Пять стадий принятия неизбежного и Коннора

После того несчастного брифинга Гэвин начинает хандрить — так начинается его вступление в четвертую стадию. На докладе Коннора он все еще как в тумане, да и на следующем пропускает половину, пока не очухивается и не дает себе мысленную пощечину — будет упускать актуальную информацию и хрена с два сдаст экзамен на сержанта. Под лейтмотивом этой мысли он отслушивает все, что может быть полезным в его делах, и находит позже записи других, менее важных, но не менее интересных выступлений. И отдельно сохраняет себе два тех самых. С чертовым идеальным Коннором. Коннор стоит перед толпой скептичных копов, и Гэвин не знает, волнуется ли тот внутри, но снаружи выглядит как чертов айсберг — спокойный, собранный, уверенный. Диод и не думает сбиваться с голубого — и да, да, Гэвин помнит, как насмешливо смотрел на него Коннор, когда он пытался вывести зависимость между морганием дурацкой лампочки и настроением андроида. Голос у Коннора идеально громкий — явно подкрутил динамик, читер, — Гэвин слышит эту сипловатость, из-за которой у него вновь в который раз загорается пожарище внутри. Коннор цепляет, приковывает внимание, заставляет слушать себя, вслушиваться в сами слова, и вот уже большая часть аудитории действительно с интересом просвещается сложностями хрупкой психологии девиантов. Идеальный. Гэвин сам себе бы дал подзатыльник за то, как неприкрыто любуется, но выбить засевшую внутри мысль не получается. Коннор пробрался внутрь, опутал сетью, пустил корни и расцвел внутри. Не выдернуть уже мысли о светлом скине, скрывающем темный пластик, о дурацких этих, все еще чуть пугающих, но и завораживающих, человечески-нечеловеческих темных глазах, о кривых усмешках, самодовольстве, искреннем любопытстве, ярком характере, хриплом голосе и смехе со статикой, машинной точности и очень человеческой целеустремленности, остром сарказме и отточенном профессионализме. Только вот цветы оказываются с теми еще шипами, и колючки эти колят, колят, колят изнутри. Неординарный способ сбора биоматериала. Вот что это такое для Коннора. Эксперимент? Девиантское любопытство? Недавняя машина пробует новенькое? Гэвин не может его судить, он сам долго пытался убедить себя в том, что все это — просто секс, и яркость ощущений только лишь из-за их новизны. А то, что с Коннором оказалось приятно общаться — ну так это просто бонус. Интересно, а сам Коннор считает, что с Гэвином интересно общаться, или он от скуки?.. Гэвин едва не спотыкается, когда ловит себя на этой мысли, кривится и посылает размышления — ну нахуй такое, осталось забраться на подоконник и поплакать, ага. Он начинает злиться — на себя, на тупую влюбленность, на Коннора, подогревает себя этой злостью и старательно ее лелеет — пусть лучше так, пусть горит, плюется во все стороны огнем, пусть опять все начнут шутить про весеннее обострение и обходить стороной. У Гэвина есть просто отличный способ по-настоящему отвлечься — выловленный в реке Руж утопленник с проломленной башкой и стволом, который уже дважды светился в других кейсах. Гэвин уходит в работу с головой и не задерживается в комнате отдыха дольше, чем нужно, чтобы их старая кофемашина выдала-таки ему порцию совершенно отвратительного, зато на раз бодрящего кофе. У него нет времени даже на мысли о Конноре, не то, что на общение, он только кивает, когда пересекается с ним, и тут же убегает раскручивать дело дальше, игнорирует любую попытку завязать разговор, лишь скалится и машет планшетом — как раз пришли новые данные, улики, выловили еще что-то полезное, утекшее из карманов покойника. Гэвин считает, что это идеально — отсекать надо сразу, пока не пропал окончательно. Коннор может калибровать свои настройки как пожелает и под кого пожелает, в конце концов, ему-то не составит труда найти еще одного такого же придурка, как Гэвин — Гэвин уверен, пол отдела, блин, дрочит на Коннора втихую и не очень — и при этом без этих проблем с внезапными