***
— Просто разложи на полу карту, встань к ней спиной и брось через плечо монетку, — повнимательнее на него поглядев, посоветовал Эскель за ужином. — С моей удачей она провалится в какую-нибудь щель, — буркнул Геральт, ковыряясь в тарелке. Эскель со вздохом вернулся к еде, мимоходом подмигнув мальчишкам с соседнего стола, которые во все глаза смотрели на них и их новенькие, блестящие серебряные ведьмачьи медальоны. Мальчишки на мгновение застыли с открытыми ртами, а потом, склонив друг к другу взлохмаченные головенки, возбужденно зашептались: — Видел? Видел! Он мне подмигнул! — Нет, мне! — Чой-та? — Да он вообще на меня смотрел! Бьерн, повысив голос, многозначительно откашлялся, и гомон за столом ребятни стих до приемлемого шепота. Эскель оглядел обглоданную кость, чтоб убедиться, что на ней не осталось жил и мяса, и, не глядя, кинул через плечо. Мягко цокнули по каменному полу быстрые лапы, и огромный волкодав — сын или скорее внук старого Порциона, который уже три года спал вечным сном под старой яблоней на нижнем дворе — поймал кость одним изящным движением. За столом мальчишек кто-то восторженно запищал. Геральт закатил глаза. Эскель хмыкнул.***
— Геральт? Геральт!? Геральт, вилохвост тебя задери! — на весь двор, залитый только-только начавшим по-настоящему пригревать февральским солнцем, прогремел раздраженный голос Весемира, и старый ведьмак со всегдашней своей прытью появился на крыльце. Эскель покосился на товарища. Тот и ухом не повел, продолжая водить оселком по лезвию меча. — Геральт! — гаркнул наставник с нажимом, но ответа по-прежнему не последовало. — Эскель, твой приятель оглох, что ли? — Сердито спросил старый ведьмак, но прежде чем Эскель успел открыть рот, Геральт поднял голову: — Во-первых, не оглох. А во-вторых, меня зовут Геральт Роджер Эрик дю… — Да лучше б тот вилохвост меня задрал, — проворчал Весемир, круто поворачиваясь на пятках и скрываясь в крепости. — Эскель! — глухо донеслось уже из-за двери. — Тебе что — два раза говорить? А ну поди сюда! Эскель, подхватив мечи, сломя голову побежал за наставником под звонкий лай взбудораженных волкодавов.***
Противостояние с переменным успехом тянулось весь остаток зимы. Весемир дважды вне очереди ставил Геральта кашеварить, на три дня приставил к малышне — детей в возрасте от двух до пяти ведьмакам, случалось, подкидывали или отдавали в уплату, и, как правило, никто из взрослых ведьмаков Каэр Морхен не горел желанием с ними возиться. Геральт кормил собак, чистил конюшни и даже — когда Весемир дошел до белого каления — выгребную яму, но не шевелил и пальцем, пока к нему не обращались «Геральт Роджер Эрик дю Хо-Беллегард». Бьерн махнул рукой с коротким: «Перебесится». Михаль, снова зимовавший в крепости, горячо поддерживал Геральта за спиной Весемира. Юлек качал головой и посмеивался в усы. Лёх был только рад замене на кухне, а учитель грамоты, старшей речи и фехтования по совместительству Саян как-то раз заметил, пожимая плечами: — Во всяком случае, он сумеет как следует врезать всем, кому это имя не понравится. А между тем весна вступала в свои права — день ото дня становилось теплее. Охотничьи маршруты Кадора постоянно менялись — в горах начал таять снег, и неприметные раньше ручьи вздулись, превратившись в стремительные реки. Насквозь промерзшие за зиму стены крепости согревало ласковое весеннее солнце. На старой яблоне в нижнем дворе набухали почки. Одна из собак ходила брюхата. Ее звали Белка из-за необычайно пушистого рыжего хвоста, это был ее первый раз, и она требовала внимания больше, чем все трехлетки крепости, вместе взятые. Вечерело. Косые лучи заходящего солнца разделяли нижний двор на две почти равные части. Вечерняя трапеза в большом зале еще продолжалась, а здесь, куда выбрались с мисками Эскель и Геральт, было тихо. Белка устроила голову у Геральта на бедре, и тот