The Unrestrained

После смерти и разоблачения Цзинь Гуанъяо весь заклинательский мир, казалось, вздохнул спокойно. Новый Верховный Заклинатель, достопочтенный Первый Нефрит ордена Гусу Лань, Лань Сичэнь, был несомненно достоин этого высокого поста, и сомнений в его благочестии и чувстве справедливости ни у кого не возникало. Ах, если б они только знали! У Лань Ванцзи, понимающего своего брата с полужеста, подозрения, однако, возникли. Лань Хуань не мог быть таким беспечным, счастливым и довольным после всех событий в храме Гуаньинь, только не после того, как все его чувства были захоронены навсегда вместе с обоими названными братьями. Лань Чжань поделился своими сомнениями с Вэй Ином, получил в ответ странный, темный взгляд и заверения, что это все защитная реакция. Лань Сичэнь, конечно же, скорбит, просто предпочёл забыться в работе и делах, чем печалиться в уединении. Лань Чжаня это не успокоило, и в один день он решил, презрев все писанные и неписаные правила Гусу, проследить за братом, когда тот в очередной раз ускользал из ханьши в горы. Лань Ванцзи следовал поодаль, тщательно скрываясь, но Лань Хуань был слишком беспечен, чтобы вообще думать о том, что кто-то может за ним следить. Верховный Заклинатель остановился у неприметной пещеры, извлёк из рукава голубого ханьфу какой-то артефакт, провёл им по кругу, и пространство дрогнуло, запылав холодным, голубым огнём. Брат зашёл внутрь, и Лань Ванцзи едва успел проскользнуть за ним, пока портал не закрылся. Ханьгуан-цзюнь обвёл взглядом помещение, в которое попал: короткий коридор, освещённый небольшими светильниками и большая, светлая комната прямо за ним. И там… Лань Ванцзи едва сдержал изумленный вздох. На постели сидел не так давно почивший Цзинь Гуанъяо, без руки, но в общем и целом вполне живой и здоровый! Сичэнь поставил корзину на небольшой столик, затем резко потянул на себя Гуанъяо, заставляя того встать. Осмотрел почти затянувшуюся рану на месте руки, грубо впиваясь пальцами в бока Цзинь Гуанъяо. Тот невнятно застонал, и Лань Чжань с ужасом заметил, что на его лице красуется хитроумный намордник, не дающий произнести и слова. — Я сниму его, но только для того, чтобы ты смог поесть. — в голосе Лань Сичэня не было и капли теплоты, так ему присущей. — Ты знаешь, что будет, если ты попытаешься заговорить со мной, поэтому не искушай судьбу, А-Яо. Замок щелкнул, и Цзинь Гуанъяо тут же потёр синюшные губы. Вскинул голову, посмотрел Сичэню в глаза. — Эргэ… — воздух вспорол звук пощечины. Голова Гуанъяо мотнулась, и он прижал руку к горящей щеке и разбитым губам. Они задрожали. — Я предупреждал тебя, А-Яо. — холодно ответил Лань Хуань, а затем вдруг нежно погладил алую отметину двумя пальцами, поцеловал мужчину в кровящиеся губы. — Не вынуждай меня быть с тобой грубым, А-Яо, я ведь так люблю тебя, но ты делаешь все, чтобы рассердить меня! Будь хорошим мальчиком, поешь, а затем мы с тобой займёмся чем-нибудь поинтереснее, как тебе?.. Со своего места Лань Ванцзи явственно видел, как из правого глаза Цзинь Гуанъяо скатилась слеза. Не в силах наблюдать за помешательством брата, Второй Нефрит бесшумно взял талисман, валяющийся на полу в каменном коридоре, и тихо вышел. — Что я должен делать? — задал он вопрос, вскинув голову к потемневшему небу, но ответа не получил. — И должен ли делать что-либо вообще?.. А потом вспомнил себя в те тринадцать лет, когда считал, что Вэй Ин мёртв. Ничего он делать не будет.