Пять стадий принятия неизбежного и Коннора

Не сказать, что все резко меняется. Коннор все еще вызывает чересчур много обжигающих эмоций, по его самодовольному ебалу врезать хочется ничуть не меньше, у них даже все еще случаются стычки — но теперь, оказываясь в опасной близости от андроида, Гэвина перекрывает уже далеко не злостью. И Коннор, конечно, регистрирует это сразу своими суперумными системами, изгибает губы в такой невозможно пошлой и довольной ухмылке, и как это вообще, кто придумал прикрутить ему такую мимику заправского засранца? И раз уж Гэвин уже признался, что хочет… а он хочет, дико, до трясущихся рук, особенно когда Коннор опять делает что-то горячее. Например, не мелькнув диодом, заваливает амбала в два раза больше себя — этот мужик даже выше Хэнка и выглядит весь как сплошное клише на перекачанного бандюгана — а после застегивает на нем наручники, острым коленом упираясь между лопаток и, Гэвин уверен, попадая как раз на болевую точку. Или стреляет в уезжающую машину, в которой сидят удирающие наркобарыги из местной мелкой группировки. Им позарез нужны показания одного из них по крупному делу, поэтому никто не решается выстрелить, чтобы не попасть не в того. Гэвин сам опускает пистолет, выругавшись зло, и одновременно с этим Коннор рядом делает шаг вперед, вскидывает руку и стреляет — ровно три раза, два сразу и еще один с задержкой, выверенной до секунды, когда машина виляет. Три колеса приходят в негодность, тачку заносит и очень удачно — Гэвин клянется, Коннор щурится так самодовольно, что удачей там даже не пахнет — на пути попадается останавливающий беглецов столб, не дающий машине перевернуться. Или — проводит очередной допрос, начинает с вкрадчивых интонаций, влезает под кожу своими взглядами и осторожными словами, а в итоге хлопает ладонями по столу так, что чуть скин не разлетается, модульно повышает голос, и мурашки прокатываются даже у наблюдающих за зеркалом Гезелла — и Гэвин тоже там, сжимает в карманах куртки кулаки и натягивает ее вниз, скрывая, как тесно стало в джинсах. Через пару дней случается особенный случай — вместе с остальными офицерами и патрульными они дожидаются спецназ, карауля завод, где укрылась группа, занимающаяся модной в это новое дивное время террористической деятельностью. Когда SWAT приезжает, Коннор идет их встречать, здоровается с командиром отряда, и явно видят они друг друга уже не первый раз, потому что — как раз приближаются к его точке, и Гэвин узнает капитана — Аллен даже расщедривается на короткую усмешку, а вскоре Коннор и вовсе пропадает в черном фургоне. А возвращается — в форме, поправляющий ремни разгрузки, с висящей за плечом винтовкой. Гэвин залипает на набедренную кобуру, крепко охватившую ногу, на перехватившие винтовку в руки длинные пальцы, шарится глазами вообще по всему, не зная, за что среди этого безумия зацепиться, и даже не может толком отреагировать на такой поворот событий — как, блин, и все копы рядом, смотрящие на Коннора в таком же ахуе, только Хэнк что-то умудряется хмуро спросить. Захват в итоге проходит как по маслу, Коннор слегка растрепан, и на щеке застыла пара капель — в темноте и не понять, красных или синих, — смеется хрипловато на шутки спецназовцев, а после бросает на Гэвина черный взгляд, и, о. Такой взгляд Гэвину тоже знаком — видимо, даже если Коннор не человек, возбуждением после хорошей драки андроидов кроет точно так же. И, в общем-то, с их работой и непростой ситуацией в стране, а особенно в Детройте, Коннор буквально чуть ли не ежедневно делает что-то горячее. Гэвин также ежедневно хочет. В конце концов, кто откажется от секса, пусть даже пока что все ограничивается только работой руками и стенами родного отделения и парковки рядом — из участка домой Гэвин вырывается только чтобы упасть лицом в подушку, а Коннор, кажется, вообще вне участка бывает только на делах, несмотря на ворчание старика Андерсона. Гэвин всегда может прекратить это все, он уверен, просто от халявного удовольствия отказываются только идиоты, а Гэвин — он не идиот. Он не идиот, и поэтому в итоге все же узнает, каковы на вкус губы Коннора. И