Зов крови

Коцит

Все вышло из-под контроля. Будто кто-то щелкнул по картам, и те из ровного высокого домика начали осыпаться, одна за другой, разрушая выстроенную десятилетиями жизнь. Вся эта неразбериха в городе, вечный гвалт и демонстрации, вновь открывшаяся на них охота, и даже Флегетон. Наверное, Коциту не стоило брать его к ним. В его привычки не входило жалеть о собственных поступках, но сегодня был исключительный случай. Ночь, когда все шло не так. Флегетона не оказалось в квартире, не оказалось и на улице поблизости. Сбежал. Коцит мерил шагами комнату. От стены до стены, подстегиваемый стуком собственных каблуков, он вышагивал уже полчаса с самого отъезда Ахерона. Взгляд Стикса скользил следом, но на него можно было не обращать внимания и продолжать сквозь зубы опорожнять душу от накопившейся злости — Стараешься, делаешь ради них все, и дальше что? Побег ради праздных развлечений, большая часть из которых ему все равно недоступна? Чего ради? — всплеснул руками Коцит. Обычно Коцит злился громко, но отходил быстро. Словно молния в грозу, громко, ярко, бьет несколько раз и все. Но сейчас это скорее было похоже на затянувшийся шторм. Время начинало клониться к рассвету, а Коцит вместо того, чтобы успокоиться, сыграть в карты или засесть с книгой в руках, продолжал ходить туда-сюда по комнате. — С-с-с ним одни неприятнос-с-сти, — скопившиеся в Стиксе усталость и раздражение шипением подступили к горлу. — И никакой пользы. Коцит развернулся на каблуках, оглашая последнее движение стуком ударившихся об пол подошв. До этого его речь была сплошным монологом, иногда с вопросами, иногда сплетающимися друг с другом цепочками слов. Однако, Стикс впервые подал голос, и что-то во взгляде его читалось особенное, отчего горячее пламя злости Коцита начинало гореть чуть менее ярко. — Ты как всегда убийственно точен в выражении своих мыслей, — согласился Коцит, неосознанно начиная стучать ногой. Что-то в Стиксе ему сейчас не понравилось. То, что давно не давало покоя, но раньше было скрыто за пеленой мрачного спокойствия. Теперь оно подбиралось к поверхности, и Коциту крайне не хотелось разбираться с этим вылезшим чудовищем из распрей внутри его семьи. С другой стороны, это давало возможность выплеснуть всю накопившуюся злость. Пожар внутри притих, в ожидании того, что же случится. Белесые глаза Стикса прищурились, останавливая взгляд на замершем Коците. — Ес-с-сли он нам не нужен, почему мы не можем извлечь из этого пользу? — Стикс медленно моргнул. Казалось, что весь воздух в комнате натянутая струна. Такая тонкая и острая, что разрежет руку в кровь, если попытаешься дотронуться. — Мы можем выпить вс-с-сю его кровь и получить много с-с-сил, — тонкий раздвоенный язык скользнул по губам и так же быстро исчез во рту. Коцит закрыл глаза и, оскалившись, с присвистом втянул воздух. Было очевидно, что Стикс думал об этом. Слишком сильно он невзлюбил решение взять Флегетона, слишком откровенно он не желал общаться с ним и слишком часто смотрел, как на еще не созревшего для убоя барана. Не в первый раз подобное предложение срывалось с уст Стикса, и в прошлый Коцит поддался, позволяя произойти беде. Он резко открыл глаза и в пару шагов оказался рядом, вцепившись руками в подлокотники кресла. — Думаешь, это хорошая идея? — голос тише, чем тот, что был до этого. Коцит приблизился к лицу Стикса, соприкасаясь взглядами. Память так не к месту подбрасывала воспоминание о том, как билась кровь в тисках вен на шее Флегетона. Совсем близко к губам, сладкая и пьянящая. Коцит ненавидел себя за эти мысли и сейчас они могли найти выход. — Предлагаешь выпить