рассеянно скармливал ей смоченные в подливке корки хлеба. Эскель, задрав голову, смотрел на медленно тянувшиеся с юга на север легкие, как батистовый платочек красотки, облака. — Думаешь, это имя и правда такое нелепое? — неожиданно прервал Геральт его мысли. Эскель поглядел на него. Геральт вытянулся, раздался вширь и заматерел. Белые волосы резко контрастировали с молодостью лица. У него даже щетина была белая, и он до одури ее ненавидел. Белка, блаженно щурясь, мела пушистым хвостом по выщербленным плитам двора. — Ну, есть немного, — Эскель обезоруживающе улыбнулся. — Думаю, для людей чем проще имя, тем лучше, — уже серьезно ответил он, потому что сам руководствовался этим же принципом. Помолчали. Эскель снова поднял лицо к небу. — Для людей… — тихо сказал вдруг Геральт, рассеянно теребя уши Белки. — А что мы знаем про людей? И правда, подумал Эскель. Мы родились в канавах и были брошены там — теми же людьми. Мы провели здесь, в Каэр Морхен, полтора десятка лет, изучая нечисть по сотням пыльных томов, зная лишь ведьмаков, лишь один путь. И вот через месяц мы отправляемся на большак, чтобы, рискуя собственной шкурой, защищать тех, о ком даже ничего не знаем толком. Они вздохнули почти одновременно. Белка завозилась, и Эскель, собрав горбушкой остатки подливы из своей миски, протянул ей. Горячий мягкий язык аккуратно слизнул угощение с ладони.***
— Весемир придумал? — спросил Эскель, привалившись плечом к косяку двери и наблюдая, как Геральт сосредоточенно помечает мелкими рунами дюжину прутиков. — Мгм, — не отвлекаясь от своего занятия, откликнулся тот. Собранные в хвост волосы растрепались, словно он то и дело запускал в них руку, несколько светлых прядей падали на сосредоточенное хмурое лицо. После Испытания Медальона им предоставили возможность выбрать себе отдельные комнаты на втором этаже крепости — они выбрали рядом, через коридор, и теперь частенько засиживались друг у друга до ночи. — Сказал, что звучит смешно, претенциозно и по-идиотски, — процитировал Геральт, едва разжимая губы. — Понятно. — Эскель не стал развивать тему, сполз по косяку спиной и устроился на полу, подобрав под себя ноги. Комната Геральта мало чем отличалась от его собственной. Грубо сколоченная кровать, заваленная шкурами. Пара сундуков. Стойка для мечей. Узкое окно-бойница, почти не пропускавшее света, было завешено гобеленом с изображением какого-то неизвестного ведьмака в кульминационный момент схватки с грифоном. В камине весело трещало пламя, отбрасывая на каменные стены рыжие отсветы. Закончив, Геральт посмотрел на разложенные перед собой прутики, вздохнул и запустил руку в волосы, приведя их в еще больший беспорядок. На лице его была написана мрачная решимость, словно от выбора зависела его судьба. Эскель, старательно сдерживая улыбку, собрал прутики, перемешал как мог и, зажав в широкой ладони так, чтобы торчали одни кончики, протянул другу. Геральт протянул руку, отдернул, снова протянул, стиснул челюсти так, что обозначились скулы и, вдруг прорычав: — А к лешему! — выхватил один из середины пучка. Оба уставились на вытянутую веточку. На тонкой ивовой коре была вырезана руна «Р». — Редания? — осторожно спросил Эскель. Геральт мотнул головой. — Ривия, — сказал он каким-то странным голосом. — Будешь перетягивать? — предложил Эскель, машинально перемешивая зажатый в ладони пучок. Геральт мотнул головой. Ремешок, окончательно развязавшись, упал на пол. Белые волосы в беспорядке рассыпались по плечам, когда Геральт, потянувшись, стремительным движением выхватил прутики у Эскеля и швырнул в камин. Следом полетел тот, что он вытянул. Огонь вспыхнул и зачадил, облизывая сырое дерево. Запахло дымом. — Ну, будем знакомы, Геральт из Ривии, — сказал Эскель, легонько подталкивая его коленом и протягивая руку. — Будем, Эскель с Севера, — сказал Геральт, вкладывая в его ладонь свою, и с облегчением рассмеялся.***
