Трещина на белом

Шестой день месяца Начала морозов начался крайне погано. Квинт Навал разоспался, что на него ничуть не походило. Хуже всего, что Нурелион его не растолкал, позволил продрыхнуть едва ли не до полудня, отчего у привычного рано подниматься Квинта из-за сбившегося режима дня разболелась голова. По счастью, бриться приходилось через день. В последний раз он это делал накануне, поэтому сегодня только оделся, не забыв про меховой жилет — дом за ночь остыл, а Нурелиону не позволяло здоровье натаскать дров и разжечь огонь. Послышался голос, довольно высокий, с акцентом, впрочем, не портившим речь, а напротив, прибавлявшим музыкальных ноток. Альдмерис — невероятно красивый язык, Квинт в этом убедился, когда мастер Нурелион на нём впервые заговорил. Некоторые слова он даже выучил, запомнил, но… произнести не решился, потому что забоялся не неодобрения, а того, что испортит певучую красоту. Сейчас Нурелион с кем-то разговаривал. С посетителем?! Квинт покинул спальню и на ходу прилизал встрёпанные волосы, после сбежал по ступенькам и… …проводил взглядом покупательницу — низенькую босмерку со слишком большими для женщины кистями. Когда за ней закрылась дверь, споро перевёл взгляд на прилавок. Только бы не побледнеть! Треклятая кожа с близко расположенными к поверхности сосудами, из-за чего чувства отражались на лице… Ларь стоял на прилавке — тогда, когда Квинт не решил, что делать с его содержимым. Похоже, не придётся думать об этом: мастер Нурелион всё увидел. Увидел — и в итоге не простит враньё. — Простите, — шепнул-выдохнул Квинт. — Почему не разбудили? Нурелион сердито посмотрел — так, что в янтарных глазах заиграли золотистые блики. — То есть, по-твоему, ты незаменим. Не много на себя берёшь? — бросил он упрёк, совершенно непонятный. — Разумеется! — фыркнул Квинт. — Уверен, цену вы назвали ту, которую мы с вами установили. — А разве должно быть иначе?! Или предлагаешь продешевить? Не-ет, конечно, сваренные тобой зелья не того качества, что мои, но и стоят не бесценок! Нурелион только что похвалил под видом укора, чем дал понять, что в алхимии Квинт Навал далеко не безнадёжен. — Почему — за бесценок? — всё же улыбнулся он. — Я называю цену бо́льшую, нежели установленная нами, покупатель торгуется и называет свою — меньшую. В конечном итоге мы сходимся на средней. Это либо та, которую мы с вами обсудили, либо с незначительной разницей! Квинт широко расставил руки, будто приготовился обнять кого-нибудь. Нурелион либо забыл про ларец, либо всего лишь отвлёкся. Вряд ли он бы не вспомнил о том, что внутри. Значит, не заглядывал под крышку. Главное — перехватить, а после — подготовить, удобрить почву, чтобы правда оказалась только болезненной, а не разрушительной — той, от которой истерзанное болезнью-проклятием сердце остановится. — Ах, да, как же я забыл? Привык к мысли, что ты — сын своего отца, посредственного алхимика и ещё более посредственного зачарователя, и совсем позабыл, что у тебя ещё была и мать, — снова отпустил сомнительный комплимент Нурелион. Отца Квинт почти не помнил. Тот умер, когда он был мал, от заражения крови, начавшегося после попытки выловить рыбу-убийцу — ради чешуи, что шла на изготовление зелий. Лукреция Навал снискала славу чёрной вдовы. Мастер Нурелион прекрасно помнил того, в чьём доме жил. Вот и верь слухам, что люди для альтмеров — и в целом для меров — на одно лицо. — Матушка моя, упокой её душу Аркей, никогда не считала отца посредственным, — осклабился Квинт. — Она, конечно, пыталась отбить тягу к алхимии, но бесплодно… — Мне виднее. Вот и весь ответ, короткий, полный исконно альтмерского превосходства. Нурелион считал себя прекрасным алхимиком — и заслуженно считал. Квинт осознавал, что не так хорош, как он, но старался изо всех сил — не превзойти, нет, но чтобы его зелья уступали наставничьим лишь самую малость. — Кстати, о твоих родителях… — Нурелион ткнул пальцем в ларь. — Не припомню его. Он сам натолкнул на нужную мысль. — А, гонец вчера принёс. Я завозился с покупателями и забыл напрочь про него, — солгал Квинт. — Я просил Аделину, сестру, чтобы не выбрасывала вещи отца, если найдёт, а переслала мне. Даже не моргнул. Даже краска не прилила к украшенным бакенбардами щекам — настолько убедительным получилось враньё. Главное — достать флакон из этого ларя, загодя перепрятать. У Нурелиона прекрасная память. Как Квинт и ожидал, тот не озадачился «отцовскими» вещами. Он отнёс ларь наверх и уложил на дно сундука.

