Семь ударов сердца

Мои ноги отказывались двигаться, и меня приходилось тащить. Страх сковал всё моё тело. Я не знала, что со мной сделают, и незнание пугало вдвойне. Мои отчаянные попытки вырваться и заговорить, кажется, вообще остались незамеченными. Люди в кожаных доспехах в виде чешуи оставались равнодушными и молчаливыми. Зал, в который меня притащили был мне знаком. Именно сюда меня и других привели прежде, чем отправить в темницы. По бокам от меня остались стоять стражники, поддерживая за руки, словно я могла убежать в этом их лабиринте, наполненном вооруженными до зубов мужчинами. Я не заметила, как передо мной выросла тонкая фигура того главного со странным головным убором на голове в виде рогатой короны. Он был невероятно высок, как, впрочем, и остальные местные люди. Он чуть подался вперёд торсом, разглядывая мое лицо, и его золотые волосы повисли вдоль тонкого, бледного лица. Его взгляд упал мне на грудь, и от меня не укрылось, как расширились его зрачки, а челюсти заходили ходуном. Тонкие холодные пальцы коснулись моей ключицы, заставив меня вскрикнуть и попятиться, но тщетно — стражники крепко меня держали. Подцепив цепочку с медальоном, этот человек лишь слегка повёл рукой, как резкая боль пронзила мою шею — цепочка порвалась и повисла на его длинных пальцах. — Отец, — подался вперёд светловолосый стражник. Именно он командовал другими в лесу. Он с удивлением смотрел на главного, но тот лишь отмахнулся от него, одним взглядом приказав не вмешиваться. Когда главный заговорил, у меня побежали мурашки и встали дыбом волоски на всем теле. Этот голос был холоднее льда и жестче металла. У меня почти сразу заболели виски и захотелось заткнуть уши, но мои руки удерживались с обеих сторон. Золотоволосый замолчал и выпрямился в ожидании ответа. Молодой переводил взгляд то на меня, то на главного, но больше не решаясь вмешиваться. — Я не понимаю, — пролепетала я, заикаясь и вжимая в ладони ногти, чтобы не разреветься. Мой голос заставил главного отступить. Я заметила, как вытянулось его лицо, но он тут же снова помрачнел и свёл брови вместе. Вдруг перед моими глазами сверкнул яркий свет и что-то холодное коснулось моей шеи под подбородком. Я опустила глаза и вздрогнула. Тонкий, острый меч упирался мне в горло, подпирая подбородок и заставляя поднять голову. Я даже не уловила момента, когда мужчина успел вынуть меч из ножен. Холодные глаза цвета льда в стакане с водой изучали мое лицо. Потом он что-то прошипел сквозь зубы и надавил на меч. Я ощутила, как теплая капелька поползла по шее и скатилась мне за блузку на грудь. — Я не понимаю, не понимаю, — мои губы дрожали, а язык заплетался. Я боялась пошевелиться и даже моргнуть лишний раз. Слезы покатились по моим щекам, обжигая кожу. Раньше мне всегда казалось, что я довольно смелая и дерзкая, что смогу дать отпор в случае нападения или же хотя бы держаться достойно. Я была наивна. Страх смерти выворачивает нас наизнанку, показывая истинную сущность, которая в моём случае оказалась трусливой и жалкой. Молодой что-то сказал громко и жестко. Даже сделал пару шагов в мою сторону и вытянул руку. Лезвие исчезло так же быстро, как появилось, а голос главного стал яростнее. Он не обратил внимания на молодого. Его тонкие пальцы обхватили мое лицо, сжав щеки. Бледно-голубые глаза горели злобой, губы побелели от ярости. Я сжалась, ожидая боли. Я была уверена, что меня ударят или начнут пытать, а может и убьют, но ничего такого не произошло. — Пожалуйста, не трогайте меня. Я ничего не сделала. Пожалуйста, — взмолилась я сквозь душившие меня слёзы. Резким движением мой мучитель убрал свою руку от моего лица так, что моя голова качнулась назад. Он сделал шаг в сторону и махнул рукой. Меня тут же подхватили и потащили прочь. Сопротивляться не было ни физических, ни моральных сил. Когда я оказалась на холодном полу камеры, то свернулась в калачик и замерла, приходя в себя и пытаясь унять дрожь и истерику. Так я и уснула, а может просто провалилась в небытие от усталости. А проснулась от лязга открываемого засова. В камеру вошел темноволосый человек в длинном приталенном одеянии. Его