чувствами, ревностью и прочей дурацкой фигней, пугающе похожей на желание отношений. Однако, похоже, Коннор считает совершенно иначе. Гэвин сидит в машине, сложив руки на руле и уткнувшись в них лбом. Почти две недели сумасшедшего забега, зато он раскрыл и это дело — и два висяка, что числились за тем самым мокрым — ха-ха, во всех смыслах — стволом. Это определенно зачтется ему в плюсик, но пока что он настолько вымотан, что даже не может доехать до дома. Гэвин лениво думает, что надо было вызвать кибертакси и не мучаться, потом невольно мелькает мысль о том, что если Коннор сядет за руль тачки, будет ли и это тоже считаться кибертакси, немного хихикает на эту мысль, но вскоре дело принимает опасный оборот, потому что думать о Конноре — нельзя. Вот уже его рожа теперь мерещится. Гэвин моргает и резко подскакивает на сиденье, сжав пальцами руль до побелевших костяшек — Коннор ему отнюдь не мерещится, стоит перед капотом, скрестив руки, даже расщедрился на вскинутую бровь. Взгляд у Коннора убийственный, и Гэвин, хотящий уже было послать андроида, сглатывает и щелкает кнопкой, разблокировав двери, неотрывно глядя, как спокойно Коннор подходит, садится в тачку и закрывает за собой дверь предельно аккуратно. Почему-то такой тихий аналог человеческого хлопанья дверьми вызывает стайку мурашек по загривку и позабытый уже было холодок — Гэвин вновь вспоминает, что может натворить Коннор, стоит ему захотеть, и холодок сменяется лизнувшим изнутри жаром. О, да. Коннор может очень многое. — Что-то срочное? — Гэвин решает гнуть свою линию до конца, он не смотрит на Коннора, только отслеживает краем глаза, а вот тот, наоборот, разворачивается, упирается локтем в спинку, смотрит тяжело. У Гэвина невольно чаще бьется сердце, и, конечно, Коннор тоже об этом знает, но Гэвин не может ничего с этим поделать, и блять. Руль под его руками уже поскрипывает. — Да, Гэвин. Гэвин, — имя заставляет вздрогнуть, Гэвин так и не привык к тому, как именно зовет его Коннор, как звучит это имя его голосом, и, конечно же, попадается на этот крючок, когда Коннор продолжает, — посмотри на меня. Гэвин смотрит. Коннор не выглядит злым — скорее немного раздраженным, но очень, очень терпеливым. — Ты с брифинга сам не свой. — У меня было сложное дело, — Коннор на это выгибает бровь и смотрит так выразительно, что Гэвин не удерживает невольный хмык — и Коннор в ответ тут же улыбается уголками губ, а Гэвин вновь залипает. Да что же это такое. — И я прекрасно знаю, когда ты занят, а когда просто игнорируешь. Гэвин, — Коннор склоняет голову к плечу, не отводя спокойного, но пронизывающего взгляда, и Гэвин скалится коротко, смотрит ровно вперед и сосредотачивается на красном облицовочном кирпиче окружающего участок забора. — Гэвин, прекрати прятаться и просто скажи прямо. Не ты ли утверждал, что для тебя это никогда не представляло проблемы? Вот только Гэвин утверждал, что какие бы там в итоге законы ни приняли, ничто не помешает ему прямо высказать, что он думает о пластиковом детективе — а думал он о нем тогда в основном нецензурно. Гэвин вообще, черт возьми, дохрена болтает, и его молчание о важном в этом потоке как-то теряется. Вот и сейчас вместо ответа Гэвин молчит. Зато Коннор не стесняется добить его одной меткой фразой. — Ты ревновал тогда. Неужели для тебя так плохо было осознать реальную подоплеку своих желаний? И Гэвин холодеет и не знает, что пугает его больше. Коннор все знает? Коннор понял, что он ревновал, еще тогда, конечно, он ведь даже его успокоил, но почему Коннор звучит так, будто уже давно… Будто понял до того, как понял сам Гэвин. — И как давно, — Гэвин слышит себя как со стороны, не осознает, что это он говорит, пока не замечает внимательный взгляд напротив, — ты об этом знаешь? Коннор молчит — и этот ответ красноречивее всего, что он мог бы сказать. Гэвин сглатывает сухой, колючий ком, и спрашивает еще тише: — Ты поэтому? Все вот это… ты знал, что для меня это в конце концов перестанет быть