Трещина на белом

Не тем, кто разбросал вещи, наводить порядок. Квинт помнил, как в таверну приходили по наущению конкурентов в поисках скумы, а ещё перерыли, когда выслеживали преступника, которого якобы укрыла Лукреция Навал. Работы после обыска всегда прибавлялось. Приходилось убить день, чтобы разложить-расставить вещи по местам. Надо бы прибрать беспорядок, однако Квинт не смог сдвинуться с места. Он сидел напротив Нурелиона, руки покоились на коленях. Голову он держал прямо, заставлял себя глядеть в янтарные глаза, в которых плясали золотистые искорки — не счастья, а отчаяния. Альтмерское лицо враз осунулось, постарело — всего лишь за одно-единственное утро. Тянуло встать с жёсткого стула и уйти, найти себе оправдание, мол, нужно привести «Белый флакон» в относительно приличный вид. Покупателей беспорядок не привлечёт. Однако оставить Нурелиона Квинт не смог. Вид болезненный, отметил он. Руки, сжимавшие флакон, подрагивали. Лицо… Нет, показалось, что оно перекосилось. — Мастер… — Квинт намеренно начал разговор, чтобы вспухшее донельзя напряжение наконец раскололось, пошло трещинами, будто белый флакон в золотистых руках. Нурелион вздрогнул и прижал к груди драгоценную вещицу, словно забоялся, что её отберут, после посмотрел не сквозь Квинта, а в лицо. — Ну давай, — и голос звучал глухо, а не певуче, как разговаривали альтмеры, — замогильно, — попытайся объясниться. Может, и поверю. Руки дрогнули. Квинт подскочил, чтобы поймать белый флакон, но Нурелион удержал и отшатнулся, полный решимости не отдавать то, что так долго искал. В глазах сверкали огоньки — уже яростные, рот кривился. — Хорошо! — Квинт сел на место и уставился на собственные ладони, розовые, широкие, не жилистые, но более грубые, чем у Нурелиона, с квадратными ногтями. — Когда он принёс флакон, я подумал, что это подделка… Он поведал всё — в том числе и то, что ему было больно смотреть на то, как Нурелион, разочаровываясь, раз за разом сдавал; что, поняв, что белый флакон настоящий, забоялся, что от новой боли хрупкое, будто стекло, здоровье наставника треснет. Тот осторожно поставил флакон на стол, покрутил, провёл пальцем по стенке, поскрёб ногтем. Губы дрожали, а в глазах… Такого отчаяния Квинт давно не видел. — Почему. Он. Треснут? — Нурелион побледнел, отчего каждая морщина выделилась. Теперь стало заметно, что ему лет — много — на сотню-две самое меньшее — больше, чем Квинту Навалу. — Не знаю, — развёл тот руками, — он был… — Лжёц! Ты уже солгал! — Нурелион настолько разозлился, что не захотел услышать правду. Шаг-второй, он схватил Квинта за плечи и встряхнул. — Почему! На белом!.. Трещина?! Тот попытался вывернуться — уж слишком болезненная схватка, причём необычайно сильная — наверняка останутся кровоподтёки. Бесплодная попытка, только напрасно порвал рубашку — треск ткани об этом ясно дал понять. Румянец пятнами, лихорадочный блеск и пена на губах и усах Квинту ой как не понравились. — Мастер, умоляю, выслушайте!.. — предпринял он очередную попытку успокоить разбушевавшегося Нурелиона. Тот замер, но всего на мгновение. На проклятое мгновение — румянец сменился бледностью, а изящные альтмерские черты искривились с одной стороны, после Нурелион начал заваливаться. Квинт успел подхватить его под руки, чтобы не упал. Тяжёлый… Даэдрот, какой же тяжёлый семифутовый Нурелион. Квинт, ни разу не воин, с трудом его усадил на стул. Нужны взять сердечные капли, стоявшие на прикроватном столике именно на такой случай… …с той лишь разницей, что их теперь придётся поискать. Куда отшвырнули флакончик треклятые норды, неясно. Голова Нурелиона откинулась, из открытого рта вырвалось шумное дыхание. — Потерпите — чуть-чуть! — взмолился Квинт. Но едва он отошёл, Нурелион начал заваливаться набок. Проклятье, не вовремя как! Придётся перетащить на кровать, ведь помочь-то некому! Квинт обхватил грудную клетку Нурелиона. Ноги подкосились, Квинт раз или два за что-то зацепился, после второго расплакался от отчаяния, потому треклятая кровать, казалось, отодвинулась — до самого Сиродила. Нет — до островов Саммерсет. …но Квинт обязан дотащить Нурелиона — и дотащит, несмотря на препятствие в виде коврика, небрежно им откинутого ногой, чтобы не мешал. Словно второе дыхание открылось — и он, подойдя к кровати, бережно уложил Нурелиона, закинул одну ногу, затем другую… — Есть тут кто? — услышал он. Проклятье, что ж так не вовремя? Вчерашний день прошёл почти впустую, сегодняшний более чем насыщен. — Погодите! — Квинт не торопился. Сначала он снимет с Нурелиона сапоги, затем укроет одеялом…

