Лоран клевал носом, сидя на скамейке перед балконной дверью обсерватории. Ему тяжело давалась астрономия ввиду того, что работать он привык исключительно утром, да и в целом больше тяготел к теологии и истории. Что нового можно было разглядеть на небе, которое не менялось уже миллионы лет? Да, что-то нарушилось в глубинных структурах Космоса, что привело к тому, что Солнце перестало восходить, но ведь все небесные тела были независимы друг от друга, и оно не утянуло с собой всё полотно звёзд!
Из полудрёмы Лорана вывел звук знакомых тяжелых шагов.
— Дортрауд! — ещё сонно воскликнул юноша и поднялся на ноги, пожимая вечному студенту руку и заодно избавляя себя от соблазна уснуть.
— Здравствуй, — кивнул мужчина, — это твоё первое занятие в обсерватории?
— Нет, я уже был здесь, — зачем-то соврал Лоран, снова пытаясь набить себе цену, — но, честно сказать, я ожидал большего. Теории мастера Лукаса, если так можно сказать, устарели. Вернее, оказались неактуальны в пользу более ранних трактатов.
Дортрауд покачал головой.
— Всё намного сложнее, чем кажется всякому из нас, — неоднозначно произнёс мужчина и хотел было пройти в обсерваторию, но Лоран ещё не закончил разговор.
— А мастер Йозеф говорит, что истина в простоте… И кому верить? Вот ты уже так давно учишься здесь, — подметил юноша очевидную вещь, медленно следуя за старшим товарищем, — Что далось тебе сложнее всего?
— Выучить язык, — ответил Дортрауд, чуть подумав.
— Так ты не здешний? — удивился Лоран и едва не врезался в дверной косяк.
— Нет. Я был служителем иноземной веры до того момента, как решил ступить на путь науки.
Лорану повезло, что за маской не было видно удивлённо вскинутых бровей. Дортрауд ни разу не похож был на человека набожного или заблуждающегося, и, расскажи юноше это кто-то сторонний — ни за что не поверил бы.
— Но потом тебе открылась истина Познания?
— Я не отрекся от своей веры, если ты об этом. На моей родной земле началась война из-за помешательства, которая извратила всю суть религии, сделав её ещё одним оружием кровопролития. Мне тоже пришлось взять в руки меч, а как только всё закончилось — я покинул острова и отправился сюда. Меня там уже ничего не держало.
Студенты остановились у одной из колонн, державших круглую стеклянную крышу, ожидая профессора.
— Ты хотел отомстить? — во вторую часть истории верилось куда охотнее — Дортрауд выглядел хорошим бойцом и имел все шансы преуспеть в воинском деле, но почему-то предпочёл огню и мечу книги и телескоп.
— Понять, как не допустить повторения этой кровавой бани. Мстить в этой войне некому.
— А как же церковники?
— Что?
— Мастер Лукас рассказывал нам, что именно из-за церковников не удалось своевременно установить истинную причину и суть помешательства! Если бы все церкви тогда упразднили, может быть, даже Солнце бы поднялось как прежде. Что поделать, люди склонны заблуждаться.
— Лоран, — юноша ощутил на себе строгий взгляд и вздрогнул, — я — церковник, и сказал тебе об этом буквально пару минут назад.
— Прости во имя Фортуны! — Лоран всё ещё мог сложить в голове образ Дортрауда с его историей. Вернее, всё, что он знал о своём лонтане, это то, что он был упорным, немногословным и очень большим, а дальше уже открывались просторы для полёта фантазии, которыми Лоран не брезговал.
Наконец скрип двери возвестил о появлении профессора.
— Здравствуйте, студенты! — громко произнёс мастер Лукас, по старой привычке подняв руку, и позвонил в колокольчик, чтобы понять, сколько людей пришло и кто решил по той или иной причине прогулять. Все повернулись и хором поприветствовали профессора, — сегодня — ваше первое занятие по астрономии и первая возможность воспользоваться зрением без страха потеряться в иллюзиях.
Астрономию студенты начинали изучать не раньше, чем на втором курсе, когда зрение переставало быть чем-то обыденным и превращалось в собираемый по крупицам дар. И Лоран, и все, кто здесь присутствовал, ждали этого занятия с нетерпением и трепетом, уже, кажется, позабыв, как выглядит звёздное небо.
Студенты расселись по своим местам — каждому досталось по телескопу, возле которого стоял небольшой стол, чтобы можно было делать записи и зарисовывать карты, однако дальнейших действий не предпринимая, похоже, не поверив своим ушам.
— Не бойтесь, снимайте маски, — мягко произнёс мастер Лукас, с грустной улыбкой думая о том, как сильно своим устройством мышления отличались сегодняшние студенты от тех, кто был его одногодками. Эти дети — профессор всё ещё считал их детьми — привыкли жить с постоянным присутствием рядом опасности, боязливые и настороженные, точно зайцы.
