгибом ее шеи, абрисом щеки, выбившимися из пучка волосами… — А потом что-то случилось с сестрой. Она все больше стала лежать в постели, завернувшись в мамин халат. Однажды она выбежала из дома в ужасе, и заколотила в дверь к соседке, и по ногам у нее текла кровь… Ну, видимо, соседка ей всё объяснила и успокоила, а вот я очень испугался и спрятался во дворе, за бочкой с дождевой водой. Я все ждал, и ждал, когда же сестра позовет меня домой, есть, уже стемнело, стало холодно, я и сидеть за бочкой боялся, и в дом идти тоже, потом совсем замерз и зашел все-таки на кухню и лег у очага… Утром из дома вынесли мертвую сестру. Стало совсем тоскливо. Не помню, что я ел. Не помню, кто еще оставался дома. Видимо, как-то подкармливали сердобольные соседки. Двери стояли нараспашку. Близилось лето, но казалось, что в доме навсегда поселился зимний холод. Я целыми днями лежал в кровати, завернувшись в мамин халат, сжав в руке бисерную кисточку. От него пахло мамой, сестрой, и еще сильнее — кровью. Иногда я еще выходил во двор, сидел на крыльце солнечными днями, но мне казалось, что тучи заволакивают небо всё чаще и чаще. Ходить становилось все труднее, и однажды я упал со ступеньки, разбив коленку, так, что даже потекла кровь. Я заплакал, но утешить меня было некому, и тогда я забрался на кровать и завернулся в халат с головой, вдыхая мамин запах, и мне даже послышалось, что я слышу песенку, что она мне напевала, и чувствую, будто мама сжимает меня в объятиях, все сильнее и сильнее, так, что я даже стал задыхаться, и у меня потемнело в глазах… А потом вдруг песенка оборвалась, хлынула потоком теплая кровь, и яркий свет резанул меня по глазам… Это кто-то все-таки догадался позвать Дай Ли Удерживающего, и он рассек проклятую ожившую тряпку, но случайно острием меча порезал мне щеку. Моя кровь смешалась с той, что излилась из рассеченной плоти духа. Ну вот и всё, меня забрали Дай Ли, сменили имя, вылечили, и стали обучать на Удерживающего. Сказке конец. — И ты больше никогда не видел отца? Так и не знаешь, выжил ли твой брат?! — Нет. Достигнув того возраста, когда курсантам разрешают выходить за пределы Дворца, я частенько бродил по Среднему кругу Ба Синг Се. Искал свой дом. Но средний радиус огромный, домов в нем множество. Иногда мне казалось, что я узнаю места, но, присмотревшись, я так и не находил своего дома, а потом… А потом просто бросил это дело, смирившись с тем, что такова моя судьба. Быть никем, Дай Ли Удерживающим, тем, кто приходит из ниоткуда и уходит в никуда… — Подожди, подожди, но если тебе было пять лет, ты должен помнить больше! Как звали тебя, отца, мать! — Ну меня же почти сожрал дух. Видимо, с частью памяти. С частью меня. Да и имя сменили, сменили судьбу, так что… Так и должно быть. В конце концов, это просто сказка, которую я наполовину придумал сам, чтобы объяснить себе, как всё произошло, а на самом деле я помню лишь какие-то обрывки. Ну и не люблю цукумогами*, все говорят, они милые, они безопасные, да ни разу нет! Не бывает милых и безопасных духов, я вот всю жизнь любил бакенэко**, их во Дворце было много, дружил с ними, и что?! Бакенэко меня в результате чуть не задрал! Или вот кёринрин***, тоже вроде симпатичные духи, их было много в дворцовой библиотеке, они мне книжки искали поинтереснее, но однажды заставили заблудиться среди стеллажей… Хотя, может быть, я просто обдолбанный в тот раз был, от нового настоя… — Вам не запрещали… употреблять? — Х-ха. Удерживающих поят всякой всячиной с детства. Для обострения восприятия, расширения сознания, мало ли… Не все выживают, многие подсаживаются, их забраковывают. Но у меня такое ощущение, что я лет до тринацдати-четырнадцати вечно был где-то не совсем наяву. — Ох. А мне еще наша учебка не нравилась. — Ну, у вас тоже наверняка такие вещи практикуют, у вас же есть заклинатели вулканов, например… — Да, но это при храмах… — Какая, в сущности, разница. Царский дворец Ба Синг Се по сути и есть храм, в котором обитает живое божество — царь Земли. — По-твоему, царь Куэй — ками-сама? Живой бог? — Ну-у… Царь Куэй… Я бы хотел задать ему несколько вопросов. Если он, конечно, станет слушать беглого каторжника, изгнанника и предателя, - поник Дэшен.