волосы ровными прядями падали на плечи и грудь, а голову украшал тонкий металлический обруч. У него были узкие брюки коричневого цвета и бежевый с зеленой вышивкой пиджак до колен. На ногах были надеты легкие сапожки из мягкой кожи. Самым удивительным в его внешности были глаза — они были светло-зелёные, как молодая трава. Таких глаз просто не существует. Это навело меня на мысли о монстрах в человеческих обличиях. Когда он вошел, я слишком резко приняла сидячее положение, и в глазах моих потемнело. Когда зрение вернулось, мужчина сидел передо мной на одном колене и протягивал мне кружку с водой. От страха, я боялась пошевелиться и лишь чуть повернула голову, чтобы посмотреть на решетки. Там стояли два стражника с обнаженными мечами. От поворота головы, я ощутила как треснула корка засохшей крови на шее и инстинктивно дотронулась до ранки под подбородком. Мужчина проследил за моим движением и что-то сказал стражникам, один из которых тут же исчез. Потом мужчина заговорил со мной. Голос его был мелодичным и ровным, а выражение лица расслабленным. Таким тоном в фильмах разговаривают маньяки со своими жертвами. Я могла бы посчитать его необычайно красивым, если бы не ситуация. Мужчина какое-то время помолчал и начал говорить с другой интонацией и гортанными звуками. Затем перешел на кваканье и шипение. — Я не понимаю, — мой голос хрипел, но я боялась откашляться или даже пошевелиться. — Илеан, — он указал на себя, приложив ладонь к груди и чуть склонив голову, а потом сделал плавный жест ладонью, предлагая мне представиться. — Лия, — сказал я, отметив не без облегчения, что при нем не было оружия. Хотя это ещё ничего не значило. — Лия, — кивнул он и протянул руку стражнику, который вручил ему свернутый рулон. Затем свободной рукой стражник снял факел со стены и придвинулся ближе. Стало светлее, и Илеан развернул рулон, на котором была изображена карта. Незнакомая мне карта с надписями на незнакомом языке. — Лихолесье, — сказал он и провел пальцем по вытянувшимся треугольничкам, слева от которых тянулись горные кряжи и вилась полоска реки. Из леса справа тоже вытекала река и вливалась в другую, берущую начало в одиноко стоящей горе с драконом на вершине, а ниже раскинулся город с домиками и далеко на юг протянулось озеро, на котором тоже были почему-то нарисованы дома с крышами. Илеан терпеливо наблюдал за тем, как я рассматриваю карту, а потом спросил что-то, но я его не поняла. — Дом? — спросил он, а потом показал на себя и ткнул пальцем в Лихолесье, — Илеан, Лихолесье, дом. Он повторил это два раза, а потом спросил: — Лия, дом? — и провел ухоженными пальцами по карте, предлагая мне показать свой дом. Я его поняла, но как я могла показать то, чего не было на карте? — Моего дома здесь нет, — я покачала головой, убирая руку от карты и сжимая её в кулак. Илеан нахмурился и повторил свой вопрос настойчивее, а я покачала головой. Тогда он силой взял мою руку и положил на карту. — Дом! — требовательно сказал он. — Лихолесье, — я ткнула в лес на карте и покачала головой, — дом нет! — сказала я, потом показала на горы, — нет! — потом начала тыкать пальцем по всей карте и повторять, — нет! Нет! Нет! Я ничего не сделала! — сказала я уже громче на своем языке, словно этот человек мог меня понять, — Почему вы меня держите здесь? Я ни в чем не виновата! Илеан хмуро следил за мной, потом свернул карту и отдал её стражнику, который тут же отступил за решетку. Стало чуть темнее. Мои руки безвольно лежали на коленях. Илеан встал как раз в тот момент, когда вернулся второй стражник. За ним шли двое. Один нес деревянную бадью с водой, от которой шел пар, а второй одежду и толстое покрывало. Всё это они положили в камеру и вышли, передав небольшую коробочку Илеану. Тот открыл её, и по камере разнесся сладковатый цветочный запах. Илеан показал на воду и одежду, что-то говоря, а потом поставил открытую баночку рядом с одеждой и показал себе на шею. Я же вскочила на ноги, когда решетка захлопнулась и вцепилась в неё пальцами, провожая взглядом спину Илеана. — Выпустите меня! — крикнула я ему вслед, — Я ничего не сделала! Чего вы хотите? Но