просто необязывающим трахом? Гэвин боится, но хочет знать ответ, он уверяет себя, что готов ко всему… Он не готов — такого варианта вообще не было в его плане. А еще Гэвин был чертовски не прав, та фраза — всего лишь разминка, так, примерочный бросок. Потому что в ответ Коннор смотрит так удивленно и произносит так спокойно, как само собой разумеющееся: — Очевидно. Любое разумное существо предпочтет отношения с тем, кто сможет ответить взаимностью, Гэвин. …хорошо, что Гэвин так и не тронулся с места, он бы не удержал управление, точно, он сейчас-то едва держит себя, какого черта, какие взаимные отношения, какие, блять, вообще отношения, зачем андроиду глупый кожаный мешок, Гэвин даже никак толком не может подарить Коннору ласку, тупиковые отношения… — Я видел этот ваш андроидский церебральный секс, ты не сможешь так с человеком, так нахуя? Коннор фыркает. — Коннект не единственный способ доставить удовольствие партнеру-андроиду, просто этот — единственный доступный только паре двух андроидов. — Твой язык охуенный, конечно, но его явно недостаточно… — Гэвин отмахивается, но осекается, видя насмешливо-лукавое выражение лица у Коннора, и теряется. — Кто сказал, что я о внешних сенсорах? Гэвин впадает в короткий ступор, оглядывает всего Коннора. Моргает, но так и не может понять, о чем тот, — и чувствует неожиданно обиду, ведь он же пытался сделать андроиду что-то в ответ, а тот, оказывается, молчал. — Ты не рассказывал ни о чем таком. — Конечно, — Коннор спокоен совершенно, он вновь говорит так, будто иначе и не могло быть, и Гэвин уже раздражается. Но — опять ненадолго, у Коннора сегодня определенно в программе все же добить его бедное сердце. — Это требует времени и возможностей, подобное не провернешь в участке. Я сам, как ты знаешь, еще не озадачился поиском отдельной жилплощади, — и да, Гэвин знает, Коннор рассказывал — у него есть выделенная ячейка в Иерихонском общежитии, и Хэнк приглашал к себе домой, но в первом месте Коннору неуютно из-за других девиантов, боящихся его, хотя иногда он все же проводит время там, а Хэнку он не хочет навязываться, особенно учитывая, что пока что ему круглосуточно оставаться в участке даже удобнее, — а ты, Гэвин, — и Гэвин сосредотачивается, — ты не спешил приглашать меня к себе. Но я хотел, думает возмутиться Гэвин, и вспоминает. Да, хотел. И так и не сделал. А потом — заревновал, получил самый крышесносный минет, осознал, как вляпался, и стал игнорить. Блять, думает Гэвин. Блять. Он смотрит искоса на Коннора, а тот улыбается легко, щурится, смешно ему, ублюдку, и Гэвин облизывается нервно, потому что — раз Коннор здесь, раз говорит об этом, веселится даже, не обвиняет, может, еще возможно?.. — И что ты скажешь, — Гэвин откашливается, ладони потеют и сердце вновь заходится, — если я приглашу тебя к себе… скажем, сейчас? Коннор улыбается, так ослепительно, что дыхание перехватывает, садится прямо и пристегивается. И голос его одновременно смешливый — и непривычно, неожиданно мягкий. — Я уж думал, ты не решишься. Я скажу: «Поехали, Гэвин». И Гэвин заводит мотор. В квартире у него не то чтобы срач, но и гостей он не ждал. Гэвин сначала хочет быстренько прибраться, а после плюет на это — Коннор уже все увидел и зафиксировал, а Гэвин не хочет оправдываться за то, что дом у него скорее просто место пожрать и выспаться, чтобы заморачиваться и содержать его в идеальной чистоте. В редкие выходные он как раз и убирается, но с последним делом сил на это не было. Но Коннор лишь смотрит мимолетно на пару пустых коробок из-под китайской лапши, обводит взглядом гостиную, останавливаясь на каких-то мелочах, Гэвину даже интересно, что привлекает его внимание, а после поворачивается к нему. Смотрит. И улыбается. Гэвина тянет ближе, как магнитом, столько времени прошло — он и не осознавал, как соскучился, — Коннор опускает взгляд, ресницы — и Гэвина почти протаскивает за этим движением последний метр вперед, он цепляется за лацканы чужого пиджака