***

Снег сыпался так, как никогда в Сиродиле даже в середине зимы, не то что в месяце Начала морозов. Квинт надвинул меховую шапочку как можно ниже и поднял ворот накидки как можно выше, отчего капельки выдыхаемого пара на опушке из лисьего меха замёрзли. Рынок был непривычно тих, торговцы молча стояли у прилавков, а не бойко зазывали, покупатели — и те не сбивали цены. Только стук молота о наковальню громок. Хорошее в такой погоде то, что мясо не испортится. Квинт ушёл с рынка с замечательной вырезкой хоркерятины, из которой вознамерился сварить сытную, жирную, но незаменимую в такой холод похлёбку. Ему понадобятся силы, мастеру Нурелиону — тем более. Похлёбка с овощами, приправленная морозной мириам — совсем чуть-чуть, чтобы было вкуснее. Хотя алхимикам, попробовавшим самые разные травы, отравление не грозило, но злоупотребление чревато плохими последствиями — и этот урок Квинт давно усвоил. …Не хватало свежевыпеченного хлеба, но возня с ним заняла бы много времени. И без этого Квинт раз за разом сглатывал слюну, пока нарезанная кубиками хоркерятина варилась в булькавшем бульоне. Старательно изучавшего записи Нурелиона он дозвался с трудом. Тот напрочь отказался прерваться, пока не закончит. Пришлось Квинту сесть за стол самому. Похлёбка в тарелке Нурелиона дымилась, а тот не шёл. Скоро она покроется противным слоем жира. Придётся её подогреть, но она будет уже не так вкусной, как свежая, только что сваренная. Остывала еда в такую пору быстро: Квинт всего разок отвлёкся, когда услышал стук двери, вышел к покупателю, а она уже подёрнулась белёсой, будто снег, корочкой. Квинт хмыкнул, когда, пошевелив ложкой, заметил, что жир застыл настолько, что пошёл трещиной. Выходит, покупатель пытался сбить цену дольше, чем казалось, хотя ушлым его не назвать. В конечном итоге он согласился отдать на всего пяток септимов меньше, чем предлагали в «Белом флаконе». Как бы то ни было, похлёбка остыла. Квинт тупо вытаращился на неё: то, что он успел съесть, вполне его насытило. Надо бы подняться и заняться хоть чем-нибудь, встать за прилавок, например. Посмотреть, не освободился ли мастер Нурелион. Но не хотелось двигаться. Трещина на слое жира напомнила белый флакон. Мысли, что с ним делать, нахлынули с новой силой. Заглянуть бы в записи Нурелиона, да тот не позволит, а поиски в ворохе документов, даже аккуратно сложенных, займут вечность. Лучше бы Квинт позвал наставника, когда треклятая бутылка попала в его руки. Но нет же! Решил, что это подделка. Не исключено, что это и есть копия, пусть и хорошая, а трещина понадобилась для того, чтобы объяснить, почему флакон всегда пуст. Но подделка или нет, определить сможет только Нурелион. Но чем сильнее подобна копия оригиналу, тем сильнее получится удар по его здоровью. Квинт помнил времена, когда его наставник с трудом поднимался с постели. Альтмерские попытки держать спину безупречно ровно заканчивались ничем, ноги подкашивались, пальцы подрагивали. Нурелион всё ронял и тем самым доводил себя до ухудшения. Но если это не подделка, то… Квинт не имел права прятать то, что должно достаться Нурелиону. Дверь стукнула так громко, что он вздрогнул. Тяжёлые шаги и бряцанье доспехов дали понять — явился воин. Даже не один, а, самое меньшее, двое. Скорее всего, «Белый флакон» расстанется с лечебными зельями и затягивающими раны мазями. Квинт поднялся. То, что явились не покупатели, он даже не подумал. Само собой, в «Белый флакон» захаживали и стражники, иные — Квинт после не мог сдержать улыбку — не снимали шлемов и едва слышно уточняли, в наличии ли зелье, прибавлявшее мужских сил. Забавно, что за подобным приходили только норды и никогда — данмеры. Последние, как правило, не прятали лиц и уточняли про повышающие чувственность масла или смазки. В «Белом флаконе» имелись зелья, масла и мази для разного рода нужд, а чего не было, то изготавливалось в самые короткие сроки. Сегодняшние посетители пришли не потому, что, как