Октябрьское выгорание

      — Самое настоящее! И поедем на том автобусе, — в пределах всех пятисот десяти миллионов семидесяти двух тысяч квадратных километров Лука был единственным счастливым человеком, которому до безумия нравилась своя же идея хоть раз дойти ножками куда-нибудь, а не химичить с искривлениями пространства и времени. — Дальше Фролов. Ты знала, там рядом есть Няшино? Чума…              Шесть лет назад чумовыми казались смешные названия пригородных сел и деревень. Шесть лет спустя чумовыми стали чужие картинки в интернете.              В семнадцать лет Варвара еще не носила в сумке нашатырку и надеялась, что гормональные прыщи на спине пройдут сами. Единственной мечтой была ровная кожа на теле, без шрамов-кратеров и покраснений. А сейчас грезилось о том, чтобы такая ерунда вновь стала недосягаемой жизненной целью.              — Двадцать рублей! В прошлом еще шестнадцать было…              — Так двадцать шесть ведь, — сконфуженно возразила Варя, уткнувшись в свой билет. Ан нет, и правда двадцатка. И чего это джинсы такими свободными стали? Испуганный взгляд остановился на исчезнувшем ожоге у большого пальца левой руки, и все встало на свои места. — Люсь, ты охренел?              Лука с непривычки поежился и обиженно покосился на попутчицу. Люсей его не называли слишком давно, он и отвык от этого прозвища. Когда-то он наводил знатного ужаса на Варю и ее тогдашних приятельниц. Но стоило однажды дать слабину и показать, какой он на самом деле безобидный весельчак, как важный Лукьян снизошел до обыкновенной Люси.              — А ты? Я с тобой-старухой не хочу ездить, — пожал он плечами, украл один наушник и уткнулся в окно.              — Старухой?! Да мне всего двадцать три! — возопила Варя и кулачки чуть разошлись по швам, а из-за них вылезли капли раскаленного сердолика.              — Ты за собой следи, каргуля, — знает же, на что давить, межеумок.              В отместку Варвара переключила плейлист на любимый «Буерак», от которого Лука плевался. Так и отвоевала драгоценную правую затычку, и под воспевание корня имбиря странное приключение пошло куда лучше. Ладони остыли, и трещинки затянулись обратно.              Смотреться в отражение экрана телефона было страшнее, но еще страшнее было не знать, как хоть теперь Варя выглядит после бесстыдных манипуляций горе-кудесника. И ведь не соврал — точь-в-точь как в семнадцать. В том далеком две тысячи шестнадцатом почему-то воспоминания запорошило снегом, и под веками всплывали картины зимних вечеров у одноклассников. Чай с имбирем и лимоном, обрывки «Острых козырьков» на потасканном ноутбуке и многосмысленные взгляды с недомолвками. Такие, когда вы оба делаете вид, что они ничего не значат, и из раза в раз вы расходитесь, чтобы назавтра опять посмотреть так друг на друга. И это кружится по пять дней в неделю, а бывает и в выходные.              Но все это в прошлом, и Варя уже давно запамятовала, как правильно заваривать тот самый чай, и от «козырьков» помнит лишь их стильные прикиды. А что до одноклассников… бывает, даже полное имя с трудом вспомнишь. Вот у кого в гостях они сидели?..              — Пешочком, пешочком. Но идти недолго, — отвечал Лука, довольно притопывая на месте и оглядываясь по сторонам.              Идти недолго, но обязательно по самым непроходимым зарослям, слякоти и среди тесно стоящих берез. Там, где кусты наточенными ветками рассекут нежную кожу на пальцах и таки попортят купленную на днях куртку.              — Зашьешь!              Еще и волосы в силу нового (вернее, хорошо забытого старого) возраста стали длинными-длинными, чуть распушились. И только когда они зацепились четырежды подряд, тогда Варвара и приняла ответственное решение заплести наскоро косу и крепко держать ее при себе.              Тем временем Лука привел на поле высохшей осоки, бросил тяжелое пальто прямо в траву и далеко побежал, но быстро оставил начатый марафон — запыхался. Зачем-то сел, спрятался, тотчас вынырнул в новом облике и крикнул:              — Похож на подсолнух, а?              С желтыми волосами и загорелыми веснушками — самое то.              — Лучше, чем у Ван Гога!