и тянется навстречу, находит чужие губы, целует яростно, страстно, жадно, стонет, когда чужой язык проталкивается в рот, когда Коннор стягивает с него толстовку и забирается ладонями под футболку, ведет по спине так, что гнет Гэвина совершенно непроизвольно. Гэвин забыл уже, какой Коннор — в прямом смысле — горячий, да и в переносном — тоже, Коннор трогает, шарит по телу, прихватывает, вдавливая кончики пальцев до почти болезненного, и Гэвину приходит дурная, дурманящая мысль — может, Коннор тоже соскучился?.. Коннор определенно соскучился. Он тянет Гэвина за собой, пятится назад, целеустремленно, наверняка просчитал план квартиры, вваливается выверенно в дверной проем в спальню и уже там разворачивает их, толкает Гэвина на кровать. За ними следом простирается дорожка, отмечающая путь — куртка, галстук с зажимом, футболка Гэвина, на самом пороге — рубашка Коннора. Тот нависает над ним, высокий, красивый, на теле, не скрытым больше тканью, на светлом скине оказываются рассыпаны еще родинки, четко очерчен и прорисован рельеф мышц — Коннор в отличной «форме», образцовый полицейский. Гэвин невольно усмехается и притягивает вопросительно изогнувшего бровь Коннора ближе за бедра, тянет сам за пряжку ремня, вытаскивает кожаный язык из петли и расстегивает ширинку. Гэвин знает, что у Коннора ничего нет, но момент все равно волнительный, и он тянет штаны вниз — и конечно Коннор не носит белья, о черт, — роняет на пол, тянет на себя одну из бесконечных ног — серьезно, Коннор выше всего дюйма на три-четыре, почему у него такие длинные ноги, и не то, чтобы Гэвин жалуется, совсем нет… — стягивает носок, потом второй. Раздевать Коннора вот так оказывается очень интимно, Гэвин выдыхает прерывисто и тянет его дальше за собой, сам отползает ближе к спинке кровати и наблюдает, как Коннор с улыбкой встает на край коленями, опускается на руки, в одно изящное, гибкое движение оказывается рядом и садится сверху. Коннор тяжелый, но на ноги давит явно только частью веса, и Гэвин не настаивает, Гэвину вообще сложно думать, сложно понять, куда среди всей этой красоты ему смотреть. Не смущает даже кукольная анатомия, Гэвин любопытно ведет пальцами по гладкому паху и у него внутри ответно стреляет возбуждением просто от осознания, хотя Коннор никак явно не реагирует на касание в этой зоне. Гэвин с трудом все же фокусируется, он помнит — Коннор, Коннор сказал, что можно сделать хорошо андроиду, и Гэвин хочет знать, как, Гэвин хочет сделать, так что он поднимает взгляд, готовый узнавать и пробовать тут же на практике новое, но перед этим — перед этим ему нужно сделать кое-что еще. Он поднимает голову, облизывается, выдохнув прерывисто, смотрит прямо на Коннора и собирается с духом. — Сними скин. — Весь? — Гэвин окидывает Коннора взглядом, сжимает ладонями лицо и целует, вылизывает сладко рот, а после отпускает мягкие губы и твердо кивает. — Весь. Что-то подсказывает ему, что так будет правильно. И вспыхнувший невиданным раньше светом взгляд Коннора подтверждает, что он прав. Скин стекает медленно, красиво, Гэвин завороженно рассматривает то, что до этого видел лишь деталями — гладкие, почти черные обводы корпуса, матовый более светлый металлик стыковочных панелей, отливающие синевой необычного рисунка шарнирные соединения и швы, закрытые сейчас клапаны коннект-разъемов, зашлифованные до гладкости, но все равно отличающиеся теперь визуально места, где были затерты втравленные в пластик надписи от Киберлайф — Коннор оставил только яркие белые цифры серийного номера, бегущие мелким шрифтом вдоль скулы. Коннор идеальный со скином, но вот так, настоящий, он оказывается потрясающе красивым, неземным, почти недостижимым. Коннор не прячет себя, у него прямая спина и широкий разворот плеч, он смотрит прямо и уверенно, но в нем нет и превосходства — Коннор просто спокойно ждет оценки, реакции Гэвина, теплые ладони лежат на его плечах и пальцы поглаживают по шее, не торопя, даря незамысловатую ласку. Но