он даже не обернулся. Когда он скрылся на лестнице, а стражники встали за решетками в двух шагах с обеих сторон, я снова опустилась на камни, обхватив себя руками. Я ещё долго сидела, вспоминая карту и всё произошедшее. Карта была похожа на то, что рисовал Бильбо мне на земле. Мысль о Бильбо и других причинила мне боль, и я прикусила себе щеку, чтобы прийти в себя. Я оказалась в очень странном месте. Это точно был не мой мир. Он был незнакомым, пугающим, другим. Я поежилась. Куда меня занесло? И как? И что теперь со мной будет? Когда я наконец решилась пошевелиться и дотянулась до бадьи с водой, вода была уже холодной. Илеан приходил каждый день. Он приносил с собой книги и пытался разговаривать со мной. И с первых же дней начал учить меня их языку. Сначала я каждый раз вздрагивала от его движений и взгляда, но вскоре привыкла. Поняла, что он не делает мне больно, а просто учит языку. Видимо, это был приказ, чтобы что-то обо мне узнать. Я и сама хотела многое узнать, поэтому старалась запоминать как можно больше. Каждый день мне приносили воду и чистую одежду, состоявшую из штанов и длинной рубашки. Кормили меня в основном орехами, грибами и мясом, но вскоре появились овощи, по большей части кукуруза и тыква. А потом произошло то, что заставило меня усомниться в возможности убедить местного короля в том, что я ни в чем не виновата и он не имеет права держать меня в темнице. В тот день вместо Илеана пришёл их главный, которого, как уже знала, звали Трандуил и он был королём эльфов. Так эти высокие, стройные люди себя называли. Они отличались продолжительностью почти бесконечной жизни, ростом, внешностью, ловкостью и заострёнными ушами. Я бы прибавила к этому списку ещё и нежелание отвечать на вопросы, надменность и сухость. Илеан говорил об эльфах с величайшей гордостью, тогда как о людях отзывался, как об отсталой и недалекой расе. Он также рассказывал о гномах, но про них говорил совсем нелестно и даже с отвращением. Я уже могла немного говорить и писать на их языке. Знала много слов и могла читать небольшие истории, которые давал мне Илеан, но до сих пор не могла выяснить, что же от меня требовалось. Мои попытки объяснить, что я не знаю, кто были те мужчины, с которыми меня вместе поймали в лесу, кажется, не имели значения. Илеан даже не затрагивал эту тему и старался только выправить мой язык и обогатить его как можно скорее. Трандуил в первый день своего посещения застыл перед камерой, рассматривал меня непроницаемым и немигающим взглядом, а потом подался вперёд, плавно, словно змея перед нападением. — Откуда у тебя это? — спросил он, держа в руке медальон в виде молочной капли. — Он мой. Моей мамы, — сказала я, боясь пошевелиться. Один только взгляд этого эльфа замораживал и не давал нормально мыслить. — Ложь! — прошипел он, стискивая украшение тонкими пальцами так сильно, что кожа на костяшках его пальцев натянулись до предела. Я вжалась в стену камеры, обхватив себя руками и больше не сказала ни слова. Трандуил задавал ещё вопросы, угрожал, шипел, но я ничего не понимала. От ужаса мой мозг, кажется, отключился, а язык онемел. Я ждала боли, вспоминая холод металла на своей шее, и тряслась всем телом, давясь слезами. Трандуил замолчал и приказал что-то стражникам, которые через минуту принесли штуковину, похожую на металлическую сахарницу с дырками. Они подожгли её, оставив перед камерой за решёткой вне досягаемости. Едкий дым быстро заполнил маленькое пространство. Меня затошнило, а голова закружилась. Перед глазами всё поплыло, но вскоре я увидела себя в лесу очень ясным взором. В том самом, где очутилась, впервые попав в этот странный мир. Огромные гиеноподобные чудовища неслись на меня, раскрыв окровавленные пасти, вокруг занимался огонь, я задыхалась. Ноги не слушались, и я отчаянно пыталась убежать, а потом уползти, но мне в ноги вонзились острые зубы, потом ещё и ещё. И вот уже всё моё тело разрывали на куски. Я слышала, как рвётся моя кожа и как ломаются кости, но я не умирала. Это продолжалось бесконечно долго, а потом вдруг меня окатило холодом и я очнулась на мокром полу, трясясь от ужаса. — Переоденьте