***

И пусть семейка нордов сколько угодно гадает, что случилось. Пусть женщина с неодобрением глядит на беспорядок сколько влезет. Те, кто знал, насколько аккуратны обитатели «Белого флакона» не будут смотреть с таким презрением. Квинт не собирался извиняться. Тем лучше, если ничего не купят. Не придётся тратить время на болтовню, а после — на пересчитывание монет. Норды купили зелье выносливости, уточнили, как принимать. Квинт согласился на их условия и продал чуть больше, чем за полцены, но при этом поставил своё условие — озвучил причину, ради которой спустился: — Прошу… Нет, умоляю: пригласите сюда храмового лекаря! Мастеру плохо… Голос надломился и задрожал. Плевать, лишь бы согласились, потому что он не хотел оставлять Нурелиона одного. Норды удивлённо переглянулись. — Кого? — уточнил мужчина и пригладил русую, заплетённую в косу бороду. — Вряд ли он захочет из храма Талоса… Дурак, пузатый, заплывший жиром. Неужели неясно, что, когда плохо, всё равно, кому из богов служит лекарь? — Любого! — Квинт взвизгнул и, поняв, что криком только спугнёт тех, кто мог ему помочь, заговорил тише: — Ему очень плохо, понимаете? Норды поняли. — Дуй в храм, — приказал отец сыну. Когда тот скрылся за дверью, подхватил одной рукой тяжёлый рюкзак, второй — жену, явно беременную, под руку, после они покинули лавку. Квинт закрыл за ними дверь и поторопился наверх. Нурелион, завидев его, не смог ничего сказать, только замычал. Одной рукой он махнул, вторая — безжизненно лежала вдоль туловища. И лицо… Проклятье, правый уголок рта опущен, из него потекла слюна. Ещё и один зрачок намного больше другого… Это не сердечный приступ. Квинт зажмурился, вдохнул и взялся за голенище сапога. Если это то, о чём он подумал, дело плохо. Нурелион будет долго прикован к постели, если не всегда. Проклятый белый флакон! Квинт посмотрел на оставшуюся на столе треклятую вещицу. Трещина казалась чёрным рисунком на белом. Разбить бы, мелькнула мысль, запустить в стену, чтобы остались только осколки, но, увидев отчаяние в янтарных глазах, Квинт отмёл эту мысль. Нурелиону плохо в том числе и его стараниями. Квинт сел на краешек кровати и задумался. Треклятый лекарь медлил, а он — не знал, чем помочь. Ни одного зелья, которое помогло бы немощным встать и побежать, не существовало. Если бы кто-то разработал рецепт, снискал бы славу великого алхимика. Так, укрыть Нурелиона, чтобы не замёрз… Или не надо? В доме тепло, после как-нибудь разберёт постель. Где же лекарь, скамп бы его побрал? Может, малец пронёсся мимо храма? В конце концов, какое дело нордам до альтмера, пусть и уникального алхимика? Квинт поднялся и отошёл за ширму. Права Аделина: он — мразь. Он отобрал мамино внимание. Из-за него Лукреции Навал пришлось долго и тяжело работать, чтобы отбить хоть часть денег — не только украденных, но и потраченных на мага из Коллегии Шепчущих. В итоге мама однажды упала и не поднялась… Теперь Нурелион при смерти. Квинт утёр лицо, затем потянулся к полотенцу, чтобы вытереть нос. Не хватало позорного хлюпанья. Он плакал, горько, но бесшумно. Нурелион замычал. Хотелось к нему подойти, но треклятые слёзы лились не переставая, остановились, когда раздался стук в дверь. Надежда согрела душу — лекарь пришёл! Со ступенек Квинт не сошёл, а сбежал. И замер, разочарованный: явившаяся данмерка — явно не лекарь. — Прошу прощения, сегодня «Белый флакон» закрыт, — спокойно проговорил он, выпроводив посетительницу. — Приходите завтра. …если и завтра сможет работать. Та вяло попыталась уговорить продать виноград джазби, причём надавила на жалость, дескать, прибыла аж из Рифта. Квинт было солгал, что этого нет в наличии, но… …всё-таки продал то, что просила данмерка, но дверь закрыть не успел: мужчина в жреческой робе направлялся к «Белому флакону». Лекарь… Надежда. Квинт встретил его и проводил наверх, не забыв предупредить — на всякий случай: — Мастер Нурелион не имеет никакого отношения к Талмору. …более того — из-за Куралмила, прижившегося в Скайриме, Нурелиона не жаловали свои сородичи, но это он пояснять не стал. — Это мне известно. — Лекарь посмотрел огромными, невероятно глубокими серыми глазами, опушёнными белёсыми ресницами, и отвернулся. Квинт подвёл его к кровати. Воняло мочой, и он понял почему, завидев мокрое пятно на штанах Нурелиона. Тот дышал открытым ртом. Лекаря, впрочем, это не смутило. Тот приподнял одно веко, затем другое, затем попросил Квинта снять с Нурелиона ножные обмотки. Пока тот возился, согнул поочерёдно