Любовь без милости и милость без любви

— Странно, вот никогда бы не подумала, что скажу нечто подобное, но лучшее время дня теперь завтрак, — сказала Васса. — Сегодня он и впрямь удался, — Айро потянулся взять еще одно пирожное из присланных лисами. — А не будет тебе? — поинтересовалась Васса. — Жалко что ли? — хмыкнул Айро и разрезал пироженку пополам. — Так уж и быть. От сердца отрываю, — он протянул Вассе половинку.       Сокка все еще досыпал в сарае, а Миямото, хотя и изрядно бледный, все-таки вышел к завтраку. Правда, ел только рис, запивая чаем. Тоф отложила пару пирожных и накрыла блюдечком. — Это для Сокки? — спросила Катарра. — Да щас, — фыркнула Тоф. — Он уже свое съел. Для Минчжу. По-моему, она заслужила!       Катарра молча кивнула. — Оно хоть того стоило? — поинтересовалась Тоф у Такеши. Тот сдержанно кашлянул. — Вечер был очень приятным, — наконец, сказал он. Айро хохотнул. — И всего-то?! Можно подумать, вы там в пай шо играли! — Не при детях же, — слегка покраснел Миямото. — И, да, мы и в пай шо играли. — С лисами? — заинтересовался Аанг. — С лисом и господином бакенэко. — А как его зовут все-таки? — спросил Таро. Котяра тоже спал без задних лап в сарае, на ворохе сена. — Маотайфа* Зихао. — Я смотрю, скромность — его основное достоинство… И хорошо они в пай шо играют? — уточнил Айро. — Вполне достойно, особенно господин лис Реншу, — кивнул Миямото. — А вот Зихао пытался жульничать. — Ну вот видишь, — обратился Айро к Вассе, — люди нашего поколения и у лис в гостях ведут себя прилично, а ты меня отпускать боишься. Надеюсь, играли на интерес? — Обижаешь… — вздохнул Такеши, и рискнул съесть маленькую маринованную сливу. — Какие на сегодня планы? — Вам, лисьим любимчикам, спать весь день, — вздохнул Айро. — Мы с Тоф допросим старших оружейников. Потом буду с Аангом развлекать публику. Скажу небольшую речь, раздадим немного еды… Во второй половине дня Аанг, Катарра и Васса верхом на Аппе летят на базу. Я с охраной и Таро — ящерами по земле за ними. Вы с Дэшеном и Соккой отправитесь дальше искать госпожу Хосокаву, когда как следует проспитесь, дня через три, не меньше. Особисты остаются ждать коллег из Ба Синг Се. Тоф-химэ, ясное дело, решает сама. Как-то так. — Вот уж не думала, что Дэшен завтрак проспит, — сказала Васса. — У него была тяжелая ночь, — вздохнул Таро. — Что-то он уж слишком разнервничался, — Миямото аккуратно, с помощью салфетки, сплюнул сливовую косточку.— Не так страшны лисы, как их малюют. — Ну конечно, свалил все на Сокку, а сам всю ночь в пай шо резался и газеты читал, — хохотнул Айро. — Не совсем, — на лице Миямото промелькнуло мечтательное выражение. — Ну и что же мне с вами делать? — Шэнли строго посмотрел на детей. Они уже почитали, порисовали, поиграли в прятки, в «царскую гробницу» (замечательная игра, персональное изобретение многодетного отца Шэнли, который очень им гордился: суть игры заключалась в том, что он изображает покойного Царя, а дети — стражей гробницы. За любой посторонний звук Царь мог покарать. Выигрывал тот, кто дольше всех тихо простоит на часах… Главная сложность игры для «покойного Царя» заключалась в том, чтобы не захрапеть и не повернуться на бок). — А можно мы погуляем? — спросил Сю. — Одним нельзя, — строго сказал Шэнли. — Сад большой, там наверняка есть змеи… — Они от дождя попрятались, — резонно возразил Сю. — Вооот, трава еще не высохла, вы промокнете, а переодеть вас, конечно же, не во что… Дети дружно заныли, клятвенно обещая, что гулять они будут только по дорожкам, правда-правда, и совсем не намокнут… — Такаги, окажи великую милость, — вздохнул Шэнли, — выкатись с ними гулять? — Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! В отличие от Шэнли, которого характер полученных травм обязывал лежать, не особо шевелясь по возможности, Такаги пользовался такой роскошью, как прогулки в кресле-каталке.       