её и уберите здесь, — услышала я сквозь свой полубред и провалилась в мрак. Очнулась я на уже сухом полу, на толстом пледе и в сухой одежде. Как только сознание вернулось ко мне, я начала нервно ощупывать свое тело, но никаких ран не обнаружила. Меня вывернуло наизнанку от воспоминаний того бреда, в который меня погрузил Трандуил с помощью какого-то наркотика. Воспоминания были настолько реальными, что я ощущала боль во всем теле и нервно искала следы укусов и разорванную плоть, уверенная, что сошла с ума. Через какое-то время пришел Илеан. На его лице никогда нельзя было прочитать, что он думает или чувствует, как и на лицах других. Он не соизволил объяснить мне произошедшее, а когда я отказалась учиться, меня лишили еды и воды на два дня. А потом снова принесли курильницу и ужас повторился, но теперь к чудовищам добавились пауки с огромными жалами. Боль, что я испытывала каждый раз была настолько правдоподобной, что мои голосовые связки не выдерживали нагрузки и я теряла голос, а когда я приходила в себя, то находила исцарапанные в кровь руки и поломанные ногти. Видимо, впивалась в камни изо всех сил и калечила сама себя. Илеан с какой-то садистской настойчивостью заставлял меня втирать в руки целебные мази. А потом всё повторялось. После пятого такого окуривания, я впервые попыталась бежать. Просто напала на стражника, который принёс мне еду, прокусив ему руку до мяса и попытавшись расцарапать лицо, но дотянулась только до подбородка. Потом я сделала это ещё раз и ещё, и не знаю, сколько ещё раз. После этого мне на руки надели тяжелые кандалы, мешающие поднять и развести руки в стороны. При этом Илеан качал головой и старался не смотреть мне в глаза. Весь его вид говорил, что он разочарован, а я от злобы готова была бросаться на стены своей малюсенькой камеры, но не делала этого. Во мне появилось необузданное желание выжить вопреки всему и сбежать. — Лия, ты сама виновата, — сказал Илеан, после моей очередной попытки бежать и последующего за ним наказания, — Надо учиться. Трандуил оставит тебя в покое, когда получит то, что ему надо. — Что ему надо? — спросила я, глядя прямо в ясные глаза эльфа, но ответа не получила. Илеан просто сказал, чтобы я лучше училась, чтобы иметь возможность точнее выражать свои мысли. Тогда я спросила Илеана о тех мужчинах, что были со мной, когда нас схватили в лесу, и Илеан сказал, что им удалось сбежать. Трандуил не стал слать погоню и дал им уйти. К тому же в тот день орки подошли слишком близко к крепости эльфов, и пришлось сражаться. Больше он ничего не сказал. А я каждую ночь перед сном представляла себе взгляд Торина и его удаляющуюся спину. Что, если бы он тогда не отвернулся от меня? Я гнала от себя эти мысли, но они продолжали терзать меня. Мне казалось, что я схожу с ума от боли, которая никак не казалась мне фантомной, мой разум помутился. Я перешла на инстинкты. Я поняла, что если отказываюсь учиться с Илеаном, меня лишают еды и обкуривают дрянью. И я решила не давать повода причинять мне боль, пусть эта боль и была только в моей голове. Я решила, что должна набраться сил и сбежать, что бы мне этого не стоило. — Ты хорошо себя вела, — сказал как-то Илеан по прошествии долгого времени, — Ты же не собираешься больше кидаться на стражников? — Нет, я поняла, что это бессмысленно, — равнодушно сказал я, не отрывая глаз от страниц книги, которую Илеан принес мне для чтения. Это была история Средиземья с начала времен на всеобщем наречии, который использовался повсеместно в этом мире. — Скажи, что тебе не хватает и я постараюсь достать для тебя это, — сказал вдруг мой учитель. — Ты можешь достать для меня свободу? — уголки моих губ дрогнули и я крепче сжала книгу пальцами. — Я могу устроить прогулки в лесу, — спокойно сказал Илеан, немного подумав, и я оторовала взгляд от книги, и уставилась на эльфа. Я уже знала, что они никогда не врут, не виляют и достаточно прямолинейны. Если они не хотят что-то говорить, они просто не отвечают на вопросы и все. — Хорошо, — я постаралась скрыть свое возбуждение. — Но если ты попытаешься бежать, ты знаешь, что будет, — в его голосе