KINK-tober

      Я вижу, с каким голодом ты на меня смотришь.       Мой верный Страж, готовый отдать за законного правителя даже те жалкие остатки существования, которые нельзя назвать полноценной жизнью. Подвергнутый Преображению, ты стоишь за моей спиной, полный решимости разорвать на части любого, кто посмеет нарушить покой Владыки Ада и его недавно рожденного наследника, и кажется удивительным, что даже теперь остаешься способен ясно смотреть перед собой, не превращенный в подобие неразумного животного. Однако, ты смотришь, и в твоих глазах я отчетливо вижу стремление защищать. Преданность. Голод.       И любовь.       Наше дитя спит. Бережно опустив его на колени, я наконец расслабляю напряженные от тяжести мягкого и уязвимого тела руки, прежде чем перевести ответный взгляд на твое искаженное влиянием нашего дома, но по-своему красивое лицо. Отныне его красота не останется незамеченной под пеленой былого недоверия и боли. Ты смотришь неотрывно, с безмолвным вопросом и затаённой мольбой, словно боишься услышать ответ, который сам так искренне жаждешь. Прищурив вспыхнувшие в немом смехе глаза, я склоняю голову к плечу и несколько раз тихо хлопаю ладонью по колену, стараясь не разбудить новорожденного этим забавным в своем покровительстве жесте. Гладкий хитин отзывается мелодичным звоном, и мой блудный брат вздрагивает, стремительно сокращая опротивившее расстояние между нами. Массивное тело закрывает собой мерцающее свечение адского огня, пронизывающего трещины в сланцевых стенах, но даже теперь твои руки остаются все так же нежны ко мне, ласковыми прикосновениями к плечам заставляя опуститься некогда настороженно вздернутые шипы. Когти неторопливо скользят вниз, поглаживая лишенную брони грудь, чья бледная, испещренная венами кожа теперь так напоминала твою собственную, и мой Страж позволяет себе ощутимо сжать ее, а после тяжело опускается на колени. Прежде чем податься вперед, открывая рот с нескрываемой алчностью, ты на мгновение поднимаешь голову, чтобы преданно посмотреть из-под тяжелых, ныне покрытых отростками, рогов. Твои глаза горят алым, и я любуюсь этим пламенем, поглотившим душу того измученного, несчастного человека, что теперь нашел вечный покой.       Так жадно пьешь, словно лишь я могу утолить твою жажду. Мне приходится с беззлобным рычанием оттащить за рога, чтобы ненароком не потревожил спящего на ребристых коленях ребенка, однако коварно скользившие по моей груди сильные пальцы заставляют издать звуки иного рода, после которых я окончательно проигрываю в этой неравной битве между нами, как и должно быть всегда. Ты – единственный, кто способен победить меня, ты – единственный, в чьей власти заставить дрожать это несуразное тело. Острые клыки нежно прикусывают самые чувствительные участки, которые теперь нет нужды прятать под безразличной броней, и тишину тронного зала нарушает жалобный стон, который проглатываешь вместе с жемчужной жидкостью, что стекала по наростам на подбородке моего преклоненного, горячо любимого слуги. Дитя всхлипывает, верно услышав мелодию нашей обоюдной любви, и тотчас жмется так же крепко и отчаянно, как ты целуешь меня, полный желания поделиться этим сладким, доселе неизвестным вкусом.       И я никогда тебе не отказываю.