Такаги тяжело вздохнул. Он-то надеялся сбежать таким образом от детишек, как только на улице достаточно просохнет. Вообще это конечно подлость несусветная, вот так вот взять и бросить их на растерзание спиногрызам! Ладно Шэнли, он этих чудовищ выродил (ну, не суть…), а я-то за что?! Воистину, подлее женщины нет существа! — Ни за что! — отрезал Такаги. — Яви истинное милосердие! Ради Матери-Амотерасу! — Да с какой стати?! — Дяденька Такаги… — юная госпожа Ян полезла на кровать к огненному, умильно на него глядя и хватая за руку. — Брысь! — Такаги, пожалуйста, мне очень нужно, — прошипел Шэнли. — Судно! — Какое судно? — заинтересовался Сю. — Где судно? — Видишь?! Такаги дрогнул. Мучения Шэнли при пользовании этим нехитрым приспособлением, которых, само собой, избежать было ну никак невозможно, могли ужаснуть даже самого Янъло-вана. И все-таки Такаги сдался не сразу. — Пусть просто в коридоре посидят, — буркнул он. — Ага!       Прошлый выход детишек в коридор на разведку закончился обрушением костылей всего отделения, выставленных вдоль стены, и снесенным столиком для анализов. К счастью, пустым из-за выходного дня. Шэнли пришлось изрядно попресмыкаться перед постовой сестрой и потратить кулек карамелек, чтобы детишек не выставили из госпиталя на улицу. — Ладно, — сурово сдвинув брови с видом самурая, получившего приказ совершить сеппуку, сказал Такаги. — Выйду с ними погулять. Сю пришлось несколько раз бегать к тетеньке-медсестре, умолять, заглядывая в глаза, и всячески упрашивать, но в конце концов чертыхающегося Такаги («Не при детях же!») пересадили в каталку, укрыли пледом до подбородка и торжественно вывезли на двор. — Далеко не уходить! — велел Такаги детям. Которые с радостным воплем немедленно кинулись исследовать столь привлекательную территорию. — Куда?! — Вот спасибо, — искренне сказал даже успевший немного поспать Шэнли, когда Такаги вернулся. С видом самурая, который таки совершил сеппуку, причем бамбуковым мечом. И двумя насквозь мокрыми, грязными и счастливыми детишками, напихавшими целый ворох сокровищ Такаги в инвалидную коляску. Самым ценным из которых была дохлая птичка. — Она только-только умерла, — сообщил Сю, — и еще совсем свежая! — Предлагаешь зажарить? — хмыкнул Шэнли. — Перья выщипаю, — сосредоточенно ответил Сю. И таки выщипал. А потом промылился в коридор вместе с тушкой, устанавливать дипломатические отношения с местными косами. Спустя час был возвращен госпитальным слесарем, счастливым донельзя (Сю, а не слесарем. хотя слесарь тоже был рад, он-то думал — мелкий дух). Потому как за пазухой у Сю что-то шевелилось. Косенок, еще совсем маленький. С зачаточными крылышками. — Конечно, мама будет очень рада, — медовым голосом сказал Шэнли, чью косу дочь пока трепетно украсила добытыми перышками. — Только ты ей сразу его не показывай, спрячь… Сюрпризу она еще больше обрадуется!       Такаги кусал губы и старался не ржать. Месть сладка! Вообще, к хулигану Сю он проникся приязнью — сам таким был когда-то. И за три часа эпичной прогулки по закоулкам госпитального сада почти успел полюбить детей. В силу синдрома пленника**, скорее всего… Кстати, в его пучке тоже красовалось три пера.       