как он целуется. Губы — безвкусные, мягкие, как и почти весь Коннор — по крайней мере, те части, которых удавалось касаться — пока не надавишь чересчур, и тогда под мягкостью скина очень четко можно ощутить твердую оболочку корпуса. Когда Гэвин в первый раз кусается в поцелуе, то невольно вздрагивает и отшатывается, ощутив эту твердость зубами — и это совсем не горячо. Правда, потом он смотрит — и распахивает глаза, потому что в прорехе, очерченной приглушенно светящейся голубым каймой, проглядывает матовый антрацитовый пластик. Гэвин подается завороженно вперед, глядя, как скин затягивается поверх, и успевает коснуться кончиком языка, поймать и ощущение гладкого, теплого пластика, и покалывание, сменившееся мягким касанием. Коннор смотрит на него таким взглядом, что Гэвин заранее напрягается. Карие глаза щурятся, но, на удивление, Коннор ничего не комментирует, а после и вовсе — облизывается и улыбается, целует вновь, кусается сам, осторожно, но Гэвина все равно подкидывает на месте, вспыхивает поутихший было огонь внутри. Коннор не запрещает кусаться, не стесняется демонстрировать свое нечеловеческое, настоящее, спрятанное под искусной имитацией, и с такого Коннора ведет еще больше. На поцелуи Гэвин подсаживается — как и на всего Коннора. Коннор целует сначала осторожно, неловко, так откровенно незнающе, что крышу сносит. Коннор касается так раз, другой, толкается осторожно языком — а через пару минут Гэвин вжат в очередную стену, цепляется пальцами за мягкие пряди и жесткий пиджак, сминая ткань к хуям, вжимается ноющим пахом в так вовремя подставленное Коннором бедро и тихо — все стоны падают в чужой рот — умирает. Самообучение у передовой модели оказывается что надо, в какой-то момент Коннор уже не целует — трахает языком, темные глаза напротив так и впиваются взглядом. Гэвин хочет сказать, чтобы Коннор закрыл уже свои прожекторы, но только жмурится сам и сдавленно стонет, шарит руками по широким плечам и толкается рвано бедрами, ощутив поверх ширинки крепкую ладонь. Самый первый их поцелуй случается довольно необычно. Коннор не требует ничего особенного в ответ — и Гэвин буквально на второй раз узнает, почему. Он никогда не был ханжой и эгоистом в сексе, ну нахер такое, и тянется ответно к чужим брюкам, и Коннор даже не останавливает его, вжимается в ладонь пахом, давая самому почувствовать. Гэвин не сразу понимает, вскидывает взгляд и изумленно прощупывает ровную гладкость — не потому, что у Коннора не стоит, а потому, что у Коннора вообще… ничего нет? Так и оказывается — и, ну, блять, можно было и самому догадаться, зачем даже самому продвинутому полицейскому андроиду хуй. Но разочарование все равно царапает изнутри. Коннор замечает — Коннор все замечает, конечно же — улыбается, перехватывает руку Гэвина за запястье и тянет вверх, прижимает к лицу, мозолистых пальцев касается прохладный язык, вылизывает, дотрагивается до чувствительных мест с тонкой кожей между пальцев. У Гэвина перехватывает дыхание, и он осторожно сам давит на кончик языка, скользит по тонкому скользкому слою дальше, чувствует подушечками, как меняется граница — там, где заканчивается имитация под человека и начинается настоящий андроидский язык. Коннор опять издает тот самый, слышимый уже однажды Гэвином звук — металлический щелчок и статика, и жаром обдает как волной — Гэвина окатывает пониманием, горячее плещет в лицо, стекает по загривку, продирает молниями по позвоночнику и стекает в пах и бедра. Именно тогда-то они и целуются, и в какой-то момент, посасывая очень подвижный, так и норовящий толкнуться дальше длинный язык, Гэвина догоняет понимание, что с таким же успехом он мог сосать тот самый отсутствующий член, и собственный край как-то рывком оказывается совсем близко, пары движений ладони достаточно, чтобы скрутило в оргазме, выгнуло навстречу. Гэвин стонет сдавленно, едва дышит и дрожит — Коннор не перестает вылизывать его рот, пальцы трут чувствительную головку, продлевая, умножая удовольствие, пока пик не переваливается уже в зону болезненного. Гэвин дергается, выдыхает резко, и Коннор понимает, тут же отпускает, вжимает