— Завтра! — выпалил Геральт, влетая в комнату Эскеля. — Михаль сказал, выезжаем завтра. Они молча уставились друг на друга. На самом деле сборы в дорогу так или иначе продолжались уже две седьмицы: готовили эликсиры, запасали мази, вялили мясо, сушили сухари. Складывали и перекладывали седельные сумки. Эскель нашил на куртку серебряные шипы. Геральт выбрал себе на конюшне безымянную кобылу и нарек ее Плотвой, решительно отказавшись пояснять выбор имени. Впрочем, памятуя о недавней истории про Геральта Роджера Эрика, к нему не слишком-то с этим приставали. Но знать, что выезд на большак состоится когда-нибудь в будущем, было одно, а вполне определенное «завтра» — совсем другое. — Значит, на большак. — Эскель поднялся на ноги, разрывая контакт, без нужды прошелся по комнате. Отогнул гобелен, закрывающий окно-бойницу — над долиной Каэр Морхен садилось солнце, острые гребни возвышающихся над крепостью гор окрасились кроваво алым. В долине внизу уже сгустились вечерние тени. Он отпустил гобелен, и тот скользнул на место, снова открывая рисунок: волков, преследующих в лесной чаще быстроногую лань. — Да, — подтвердил Геральт, ероша и без того растрепанные волосы. Глаза его горели. — Защищать людей. Охотиться на чудовищ. Спасать попавших в беду... — Девиц? — неожиданно закончил за него Эскель. Геральт смешался. Эскель наклонил голову, сдув со лба темные пряди. — Знаешь, в беду попадают ведь не только девицы… На лице Геральта отразились растерянность и недоумение. — Ну, да, — медленно сказал он. — Разумеется… Эскель шагнул к нему, и было в его движениях что-то странное. Что-то мягкое и жадное одновременно. — Завтра мы выедем, — тихо сказал он. — Через два-три дня доберемся до подножия гор и разъедемся каждый в свою сторону. Надолго. Геральт молчал, хмурясь так, словно эта мысль только теперь пришла ему в голову и причинила неожиданную боль. Эскель остановился совсем рядом, так, что Геральт видел отблески гудящего в камине пламени в его золотых глазах, чувствовал тепло его большого сильного тела. Взгляд Эскеля сделался мягким, задумчивым. Он медленно поднял руку, отвел от лица Геральта непослушную белую прядь. Кончики пальцев мягко скользнули по его виску, скуле и уху. Геральт застыл, моргая часто-часто. В зрачках Эскеля он видел отражение своего растерянного лица. — Мы очень долго не увидимся теперь, Волк, — тихо сказал Эскель, не отводя от него глаз. — Я даже не знаю, как долго. Пальцы его все еще касались щеки Геральта, и он чувствовал их так, будто к коже прижали раскаленное клеймо. — Никто не знает, — откликнулся Геральт еле слышно отчего-то вмиг охрипшим голосом. Он не понял как, но вдруг ощутил кончиками пальцев швы на бедрах плотных кожаных штанов Эскеля. Он почему-то вдруг подумал обо всех тех годах, когда они делили одну постель, одну попону или шкуру, прижимаясь друг к другу в поисках тепла среди вечно холодных каменных стен горной крепости. Эскель приблизил к нему лицо, и выражение его было до странности нежным. Его взгляд на миг опустился на губы Геральта, и тот почувствовал, как от этого внутри разгорается незнакомый доселе жар. В коридоре за так и оставленной Геральтом нараспашку дверью послышались шаги, и они отпрянули друг от друга, словно ошпарившись. Через мгновение дверной проем загородила огромная фигура Бьерна. Ведьмак оглядел их с ног до головы. — Слышал, волчата, уже слышал, — густым басом сказал он. — Сегодня в большом зале будет особое угощение, так что поторапливайтесь. Почти все уже собрались. И они пошли за ним, держась не плечо к плечу, как обычно, а чуть поодаль, и по дороге старались не глядеть друг на друга. Особым угощением оказалась ячменная водка из личных запасов Весемира. В большом зале этим вечером не было никого, кроме взрослых ведьмаков — мальчишек, только ожидавших Испытания Травами, как и