Так что когда дамы, удовлетворив свои базовые потребительские потребности, вернулись под вечер, и госпожа Ян отправилась в госпиталь, забрать детей (предусмотрительно заехав в общагу, занести покупки, чтобы не шокировать их объемами), в палате царило веселье и легкий хаос. Конкретно в этот момент дети под руководством Такаги завершали сооружение походной палатки из его пододеяльника и табуреток. Шэнли давал полезные советы. — Что старый, что малый! Тебе ровно лежать надо, — супруга отняла пододеяльник, взбила подушку и уложила мужа как следует. — Только попробуй кости сдвинуть! Они хорошо себя вели? — Хорошо, — сказал Такаги. — Все. — Вот и молодцы, — просияла госпожа Ян, и раздала всем подарки, и детям и мужчинам.       Операция «Возмездие», меж тем, прошла успешно. Обкормленный косенок, завернутый в больничное полотенце, сидел тихо, и уставшая госпожа Ян ничего не заметила, и, пока Тесса готовила всем ужин на общажной кухне, Сюли приметила новый большой глиняный горшок, сунула туда нос, обнаружила на дне газетный сверток и решила, что убежище подходящее. Улучив момент, она посадила внутрь косенка, слегка сдвинув крышку.       Уставшие, но довольные женщины и дети легли спать. Под утро косенок решил, что проголодался, и начал потихоньку шебуршать, пытаясь выбраться из горшка с прахом. «Мышки озоруют», — вздохнула Тесса, которой снилось, что она дома, и сладко потянувшись, повернулась на другой бок. Что было на руку Сюли, проснувшейся от шороха: она-то как раз подозревала, что косенку стало скучно одному, и это он шумит. Сюли стала аккуратно вылезать из кровати, но Тесс не потеряла бдительности: — Ты куда? — сонно спросила она. — На горшок. — Тапки одень, замерзнешь, — Тесс зевнула. Горшок у них с семейством Ян был общий, солидный, эмалированный. «Пожалуй, и мне надо,» — решила Тесс, к тому же что-то грохнуло. — Ты чем там стучишь?! — недовольно зашипела она на Сюли, садясь на кровати, — не смей за печеньем лазить! — Я не лазию, — пробормотала Сюли, обмирая от близости к провалу.       Опять стукнуло. Тесс протерла глаза и уставилась на шатающуюся урну с прахом. А потом с урны свалилась крышка, и оттуда что-то полезло. Тесс заорала не своим голосом.       Да-а, это было не самое приятное пробуждение в жизни госпожи Ян, но вскоре все прояснилось. Тессу и соседей успокоили, каким-то образом проникшего в горшок косенка извлекли. — Ну и откуда он тут взялся?! — поинтересовалась матушка Ян, упирая руки в боки и глядя на детей, пока Тесса допивала, морщась, успокоительную порцию самогонки. — Сам забрался, — робко предположила Сюли, прижимающая до смерти напуганного косенка к себе.       Тут Ян углядела полотенце с госпитальным штампом, поняла, что без соучастия мужа тут дело не обошлось, и решила не настаивать на дальнейших следственных действиях. Дабы еще больше не нервировать Тессу. И решительно запихала полотенце куда подальше. — Можно его оставить? — спросила Сюли-Сю, глядя так жалобно, как только могла. Тесс поперхнулась и только молча кивнула. У нее родилось свое, мистическое объяснение самозарождения косенка в урне с прахом.       А кем-нибудь более полезным ты переродиться не мог, Таро?! Обязательно надо было стать тварью, которая только жрет и гадит?!       Ну ладно, косы еще мышей ловят… Тесса тяжко вздохнула. — Можно, — сказала она.       Косенка назвали Фэнхуан.***