Октябрьское выгорание

      Капли дождя — худшие барабанщики, а из подъезда воняет краской сквозь щели во входной двери.       Паше нравилось просыпаться дома в полном одиночестве, а такое счастье выпадало даже чаще того, чем того бы хотелось. Отец терялся на сутках, и в маленькой квартирке с высоченными потолками и окнами на музыкальную школу бесконечно играли то одно, то другое.       Иногда то девчонка садилась за старенькое фоно, замучивала ручки гаммами или наслаждалась гноссиеннами Эрика Сати вместо заданной «сонатины до мажор» Бетховена. Если наглеж (коего было хоть отбавляй) заставлял усесться после часов девяти вечера, по батареям начинала стучать многодетная маман со второго.       — А если я стану вторым Кулау?! — в сердцах и с театральным трагизмом кричала Паша в пол как финалочку.              В противовес инструменту шел аппарат для воспроизведения дорогого винила. Утомленные классикой пальцы перебирали известных и не очень гениев незнакомой ушедшей эпохи. Ближе от прослушивания она не становилась, но заводила еще с пеленок. Больше всего в фотоальбоме малышка танцевала, а по движениям повзрослевшая наблюдательница могла и песню распознать. Слишком много прыгает — какая-нибудь «чери чери лэйди», нацепила солнечные очки — отжигает под Клубничный путь.       Паша поставила случайно выбранную пластинку, и комнату наполнили мантры женского вокала и растертое звучание синтезатора. Гипнотическая мелодия втерлась в уши и продолжилась уже в душе, когда ванну забили хлопья пены, и зеркало запотело от пара. Собственный голос завораживающе рикошетил от плитки и отдавался приятным эхом. На телефоне хранилось семьдесят четыре минутных ролика с каверами, но ни один из них так и не увидел свет на страничке в соцсетях.       На вкус мыло совсем не такое сладкое, как пахнет.       Газ сипло затрещал в конфорке, грея горелый чайник. Паша формировала из высыхающих жемчужных кудрей и тысячи и одного средства для укладки подобие красивых локонов. Полки над столом забивали прозрачные бруски с трупами бабочек. Лицезрение этого мертвого инсектария раздразнивало аппетит неестественным образом. Надежда научиться вселять жизнь в усопшее тело не покидала мысли, а пока оставалось довольствоваться самодельными куколками.       — «Некоторые живые мертвее мертвых», — Паша с дурацкой интонацией прочла вслух цитату из утреннего поста в ленте и отложила телефон от вспышки раздражения. Закинула пакетик в чашку, залила кипятком и немедленно открыла форточку. С подоконника свалился бумажный журавлик, а ранние уроки хора доносились унылым «Островком» Рахманинова. Левая рука пробовала дирижировать многоголосию, а правая — отбивать ритм проигрывателю. — Некоторые мертвые живее живых! — с помешанной улыбкой замерла ведьма напротив полуготовой крошки и что-то прошептала ей на ухо после своего возгласа. Багряные нити под носиком-пуговкой потянулись по краям вверх.       Чай переварился.