KINK-tober

      Я никогда не стану одним из вас.       Издав болезненное шипение, рогатый демон отшатывается в сторону и слизывает вытекающую кровь из разбитой челюсти, в которую мгновение ранее ударил тяжелый кулак Палача, пускай это решение и стоило разбитых в мясо костяшек пальцев. Лишенный большей части преторианской брони, жалкие остатки которой сиротливо закрывали ноги и предплечья, человек все же продолжал упрямо бороться, будучи не в силах смириться со своим незавидным положением: Практически обнаженный, пойманный в этой затхлой узкой пещере врасплох, схваченный сразу двумя парами цепких рук своих бывших собратьев…которые с таким отчаянием пытались прижимать к себе, толком не реагируя ни на жестокие удары, ни на глухие проклятия. Воспользовавшись неожиданной заминкой, один из падших раздвигает длинным языком обветренные губы, впуская тот в рот, но сразу же срывается на злобный рык, когда морпех непримиримо кусает скользкую плоть, содрогаясь от отвращения перед происходящим. Стошнило бы, да нечем.       А ведь всего этого можно было бы избежать, если б он сразу пробил головы предателей верным лезвием, не разрешая себя сбить с толку отсутствием привычной агрессии. Однако, демоны не атаковали, лишь пытаясь что-то донести в печальном урчании да с несвойственной им осторожностью поглаживая в четыре руки замеревшее от неординарности ситуации тело. Ровно до того самого момента, как закономерный ступор проходит и Солдат грубо отшвыривает от себя обоих, не желая вникать в смысл этих по всем критериям неожиданных и даже абсурдных действий со стороны ныне заклятых врагов. Однако, он не учел того факта, что двое преображенных Мародёров – явление во много раз опаснее единичного противника, тем более сейчас, когда оба падших воина смотрели с одинаковой яростью, видимо не собираясь прощать чужой поступок. Тесное помещение не позволяло сражаться в полную силу, тупая звериная злоба отверженных Стражей заставляла их наносить удары метко и стремительно, чтобы с легкостью загнать в угол, где смертоносный дробовик оказывается выбитым из рук. Не ожидая подобной перемены в чужом настроении, все еще сбитый с толку и растерянный произошедшим морпех слепо бьет клинком перед собственным лицом, но лишь срезая этим один из рогов нападавших, что тотчас с глухим стуком падает на пол. Чужой вой, полный не столько злобы, сколько отчетливой, почти нелепой обиды, только больше вводит в ступор, и человек не успевает отскочить в сторону от безжалостного удара в висок, за которым тотчас следует кромешная тьма и смутное ощущение полноценной, омерзительной по своей сути беспомощности.       Пробуждение не оказывается приятным. Никакая боль в измученной постоянным напряжением голове не может сравниться с тем ужасом и негодованием, когда Солдат осознает себя, по-прежнему находясь в этой узкой, закрытой со всех сторон пещере, обнаженным. А подозрительное, нечеловеческое тепло с обеих сторон явно сигнализирует о присутствии ненавистных предателей, чьи когтистые пальцы бесстыдно сжимали его уязвимое тело, касаясь самых чувствительных, а главное личных мест, на доступ к которым не имели ни единого права. Ощущение же скользкого языка на собственной шее заставляет содрогнуться в отвращении. Не потеряй он бдительности и тогда не позволил бы двум разъяренным, так и не услышанным существам наброситься и лишить себя единственной защиты, чтобы…Сказать это даже мысленно удается с трудом, но, переборов приступ тошноты, Палач все же признает простой и лаконичный замысел происходящего. Чтобы его изнасиловать.       Любые попытки сопротивляться пресекаются на корню, да и что он мог противопоставить двум огромным, матёрым демонам, не имея своей верной брони, многократно увеличивающей силу за счет преторианских пластин? Разозленные чужим сопротивлением, падшие свирепо шипели прямо в лицо, не сдерживая себя от болезненных укусов и глубоких царапин, пока один из них укладывал обездвиженное тело на грудь не менее раздраженного собрата, фиксируя в позорном и отнюдь не двусмысленном положении. Палач мог хотя бы попытаться выбраться из этой беспощадной хватки. Мог. Но, только не сейчас, когда его ноги предательски разводят, против воли лаская языком в том месте, которое не собирался открывать никому. Кровь предательски приливает к лицу, однако старательно подготавливающий его демон не получает даже намека на ожидаемую благодарность, вместо этого лишь выслушивая глухие, полные омерзения проклятия, которые заставляют вновь издать разочарованный рык – прекратив все попытки добиться взаимности от этого несносного человека, рогатый с ненавистью смотрит в упрямые глаза перед собой и глухо шипит собрату, по-видимому отдавая позволение действовать дальше, вне зависимости от того, желал это их глупый вожак или нет. Последний же не может сдержать болезненного, полного шока и неверия в происходящее стона, когда в его узкое, наспех подготовленное тело неотвратимо проникает влажная плоть отверженного им соратника.       