Selfdestruction

      Вопреки всему, Антону сегодня просто не суждено оказалось выспаться. К шести часам утра во двор торжественно въезжает мусоровоз и поднимает такой шум, будто под окнами пара-тройка танков собралась репетировать парад на День победы, не иначе. Эти звуки страшно бьют по ушам, а голову немедленно простреливает болью. Миранчук вымученно стонет и приоткрывает глаза, тут же закрывая их обратно — в спальне слишком светло, а потолок и вовсе слишком, просто невыносимо белый.       Что было вчера, Антон предпочитает не вспоминать. По крайней мере, не сейчас. Сначала нужно пережить страшное похмелье и не выпрыгнуть в окно от страшной головной боли и тошноты, неумолимо подступающей к горлу. Полежав немного с закрытыми глазами, он все же предпринимает еще одну попытку встретить это ужасное утро лицом к лицу. И через несколько секунд он понимает, что зря вообще проснулся. — Какого хрена? — ...делаю я в кровати Смолова, хочет продолжить он, но лишается дара речи.       Вот что значит не уметь пить. В отличие от слабого телом и печенью Миранчука Смолов вполне себе чувствует себя огурцом. Ну почти. Разве что слегка тянет в руках и ногах неприятной тяжестью- но это явно мелочи жизни в сравнении с тем, что должен сейчас ощущать его сегодняшний... сосед по постели. Вообще может он потому и не разбирает до конца вещи, что питает легкие сомнения насчет того, нормально ли платить больше двухсот тысяч в месяц за жилье, под окнами которого каждое утро начинается цирк со звездами. Но все же он к этому уже немного привычен, поэтому сейчас невозмутим как танк- только сладко потягивается под сбившимся куда-то к пояснице одеялом и молча, не оборачиваясь к похмельному малолетке, протягивает ему прямо в руки прохладную стеклянную бутылку боржоми, заботливо оставленную перед сном на прикроватной тумбочке. - Спасибо, - буркает Антон тихо, поблагодарив мужчину лишь ради приличия. Настроение просто отвратительное. Уж явно не с Федором он всю жизнь мечтал проснуться в одной постели. На крайний случай - с какой-нибудь симпатичной блондинкой, но не с мужиком, которого последние пару месяцев ненавидит вся страна. Которого в Локомотив просто-напросто отдали, как никому не нужного больного котенка в добрые руки, и общение с которым Антона как-то до этого дня не интересовало.       Сделав несколько жадных глотков из бутылки, он пытается приподняться, из-за чего растянутая задница тут же напоминает о своем существовании. С тихим, жалким писком Миранчук аккуратно опускается обратно на подушку и мечтает побиться головой о стену - жопа болит так, будто вчера он снимался в групповухе. А может, так и было? Он ведь не помнит ни черта, а у Феди спрашивать даже страшно как-то - не очень-то и хочется знать правду. Главное, чтобы ничего не появилось в интернете, а остальное он как-нибудь переживет.       Федя же по прежнему ну просто по-армейски невозмутим. Все таки переворачивается на другой бок, лицом к явно страдающему мальчишке, подпирает согнутым локтем голову и медленным задумчивым взглядом буквально скользит по нему от головы до пят, оценивая картину в полной мере. - Обращайся. - он перехватывает у малого бутылку и с наслаждением делает пару крупных глотков - так, не в качестве спасения от страданий, а скорее в качестве здорового утреннего запуска работы желудка. Миранчук выглядит ну совсем паршиво - обслюнявил его подушку, таки уделал простыню ошметками засохшей спермы со своих джинс, а ароматы от него исходят такие, что хочется попшикать туалетным освежителем воздуха - все будет вкуснее. - Тебе никто не говорил, что если не умеешь бухать, то лучше не браться? Ну или по крайней мере делай это дома и при старших, а не в клубе, виляя сочным задом перед обдолбанными и бухими мужиками?       