собой в стену и еще пару минут просто целует, все медленнее, тягучей. Гэвин не может так быстро пойти на второй круг, но голову кружит еще как. И почему-то тянет глупо, довольно улыбаться. Они все меньше грызутся, начинают даже общаться на отвлеченные темы, пару раз Гэвин слышит смех Коннора — и Коннор находит его подъебы и комментарии достойными того, чтобы поржать над ними! — и не может не думать, что надо бы как-то вечером утащить Коннора домой. Он даже размышляет — пригласить его на чашечку чая, ага, или тириума — и хихикает после на своем месте под странным взглядом Криса, размышляя, что надо раздобыть тириум просто ради этой тупой шутки. Коннор оказывается чертовски интересным — еще более интересным, дальше просто смазливой мордашки и трахабельного тела, его способ мышления охренительно отличается от привычного людям, предельно логичный, но не лишенный ни эмпатии, ни иррациональных порывов, и наблюдать за его размышлениями в «первом ряду» — отдельный вид удовольствия. В какой-то момент Гэвин ловит себя на том, что их можно даже назвать приятелями, на секунду паникует, но после успокаивается — водиться с андроидом ему только в плюс, отлично показывает, как он умеет приспосабливаться к ситуации, а дружба с привилегиями у человечества отработана на пять с плюсом. Это уже третья стадия, и самовнушение с каждым разом получается все убедительнее. И Гэвин так бы и продолжал лишь размышлять, обходить стороной поселившуюся вопреки всему внутри предательскую мыслишку, если бы не пинок не иначе как от самого мироздания. По следам увеличившегося количества преступлений на почве ненависти: людей — к ведрам с болтами, андроидов — к мешкам с костями и дерьмом, — и упавшей на плечи спецподразделений дополнительной нагрузки в ДПД проводится межведомственный брифинг. Гэвин узнает об этом от Коннора, тот выглядит на удивление воодушевленным — обычно Коннор предпочитает сохранять спокойствие в большинстве ситуаций — и сразу же рассказывает о мероприятии, делится — ему выделили читать доклады сразу на две темы: то, что удалось систематизировать про психологию андроидов-девиантов, и важные точки соприкосновения миров двух рас, вызывающие наибольший накал. Гэвин улыбается в свою утреннюю кружку с кофе, взбудораженный Коннор очень непривычен — и невозможно красив, — карие глаза цепко ловят его взгляд, а после Коннор улыбается подозрительно, бросает короткие взгляды в углы под потолком и тянется, слизывает с губ опешившего Гэвина молочную пенку. Сердце предательски екает, Гэвин ругается, а Коннор вновь ухмыляется той самой улыбкой, подмигивает и уходит, помахав ладонью. Ублюдок. Какой же горячий ублюдок. В итоге в день всеобщего сборища их немного раскидывает друг от друга, Гэвин пересекается с парой приятелей из отдела розыска, Коннор скрывается в толпе, скользя между людьми так виртуозно, что Гэвин видит его спину, стриженый затылок — уже где-то за колонной, — а после, стоит моргнуть, как тот вовсе пропадает из виду. А находится совершенно случайно. Все уже рассаживаются по местам в аудиториях, а Гэвину приспичило — последняя чашка кофе была все же, видимо, лишней. Гэвин чуть плутает, находит, наконец, сортир, и уже идет обратно, на ходу отряхивая руки от воды, когда в узком коридоре видит их. Коннор, запрокинув чуть голову, смеется, он стоит, плечом оперевшись о стену, улыбка у него искренняя — чуть кривоватая, широкая, — блестящие глаза щурятся весело. Коннор мало с кем так открыт, Гэвин знает — Коннор не вылазит из участка и кейсов, и до недавнего времени только Хэнк получал что-то помимо стандартного вежливого набора улыбок и нечитаемых взглядов, да вот Гэвин вечно был исключением. Но напротив него смеется совсем не Хэнк — Аллен, капитан спецназа, и, в принципе, он хороший мужик и дело свое знает на отлично, чем импонирует Гэвину, но вот сейчас… Сейчас Коннор позволяет хлопать себя по плечу, шутливо в ответ толкает костяшками в бок, улыбается, закатывает глаза и слушает с неподдельным интересом, и Гэвин иррационально, но страстно Аллена ненавидит. Он не знает, чем бы это закончилось — определенно чем-то, о чем он