прошедших его и уже тренирующихся учеников, кормили на кухне. Ведьмаки расселись за большим столом, ради тепла подвинутом ближе к камину. Ели — Лёх расстарался, — а впрочем, больше пили, делились историями — правдивыми или не очень, но неизменно забавными. Смеялись и хлопали друг друга по плечам, и в зале так прочно воцарилась атмосфера общности, особых нерушимых уз, ведьмачьего братства, что в какой-то момент Эскель коснулся под столом коленом колена сидевшего рядом Геральта, они переглянулись, и снова все стало правильно и хорошо. Около полуночи всех отбывающих на следующий день отправили спать, и Геральт с Эскелем потащили наверх перебравшего Михаля, который долго и путано рассказывал заплетающимся языком историю своего Испытания Медальона. Когда Михаль был наконец водворен на кровать — Эскель предусмотрительно подставил к ней ночной горшок, — они остановились в дверях своих комнат, глядя друг на друга через продуваемый всеми ветрами коридор. Эскель закусил губу, Геральт дернулся было, но тут снизу с лестничного пролета донесся бас выходившего до ветру Бьерна: — Волчата, вам бы там лучше спать, а не то не посмотрю на мечи и медальоны. С большаком не шутят, — добавил он уже другим голосом. Сцепившись взглядами, они постояли еще миг и разошлись, молча кивнув друг другу на прощание.***
До тракта добрались к вечеру третьего дня, после утомительного даже для ведьмаков путешествия по горным склонам вдоль течения говорливой реки Гвенллех и непроходимым лесам у подножия Синих гор, где скрывалась крепость ведьмаков. Новонареченная Плотва на осыпающихся горных тропах и среди заваленных валежником лесов показала себя с наилучшей стороны, конь Михаля, не в первый раз преодолевавший этот маршрут, тоже был привычен к трудностям, а вот выбранный Эскелем жеребец Раско оказался пуглив и вместе с тем норовист, но все-таки в конце концов покорился твердой воле и уверенной руке своего владельца. Заночевали недалеко от тракта, разведя небольшой костерок. Готовить не стали, обойдясь сухарями, вяленым мясом и последними яблоками в меду, прибереженными Эскелем на дорожку. Говорил в основном Михаль, и Геральт, который знал его совсем молодым, едва прошедшим последнее испытание ведьмаком, вдруг осознал, сколько тот успел всего повидать, сколько опыта набраться, совсем притом не изменившись внешне. Холодное апрельское утро, промозглое и сырое, застало их на тракте. Тут им предстояло проститься. Геральт отправлялся на запад, следуя за течением Гвенллех, уже на территории Редании впадающей в широкую и величавую реку Браа. Эскелю же и Михалю предстояло еще некоторое время провести вместе — они направлялись на юг, в сторону Аэдирна, и планировали разделиться где-нибудь по дороге. Туман мелкой моросью оседал на плащах и гривах коней. Три ведьмака в молчании смотрели друг на друга. — Ну, что ж, — сказал наконец Эскель с ухмылкой, которая давным-давно уже перестала казаться Геральту каверзной и злой. — Вернись, чтобы я все-таки смог тебя взгреть. Геральт улыбнулся: — Береги уши, я все еще планирую их оборвать. Михаль покачал головой, не скрывая широкой улыбки. Геральт и Эскель шагнули друг к другу, кладя руки на плечи и мимоходом и Михаля вовлекая в крепкое объятие. — Бывайте, братья, — сказал Геральт, первым отступая прочь. Он подхватил поводья Плотвы, забрался в седло и, цокнув языком, пустил кобылу легкой рысью. — Бывай, Волк! — донеслись до него голоса ведьмаков, а потом заскрипели седла и забряцали колечки мундштуков. Там, где тракт делал крутой поворот, забирая южнее, Геральт оглянулся. Две далекие фигуры даже для его ведьмачьих глаз были уже едва различимы в густом, оседавшим на лапах обступивших дорогу елей тумане. Геральту показалось, что Эскель тоже обернулся, махнул рукой, а потом они канули в густое молоко тумана, и дорога сделалась пуста, словно никого на ней и не было.