Гэвин слишком — просто слишком — он не может ни сказать, ни сделать ничего адекватного, настоящий Коннор выбивает из-под ног любую почву, вымывает любые мысли кроме того, как хочется всего этого коснуться — и касаться еще и еще, день за днем, — так что он просто тянется вперед, как до этого, обнимает ладонями лицо — скин идеально повторяет скульпт пластика, так что даже так он чувствует его точеные скулы и широкую челюсть — и тянется вперед, целуя твердые губы, прикрывая глаза и просто задыхаясь от того, что чувствует — в поцелуе Коннор улыбается. Гэвину начинает не хватать дыхания, и он отстраняется, облизывается судорожно и ведет чуть рвано, жадно ладонями вниз, трогает отличающиеся по цвету линии, идущие вдоль шеи, обводит сверкнувший ярче под касанием стык плечевого сустава, прижимает ладони к груди и замирает — там, за слоями пластика, металла и чего бы еще ни было, он слышит это — мерные, глухие, ровные сокращения тириумного насоса, перекачивающего синюю кровь по чужому телу. Они сидят так, недолго, но Гэвин чуть успокаивается — вместо лихорадочного возбуждения ему на смену приходит ровное, полыхающее тепло, настигает, наконец, осознание — Коннор сказал про взаимность, Коннор у него дома, Коннор сидит сверху — без скина, открытый, настоящий. Доверившийся. Гэвин понимает, какое именно «не снаружи» имел в виду андроид и вскидывает изумленный взгляд. Коннор улыбается чуть, гладит его по рукам и лукаво подмигивает. — Ну что, небольшой обучающий курс в анатомию андроидов? Не волнуйся, Гэвин, тебе понравится. О. Гэвин не сомневается. Коннор накрывает его ладони своими и крепче вжимает в гладкий пластик: — Внешняя оболочка. Как видишь, я немного отличаюсь от стандартных гражданских серийных моделей, — Коннор подмигивает, и Гэвин фыркает — да уж, немного, хотя на самом деле Гэвин однажды видел полностью черных серийных андроидов, действительно, отнюдь не гражданских — на презентации военных моделей. — Ты уже знаешь, что где сенсоры — там хорошо. На самом деле, основная сенсорная сетка раскинута по всему корпусу равномерно, — руки под давлением чужих скользят вниз, Гэвин прощупывает гладкость пластин, и Коннор легко гнется под этим движением, улыбается, — я чувствую. Температуру, давление, площадь касания, текстуру… информацию — и это приятно. Но недостаточно. Как погладить. На внешней оболочке есть несколько более чувствительных зон. Показывает Коннор не на себе, а на Гэвине, твердые пальцы быстро проводят вокруг глаз, давят на губы, прихватывают вокруг шеи так, что Гэвина продирает под насмешливым взглядом одновременно опаской и жаром, оглаживают живот и грудь, и Гэвин резко выдыхает на дразнящее касание к соску, сжимают плечи, мимолетно скользят по локтям и стучат по бедрам через плотную джинсовую ткань — мелькает мимолетная мысль избавиться уже, наконец, от штанов, но Гэвин слишком увлечен. — Повышение эффективности, сохранности, — Коннор щурится неожиданно оценивающе и фыркает в итоге, — и прочие скучные и неважные сейчас причины. Колени, щиколотки — вообще все суставы. Но это тоже едва ли загрузит мою систему хотя бы процентов на двадцать, — и Гэвин определенно чувствует в этих словах толику самодовольства. — Поэтому идем дальше. Глубже. Коннор неожиданно — вспыхивает, Гэвин выдыхает изумленно и наблюдает, как подсвечивается электрическим голубым каждый шов, до этого едва ли заметный, рисунок стыков расцвечивает, расчерчивает Коннора невероятным узором, под ставшими более прозрачными пластинами вспыхивает мутная синева начинки, и это очень… красиво. Завораживает. — Стыки несъемных панелей. Система контролирует целостность и герметичность корпуса, и сенсоры на швах пусть и однообразные, но куда мощнее стандартных внешних. Импульс мощнее, ярче… — Коннор выдыхает это уже на ухо, касается губами шеи ниже, а потом неожиданно кусает — и Гэвин вскрикивает, впивается пальцами в спину, коротко стонет на скользнувший по укусу прохладный язык, -…но однотипный. Коннор опять