его до последней капли, а дальше? Обезуметь? Начать грызть друг друга? — контроль над собственным телом терялся и зубы прорастали острыми клыками. — Стикс, ты правда хочешь, чтобы я поверил, будто ты сможешь остановиться? — Вс-с-с-его лишь с-с-съедим того, кто принос-с-сит одни хлопоты, — Стикс весь напрягся и тоже оскалился с тихим шипением. — Я не брошус-с-с-ь на тебя или Ахерона. Мы с-с-семья, а он вс-се еще чужак. — Всего лишь, — повторил Коцит, перемещая ладони с древесины подлокотников на руки Стикса. Они сомкнулись в тесном объятии пальцев, не сжимая до боли, но это лишь пока. Предостерегающий жест, почти неосознанный, в совокупности с остальными. — И почему ты считаешь, что сможешь удержаться? Мой дорогой Стикс, во мне тлеют угли сомнений, да что там угли, я бы выразился, что это настоящий костер, — Коцит провел кончиком носа по холодной коже щеки, склоняя голову. Взгляда не отвел, и весь его мир сузился до подернутых пеленой серых глаз. — Понимаешь ли, при всех наших, так сказать, пробелах в памяти, есть вещи, что невозможно забыть. Например то, как мы съели весь свой клан. Слово "мы" горчит на губах, как кровь грязной крысы. Это все было так давно, казалось, в прошлой жизни, покрытое слоями пыли и пепла, воспоминания редко выскальзывали из плена забытья. Но даже их клочки доставляли боль. Тогда было другое время, другие нравы и совсем другие они. Тогда была война и отнюдь не только с людьми-охотниками, но и друг с другом. Тогда в их семье был предатель и набраться от него сил показалось хорошей идеей. Казнь через поедание. Благословенное дело. Кто знал, чем это законичтся в то далекое время, когда власть церкви еще не пришла на северные земли? — Мальчишка бес-с-с-сполезен, — Стикс прищурился. Его губы сжались в тонкую линию, словно аккуратный мазок кисти расчерчивающий лицо. В грязно-сером льде глаз уже бушевал шторм. Стикс наверняка помнил. Забыть вкус крови себе подобных невозможно: пьянящая, наполняющая такой силой, что от этого начинает мутнеть сознание. По сравнению с ней человеческая уже потом кажется не такой вкусной, будто перестав насыщать. Тогда они едва нашли способ справиться с этой жаждой. Сбежали подальше, спрятались в норы, и словно наевшиеся на зиму звери, впали в долгую спячку. Это помогло один раз, но, кто знает, что может случится теперь. — Я вс-с-с-се прекрас-с-с-сно помню. Когти Коцита вонзились сквозь тугие рукава, разрезая бледную кожу под ними. Коцит подался всем телом вперед, впечатывая Стикса в спинку кресла. — Флегетон с нами. Мы не будем трогать никого из своей семьи. — Флегетон с-с-с тобой, не с-с-со мной, — слова как плевок ядом сорвались с губ между которых скользнул змеиный язык. Стикс с тихим рычанием выцепил одну руку из хватки Коцита и схватил чужое горло длинными пальцами, сжимая. — Ос-с-с-торожнее со с-с-с-воими руками. Воздух пронзил резкий запах крови. Их крови. Коцит задышал чаще, чувствуя, что пьянил один лишь отголосок. Склонить бы голову и прижаться губами к проступающим на рубашке Стикса каплям. Почувствовать хоть толику силы, что дает это пряная жидкость. Кровь Стикса должны быть лучше любой другой: наполненная его древностью, его силой и смертями тысяч жертв. Что-то пульсировало внутри. Будто сердце, но сердце не билось сотни лет. Что-то заставляло обостриться всем чувствам, что-то низменное и животное. Голод. — Я осторожен. — Не с-с-слишком заметно, — Стикс медленно моргнул и приблизился к чужому лицу, чуть приоткрыв рот с острыми зубами. Слова Коцита звучали рычанием из горла. Речь Стикса — подобна озлобленному шипению змеи, готовой напасть. Терпкий запах заполнил миллиметры