Сильные руки с нежностью обнимают, позволяя раствориться в этих массивных, невыносимо горячих телах, что сейчас окружали с обеих сторон. Подобно цепкой ловушке или сладкому, запретному плену, который мог бы принести столь необходимый покой его душе, однако резкие, жестокие движения внутри безжалостно напоминали о порочном смысле сложившейся ситуации, не позволяя достичь желанного демонами принятия. Те же словно осознавали бессмысленность своих действий, чередуя наполненное тупой злобой шипение и отчаянные стоны да впиваясь когтями до глубоких царапин на загорелой коже падшего морпеха. С трудом держа голову поднятой, человек беспомощно позволял вылизывать собственное лицо, и подобное можно было бы назвать мерзким, отвратительным, если б не печаль в мертвых глазах изуродованных собратьев. Ближайший к нему Страж вновь попытался раздвинуть плотно стиснутые губы склизким языком, словно в предложении заключить извращенный поцелуй, но оказавшись укушенным во второй раз, разъяренно воет, тотчас с силой толкаясь внутрь и без того растянутого тела. Острая боль простреливает неподготовленные ткани, но и она не могла заглушить ту неожиданную растерянность, которую вызвал полный затаенной, почти человеческой боли рев.       Не собираясь терять остатки былого достоинства хотя бы перед самим собой, Солдат раздраженно морщится и бьет тяжелым кулаком по ближайшей к себе к себе изуродованной морде одного из падших, даже при всем осознании неразумности этого воистину смелого поступка. В прочем, ожидаемое рычание прямо в лицо не предвещает ничего хорошего – смутная печаль мгновенно пропадает под влиянием звериной ярости, и демон до брызнувшей крови впивается клыками в обнаженное предплечье, позволяя своему собрату безжалостно раздвинуть мускулистые ноги и в одно резкое движение проникнуть в уже заполненный, совершенно не приспособившийся к насилию проход, тотчас начиная вбиваться без всякого намека на былую нежность. Человек же едва сдерживает болезненный крик, тщетно пытаясь оттолкнуть от себя слабыми, дрожащими от шока руками, однако, без верной брони подобное можно было бы сравнить лишь с попытками обрушить монолитную стену. Стену, которая отчаянно пыталась опорочить его и сделать равным в своем уродстве. Вернуть былое единство. Хотя бы так.       В каждом резком, проникающем слишком глубоко движении отчетливо прослеживалась личная обида. Как он посмел отвергнуть их любовь? Оттолкнуть в омерзении своих братьев, счесть недостойной потребность в близости, которая смогла бы спасти эти заблудшие души. Предать после клятв в посмертной верности ордену Ночных Стражей. Бросить на произвол судьбы как бросила богиня-мать.       Теперь ты считаешь себя выше своих братьев, чужак?       Все заканчивается так же быстро, как началось, однако и это отнюдь не принесло облегчения. Обессиленное сознание едва ли сумело осознать неожиданное тепло внутри, что вместе с надежной фиксацией ног в раздвинутом положении вызывает очередной приступ тошноты, отдавшийся противным привкусом желчи в разодранном продолжительными криками горле. Ни крепкие объятия, ни лишенное былого раздражения рычание обоих рогатых, что сейчас больше походило на сытое мурлыкание, не способны прогнать одну простую, но ужасную в своем понимании мысль – его телом воспользовались в качестве чертовой личной самки, возможно ради вымещения злобы за отказ принять своих изувеченных братьев обратно. Или ради желания сделать таким же грязным, уродливым…опороченным подобно самим. Резкий, не предвещающий ничего хорошего звук заставляет поднять голову и направить плывущий взгляд в сторону выхода, хотя и это банальное действие отозвалось острой болью между раздвинутых почти до вывиха ног, перепачканных в вытекающей с пошлым хлюпаньем сперме: Где-то поблизости раздается угрожающее рычание одного из высших демонов, и оба бывших Стража издают раздраженный хрип, прежде чем синхронно встать на ноги и броситься в сторону выхода из пещеры, по всей видимости для ликвидации потенциальной угрозы, что уже через несколько мгновений стала бы нежелательным свидетелем насильного единения с объектом их безответной страсти. Таком измученном и беззащитном, слишком слабым, чтобы успеть скрыться до скорого возвращения и нового акта порочной любви, который может тщетно пытаться отвергнуть хоть всю оставшуюся вечность. Однажды попав во власть новой семьи, чужеземец никогда не вернет себе былую свободу.       Не желая осознавать произошедшее, человек с трудом приподнимается на локтях и тянет руку к разбитому шлему, тотчас закрепляя тот на растерянном и мокром от слез лице.