— Мастер Лукас, а что здесь было… До нас? Когда произошла вспышка великих открытий? — спросил вдруг Бальмаш, бесконечно вертящий головой и создававший одним своим присутствием нездоровое оживление в группе.
— Это было крайне тёмное время для нашей академии, — со вздохом произнёс профессор, — Никто не знает, каким именно образом чудовища из глубин человеческих душ вдруг стали материальны и как это повлияло на движение светил, и именно выяснению этой страшной тайны каждый из вас и посвятит свою жизнь.
— Но как-то же удалось восстановить равновесие между миром людей и миром их душ! Стало быть, есть какие-то средства, способные на это влиять, которые могут в конечном счёте привести к сути причины! — тараторил юноша, уже сняв маску и горящими глазами оглядывая всё вокруг. Мастер Лукас чувствовал, что ещё немного — и этот молодой человек сорвёт ему урок.
— Возможно, мы никогда не сможем выяснить природу этого явления ввиду того, что сам Космос непознаваем, но должны всеми силами не допустить повторения ужаса, учинённому нашими предшественниками.
— Но вы же застали этот момент! — не унимался Бальмаш, уже весь извертевшийся в нетерпении, — я говорю о закономерностях Космоса. За ним же наблюдали ещё с тех пор, как был заложен первый камень академии! — он то ли нарочно, то ли просто из отсутствия умения вести светские беседы, задавал такие вопросы, ответов на которые профессор нарочно старался избегать, — Это не могло произойти одномоментно, наверняка были какие-то предпосылки, — он вспомнил слова Хоры о реактивной метеоритной пыли и пурпурных звёздах. Профессора просто не могли этого не заметить!
— Бальмаш, закройся уже! — одернул его один из студентов, раздраженный бесконечной болтовнёй юноши. Тот хотел было уже ответить, но профессор его опередил.
— Полноте вам! — строго произнёс мастер Лукас, — пора начинать наше занятие. Откройте тетради на странице с картами звёздного неба, постарайтесь найти в небе созвездие Пегаса и, не пользуясь тетрадью, перерисуйте его из телескопа в чистый лист. Как вы уже знаете из уроков естествоведения, расстояние от поверхности земли до звезды и от одной звезды до другой можно посчитать с помощью…
Дальше Бальмаш не слушал, жадно уставившись в телескоп. Тысячи искр, такие одинаковые и такие непохожие одновременно, совсем как они, студенты академии! У Пегаса, которого обнаружил Бальмаш, были и крылья, и густая грива, и крутая шея, и пар из ноздрей, вот только он едва ли походил на схематичный рисунок из атласа. Космос действительно завораживал: будто бы на тебя сотнями глаз-огоньков глядела сама Фортуна!..
Лоран же, стоило ему снять маску, мельком глянул на Дортрауда, в надежде, что тот не заметит. Посмотреть на лицо своего объекта привязанности хотелось куда больше, чем на мёртвые огни небосвода: он столько себе напридумывал, что страсть как хотелось унять разыгрывающееся с каждым проведённым вместе часом любопытство. Удивительно, но образ Дортрауда в голове у Лорана почти не отличался от его действительного. На лицо он был складен и красив, несмотря на грубые крупные черты, по горбинке на носу рассыпались, точно звёзды, веснушки, а из-под шляпы торчал густой длинный хвост рыжих волос.
— Смотри на небо, — строго произнёс Дортрауд, нахмурив брови, но на Лорана не обернувшись. Он замечал малейшее внимание, даже когда лицо наблюдающего за ним было скрыто маской.
— Я смотрю, — шепнул Лоран.
— Не смотришь. Я не стану на тебя жаловаться, но ещё одно предупреждение — и я окончательно окажусь в тебе разочарован, учитывая разговор перед занятиями.
— Я же извинился, — проворчал Лоран. Для него дорого стоило переступать через свою гордость и оказываться в уязвлённом положении, прося прощение, а Дортрауд, судя по всему, даже не обратил на это никакого внимания.
— Молодые люди, — строго окликнул их мастер Лукас. Он не успевал следить одновременно за Бальмашем, вносящим в ряды сидящих неподалёку от него полный хаос, и за разговорами в другой части зала, и уж точно не ожидал такого отсутствия дисциплины от вечного студента, — не заставляйте меня стыдить вас как курсистов.
Мастер Лукас ещё ничего не сказал, но Лоран уже хотел провалиться сквозь землю.
***
Гудвин сидел как на иголках. Теология давалась ему крайне скверно: он не верил ни во что, а без искренней веры в слова профессора запомнить излагаемый материал было просто невозможно.