впоследствии бы страшно пожалел, уж что Гэвин все же знает, так это себя, но Коннор замечает его, отталкивается от стены, что-то говорит улыбнувшемуся Аллену и идет к нему. Гэвин даже берет себя в руки и отвечает на кивок спецназовца своим, и, слава яйцам, тот не обращает внимания на то, что Гэвина едва не трясет от — ладно, ладно, блять! — его трясет от ебаной ревности, и осознание еще и этого совсем не добавляет настроения. — Ритм твоего сердцебиения ненормально зашкаливает, — Коннор говорит это с улыбкой, а у Гэвина сжимается в груди, руки невольно стискиваются в кулаки и перед глазами темнеет. Коннор осекается, перестает улыбаться, смотрит внимательно. — Гэвин? И потому что Гэвин — это Гэвин, он засовывает руки в карманы неизменной куртки и скалится: — Не знал, что ты трахаешься и с капитаном спецназа. Коннор не меняется в выражении лица, но у Гэвина от чего-то холодит загривок, и это немного отрезвляет — как-то сразу вспоминается, что Гэвин так ни разу и не смог выйти из потасовок с Коннором победителем. Он нахохливается, горбит плечи и отворачивается, мрачно глядя в стену, и потому пропускает, когда Коннор резко оказывается рядом, и может только возмущенно вскрикнуть — Коннор вцепляется пальцами ему в плечо, и под крепкой хваткой могут и синяки остаться, тащит безапелляционно обратно по коридору, туда, откуда Гэвин пришел. Он догадывается через пару метров, и да — его вталкивают в туалет, Коннор припечатывает дверь ладонью, и скин идет рябью, а электронная панель загорается красным. Это почти пугает, Гэвин отступает на пару шагов, но Коннор нагоняет его — и сам доталкивает, пока дальнейший путь не преграждает дверца кабинки, ладони вжимаются рядом с головой Гэвина, окончательно отрезая путь, и голос у Коннора очень сосредоточенный, очень вежливый. — Гэвин? — Слушай, — Гэвин выдыхает и делает провальную попытку выбраться, оттолкнув Коннора, но гребанный андроид ни на волос не шевелится, следит только за ним тяжелым взглядом, и Гэвин сдается, — да, я сморозил хуету, я знаю, блять, я не хотел, просто… — Гэвин прикусывает язык, но на требовательный взгляд только коротко мотает головой, а после закусывает губу так, что тонкая кожица лопается, заставляя шипеть и облизнуться, чувствуя железистый привкус крови. И блять, он взрослый мужик, он ляпнул глупость — он часто это делает, характер у него, черт возьми, такой — но он не хотел… не хотел обижать, так что, помолчав, нехотя выдавливает из себя извинение. — Прости, окей? Коннор чуть молчит, а после роняет, прищурившись: — Ты идиот, Гэвин, — и Гэвин кривит рот, хмурится и отворачивается, но не спорит. Долго ему так простоять не дают, теплые пальцы неожиданно крепко перехватывают подбородок, возвращая взгляд к лицу Коннора, Гэвин смотрит хмуро из-под бровей, в который раз отмечая их разницу в росте, а после все мысли неожиданно выметает из головы — потому что Коннор улыбается уголками губ, как-то смягчается весь и повторяет: — Ты идиот. И целует. Целует — а после стекает на колени, пока Гэвин не успевает опомниться, дергает за футболку, задирая, ведет языком над краем джинс, вызывая дрожь и мгновенный отклик. Гэвин смотрит неверяще, пялится, цепляется за затянутое в синюю рубашку плечо и хватает ртом воздух. — Коннор. Коннор, блять. Коннор сверкает снизу взглядом и соблазнительной улыбкой, расстегивает ширинку, без экивоков сдергивая вниз и джинсы, и боксеры, отбрасывает рывком головы прядь со лба и открывает рот, выдыхает жарко на тут же проявляющий интерес в происходящем член. Коннор ни разу еще не отсасывал, да Гэвин и не решился настаивать после объяснения — сенсоры, анализаторы, точные датчики, сложная система и тонкое оборудование, реактивы и сложные механизм разделения горловой трубки на отсеки. Сломать Коннора ему бы совсем не хотелось, так что он даже от обещания Коннора изучить эту возможность подробнее махнул рукой — ну его к черту. А теперь вот Гэвин понимает, что его попытка сторговаться с самим собой на просто секс без чувств провалилась, и он не знает даже, когда, как следствие — ревнует, лажает, а Коннор вместо того, чтобы хорошенько дать ему в