воздуха между ними. Коцит ждал, что его оттолкнут. Он готов был поддаться этому сопротивлению, как поддался разжимая пальцы руки. Ему нужен был лишь предлог, чтобы отстраниться, что-то достаточно отчетливое, бьющее под дых, чтобы взять себя снова в руки. Однако, этого не было. Стикс замер, глядя на него немигающим взором. Коцит проследил за скользнувшим по губам языком и облизнулся сам, растягивая губы в привычной широкой улыбке. — С каких пор наш священный союз разделился на тебя и меня? Я думал, что уже много сотен лет, как мы перешли ту грань, когда я могу использовать многогранное слово "мы". — Наши взгляды на с-с-ситуацию разошлис-с-сь. Я был против вс-с-сей этой затеи с-с еще одним. Ты знал это. Пальцы Стикса вцепились в горло Коцита еще крепче, оставляя короткие царапины от заостренных ногтей. Запахи кружили голову. Коцит чувствовал, как надрывались последние сдерживающие его хищную жажду веревки. Подпиленные злостью, подпаленные шепотом Стикса, разорванные лапой голода. Чем дальше, тем сложнее сдержать себя. Коцит бросился вперед. Натянулась хватка пальцев у его горла, жалобно скрипнуло старое кресло и помялась вельветовая обивка. Зубы вспороли кожу губ, чтобы сделать первый жадный глоток. Слаще медовухи, горячее дымящегося в зимний вечер вина, бодрящий сильнее терпкой настойки. Вкус самой вечной жизни. Коцит застонал, не отрываясь и только сильнее прижимая Стикса к высокой спинке. Язык завозился по его потрескавшимся губам, с готовностью собирая каждую каплю, лишь бы не проронить ничего. Стикс приоткрыл рот, но не из жажды поддаться, напротив. Он толкнулся языком, отталкивая от раны, будто ему было жалко тех маленьких гранатовых зернышек, сочащихся из укуса. Раздвоенный кончик прошелся по губам. Одно мгновение, не более, но все тело прошибло дрожью возбуждения и какого-то смутного ощущения. Все это когда-то было. Во времена, когда они всегда были сыты и не боялись никого, ведь не было никого сильнее. В то время, когда кровь друг друга то и дело оказывалась у них на губах.Они были вместе. Не только, как союзники, больше, чем друзья и собратья. Их судьбы были сплетены воедино, точно так же, как сплетались тела, омываемые реками крови. Стикс надавил рукой на горло ровно тогда же, когда в голове вновь начали появляться просветы сознания. — Ты вс-с-се такой же жадный, как и с-с-сотни лет назад. Стикс тоже вспомнил. Коцит слизнул со своих губ розовую слюну, в которой почти нет самого сладостного вкуса в его жизни, и с неохотой выпрямился. С небольшого расстояния Стикс выглядел иначе. Более растрепанным, чем всегда, с проступающей на запястьях кровью, непривычным взглядом. В голову назойливо, словно муха, лезло слово "возбужденный". А еще второе, вечный спутник каждого, кто потерял человеческую жизнь — "голодный". Коцит заставил себя рассмеяться. Смех вышел гортанным и хриплым, и должен был разрядить обстановку, хоть едва ли мог с этим справиться. Ладонь прошлась в мягком жесте по плечу Стикса. — Не настолько жаден, как ты, мой дорогой. Стикс нахмурился, чуть склонил голову набок и провел ребром ладони по собственным губам, не то собирая, не то размазывая остатки крови смешанные со слюной. — Мы оба знаем, что наша кровь для нас-с-с с-с-самая желанная. — Прошу простить, кажется, я и правда чуточку потерял самообладание, но, ты должен меня понять. Ты умеешь вскружить голову, — новый смех дался Коциту намного легче и зазвучавший почти естественно. Стикс слегка приподнял светлые брови и провел подушечками пальцев по смуглой коже, где его когти оставили царапины. — Я умею многое, — Стикс убрал руку с чужой шеи, сразу же поднес