Антон закатывает глаза. Да почему все так стремятся его воспитывать? То Леха, то этот вот, татуированный... Заняться что ли нечем? Внутренний максималист вспыхивает с новой силой: его жизнь вообще никого не касается, и не надо лезть в нее своими длинными любопытными носами (и еще кое-чем). Антон сам со всем разберется. Сам! Доразбирался, ага. Теперь лежит в одной кровати с мужиком, похмельем и больной жопой. Святая троица, мать твою. — А тебе никто не говорил, что тебе стоит пойти нахуй со своими нравоучениями? Раз ты такой правильный, — он морщится. Кажется, он уже ненавидит это слово. — То нечего было пользоваться моим положением, блять, — Федю хочется ударить, подпортив его самоуверенную физиономию, но Миранчук по-прежнему лежит, практически не шевелясь. Да что с его жизнью не так? Себя резко становится так жалко, что хоть на стенку лезь и волком вой. Чем он все это заслужил? - Я просто дохуя умею пить, поэтому имею возможность просыпаться удовлетворенным и почти без похмелья, в собственной постели и со светлой головой. А не в чужом доме и в чужой сперме. - Федя надменно фыркает, потягивается и будто ни в чем ни бывало, будто для него это вообще норма - просыпаться на утро в одной постели с товарищами по команде, у которых почти порван зад его же стараниями - поднимается с кровати, шлепая босыми ногами прямо так, в одних трусах в сторону импровизированной кухни, совмещенной с гостиной и оставляя возможность младшему Миранчуку побыть наедине с собой хотя бы минут пять, укладывая эти самые постпробуждательные мысли в нужное русло. - Кофе будешь?       Антону хочется выпалить какую-нибудь гадость ему вслед, но нужных слов просто не находится - настолько он растерян сейчас. Он чувствует себя страшно униженным, отчего жаль себя становится еще больше, и, оставшись в одиночестве, он позволяет себе ужасную слабость: совсем немножко всплакнуть от обиды и досады. Он самый несчастный человек на свете! Судьба просто смеется над ним, не иначе!       Он до сих пор ничего не помнит и не хочет помнить, однако то, что они с Федей переспали, вычислить совершенно несложно. Не просто же так они оказались в одной постели, не просто же так у него болит задница, да еще и этот самодовольный индюк позволяет себе насмехаться над ним! А ведь они могли бы стать друзьями при ином раскладе. Обида в нем кипит и бурлит. Оставаться в этом доме он боле не желает, поэтому, превозмогая боль и слабость, поднимается на ноги, чтобы поскорее собраться и уехать. — Подавись своим кофе, — грубит он, на Смолова даже не глядя.       А между прочим, Федя не такой уж и мудак. Ибо изначальный вопрос о не умеешь не берись был даже с капелькой, с ноткой заботы. Ведь в конце концов, на месте Смолова мог оказаться кто угодно. И тогда далеко не факт что все закончилось бы минералкой и чистой постелью. Ну и практически целой задницей, само собой. Но Федя особо не в обиде - он усаживается на барный стул и обнимает поджатую под себя коленку, почесывая примятые за ночь татуировки на груди. - А зря... - он с совершенно невозмутимым видом тянет носом над чашкой, вдыхая густой, живительно горьковатый и истинно дорогой зерновой аромат. - Полегчало бы.       Если хочет валить - пусть валит. Федя явно не из тех кому нужно поговорить о высоких чувствах после качественного секса. Но побыть джентельменом хоть капельку ему в целом не в падлу.       Спокойствие и невозмутимость Смолова бесит Антона до покалывания на кончиках пальцев. Да что с ним не так? Неужели он настолько привык пользоваться пьяными телами несчастных? Да он.. Да он самый настоящий мудак! Антон никогда не относился к сексу, как к чему-то особенному, по крайней мере, под венец сам бы так сразу не побежал, но нельзя же просто взять и воспользоваться чужим положением!       Антону в этой квартире задерживаться не хочется, но, случайно увидев себя в зеркало, он понимает, что в таком виде на улице показаться не может. Ему не помешало бы элементарно принять душ. К слову, почему бы и нет? Раз уж его задницей не постеснялись воспользоваться, значит, он имеет полное право хотя бы отмыть с себя чужую сперму — при мысли об этом его аж передергивает от отвращения. Лучше бы вчера он остался дома. — Где у тебя тут ванная? — хмуро спрашивает он и совсем скоро оказывается в нужной комнате. Дверь он запирает — мало ли, вдруг Феде придет в голову пробраться сюда и изнасиловать его еще разок. Кто знает этого конченого извращенца.       