выпрямляется, и Гэвин встряхивает головой, облизывается и пытается сосредоточиться. Коннор еще чуть молчит, улыбается и ерзает сверху так, что Гэвину вновь приходится зашипеть и сжать его в руках — гладкая промежность скользит ровно по стиснутому тканью вставшему давно члену. Коннор усмехается довольно и, наконец, продолжает. —  Под внешней находится внутренняя оболочка. Это и экзоскелет, и двигательные биокомпоненты. Мышцы, если упрощать. Порты разъемов для подключения. И доступ к внутренним биокомпонентам, — Коннор касается себя в районе солнечного сплетения, и Гэвин вспоминает, что где-то как раз там находится регулятор — если приглядеться, то через мутную прозрачность как раз видно подмигивающий спокойным синим круг, — поднимает взгляд на Коннора, а тот заканчивает — уже шепотом: — Тонкие сенсоры, внутренние коннекторы, настроечные панели, пересекающиеся контуры проводки, усиленные алгоритмы безопасности, постоянная фоновая диагностика… любое внешнее воздействие регистрируется. И вызывает каскад ответных реакций. Много, — Коннор прикрывает глаза и почти выстанывает последнее — тянет протяжно, перекатывает звуки, заостряя их своей хрипотцой, — очень много неструктурированной, хаотичной информации, конфликтующих приказов, экстренных алгоритмов, предупреждений… Достаточно, чтобы меня критично загрузило. То есть… — Андроидский оргазм, — Гэвин смотрит, распахнув глаза, ведет ладонями уже сам и бросает взгляд на безупречно-голубой диод. — По крайней мере, наиболее близкий к человеческому пониманию аналог. И действительно, Гэвин видел желтый круг всего несколько раз — и большей частью это была не индикация загруженности процессора, а установка соединения, и то, вскоре Коннор убрал эту реакцию, — и он ловит за хвост мелькнувшую мысль. — Ты самый современный андроид, — Коннор улыбается поощрительно, и Гэвин продолжает развивать дальше, — не просто новая модель — прототип. Улучшенный. Новая ступень. Ты вечно дергаешь в участке все доступные на анализ данные и обрабатываешь их явно быстрее… шустрый процессор, да? — Коннор улыбается все шире и смотрит почти гордо, а Гэвин чувствует легкое неуместное смущение, но он детектив, ему действительно нравится — и неплохо удается — на базе улик и показаний строить рабочие гипотезы. — И памяти наверняка побольше. И вообще. Продвинутая электроника, железо и все вот это… а информация для вас буквально все. То, из чего состоит мир, вы сами, способ мышления. Удовольствие, — и Гэвин выдыхает, моргая, — И чтобы заставить твою систему кончить, нужно много данных. Дохуя. В награду Гэвин получает поцелуй, от которого вся его цепочка размышлений едва не улетает в трубу, и прижавшегося тесно Коннора, притеревшегося гибким движением всем телом — и от этого продирает огнем по позвоночнику. — Я знал, что ты в полиции не просто так, — Гэвин возмущенно фыркает и улыбается — Коннор смеется ему в губы, и это немного странно — «дыхание» у него такое же ровное, а звук рождается где-то в горле. — Ты прав. Более… «физический» секс, — Коннор хмыкает, — даже для более старых андроидов требует определенного обнажения, — Гэвин под кивок Коннора обводит того, все также без скина нависающего сверху, — а со мной придется забраться еще глубже. Гэвин ловит темный, посерьезневший взгляд, хочет уже фыркнуть — он уже согласился, передумывать не собирается, — но замолкает, едва открыв рот. Да, для людей секс — это тоже определенная степень демонстрации беззащитности. И погружение «внутрь» в некотором смысле тоже происходит. Но людям не надо снимать кожу, обнажать кости и сосуды, обнажать свое нутро — провода и трубы, схемы и датчики, контролирующие жизнь, то, что обычно спрятано под армированными пластинами. Гэвин понимает. Его потряхивает, когда Коннор улыбается мягче, теплее, и следующий поцелуй получается порывистым, но куда более чувственным, и почему-то очень, очень светлым. — Я верю тебе, Гэвин. Продолжим? — Коннор щурится, довольный, а Гэвин гладит большим