Октябрьское выгорание

      Лицей для старших классов располагался в далеком от центра районе, где за железными стенами громадной автомойки и мутного мебельного магазина сперва и не скажешь, что тут через дорогу целая школа.              Лицей для старших классов — звучит уж слишком хорошо, чтобы быть правдой, но такая мечта любого ученика общего учебного заведения была самой что ни на есть явью. Малышня не буйствует и не кружится под ногами, вреднючие ребята побольше не лезут вперед очереди в столовой. Только вы, взрослые, да еще и незнакомые друг с другом. Вас не связывают неловкие воспоминания прямиком из седьмого класса о том, как из-за проделки с натертой воском доской расплакалась зам по воспитательной работе, которая приходилась теткой вашему товарищу, и как он взял на себя всю вину. Не чувствуешь дрожь напряжения оттого, что мальчик, признавшийся в своей безобидной любви в третьем классе и посвятивший тебе романтическое стихотворение (с ремарочкой о намерениях утопиться в случае неразделенной симпатии), сядет на парту ближе.              Лицей для старших классов открывал двери для каждого, но брал далеко не всех. И если на эконом попасть еще было легко, то к каким-нибудь «гякам» — так называли учащихся на профиле германских языков — попробуй, рискни, подавись.       В этом месте и сошлись Ада из физмата имени Пушкина, Варя из обыкновенной районной школы, Дина из такой же и Паша из французской гимназии (хотя по самому лягушачьему в аттестате значилась хиленькая тройка). Каждой не хватило сколько-нибудь баллов на вступительных экзаменах до нужного направления, и так их дороги пересеклись в среднячковом экономическом. Ничего там такого особенного не было в плане программы, но все прикольнее, чем продолжать вариться с обоюдно надоевшими однокашниками. Здесь и мальчики наконец воспринимались взрослыми юношами, а не теми олухами, что росли с тобой бок о бок и соревновались, пока ждали родителей в началке, кто повыше метнет снежок о трехэтажный кирпич.       — Придете ко мне на день рождения? В четверг через неделю.       Вилка постукивала сквозь расползающиеся макароны за шесть рублей, стертая в крошку котлета устилала ободок тарелки.       Ада радовалась тому, что в этой школе быстро смогла найти друзей, Варвара не заметила никаких особых изменений в своей социальной жизни, Динара ликовала, что здесь ее не дразнят за смуглую кожу, а Паша отсчитывала дни с начала учебы, пока ее не нарекут долбанутой. Шел сорок восьмой день от первого сентября, и сорок восьмой день как обидное слово так и не прозвучало. Это наводило на мысли, что даже если не назвали вслух, то необязательно и про себя не называют. Костомарова смотрела на девочек и понимала, что начало их дружбы — это скорее для галочки, чем нечто искреннее и надежное.       И сама Паша молчала, когда раздражалась от зажатости самой скромной, пассивности самой неприхотливой или щедрости самой доброй. Но разве не в терпении все дело? Или это раздражение неправильно?       — Придем, конечно.       — Уже придумала куда?       — Сначала ко мне, потом я вам одно место покажу…       В зрячем глазу блеснули бесовята. Молодой колдунье не терпелось разделить беспокойную силу, обретенную на Гляденовской Горе. Превратить ведьма в ведьмы. Только вот о чем Паша не заботилась — хотят ли того подруги, и хорошо ли врать им в глаза, когда настанет время, и делать вид, что для тебя это все тоже в новинку.