ее ко рту, скользя языком по своим пальцам. Коцита снова прошибла дрожь. Язык Стикса раздвоенным кончиком обошел пальцы, собирая с них даже не капли, один только след от крови. Вкус должно быть слабый, как и слюна, которую то и дело сглатывал Коцит в надежде собрать оставшиеся крохи желанного. Они остановились как раз вовремя, чтобы не стереть эту грань, где голод поглотит все остальное. Или же они остановились слишком рано? Непрошенные воспоминания бились в голове, жаждя выбраться из клетки. Все это было. Все это заходило намного дальше. Связано ли все это с тем ужасом, которым стала их жизнь тогда? Язык Стикса исчез в сомкнутых губах. Пальцы опустились, и Коцит почувствовал легкое разочарование. Краткое зрелище отчего-то было очень приятным и распаляло давно забытые искры в груди. — Я знаю. Кому, как не мне, знать об этом, мой дорогой? — понизив голос согласился Коцит. Рука прошлась выше ворота рубашки, мозолистые пальцы завели за ухо бесцветные волосы и остались на холодной щеке. — Все это мне что-то напоминает, только, как я не скребу по залежам мыслей, никак не могу вспомнить, что, — признался Коцит, снова наклоняясь к такому знакомому лицу. — Бывает так, когда забываешь что-то важное, что-то нужное и потом оно ускользает, точно мышь в щель стены. Гладкая кожа, жидкость волос. Действительно, все так знакомо, и руки машинально забираются в волосы, оттягивая их назад. Точно. Стиксу так всегда нравилось. Стикс приоткрыл искусанные губы, и позволил голове откинуться назад, без страха подставляя бледную шею в плотном воротнике рубашки. Из прорези на губах уже не сочилась кровь, но они все ещё таили приятный запах. — Может, нам попробовать вспомнить вместе? Они что-то забыли. Наверно это было еще до того, как пришли на это место. Сколько веков назад по людским меркам? Восемь? Десять? Как вода сквозь пальцы убегали воспоминания, которые они оба пытались сейчас поймать. Только вдвоем они и смогут вспомнить, если, конечно захотят. В те времена у них не было никого ближе друг друга. — Я очень хочу вс-с-с-помнить, — только тихий шепот сорвалось с губ. Этого было достаточно. Коцит подался вперед, его поцелуй жаден, а руки больше не стеснялись ничего. Ткань сюртука едва не рвется в попытке торопливо стянуть с угловатых плеч, колено упирается меж бедер, а в сознании бьется лишь одна мысль — почему так поздно. Ведь сейчас они как две детали мозаики, вновь соединенные. Коцит чувствовал правильность, которую не испытывал многие годы. Стикс в его руках выгибался. Он не делал практически ничего, но вместе с тем становился всем. Его запах все еще кружил голову, едва ощутимый вкус оставался на языке, в воздух срывался едва слышный выдох, сладострастнее любого стона. Стикс — одно сплошное разрешение: делай, что хочешь. Коцит потянул его с кресла к кровати. Белые простыни, белая рубашка,такая же белая кожа. Будто выключили все цвета. Коцит жаждал окрасить ими тело Стикса вновь. Его губы оставляли яркие отметины там, где касались. Пальцы давили, пока не оставался красный след. Одежды исчезли, оставив обнаженную бледность, не скрытую ничем. У Стикса все тело вытянутое, бледное и очень худое. Кожа натянута на кости и мышцы. Наверное, это оттолкнуло бы простого человека, но Коцит готов задохнуться от восхищения. Даже не смотря на то, что дышать ему не нужно. Каждое прикосновение подобно разряду, пробуждало картины прошлого. Еще до их знакомства Стикс был подобен дикому зверю, чудовищу из легенд, дьяволу в обличье человека. Они оба были такими и оставались в глазах людей, но не в глазах друг друга. Протяжный стон пробирался под кожу. Тихий, слабый, к