каждую руку, затем уточнил: — Он склонен к кровотечениям? — Нет, — ответил Квинт. — Вены воспалялись — это было. — Хм… — Лекарь подошёл к столу и взял перо. — Как он лечился? …зельем, что растворяло тромбы. Тем самым, что в высокой концентрации — яд. Если намазать им оружие, враг истечёт от кровотечения. Квинт рассказал всё, что знал о болезни Нурелиона, поглядел, как пером лекарь черкнул по одной ступне, затем по другой. Если на здоровой ноге все пальцы согнулись, то на недвижимой большой, напротив, разогнулся. Лекарь дослушал и, сложив на груди руки, уставился выразительными глазами на Квинта: — Скажу так: сначала я заподозрил, что тромб закупорил один из сосудов головного мозга, но… — он покачал головой, — слишком обширное поражение. Когда вы рассказали про то зелье, всё встало на свои места. Кровоизлияние! — Лопнул сосуд, выходит? — Квинт дождался, когда ком в горле перестанет мешать, после уточнил: — Но почему? Нурелион глядел в потолок. Слышал или нет, неясно. — Вам лучше знать, — пожал плечами жрец. — Полагаю, — он окинул взглядом комнату, — переволновался, когда вас обыскивали. — Да, он разволновался… — Квинт предпочёл не вдаваться в подробности, поэтому только поддакнул. — Что мне делать? Ответ на вопрос он получил: ждать, набраться терпения и ухаживать за парализованным Нурелионом, который, вероятно, останется недвижимым до самой смерти. Поить зельями, чтобы восполнить запас сил. …или ядами, чтобы оборвать жизнь. — Если бы не склонность к тромбам, посоветовал бы кровоостанавливающие травы. Как их смешать, думаю, не мне вам рассказывать, — добавил лекарь. Он не взял ни септима, удовольствовался несколькими склянками с зельями. Квинт проводил его… …и остался один на один с бедой, которую сам же большей частью и породил. Он варил зелья для раненых, но никогда не ухаживал за лежачими. Ещё и с беспорядком нужно как-то расправиться. Квинт вывел большими буквами на листе бумаги «Не работает» и поцепил на дверь, затем поднялся к Нурелиону. Тот лежал с закрытыми глазами, беспомощный. Первым делом — снять тряпки, рассудил Квинт. Только как, если лекарь посоветовал не переворачивать? Жалко, но придётся срезать вещи и, если на то пошло, оставить Нурелиона голым, укрыть двумя одеялами, чтобы не замёрз. И смачивать губы. Квинт взял нож, самый острый из найденных. Вещи — это вещи, их можно сшить. Они, вероятно, не понадобятся… Нет, не нужно об этом думать. Либо Нурелион поправится, либо Квинт себя за это не простит. Как себя накажет, тот не решил. Придумается что-нибудь. Тряпки свалились на пол, Квинт подсунул под Нурелиона кусок шкуры, завёрнутый в простыню. Придётся много стирать, часто смачивать губы, чтобы не пересыхали, а позднее — вливать бульон в рот. Сегодня — пока — на это время Квинт выделил, а после… …хотелось верить, что уже завтра — даже сегодня к вечеру — Нурелиону станет легче вопреки словам лекаря. Тот мог ошибиться — все ошибаются. Главное — не ждать, иначе время протянется слишком долго, лучше потратить его на уборку. Квинт этим и занялся: собрал вещи, рассовал по сундукам. Когда поднял с пола одну из мантий, причудливую зелёную, расшитую золотистым тонким узором, расчувствовался. Нурелион ни разу не надел её, но бережно хранил то, что привёз с родины. Даже моль не поела тонкий паучий шёлк. Красивая вещь… Квинт бережно сложил её по швам. Когда-нибудь упросит наставника надеть эту красоту, а пока ей место в шкафу. …Он прибрался в спальне. Почти. Осталось вернуть древний флакон в ларь, однако Квинт не смог преодолеть отвращение и не прикоснулся к вещице, зиявшей тёмной трещиной на белом стекле. Всё же не зря легенды лгут: не следует забирать вещи из гробниц, чтобы не навлечь на себя проклятие. До того, как Довакин приволок белый флакон, у Квинта всё шло пусть не безупречно, но хорошо. Тот только вчера упивался светлыми взаимными чувствами, а сегодня они треснули, испоганили две жизни. Но если Квинту поделом, то Нурелиону за что? Размышлять над этим не хотелось — да и времени мало. Ещё много работы. Квинт ненадолго покинул лавку, чтобы набрать воды, после вернулся. Нурелион взглянул на него и снова уставился в потолок, сжал губы, когда Квинт провёл по ним мокрой тряпицей, словно не хотел пить. Он должен проголодаться и испытать жажду, потому что поел только утром, однако отказался. Квинт сжал золотистую здоровую — здоровую, а не разбитую параличом — и пообещал: — Я сделаю всё, чтобы вы поднялись на ноги. Он улыбнулся, чтобы подбодрить Нурелиона, но улыбка пропала, когда тот вяло оттолкнул его руку.