Нет, Смолов конечно к утреннему ленивому сексу относится крайне положительно - но когда партнёр настроен к нему по крайней мере спокойно, а не с ощетиненной злобой. Да и в конце концов не факт что он выдержит второй раз сразу после первого, причём не слишком то нежного первого.       Когда Антон выползает из душа - в одном полотенце, ибо вещи в таком состоянии, что лезть в них обратно по крайней мере сразу же после душа как-то брезгливо, особенно в уделанное спермой нижнее белье - на барной стойке все-таки дымится чашка свежезаваренного кофе, а сам нападающий так и не думая одеваться сидит в одних боксерах на высоком барном стуле и задумчиво жуёт заботливо охлаждённый в холодильнике банан - как праведный спортсмен, утренняя порция углеводов.       У Феди в ванной обнаруживается масса всяких-разных шампуней, гелей для душа, скрабов и далее по списку, и Антон не брезгует ими пользоваться. Щедро намыленное тело создает иллюзию того, что теперь он не такой грязный, как был с утра, и не только в прямом смысле. Миранчук с остервенением натирает кожу гелем, что пахнет мятой, до красноты, и боится даже смотреть вниз, боится увидеть синяки и засосы, так нагло и беспардонно оставленные мужчиной. Шея вообще выглядит так, будто вчера он пытался повеситься - на нее пришлось основное количество отметин.       Задница все еще саднит, и Антон не имеет понятия, насколько там все серьезно - вдруг у него какие-нибудь микротравмы? Не бежать же теперь ко врачу, в конце концов! Какой позор... Да и бегать ему ближайшие дни не суждено, только как это объяснить Семину?       Выходит Антон из душа еще более загруженный мыслями, еще более хмурый. Он молчит, не желая вообще вести светские беседы с человеком, предавшим его доверие, однако от кофе в этот раз не отказывается и делает осторожный глоток, вместе с тем буравя взглядом пол.       Федя же сидит рядом, но на праведной социальной дистанции - через стул, с поджатыми под себя ногами, и внимательно разглядывает очень заинтересованно изучающего его половую плитку близнеца. А ведь он и вправду симпатичный. И так то в целом более чем мог бы заслуживать чего-то большего, чем животный трах на одну ночь. Эти добрые, почти оленьи глаза с морщинками в уголках от частых улыбок, которых сегодня ему явно не светит увидеть, растрепанные, но очень мягкие, даже шелковистые кудряшки - это он помнит на ощупь ещё со вчерашнего дня. Длинная тонкая шея, на которой безумно удобно и охуительно приятно оставлять свои иссиня-алые метки, и бесконечно длинные поджарые ноги... блять.       Антон выглядит подавленным - нет, естественно трудно выглядеть иначе когда тебя несколько часов назад трахнул в рот и задницу левый мужик, но во всем этом явно есть куда более глубокий подтекст. И вопреки первоначальному желанию вообще не делать ни шагу к сближению, Федя все таки коротко бросает куда-то в свою чашку, будто так, между делом: - Из-за чего посрались то хоть?       Антон резко вскидывается и, наверное, в этот момент выглядит жутко растерянным и даже жалким. О ком Федя спрашивает? Неужели Антон проговорился о Леше? И как много тот вообще знает? Господи, Антон больше никогда и ни за что не будет пить! Неужели за один вечер можно так сильно подпортить самому себе жизнь? Он делает ещё один глоток кофе, признав мысленно, что напиток действительно вкусный, но глупая обида не позволяет ему сказать об этом вслух. — Не твое дело, — коротко отвечает он, надеясь, что Смолов, на самом деле, ничего и не знает. А если знает и расскажет всем? Миранчук в таком случае с моста прыгнет, не выдержав позора. — Расскажешь кому-нибудь о произошедшем — убью, понял? — угроза на угрозу совсем не похожа, из-за чего Антон тушуется еще больше. Да что с ним не так! А Федя только убивается фейспалмом и невольно усмехается своей фирменной белозубой усмешкой. - Блядь, я не расскажу об этом хотя бы потому, что меня посадят за то что трахнул ебаного малолетку. Тебе что, вчера четырнадцать исполнилось? По разговорам так точно. Духовка издаёт традиционный