нему нужно прислушиваться, как и к любому другому звуку, срывающемуся с губ Стикса. Запястье такие тонкие, что можно перехватить их одной рукой. Болезненная синеватая бледность с узором вен и крепкая хватка смуглой ладони. — Преступно было забывать, сколь ты красив в подобные моменты, — голос Коцита низкий и хриплый, пронизанный возбуждением, охватившем его с головой. — С-с-смолкни, — просьба Стикса небрежная, напоминающая провокацию. Зубы легко сжали кожу шеи, не раня ее до крови. — Нет. Коцит не хотел молчать. Он обличал в слова свои чувства, даже когда те начали тонуть, прерываемые слишком острым наслаждением. В его руках Стикс изгибался подобно змее. Длинный и пластичный, его ноги обхватили бедра и скрестились на спине, помогая двигаться в унисон. Близость со Стиксом — это постоянный контраст, силуэт темных рук на фоне белой кожи, односторонний диалог и едва слышимые стоны в ответ, резкость движений против мягкой плавности. Коцит терял себя в процессе. Забывался, растворяясь в пелене чувств, обжигающих даже его. Это буйство эмоций, от которых сбивается дыхание, это жажда прижать худое длинное тело ближе, и вырвать с тонких губ очередной стон, чуть громче прочих. Они достигли пика вместе, когда между телами нет ни миллиметра воздуха, погружая обоих в бесконечные мгновения сладостного удовольствия. Коцит лежал на груди Стикса медленно водя пальцами по его бедру. Молчание затягивалось и каждый думал о своем, но, отчего-то Коцит не сомневался, что мысли их были близки друг к другу. — Мы не будем есть Флегетона, — первым прервал молчание Коцит. Пронзивший его ряд воспоминаний наглядно демонстрировал, что из пожирания себе подобных проблем больше, чем пользы, а риски… риски огромны. — Да. Стикс согласился таким голосом, будто не предлагал это меньше часа назад. Будто это уже давно решенный вопрос, который все еще вызывал у него печаль, но без попытки к сопротивлению. Коцит кивнул сам себе. Они оба вспомнили, кажется, слишком много. — Я не хочу больше погружаться в тот сон, — Коцит говорил в пустоту, блуждая глазами по лепнине на потолке. — Летаргия ужасная и беспросветная. Она крадет воспоминания и не дает ничего взамен. — Она забирает голод, — возразил Стикс. Его голова склонилась ниже, уткнувшись кончиком носа в жесткие волосы. — Его опас-сную час-с-сть. — Стикс, — позвал Коцит, поднимая взгляд. — Я не хочу, чтобы все повторилось. — Я тоже. — Мы можем исправить ошибки. Пусть у нас будет клан. Пусть у нас будет семья, что не перегрызет друг другу шеи, — Коцит заговорил спешно, вопреки привычке не стараясь подбирать слова, а изливая то, что терзало изнутри. — Нас итак совсем немного, дорогой, разве это не повод цепляться друг за друга изо всех сил? В прозрачно-серых глазах таял лед. Кожа на лице Стикса удивительно гладкая, без напряженных складок в уголках губ и хмурых бровей. Он медленно смежил веки и подался вперед, точно желая быть ближе тогда, когда уже ближе нельзя. — С-сделай его полезным, — шепот коснулся уха, распространяясь по телу мягким теплом. — Раз ты с-считаешь его с-с-семьей. — Не я один считаю, — усмехнулся Коцит, обхватывая Стикса обеими руками и переворачиваясь на спину, утягивая его на себя. — Ахерон же не просто так отправился его спасать, точно рыцарь в сияющих доспехах. Может, и тебе пора признать? — Пос-с-смотрим. Стикс завозился, устраиваясь удобней. Слуха коснулся топот копыт за окном, приближающийся к их дому. Вернулись. Если закрыть глаза, то знакомые голоса доносились отчетливо и ясно, будто говорили в соседней комнате: — Мне, наверное подобает поблагодарить тебя, — Флегетон звучал мягко, подобно топленому