пальцем по скуле, удивляется в который раз, насколько внешний пластик твердый, но гибкий, подвижностью напоминающий скорее очень плотную резину, и кивает. Руки его подрагивают, но Коннор не комментирует, и Гэвин благодарен. — Тогда снимай лишнее. И перейдем от теории к практике. Они возятся на кровати, Коннор, стаскивая джинсы с Гэвина, увлекается, вылизывая шею, а Гэвин любопытно трогает прощупываемый клапан на шее сзади, гладит гибкие панели на плечах, вдавливая пальцы в предполагаемые места шарнирных соединений. Коннор одобрительно гудит — и вновь кусается, ставит еще одну метку прямо рядом с предыдущей, и Гэвин откидывает голову, давая ему место, шумно выдыхая, когда чувствительную теперь кожу приглаживают пальцы. В итоге Коннор оказывается все же под ним, вытянувшийся, раскинувшийся по постели, красивый невозможно, Гэвин замирает между его ног и осторожно гладит бедра — дыхание перехватывает, и даже напоминание, что все это искусственное, специально сконструированное человечеством с учетом стандартов эстетических канонов красоты, не помогает ничуть. — Так значит… снять пластины? — голос чуть подводит, и Гэвин откашливается, поднимает неуверенный взгляд на плоский живот, находит тонкую линию шва и не успевает даже коснуться. Коннор, издав смешок, ловит его ладони и вжимает в себя — а Гэвин со свистящим выдохом чувствует, как сдвигается прямо под руками, исчезает слой, казавшийся абсолютно целым. Не только живот — по всему корпусу мелкими-мелкими сегментами цельные пластины разбираются и исчезают будто сами в себя, напоминая отдаленно, как также исчезает скин. Еще несколько секунд — и Коннор лежит перед ним еще более обнаженный, открытый: синие волокна, действительно напоминающие мышцы, просверкивающие в пластике металлические детали, шарниры, стыки и крепления. Вот теперь Коннор и правда похож на робота, Гэвин замирает на секунду — и тянется, касается неуверенно бока. Мышцы покрыты тонкой, прозрачной, но твердой пленкой, не дающей коснуться напрямую, но даже так Коннор неожиданно замирает и впивается взглядом. Гэвин вскидывается — навредил? — но ловит загоревшуюся эмоцию и как завороженный, не отводя взгляда, повторяет, и еще раз, ведет всей ладонью — и Коннор коротко, мелко не дрожит, но дергается всем телом, сжимает в пальцах одеяло. Реакция не похожа на человеческую, но совершенно очевидна, а Гэвин уже достаточно смирился с ксенофильностью своего краша, чтобы находить все это безумно возбуждающим. Гэвин изучает — Коннор не реагирует на касания к каркасу, но вот биомышцы явно очень чувствительны, давление и поглаживания нравятся Коннору больше всего. Когда Гэвин решается и склоняется, чтобы провести по синему языком, Коннор лишь зарывается пальцами ему в волосы и чуть смещает. Следующее касание попадает уже на голый стык пластины, и Коннор на мгновение застывает, давит пальцами на загривок почти болезненно и скрипит голосом — в паху тянет от такой неприкрытой реакции, и Гэвин трется невольно членом, вжимается в гладкую твердую пластину паха и в следующий момент стонет. Коннор, отмерев, обхватывает его бедрами, притягивает к себе, и они сталкиваются в поцелуе, влажно и горячо. Коннор опять теплеет языком, и Гэвин жмурится, глухо застонав и раскрыв рот шире — гибкий, длинный язык оплетает его, оглаживает небо и толкается дальше, дразнит, возвращается и тут же проникает обратно внутрь. Гэвина размазывает от осознания, от непривычного, постыдного удовольствия, он не глядя находит упругие жилы на шее андроида, и Коннор отвечает статикой, секундной паузой — и толкнувшимся, наконец, глубже языком, сжавшими задницу сильными пальцами. Гэвин не думает, ласкает дрожащими руками шею и плечи, вдавливает ногти, царапая и волокна мышц, и твердый пластик, и металл, но не может сдержаться, постанывает и толкается членом, пачкая смазкой черный корпус, подставляя рот под странный, охуительный трах языком. В голове мутится, лежать на твердом неудобно, но любой дискомфорт перебивается