прозвучало сострадание. Я подавила рвотный рефлекс и кивнула. На следующий день меня вывели в лес. Мои ноги подкосились и я села на холодную землю, припорошенную снегом. А ведь, когда я вошла впервые в этот лес, было тепло, как летом. Я не могла надышаться и насмотреться на небо. Слезы сами собой текли по щекам и замерзали на коже, покалывая её. Меня стали выводить один раз в десять дней. Теперь у меня были письменные принадлежности в виде чернил, заточенных перьев и толстых пергаментных листов. Я могла отмечать дни. Я жадно училась и старалась больше двигаться, делая незамысловатые упражнения, чтобы укрепить ноги и руки. Хотя руки у меня и так окрепли от кандалов. Несмотря на моё хорошее поведение, кандалы мне не сняли, а король регулярно с промежутком в неделю приходил со своей чертовой курильницей и погружал меня в кошмары, из которых мне всё труднее было выйти. Что он от меня хотел этим добиться, я так и не поняла. Но каждый раз Трандуил уходил от меня взбешенным и злым, а из этого следовало, что эти пытки не приносили ему удовлетворения. Ему нужно было что-то другое, нежели просто помучить меня. Но что? Разговаривать с ним я отказывалась, вернее, просто не могла. Один его взгляд лишал меня дара речи и сковывал язык. Но он и сам особо не был разговорчив. Видимо, он каким-то образом черпал нужную ему информацию из моего бреда, что я несла во время обкуривания. Илеан наконец объяснил мне, что мой разум закрыт, и правда, что я скрываю и что нужна Трандуилу, запечатана так глубоко, что добраться до неё очень сложно. Обкуривание освобождает разум, но не в моем случае, хотя Трандуил не теряет надежды взломать мою память и вытащить на свет истину. На мой вопрос, какую истину он хочет узнать, Илеан промолчал, и я засомневалась, что он знает. Однажды случилось что-то из ряда вон необычное. Долгое время ко мне никто не приходил, кроме стражников, приносивших белье и еду, а ещё иногда книги. Меня не выводили на улицу. На мои вопросы они не отвечали, между собой не разговаривали, и вообще в замке царила необычная тишина и пустота. Прошло по моим подсчетам два месяца, когда появился Илеан. Он похудел, глаза ввалились, на лице были побелевшие глубокие раны, а правая рука висела на перевязи. — Была война, — сказал он вместо приветствия. — Ты расскажешь мне? — спросила я, не очень надеясь на положительный ответ, но Илеан рассказал. Он сел на пол, облокотившись на стену возле решетки и поведал мне то, что показалось мне сказкой, но я уже достаточно провела времени в этом странном мире, чтобы понять, что все реально. Случилось следующее. Гномы разбудили дракона, пытаясь вернуть себе свое королевство Эребор, находящееся в Одинокой Горе, дракон в отместку напал на близлежащий город людей Эсгарот, тот самый, стоящий прямо на Долгом Озере перед Горой, и сжег его, но одному стрелку из рода людей удалось убить его заговоренной стрелой. Потом гномы засели в горе и отказались отдавать людям часть сокровищ, от которых ломились закрома их королевства Эребор. К горстке гномов присоединились гномы с Железных гор. Трандуил направился к Эребору, чтобы получить свои драгоценные камни, которые так и не были возвращены гномами много лет назад и пролежали в сокровищнице под пузом дракона всё это время. Но король гномов отказался отдавать камни. Гномы из-за своей жадности засели в горе, грозя войной. Но в этот момент неожиданно напали орки и тролли с юга и севера. Людям, гномам и эльфам пришлось объединить усилия, чтобы разгромить темную армию. Все армии понесли большие потери. Пришлось несколько недель разбирать завалы, под которыми находили все новые тела погибших. После того, как раненым была оказана первая помощь, а убитые были похоронены и сожжены, пришло время заключать союзы и отстраивать города. Долгие переговоры заняли ещё несколько недель, но в конце концов были приняты соглашения о взаимопомощи и неприкосновенности. — Мне жаль, Лия, но тебя эти соглашения не коснулись, — сказал он, — Ты не принадлежишь народу разрушенного Эсгарота и Дейла, и не являешься гномкой рода Дурина. Я пытался просить за тебя у Трандуила, но он отказался дать тебе