дзыньк и Федя так же невозмутимо, почесывая татуировки на груди, отправляется извлекать свой законный завтрак - замороженные круассаны это конечно не французская пекарня, но за неимением лучшего и нежеланием выпездывать молодого из квартиры пинками, чтобы цивильно позавтракать в каком-нибудь ресторанчике - сойдёт. - И не мое так не мое. Просто было интересно, что должна быть за тема для ссоры с братом чтобы нажраться до таких соплей и.... дальше по наклонной. Антону очень обидно от того, что Федя так мастерски метается подколами, а сам Миранчук не может на это ничего ответить. Хочется поддеть взамен, ударить по больному, но на ум не приходит совершенно ничего — то ли потому, что мозг с похмелья не работает, то ли потому, что Смолов действительно, черт возьми, хорош. Хоть и тот еще мудила. Поэтому Антону остаётся сохранять настороженное молчание. Лучше не нарваться, чтобы не разругаться в пух и прах окончательно — им, в конце концов, играть в одном клубе неопределённое количество времени. — Ты ничего не знаешь, а уже пытаешься сделать какие-то выводы, — огрызается он, не понимая, что именно в этот момент он походит на трудного подростка. Зато, вроде, Федор ничего не знает о его влюбленности, и это уже хорошо. Значит, пьяный Миранчук не так уж и болтлив.       Есть не хочется совершенно, поэтому на круассаны хозяина квартиры мальчишка даже не смотрит. Его подташнивает немножко и мутит, а в таком состоянии кусок в рот не полезет.       Смолов коротко пожимает плечами и устраивается поудобнее, лениво бросая на стойку поднос с горячей шоколадной выпечкой, уже успевая откусить хвостик и теперь задумчиво крутить его в пальцах. - Ну и попробуй еще сказать мне что мои выводы неверные. Хочешь сказать что не посрался с Лёхой? Или что набухался не из за Лёхи? - Федя скептично фыркает и подливает кофе из стеклянного чайника и себе и угнездившемуся на краешке стола близнецу. - Я блять не Шерлок Холмс, но вы ж сука неразлучники, как попугайчики. И кроме друг друга у вас нет нихера. Так что какие поводы набухаться у вас есть кроме взаимного пересрача и проебов по игре? А по игре у вас обоих в последнее время вроде все в порядке. — Надо же, какой проницательный, блять, — тихо, но с вызовом комментирует Антон, от очередной порции кофе, впрочем, не отказываясь. Догадливость Федора обезоруживает, и ответить ему в целом нечего. Не рассказывать же правду, в самом деле, потому что она ужасна, отвратительна: Леха влюбился в жадную до денег куклу, в то время как Антон по уши втрескался в самого Леху, собственного, блять, брата-близнеца. Каким бы извращенцем ни был Смолов, Миранчук превосходит его в этом мастерстве, это уж точно. Да только хвастаться этим совсем не хочется. — Мы не ругались, ясно? — зачем-то говорит он, пряча взгляд. — И дело вообще не в этом, так что можешь поставить себе справедливую двойку, Шерлок недоделанный.       Смолова уже начинает увлекать эта игра в угадайку, и он вполне искренне заинтересованно щурится, хрустя золотистой корочкой на удивление неплохой для массмаркетовской заморозки из Ашана выпечки. - То есть ты бухаешь из-за Лёхи, но ты с ним не ругался. В другой клуб он не уходит, в другую страну не переезжает - уже б похвастался, смертельно не болен - вчера бегал огурцом. Все интереснее и интереснее. Федя подпирает кулаками подбородок, снова оценивающе оглядывая младшего и будто пытаясь прочитать что-то в его депрессивном взгляде. - Он нашел себе подружку и теперь тебе слишком одиноко вечерами в такой холодной и пустой квартире? — А тебе, я так погляжу, совсем делать нечего, если ты за жизнями других людей так пристально наблюдаешь, — Антон щурится. — Тебе не кажется, что ты какой-то маньяк? Еще и вчера каким-то чудом оказался поблизости. Подозрительно очень, знаешь ли. Уж не следишь ли ты за мной? — он это говорит совсем не всерьёз, потому что Федя, хоть и со своими тараканами, настолько сумасшедшим не выглядит. И тем не менее. — Почти угадал. Тебе полегчало, надеюсь? — самое главное, что Смолов не додумался до самого главного, столь секретного и позорного. Иначе Антону пришлось бы врать, а врать он совсем не умеет.       