маслу, и эти интонации сглаживали обычную надменность его тона. — Благодари, коли сердце просит, — усмехнулся в ответ Ахерон. — Только не медли. Светает уж, а солнце тебе не во благо. Коцит сделал попытку подняться, но Стикс остановил его, не двинувшись с места и положив руку на обветренные губы. — Куда ты? — Хочу посмотреть, — вполголоса проговорил Коцит, нарочито коснувшись языком бледных пальцев. Стикс фыркнул и мотнул головой. — Не с-стоит. Пус-сть поднимутся с-с-сами. Судя по звукам Флегетон с Ахероном все еще оставались на улице. — Чего медлишь? — Я думаю… — Флегетон мялся, явно не решаясь что-то сказать. — Мне кажется, люди очень странно смотрят на мои глаза. — Думаешь, они могли понять, кто ты? — Нет. Там было слишком темно, чтобы кто-то мог заметить их сквозь очки. И все-таки, они точно смотрели, — неуверенности в голосе все больше. Коцит поднял взгляд к проему окна, занавешенному портьерами и подтолкнул Стикса, чтобы все-таки выбраться из-под него. — Будто… Даже не могу толком сказать. Это может что-то значить? — Сейчас? Едва ли, — скрипнула входная дверь, в которую Ахерон тут же пригласил войти: — После вас, мой дорогой друг. Коцит накинул на себя темный халат с узором и опоясался шнуром из золоченых нитей с кистями. Стикс остался лежать на кровати, лишь накрыв себя одеялом. — У тебя ес-сть с-сейчас-с-с силы? — осведомился он, всем видом показывая свое отношение к этому решению. Коцит передернул плечами. — Не оставлять же все на завтра. С проблемами нужно разбираться быстро и начисто. Стикс нарочно шумно выдохнул, и звук этот сплелся со звоном ключей, поворачивающихся в замке. Коцит вышел в коридор, чувствуя, что эта ночь бесконечно длинная, а горящая, как пожар, злость начала сменяться нарастающей усталостью с жаждой закончить поскорее. — Какая встреча! Уж и не чаяли тебя увидеть, милый Флегетон. Я грешным делом решил, что ты совсем нас оставил, бросил в грязь все наше радушие и заботу о тебе. Но, ты тут и, наверняка, у тебя есть крайне хорошая причина, раз она заставила тебя покинуть стены нашего любимого дома. — О, да, — Флегетон остановился у двери, и нерешительный взгляд тут же сменился маской уверенности, — у меня была очень веская причина под названием голод. Но беспокоиться не стоит, я утолил его сегодня сполна. Он растянул губы в широкой улыбке, демонстрируя клыки, и заносчиво приподнимая подбородок. В ином настроении подобное выражение лица непременно захотелось бы стереть пощечиной, но сейчас это только вызвало усмешку. — Голод? — Коцит вскинул брови так, будто не ожидал это услышать. Игра в праведный гнев, который он по сути не испытывал, но не оставлять же чужую выходку вовсе без последствий. Коцит двинулся вперед, наступая с каждым шагом. — Ах, несчастный, значит, ты был так голоден,что решил отмести все риски. И правда, это же не в преферанс проигрывать семейное наследство, это всего лишь твоя и наши жизни, сущие… До Флегетона остался всего шаг, когда рука Ахерона преградила ему путь дальше. — Достаточно. Он уже все понял. — Неужели? — Коцит резко перевел взгляд на Ахерона. Судя по его виду представление и правда можно было свернуть поскорей. — Если ты так в этом уверен, то я не смею спорить. Дашь нам переговорить тет-а-тет? Брови Ахерона сдвинулись, но, кажется, он увидел что-то, что его успокоило и заставило кивнуть. — Как пожелаешь, дорогой. Он скинул тяжелую шубу с плеч и скрылся за дверью. Коцит лучезарно улыбнулся Флегетону: — Мальчик мой, расскажешь, что ты там понял за эту чудную прогулку? — Скажем, я узнал, что ты можешь с легкостью найти меня, куда бы я ни направился. Наверно очень полезный