морду — хотя о чем это он, Коннор и в раннем их общении лишь отвечал и никогда не стремился конкретно ударить, но все же, — Коннор стоит перед ним на коленях, и, блять!.. Губы Коннора теплые, дыхание горячее, но язык всегда чуть прохладный, и сейчас Гэвин особенно четко это чувствует. Кончик гибко обводит по кругу головку, чуткие пальцы почти игриво пробегаются по мошонке, основанию, ладонь оборачивается плотно вокруг ствола. Коннор отводит член чуть в сторону, поглаживает, вылизывает лобок, паховые складки, гладит пальцами другой руки за яйцами, поглаживая шовчик и чувствительное место в промежности, где когда-то в бурной молодости у Гэвина был пирсинг, а теперь осталась тонкая полоска сверхчувствительной кожи. Гэвин приваливается тяжело спиной к дверце, тянет подрагивающими руками штаны ниже и расставляет шире ноги, глухо выдыхает и никак не может перестать смотреть. Коннор изучает. Он знает, как идеально довести Гэвина в минимальный срок руками, знает, как растянуть удовольствие так, чтобы оно не перегорело и только копилось, чтобы взорваться потом ослепительно взрывом — но тоже руками. Теперь Коннор, как в первую дрочку, в первый поцелуй — действует наугад, пробует, изучает, и Гэвин знает — Коннор пиздец как быстро учится. Гэвин заранее готовится к тому, как хорошо будет. И все равно оказывается не готов. Когда встает полностью, Коннор сдвигает аккуратно крайнюю плоть, трет пальцем уздечку, знающе, чувственно, вызывая сдавленный стон, улыбается лукаво и трет вновь — теперь языком, мажет острым кончиком, прижимает плотно головку и лижет широко, чтобы в следующий момент уже обхватить губами, сжать. Коннор втягивает головку в рот и это нихуя не похоже на человека, у Гэвина ноги подкашиваются от давления вокруг, контраста того, как жарко вокруг и как прохладный язык давит на уретру, цепляет набухшую на кончике каплю смазки. Коннор будто забывает, что он андроид, действует хаотично, пробует и так, и так, и Гэвина потряхивает. Да и раздающиеся звуки электронных шумов, статика, на которую Гэвин скоро будет реагировать как натренированный пес, плывущий то и дело на губах скин — и гладкое касание пластиковых губ — ничуть не делают легче. Знание того, что кайф ловит не он один, возводит собственное удовольствие в какую-то совсем невероятную степень. Пах налит огнем, в голове туман и возбуждение искристыми разрядами гуляет по всему телу, заставляя то и дело вздрагивать, прикусывать губы и глушить протяжные, низкие стоны. Он все равно срывается, стонет глухо, сдавленно, жмурится, откидывает назад голову до стука затылком о дверцу, но даже слабая боль ничуть не отрезвляет, и пропавшая с обзора совершенно развратная картинка не делает легче — теперь Гэвин не видит, но представляет, не знает, что Коннор сделает следующим, и это еще мучительнее. Следующим Коннор чуть медлит, перестает дразнить и вновь обхватывает мокрыми губами, внутри у него теперь ощутимо более влажно, скользко, язык потеплел — блять, даже в поцелуях никогда не становился теплее, — и он двигается дальше, насаживается ртом, Гэвин распахивает глаза и рывком вновь смотрит вниз — и почти скулит, наткнувшись на темный взгляд, смотрит, как идеально смотрятся яркие губы, натянутые на его член, как Коннор медленно сдвигает вниз обхватывающую основание ладонь и берет все глубже, дальше. Гэвин ощущает, как становится все теснее, уже, чувствует головкой совершенно гладкую поверхность андроидской части языка, ровное небо, задерживает дыхание, вцепившись пальцами в пряди на чужом затылке, когда член упирается в резкое сужение, и все же срывается на низкий, громкий скулеж, потому что Коннор и не думает останавливаться. Коннор держит его за бедра обеими ладонями так, что не двинуться вовсе, и замирает, только уткнувшись носом в пах, так и удерживая внутри этой невозможно, на грани болезненного, но оттого еще более охуенно узкой горловой трубки. Коннор так и не дает ему сдвинуться, не дает толкнуться и не думает отстраняться, но разрешает наводить хаос на его голове и безбожно мять выглаженную рубашку. Гэвин не может уже нормально дышать, он то и дело стонет, бормочет