почти запредельным уровнем укрывшего плотно жара. Когда Коннор отстраняется, мажет языком по губам, Гэвин невольно разочарованно стонет, тянется поцеловать вновь, втянуть еще раз умеющий делать так круто язык, но Коннор хрипло смеется и тянет за пряди — не больно, даже не отрезвляюще, наоборот, добавляя огня, но и заставляя поднять голову. — Я запомню, что тебе понравилось, Гэвин. Обязательно использую еще раз, — и сжимает неожиданно ягодицы, совершенно, откровенно намекающе, заставляя сбиться со вздоха и вжаться бедрами вновь. — Да, и здесь тоже. Обещание прокатывается горячей волной, с шумным вздохом Гэвин с трудом выпрямляется на руках и скалится: — Ловлю на слове, жестянка. Командуй. Коннор заставляет его вновь сесть между своих ног, хотя и не прекращает больше обнимать, сжимать коленями бока, вновь перехватывает руки и также кладет на живот, бросает вопросительный взгляд на Гэвина, чуть пришедшего в себя, и показывает, где нажать и куда давить — под их пальцами на животе крупный сегмент экзоскелета под самым регулятором сдвигается в паз, и Гэвин опасливо смотрит на показавшееся переплетение трубок и проводов. Внутри Коннора все оказывается очень плотно уложено, часть трубок полупрозрачная и тириум тускло подсвечивается в темноте, они вместе с проводами выходят из плотной, но мягкой массы и попадают в такую же. Гэвин мельком смотрит на Коннора, и тот отвечает сосредоточенным взглядом — а после улыбается кривовато и кивает. Гэвин протягивает дрожащие пальцы, касается основания одной из трубок, где мелькает еще и огонек микросхемы, и тут же отдергивает с невольным вскриком — Коннор скрежещет и сжимает колени слишком сильно, карие глаза распахиваются, а диод на секунду мелькает желтым. Это будто спусковой крючок — стоит Коннору, осознавшему ошибку, отпустить его из захвата ног и раскинуть бедра широко, раскрываясь, как Гэвин запускает осторожно руки внутрь открытого корпуса, просовывает под провода и по одному выпускает, перебирая, стараясь не дергать. Коннора потряхивает как под разрядами тока, он запрокидывает голову и артикуляция рта совсем замирает будто в немом крике, но вместо этого об удовольствии сообщает все тело — идущий помехами голосовой модуль, тихие щелчки запускаемой и тут же прерываемой самодиагностики, усилившееся и впервые ставшее очевидным гудение кулеров, отдающаяся в плотной резине под регулятором вибрация от усилившего обороты тириумного насоса. Голубые искры разбегаются по всему корпусу, чуть светятся теперь и мышцы тоже, сенсоры загораются внутри подсветкой, еще ярче становится тириум в трубках — и теперь через тонкие стенки Гэвин пальцами может ощутить, как несется внутри поток жидкости. Пальцы покрываются прозрачной пленкой-смазкой, Гэвин дышит рвано и не прекращает елозить, пытаясь урвать и свою часть удовольствия, это кажется все менее странным и все больше кроет — перебирать в пальцах, зарываться глубже, касаться наугад граней широкого позвоночника, надрачивать широкую трубку также, как он сделал бы это с членом, толкаться пальцами в технические полости биокомпонентов и чувствовать, как странный материал обхватывает плотно и хоть и не сжимается, но держит крепко. Коннора коротит, выдавший серию щелчков и скрежетов динамик сбивается в белый шум и после замолкает вовсе, диод вспыхивает и мельтешит красным, внутренняя подсветка тоже расцвечивается в алый — и Коннор замирает, глядя потухшим, остановившимся взглядом, застывает шарнирной куклой. Диод последний раз мигает ярко и загорается тусклым белым — андроид ушел в перезагрузку. Гэвин хочет зажмуриться, но не может перестать смотреть, он тянется дрожащий рукой, обхватывает член и кончает в пару судорожных рывков, закусив губу, но все равно сорвавшись в протяжный стон, выплеснувшись туго в вовремя подставленную ладонь. В мыслях царит пустота, когда он тяжело валится вперед, упирается лбом в грудь Коннора и так замирает, приходя в себя и пытаясь восстановить сорванное к чертям дыхание.