талант, особенно сегодня. Коцит вскинул брови, чтобы в следующую секунду нахмуриться вновь. Губы сами собой расплылись в хищный оскал. Не нужно долго думать, чтобы узнать, откуда эта весть пришла. Все и так слишком очевидно. — Ты ставишь это мне в вину? — Коцит развел руками, привычном излишне театральным жестом. — Это дар, о котором я не просил. Видишь ли, дорогой мой, не только голод — часть твоей новой жизни. Тебя и меня связывают узы, как обращенного и обращающего. — Мог бы предупредить, — Флегетон продолжал смотреть с укором. Коцит перехватил его запястье и потянул на себя, прикладывая бледную руку к собственной груди. Туда, где когда-то билось сердце. — Чувствуешь? Эта связь, что невозможно прервать, — собственные пальцы сжались чуть сильней, а глаза сощурились. — Это не оковы, Флегетон, а твоя спасительная нить. Если вдруг что-то случится, если тебе потребуется помощь, то я смогу найти тебя. Как сегодня. — Сегодня мне не нужна была помощь. — Ты уверен? Флегетон не пытался вырвать руку, но устремленный на нее взгляд белых глаз оставался мрачным. Губы поджались, превращаясь в напряженную линию. — Даже если была бы нужна, то что с того? Тебя там не было, — голос сквозил зимним холодом. Коцит вскинул в изумлении брови. — Там был Ахерон, — возразил он, чувствуя, что переходит в оборонительную позицию. — Но не ты, — Флегетон шагнул вперед, сократив расстояние до полушага. Его ладонь теперь упиралась в грудь в обвинительном жесте. — Ты говоришь, что наша связь — спасение, но как я могу в это верить? Ты используешь ее как поводок, чтобы я не сбежал. Почему же я должен радоваться невидимому ошейнику на шее? Лицо Флегетона было искажено праведной злостью, а речь с каждым словом давила все сильней. За этим напором понимание, что все перевернулось с ног на голову дошло с опозданием. Вместо ожидаемых извинений и благосклонной милости со своей стороны, Коцит уже был готов сам начать оправдываться. Смешок вырвался из горла. — Как ловок ты в том, чтоб задурманить разум, дорогой, — Коцит покачал головой и разжал пальцы, мягко огладив тонкое запястье. — И как хорош в том, чтобы раздуть пожар из искры. Не сотрясай воздух зазря. Флегетон прищурился. — Это праведное возмущение. — Нет. Это попытка выйти сухим из воды. Считай, что ты уже этого добился, золотце. Я в хорошем расположении духа. — Я вижу, — Флегетон, так и не отнявший руки, пальцами скользнул по коже там, где остался след от зубов Стикса. Его лицо приняло задумчивый оттенок. — Знаешь, я кое-что так и не получил сегодня. — Что? — Коцит проследил за его движением и поднял глаза. У Флегетона руки чуть теплее, чем у них всех. Едва ощутимо, все еще не такие как у людей, но это приятно. Создавало иллюзию того, что о него можно согреться, пусть и совершенно ложную. Флегетон обвел неровный след от зубов и взялся за атласный отворот халата. Мгновение, и вот расстояния между ними нет вовсе. — Оказывается, близость с людьми мне недоступна, — негромкий вкрадчивый голос почти у самых губ. В нем горечь нового открытия и толика надежды сплелись в единстве вальса, лаская слух многообразием смысла между строк. — Но что насчет нас четверых? Интерес, что так логичен для людей, был столь долго позабыт их сущностью. Коцит усмехнулся, глядя в темные точки зрачков за мутным стеклом. — Попробуй, — слово затонуло в медлительно пряном поцелуе. На губах Флегетона все еще оставался след от человеческой крови, а в его ответе все то, что он не сказал вслух. Флегетон засмеялся звонким, почти детским смехом, только в глазах плясали дьявольские искры. — Обязательно попробую, — пообещал он, возобновляя поцелуй.