Октябрьское выгорание

      Костомарова поняла, что пора бы с устроенным бедламом завязывать, когда куклы наконец заговорили.       В отличие от подруг, Паша не обнаружила свои сверхспособности случайно — она намеренно провела ритуал на Гляденовском костище, хоть и не надеялась обрести связь с магией на самом деле. И когда полоумная старушка, по объявлению в газете к которой явилась еще ничего не подозревающая будущая ведьма, рассказала, что к чему, то бредни странной женщины вызвали слабую усмешку.       — Поедешь на Гляденовскую гору поздней ночью, там найдешь место такое, — колдунья разложила мятую карту с устаревшими обозначениями. — Потом прочитай вслух, что напишу тебе. Смерти не боишься?       — А че ее бояться, — невозмутимо пожала плечами Паша, фотографируя рисунок.       Хозяйка глухо рассмеялась, обнажая наполовину беззубый рот. Улыбка ей не шла, только углубляла морщины, разве что глаза молодила. Что-то ненастоящее было в этом смехе — не то его изображали, не то от души злорадствовали в предвкушении.       — Напоминаешь меня в молодос-сти, — покачала головой ведьма и тяжело поднялась из-за стола проводить гостью.       — Ой, а это у вас что? Типа, кукла-вуду? — Костомарова показала на замеченную в шкафу одинокую тряпичную малышку. Почему-то ее заперли, с ручек дверец свисала серебряная цепь. Из-под ткани сверху торчали клочки волос, тельце укрывали кожаные лоскуты, ручки прятались в меховой муфте, счастливую мордочку обозначали грубые толстые нити, а деревянные щепки и ржавые металлические кольца довершали хаотичный наряд.       — Вуду эт другое. Я болванками называю. Пока не оболванятся. Потом имя даю. Какое заслужили, — прокряхтела старушка, поправляя замок.       Паша обернулась напоследок, и показалось, что раньше голова куклы смотрела совсем в другую сторону, но эта деталь только лишь повеселила. Ведьма вручила Костомаровой, кроме бумажки с невразумительными словами, еще пожелтевший от ветхости блокнот.       Первой заговорила болванка, над созданием которой Паша провела больше всего времени. Сначала научилась улыбаться, а после похода на чердак и захотела что-то рассказать. Это была шестая по счету попытка сшить действующую куклу.       — Очень хорошо, — бестолково приговаривала она время от времени. Колдунья не сразу поняла, откуда исходит сиплый голосок, то утихающий, то внезапно громкий. А после увидела довольную рожицу на подоконнике, где возле горшочка с кактусом рассиживала заклятая игрушка.       Сшита она была не очень аккуратно и старательно, на швах вылезали нитки да скудный наполнитель. В подоле прятался бисер с порванного колье из шкатулки матери.       Болванка возрадовалась чуть сильнее, заметив внимание к себе. Но так и продолжала повторять одно и то же, не реагируя ни на что. Могла молчать неделями, потом снова заговаривала. И слышно ее было так странно — не то снаружи, не то откуда-то изнутри. Отец часто жаловался на свистящий шум в ушах, когда она бралась за старое.       — Очень хорошо.       Второй же заявила о себе «более удачная работа», как считала сама Паша. Тот самый подарок, принесенный на могилу проклятой дочери. Будь то обычная кукла, ее бы Костомарова не нашла спустя шесть дней нетронутой. Но кто бы ни подходил к оставленной вещице, она непременно отторгала внимание от себя. Намерения дворника убрать подарки от местной достопримечательности рассеивались вместе со взглядом в глаза-ямки, выкрашенные краской в непроницаемый черный. Так же действовала Таисия и на простых посетителей — только они заговаривали о ней, как через мгновение теряли суть собственных слов и забывали о девочке.       — Мне холодно.       — Очень хорошо.