свободу. Он намеревается узнать о тебе всё, что может. Если бы только сказала правду о том медальоне… Мне жаль. Я молчала. Мои пальцы крепко сжимали длинную теплую накидку, которую мне выдали, когда наступили холода и так и не забрали. Смысла спорить, плакать, умолять не было. Мои уверения, что медальон принадлежит моей маме, для эльфов оказались лживыми. А другой правды для них у меня просто не было. Оставалось только принять неизбежное. Покориться. Сломаться. Хотя мне казалось, что ломаться уже нечему. — Жаль, что вы все не сдохли на той войне, — прошептала я вслед Илеану, когда он покидал мою камеру. Он на долю секунды остановился, не оборачиваясь, а потом вышел. Когда снег растаял, высохли ручейки, а солнце даже сквозь густую листву Лихолесья начало припекать, мне разрешили работать на огородах на восточной границе Лихолесья. Я сама попросила, когда узнала об их существовании. Мне хотелось оказаться ближе к границе леса. Оказаться в месте, где можно увидеть горизонт. Огороды показались мне бесконечными. Это были обширные фермерские угодья, местами покрытые мелкой сеткой от птиц и насекомых. Здесь даже были фруктовые деревья и ягодные кусты. Моя работа заключалась в прополке и поисках улиток и жуков. На время работы снимали кандалы. На запястьях виднелись потемневшие следы с поврежденной кожей. Илеан заставлял меня мазать под кандалами мазью, но я не видела в этом смысла. Я уже давно не видела смысла в чем бы то ни было. Эльфы были воинами, сильными и ловкими. Они скакали по ветвям словно белки, а стреляли из луков без промахов. Я по сравнению с ними была подобна бескрылой мухе, что еле перебирает лапками.Мои надежды на побег увядали быстрее вырванных из земли сорняков. Однажды я набралась смелости и сделала отчаянную попытку достучаться до Илеана, который, как мне казалось, относился ко мне мягче других. К тому же в его глазах я видела что-то похожее на жалость. Мы были в огородах. Я пропалывала грядки морковки, а Илеан вдалбливал в меня какие-то сложносочиненные выражения, которые могли бы сойти за поговорки, если бы не их полнейшая алогичность. Чего стоила, например, такая «в сердце дрозда нити золота» или «камни вдыхают небо». Наконец, мне это надоело и я выпрямилась. — Илеан, — тихо сказала я, стараясь смотреть прямо в его неестественно зелёные глаза, — Мне плохо. Я умираю здесь… — Поговорки северных народов ужасны, согласен, но не смертельны, — приподнял одну бровь эльф. — Я не это имею в виду, — качнула я головой, — Ты же знаешь, что я ничего плохого не сделала. У Трандуила нет права держать меня здесь… — Ты пересекла границы нашего королевства, — спокойно ответил Илеан. — Это же не такое большое преступление, — не сдавалась я, — Я бы смогла заработать денег в городе людей и заплатить… — Заплатить? — удивился Илеан. — Ну, там, откуда я родом, если преступаешь закон, то можешь заплатить в качестве компенсации за причинённый ущерб. Если это не какой-то большой проступок, конечно, — объяснила я. — Нарушение границ — это большой проступок, — серьёзно сказал Илеан, а я стиснула зубы, чтобы не застонать. — Но я же этого не знала, — вздохнула я, — Разве это не может смягчить моё наказание? — Что ты хочешь? — прямо спросил Илеан, который всегда был достаточно проницательным, чтобы не заметить, что я хожу вокруг да около, не говоря прямо. — Снисхождения, — попросила я с мольбой в голосе. — Судя по тому, что ты говоришь о себе, вряд ли тебе будут рады где-то ещё, — сказал он с таким тоном, словно я уже паковала чемоданы. Я вопросительно на него посмотрела и он продолжил: — Ты уверяешь, что не из этого мира, — сказал он, — А объяснить, как попала сюда не можешь. Ты просто возникла из воздуха. Это похоже на черную магию. Если ты начнешь говорить подобное в любом человеческом городе, тебя сожгут на костре или утопят в ближайшей речке, а гномы так вообще замуруют в камни живьем любого, в ком заподозрят что-то темное. Я сглотнула ком в горле. — Я хочу быть свободной, — прошептала я, — Я хочу жить. Илеан промолчал и покосился на грядки, возвращая меня к работе. Я вздохнула и занялась прополкой. Бессмысленно. Всё бессмысленно.