любили выражаться норды, у них не стояло. Один из стражей чётко объяснил причину своего появления: — Сегодня ночью убита Сусанна Порочная. Вам нужно пройти во дворец для дачи показаний. Квинт настолько опешил, что даже не нашёлся, что сказать. Сусанна Порочная заходила вчера, как всегда, накрашенная несколько ярче, чем позволяли приличия. Многие приходят, потому что алхимическая лавка — одна на весь Виндхельм. — Прошу прощения, но какое отношение к убийству имеет мой… — послышался голос со стороны лестницы, — ученик? Мастер Нурелион — и тот не остался равнодушным. — Разберёмся, — последовал короткий, резкий, будто остриё меча, ответ. Квинт давно усвоил: если ему скрывать нечего, то и прятаться незачем. Да, сомнительная прогулка до дворца в сопровождении стражников — невеликое удовольствие, однако пререкания могли натолкнуть на подозрения. Поэтому он прихватил меховую накидку, набросил её поверх алой шерстяной рубашки, расшитой традиционным нордским орнаментом, и шапку. Обошёлся без рукавиц — не до них. Неспроста утреннее затишье показалось недобрым знаком. Жители Виндхельма напряжены, как тогда… Когда? Точно: дочку одного из знатных горожан не просто жестоко убили, но искромсали тело. Кто-то говорил, что ещё и изнасиловали, кто-то — что нет. Как именно было, Квинт не знал, но большинство склонялось к первому варианту. Зачем кому-то увечить тело просто так? В тот раз обошлось коротким визитом стража и вопросом, видели или слышали ли что-нибудь Нурелион и Квинт Навал. В этот раз всё серьёзнее, потому что Сусанне Порочной приспичило купить зелья именно накануне смерти. Пламенный отголосок вчерашнего дня, нечего сказать! Квинт кутался в накидку, шёл по выложенной камнем улице и ловил взгляды, чаще презрительные, чем безразличные и сочувственные. Горожане решили, что убийца найден? Ещё бы! Имперец, от которого избавиться другим способом не смогли. Они недолюбливали его, только за зельями бежали не к Вунферту Неживому, придворному чародею, а в «Белый флакон», к «поганому остроухому» и «имперскому ублюдку». Хорош месяц Начала морозов, нечего сказать! Если таково начало морозов, то середина зимы будет сурова. Квинт прожил в Виндхельме достаточно долго, чтобы узнать все приметы. С неба сыпался снег, но именно он разбавил каменную серость города. А ещё некто добавил кроваво-красных пятен. Кто постарался, выяснить предстояло страже, если та вообще захочет пошевелиться, а не упечь первого подозреваемого за решётку. Убийцу той девушки — Фригги Расколотый Щит, вспомнилось имя — не нашли, несмотря на то, что её семья — богатая и влиятельная, а это значит, расследование велось. Время прошло, однако вряд ли у её родителей отпало желание найти душегуба, не просто убившего, но всласть поиздевавшегося над дочерью. Поэтому сердце ухало, под шапкой неприятно взмокло, когда Квинт поднимался по каменным заледеневшим — он пару раз поскользнулся и едва не упал — ступенькам во дворец. Его сначала бросят за решётку, а потом — казнят, чтобы знатные родители утешились отмщением. Надо взять себя в руки, попытался успокоить себя Квинт, когда шагнул через большую дверь в тепло дворца. Дров не жалели. Служанки орудовали мётлами, кто-то переговаривался. Квинт не успел рассмотреть, каков дворец изнутри. Его вынудили свернуть… В каземате стоял лютый холод. Темнота скудно разгонялась только светом факелов. Квинт не заметил ничего для пыток, однако это его не успокоило. Норды могли обойтись и без них: топоры они носили не красоты ради, а умели ими орудовать. В одной из тёмных камер кто-то пошевелился. …По счастью, страх оказался напрасным. Уверенности бы в голосе, когда Квинт ответил, что Сусанна Порочная приходила, чтобы купить противозачаточное зелье, но и без того обошлось. Оправдываться, зачем он продал такой товар, не пришлось: то, что женщины не умирали после неудачной попытки вытравить плод, уже хорошо. Зелья стоили недорого — гораздо дешевле бесплодия, а то и жизни. Для