Ему бы найти, во что одеться, и немедленно покинуть этот дом. И больше никогда не подходить к этому необычайно странному мужчине. Но вместо этого он попивает кофе, сидя в одном полотенце. Насколько же все запущено. - Тебе не кажется, что пролистывать сторис в которых вы там и в зал и в рестик и в пизду и в красную армию - везде вместе, это не очень то похоже на бытовой шпионаж? - легко и беззлобно парирует Федя, допивая свой кофе и, закинув чашку в посудомойку, снова скрывается в спальне, продолжая диалог уже оттуда. Так или иначе, но если он хочет, чтобы малой хоть когда-то свалил из его дома, нужно найти что-то на замену убитому напрочь хотя бы белью, черт уж с ними с тоже далеко не стерильными джинсами. - Так и что не так с Лешиной подружкой? Она слишком тупая пизда и тебя бесит, а Лёша этого не понимает? А нет, стоп, вы же не ругались. Она встала между вами, разрушив ваши братские чувства? - последнее звучит двусмвсленно, но и мелкий не видит выражения лица на самом деле шутящего Смолова.       Антон молчит, чувствуя, как все внутренности в нем сжимаются в тугой ком, не позволяя даже сделать вдох. Что Федя имеет в виду? Неужто все же что-то знает и просто издевается над чувствами младшего Миранчука сейчас? Если так и есть, то это слишком жестоко по отношению к мальчишке. Антон рад, что Федя не видит выражения его лица сейчас, значит, он может хотя бы попробовать соврать или съехать с темы. - А тебе-то что? Ладно, насчет "тупой пизды" ты, конечно, угадал, но, - от волнения Миранчук едва ли не задыхается, потому что тараторит, забывая делать вдохи. - Знаешь, у меня ощущение, что ты просто пытаешься показаться умнее, чем ты есть на самом деле. Мой тебе совет на дальнейшее - выебывайся поменьше. Это в Краснодаре ты был звездой, а в Локо ты никому не всрался, - агрессия остается по-прежнему лучшим способом защитить самого себя. - Меньше нервов, Антох, меньше нервов. - окрикивает Федя из спальни - выражения его лица то он не видит, а как резко и почти взахлеб начинает тараторить - слышит вполне себе четко. - Это только в футболе лучшая атака - это контратака. В жизни так не работает. Особенно с сильным соперником. - наглая щетинистая морда в идеально белых винирах возвращается, протягивая близнецу коробку запечатанных (чтобы у того не возникало ни лишних вопросов, ни тупых шуточек о чем-нибудь брезгливом) "кельвинкляйнов". - Так значит дело все-таки в пошатнувшихся братских чувствах? Или не пошатнувшихся? - Да что ты ко мне приебался? - шипит Антон, словно разозленная кошка, и вырывает из татуированных рук коробку, не найдя в себе желания мало-мальски поблагодарить мужчину. Хочется к Фединым словам добавить "Или не братских" и истерически рассмеяться, но такую правду Антон разглашать не готов. Особенно странному мужику, который еще вчера не постеснялся трахнуть пьяного Миранчука. Мало ли, какие еще у него в голове тараканы. Как минимум, он будет язвить на эту тему каждый раз, завидев поблизости Тошину мордашку, а как максимум... Даже предполагать не хочется. Поэтому Антон молчит упрямо, кое-как натягивая на себя боксеры, так, чтобы Феде не было видно его задницу. Лишь ехидно говорит, справившись с этой задачей: - Постираю и верну, не беспокойся. - Да мне так то не жалко. - фыркает Смолов, вполне себе тактично показательно отворачиваясь, пока Антон переодевается, хотя что уж там - видел он его уже во всех самых интересных и откровенных ракурсах. А потом вдруг разворачивается и первый раз за все утро смотрит серьезно - не зло, не строго, а вот просто серьезно, давая понять что в кой то веки не шутит и издеваться не собирается. Только коротко кивает на стоящую на барной стойке коллекционную бутылку дорогущего вискаря и добавляет тихо, слишком мягко как то даже для себя и своих принципов: - Захочешь поделиться - я выслушаю. Помогу чем смогу. Вообще он этого говорить даже не собирался. Но оно как-то само. Есть что-то в Антоне такое, что заставляет не вызывать ему такси при первом же пробуждении, как это бывает обычно. Что-то