что-то несвязно, отчаянно пытается глотнуть воздуха, но только срывается в скуление, когда язык Коннора сдвигается вперед, оглаживает снизу, а после обвивается почти вокруг основания. Гэвин не помнит причину, по которой они оказались здесь, ни где вообще это здесь, все, что Гэвин помнит и знает — Коннор. А Коннор неотрывно смотрит на него снизу и подается назад, снимаясь с члена, также медленно и неспешно, и внутри Гэвина будто все наизнанку выворачивает от мучительного, острого удовольствия. Коннор не может глотать, умеет втягивать, но не сосать, Коннор — не человек, и это настолько охуенно, что Гэвин подсаживается с первого раза. Коннор стоит на коленях, но делает такой минет, что Гэвин сам почти падает к его ногам, его удерживают сильные ладони на бедрах и дверца за спиной, а еще — твердые плечи под руками. И взгляд — темный, обжигающий, блестящий. Гэвин пытается, пытается разобраться, что там, за этим взглядом, что там глубже карей нарисованной радужки, пластика, металла, микросхем, проводов и шестеренок, что там внутри, — но глаза застилает мутная пелена, голос срывается в откровенный хрип, и Гэвин вздрагивает, еще раз, еще, заходится короткими спазмами и кончает, стекает спермой на подставленный язык, всхлипывает и съезжает по дверце вниз на не держащих больше совсем ногах, пока Коннор не перехватывает вновь крепче, не давая сползти совсем на пол. — Коннор… Коннор выглядит таким… удовлетворенным, вылизывает мягко головку, заставляя вновь задохнуться, отпускает и оглаживает бедра и оставшиеся чуть темнеющие на коже следы пальцев, заправляет опадающий член в белье, натягивает обратно штаны и плавным движением поднимается, нависает вновь, придавливая собой, не прекращая почти мечтательно улыбаться. Гэвин совершенно, абсолютно пьян без капли алкоголя, голова легкая и пустая, в ней не то, что лишних мыслей — вообще мыслей нет, — а Коннор целует, дает почувствовать собственный вкус с его языка, и Гэвин цепляется дрожащими руками, обнимает, прижимает к себе, целует отчаяннее, жарко, горячо, стонет глухо, когда вновь снизивший температуру прохладный язык толкается дальше, намеком. Коннор отстраняется, целует — Гэвин аж вздрагивает, моргает, глядя непонимающе — как-то нелепо-тепло в уголок губ, делает шаг назад, улыбается на то, как на автомате Гэвин сжимает крепче, прежде чем опомниться и отпустить, и отходит к раковинам. Пока Гэвин медленно приходит в себя, Коннор успевает поправить одежду, прическу — ну тут вообще читерно, почти незаметное обновление скина и все вновь лежит идеально прядь к пряди — помыть руки и рот, выпив пару горстей воды прямо из-под крана. Коннор вновь выглядит идеально, будто ничего и не произошло, а Гэвин так и не может собрать мысли в кучку, все еще чувствует фантомами ладони на бедрах и обхватывающие член губы, и Коннор не помогает — он, может, и не выглядит как только что отсосавший в туалете своему коллеге парень, но взгляд у него хитрый, довольный, сытый, и — да, в этот момент Гэвин вспоминает, с чего все началось, потому что он — как там Коннор сказал — идиот, и думает о том, а стоял ли Коннор вот так же на коленях перед Алленом. Гребаный Аллен. Гэвин недовольно морщится, и Коннор перестает улыбаться, оказывается рядом и внимательно заглядывает в глаза, качает головой и вновь улыбается так легко, уголками губ. Тепло. Гэвин не видел раньше этой улыбки, и от нее сладко-сладко дергает где-то внутри. — Гэвин, честное слово, — взгляд у Коннора становится лукавым, как и тон голоса, и привычная насмешливость действует на Гэвина расслабляюще, — ты единственный человек, чей биоматериал я собираю таким неординарным способом. И, к тому же, — Коннор смотрит совсем хитро, склоняется ближе, и голос его, сипловатый, вкрадчивый, у самого уха — как разряд тока по венам, — мои настройки уже откалиброваны под тебя, было бы хлопотно их менять. Коннор подмигивает и отстраняется, оставляя Гэвина в прострации, снимает блокировку с дверей и выходит, уже на пороге оборачиваясь: — И не застревай здесь надолго, детектив, скоро моя очередь, будь добр быть в зале в этот момент. Гэвин успевает к началу лекции.