Ильвы Аретино, увы, всё закончилось плохо… Квинт отогнал воспоминания и выдохнул с облегчением, услыхав недоброе: — Свободен. Его предупредили, что город, пока шло расследование, покидать запрещено, а это означало, что Квинт Навал — всё же подозреваемый. Нурелиона никто не заподозрил в убийстве, мелькнула мысль, когда Квинт возвращался в «Белый флакон». Он жил в Виндхельме, когда стражники-норды дрались на деревянных мечах и доставали тому хорошо, если до пояса. Лавка, правда, располагалась в другом месте — там, где сейчас разбит Серый квартал, однако это роли не играло: альтмер, к тому же прекрасный алхимик, один не только на весь город, но и на Истмарк, поэтому запомнившийся уже одним этим. За Нурелионом ничего плохого не водилось, не считая чудаковатости и высокомерия, однако эти черты — не преступны. — Вернулся? Прекрасно, — равнодушно проговорил тот, едва Квинт переступил порог лавки. — Не знаю, к счастью или нет, но никто не приходил. Репутация «Белого флакона» и без того испортится, если ты окажешься за решёткой. Взгляд янтарных глаз слишком колючий. Квинт разделся и прошёл на кухню. Тарелка Нурелиона пуста, заметил он. Тот поел похлёбки, даже остывшей, покрытой слоем жира. Пора бы заняться обедом… Нет, ужином — в суете день пролетел быстро. Остатки хоркерятины Квинт оставил на холоде. Неясно, как к нему отнесётся мясник завтра и появятся ли покупатели. На сегодня хватит каши. Как сильно подозрения ударят по торговле, он не знал и не брался гадать, а вот то, что мастер Нурелион изменился, заметил. Тот даже не ворчал, а отмалчивался, не попросил помочь с зельем и вымыл алхимические мисочки и флакончики сам, не забоялся застудить пальцы, потрескивавшие при сгибании. Недобрый знак. Перестал доверять. Квинт с трудом дождался времени, чтобы со спокойной совестью закрыть «Белый флакон». В горле стоял ком. Недоговорённость когтями скребла душу. Когда Нурелион выпил разжижавший кровь эликсир, Квинт не выдержал и, глядя снизу вверх, выпалил прямо в лоб: — Мастер, ответьте, пожалуйста: вы считаете, что я убил ту женщину? Появилось ощущение, что он только что сбросил растоптанный, но тяжёлый сапог. Если бы Нурелион не щёлкал молча суставами, а ответил! Тот даже посмотрел выше тёмно-русой, наверняка встрёпанной макушки: — Я слышал, как ты уходил ночью. Тебя не было достаточно долго. Мне немало лет, чтобы от моих глаз ускользнуло, что ты ведёшь себя как тот, кто что-то скрывает. И ларь этот… Ощущение, что ты что-то прячешь. Да, заподозрил в убийстве. Квинт бы не подумал, что самоудовлетворение заняло так много времени. Но не больше, чем если бы он оделся, вышел, причём постарался, чтобы входная дверь не стукнула, а после — припрятал окровавленную одежду. И это всё не считая самого убийства. Надоело, скамп побери, держать всё в себе — настолько, что подозрение переполнило чашу терпения, отчего та треснула, как давешний белый флакон. Вдох-выдох… Квинт проморгался и, глядя в золотистое лицо, признался: — Хорошо: я удалялся, потому что не рождён тем, кем рождены вы — альтмером, и не умею сдерживать плотские желания. — Он замолчал, когда понял, что сказал не то. Чего доброго, Нурелион решит, что он изнасиловал Сусанну, потом убил. — Я уединился сам с собой в нужнике. Ну вот, щёки запылали. Квинт, способный бойко торговаться, замялся, будто провинившийся отрок. Он признался, что отдавал предпочтения мужчинам в постели и в том, что дрочил ночью — в вещах слишком личных, о которых не должны знать посторонние. Странно, но стало легче после признания. «Мне немало лет, чтобы от моих глаз ускользнуло, что ты ведёшь себя как тот, кто что-то скрывает», — осталась часть упрёка не пояснённой. Однако Нурелион не пал настолько низко, чтобы перетряхивать чужие вещи. В своё время он восхитил Квинта в том числе и этой чертой. Квинт не придумал ничего умнее, кроме как признаться-прикрыться ещё одной правдой: — Более того, я давно и — знаю, безнадёжно — влюблён. В вас.