цепляющее. - Ага, спасибо, - Антон на эту показушную доброжелательность вестись не собирается - доверие его уже утрачено. - Не знал, что ты у нас внештатный психолог. Расплачиваются с тобой, я так понимаю, натурой? - в трусах он уже чувствует себя несколько увереннее, не то что пару минут назад, когда он щеголял голожопиком, кутаясь в полотенце. На бутылку виски он и вовсе смотрит с отвращением - ему бы после вчерашнего прийти в себя, а Смолов уже намекает на новую тусовку. Смешно. Может, он пытается его споить? Задерживаться здесь он больше не собирается. Пускай его верхняя одежда выглядит так, словно он валялся в луже, на такси доехать сойдет, а дома Антон уже переоденется и хорошенько подумает, что делать дальше.       Смолов только пожимает плечами и наливает себе буквально пятьдесят грамм - так, для разогрева относительно мутным и странным утром выходного дня. Ему то печень позволяет - и не такое видала, и полноценные запои по несколько дней переживала. - Считай что ты свой аванс внёс на несколько сеансов вперёд.       Он конечно не против повторить вчерашнее, но ломающийся хуже телки близнец не вызывает ни малейшего желания ходить кругами и упрашивать. Федя и так изменяет своим принципам - и напоить и накормить и спать уложить организовал практически, вместо того чтобы нахуй выставить за дверь при первом намеке на пробуждение. Он готов был бы и без всяких половых актов выслушать, попиздеть по душам - делать в выходной все равно особо нечего, но раз не хочет - пусть катится на все четыре стороны, чем себя занять Смолов найдёт.       Антон наспех одевается, неаккуратно засовывает края футболки под джинсы, не заморачиваясь над своим внешним видом — в любом случае выглядит он плохо, поэтому в этом нет смысла. Заказать такси не получается — телефон наглухо разряжен. Естественно, Антон ведь не вспоминал о его состоянии, наверное, целые сутки! Приходится все же обратиться за помощью к Смолову. — Такси вызови, плиз, — он чувствует себя униженным, и поэтому продолжает хмуриться, словно котёнок, которого упрямо гладят против шерсти. Его прямо до трясучки бесит спокойствие мужчины, плавность и легкость в каждом его движении, будто этот человек привык к такому образу жизни. Будь Антон действительно котом — вцепился бы когтями в это самодовольное ебало.       А Смолов просто умиляется и даже наслаждается этим образом ощетинившегося котёнка. Не потому что любит чужие страдания. Он конечно мальчик жестокий отчасти, но больше все-таки в сексе, нежели прям какой-то моральный урод по жизни. А просто... это мило. В случае Антона мило. Он и так вечно встрёпанный как воробей, а когда ещё брови хмурит, переносицу чешет и весь нахохливается - то Федя вообще залипает на пару мгновений. А потом акает и просто кидает свой телефон прямо в руки мелкому - его адрес он так и не знает (что может и зря... хотя с другой стороны, а зачем?), а играть в испорченный телефон будет глупо. Поэтому он позволяет мальчишке сделать все самому, и только напоследок бросает уже практически в спину, невозмутимо копошась где-то в посудомойке, по привычке создавая иллюзию полного безразличия. - Нужна помощь будет - адрес теперь знаешь. — Непременно, — с сарказмом выплевывает Антон и двигается к выходу. Такси он может и на улице подождать — в любом случае это приятнее окажется, чем сидеть тут в компании этого самодовольного пижона. Мысли о том, что Феде не плевать на его проблемы, Миранчук даже не допускает: естественно, Смолов просто желает заполучить его задницу вновь. Видимо, очень уж понравилась. Не дождётся! Он мчится вниз по ступенькам, не дожидаясь лифта, и глушит глубоко внутри себя неприятное, но очень назойливое чувство — чувство стыда. В произошедшем он видит также и свою вину. Ничего этого бы не было, останься он дома. И пить нужно было меньше. И закусывать, в конце концов! Как теперь Федору в глаза смотреть, когда он видел его в таком состоянии? События прошедшего дня хочется стереть из памяти, хотя он, в общем-то, особо ничего так и не вспомнил. Вспоминать боится — тогда уж точно с ума сойдёт.