KINK-tober

      Ты лежишь передо мной такой уязвимый и дрожащий, что я не могу сдержать улыбку. Если таковым можно назвать тот уродливый оскал, при котором обнажаются острые клыки, более не скрываемые жалкими остатками порванных губ. В прочем, подобная гримаса больше походит тому внутреннему зверю, что сейчас, насытившись мирно дремал где-то в глубине опороченного тела, не пытаясь вновь доказать свои незыблемые права. И я спокоен вместе с ним. То, что принадлежит по праву, получено вновь, уже никуда не денется из цепких когтей, украшавших эти мертвые, но по-прежнему сильные руки.       Ты что-то говоришь мне и, не расслышав, я склоняю голову к плечу, опуская спокойный взгляд на твое умиротворенное лицо, на котором не осталось и капли былых тревог. Напротив, ты выглядишь расслабленным и наконец достигшим того призрачного, но невыносимо желанного покоя, о котором грезил каждый день до нашей первой встречи и каждую минуту после. Я сумел помочь достичь его? Эта мысль согревает изнутри, великодушно даря мне понимание о том, что в кои-то веки поступил правильно. И ты словно догадываешься об этом, поворачиваясь и слабо улыбаясь, прежде чем закрыть воспаленные глаза в сладкой неге.       Шальная идея проскальзывает в моей голове, и юношеское любопытство вынуждает с куда большим интересом посмотреть на твое расслабленное, полностью отданное мне тело, чтобы наклониться и задать тихий вопрос, предварительно убрав отросшую прядку волос с давно сломанного, но так и не сумевшего восстановить былую форму уха. Что ж, это ничуть не портит тебя. Напротив, дарит некий шарм, словно напоминание, что под титулом священной иконы, остается самый обыкновенный человек, что сейчас заинтересованно посмотрел на мое изуродованное лицо, едва заметным кивком отдавая согласие на все, что только не придет в эту буйную, более неподвластную ни Небесам, ни Аду голову. И нет таких слов, которые смогли бы выразить в полной мере, насколько я ценю это щемящее доверие падшему существу вроде меня.       Дрожащие в послеоргазменных судорогах бедра оказываются осторожно раздвинуты, и я любуюсь тем, как между твоих стройных ног стекает белесое семя, оставленное мной же. Его Светлая тягучесть так ярко контрастирует с загорелым цветом кожи, что не остается никаких сомнений в том, кому именно принадлежит это живое, невыносимо живое создание. Ты вздрагиваешь, то ли в предвкушении, то ли в смутном страхе, и я успокаивающе глажу по внутренней стороне бедра, нежность которой так и не была утеряна несмотря на долгие годы нахождения в бесстрастной броне, прежде чем податься навстречу и медленно провести языком по всему белому следу. Новая волна дрожи вызывает нечто вроде нежности, и я веду им куда осторожнее, стараясь не пропустить и капли терпкой жидкости, брызги которой виднелись то тут, то там на твоем измученном теле. Когда-то ты жаловался мне о неприятном ощущении сухости и липкости после редких моментов нашей обоюдной любви и, будь уверен мой дорогой воин, на сей раз я избавлю тебя от этих прискорбных неудобств, чтобы ничто не могло помешать наслаждению пережитой близости.       Длинный язык резво справляется с особо крупными подтеками, очищая наиболее чувствительное и уязвимое место, предоставив доступ к которому ты лишь больше доказываешь свое доверие ко мне. Тихий стон, который нарушает тишину нашего совместного логова является лучшей наградой за все мои старания, помогая мне забыть о ноющем от непривычной работы органе и затекших в неудобном положении коленях. Подняв лукавый взгляд, я все же решаюсь на новый поступок, а именно – осторожно раздвинув и без того вздернутые кверху бедра, я медленно, невыносимо медленно проникаю внутрь, жадно глотая собственную сперму, вытекающую прямо в открытую пасть. Ее вкус кажется мне терпким, странным, но ничуть не отталкивающим, а вот то, как беспомощно ты вздрагиваешь, царапая землю и срываясь на тихий плач – ласкает слух, провоцируя на продолжение грязной ласки. Наполненный едва ли не доверху после долгих часов близости, ты готов разрыдаться от острого облегчения, когда наконец чувствуешь свойственную телу пустоту внутри, а я и не против предоставить тебе эту возможность, проглатывая до последней капли порочное свидетельство моей бесконечной любви.