— Расскажите всё, что знаете об основных течениях поздних учений о божественном Космосе и добавьте небольшой анализ сравнительно с современностью, исходя из собственных мыслей. Излагайте вдумчиво, но искренне. У вас час времени, не торопитесь. Благословит вас Фортуна, и, я надеюсь, в этот раз никому не придётся оставаться после занятий, — мастер Фенрис только выглядел добрым дедушкой, на деле изматывающий студентов бесконечными пересдачами. Гудвина он уже успел запомнить не в лучшем свете, а потому в этот раз нужно было получить хотя бы удовлетворительный результат.
Юноша сдвинул маску чуть набок, бегло оглядывая аудиторию на предмет знакомых. Тяжело было ориентироваться в своих одногруппниках, когда все были одинаковые как капли дождя!
Наконец, на свою удачу, Гудвин углядел прямо пред собой знакомую шею, на которую падала тёмная волнистая прядь, выбившаяся из-под шляпы.
— Хора, дай списать! — шепнул горе-студент, ложась грудью на парту.
— Нет, — сердито шепнул юноша. У него самого дела шли не очень: Хора знал много, на совесть выучивая всё заданное, хоть и в последний момент, но совершенно путался в датах.
Вот же проклятье… Лоран был на год младше, а потому на всех экзаменах нерадивый мастер вынужден был справляться своими силами.
Занятие пролетало слишком быстро. Время тикало, а листок Гудвина не пополнился ни одним новым словом, что говорить об уместных и правильных фразах. Была не была, остался последний отчаянный вариант. Юноша неслышно пересел на край скамейки и коснулся плеча девушки в пурпурной форме.
— Мер, дай списать! Пожалуйста…
— Ещё одно слово — и полетишь с лестницы, — с непроницаемым выражением лица произнесла девушка, не отрываясь от записей. Дело было плохо.
Ещё полчаса мимо. Наверное, нужно было что-то делать, писать хоть что-то, о чём догадывался и что помнил, но Гудвин не делал ничего, смирившись со своей участью и оставив учёбу на потом. Уже раз третий или четвёртый.
— Друг, — вдруг окликнул Гудвина чей-то голос, — тебе нужна помощь?
Юноша не узнавал голос говорившего и, совершенно точно, общался с этим человеком впервые.
Гудвин, не раздумывая кивнул.
— Возьми вот это, — мягкая рука передала несчастному студенту исписанный листок, — только не вздумай верить написанному.
Руками Гудвин работал значительно быстрее, чем головой, и уже спустя десять минут, как раз к концу занятия, его ответ был готов и претендовал на высокий балл.
— Хора, убери волосы, — шепнул сокурснику Гудвин, когда тот с трудом спускался с лестницы.
— Спасибо, — юноша остановился и приподнял шляпу, приводя себя в порядок. Несмотря на то, что все студенты были официально слепы, к их внешнему виду предъявлялись жесткие требования, — прости, что не выручил, но это, как я считаю, не помощь. Помощью было бы если бы мы вместе готовились к экзамену. Как ты выкрутился?
— Не известно ещё, выкрутился или нет, — Гудвин вздохнул и незаметно позвонил в колокольчик, проверяя, не подслушивает ли их кто, — некто, сидящий сзади, передал мне лист с ответом. В суть я не вчитывался, а в голове пусто и сравнить не с чем.
— Ты поблагодарил его?
— Да, но меня смутило то, что я не видел его раньше, — Гудвин даже не подумал, что это как-то может привести к проблемам.
— Ты прав, это странно, — кивнул Хора, — может сказать мастеру? Но если это будет ошибкой, мы выставим себя в дурном свете. А ведь сюда может зайти всякий, у кого будет форма, маска и колокольчик. И первокурсники… Приглашают только самых достойных, а если придёт кто-то, кто не то, что не был курсистом — даже не получал письма с экзаменом? Это же никак не проверяют! А если среди нас правда окажется самозванец?
— Его покарают Фортуна и Космос, — всё это время рядом с юношами стояла Мер. Она умела быть незаметной, когда нужно, и это пугало, особенно и без того дёрганного Бальмаша.
— А может быть… И я самозванец?
— Почему? — спросил Гудвин.
— Много ты видел студентов, волею Фортуны так покалечившихся при простой уборке?
— Значит, тебе это было нужно, — пожала плечами Мер, — не понимаешь этого сейчас — поймёшь когда-то потом. Фортуна непресказуема.
Вдруг Гудвин услышал тихий звон колокольчика. Он бы даже не придал этому никакого значения, если бы этот звон кардинально не отличался от всех, которые он слышал прежде. Почему-то у него сомнений не возникло, что это был человек, который час назад спас его от изнурительного заучивания ненужных деталей истории.
— Простите, друзья, но я вынужден вас покинуть, — спешно проговорил Гудвин и скрылся вслед за таинственным студентом.
— Куда он пошёл? — встревожено спросил Хора.
— Тебе-то какая разница? — вздохнула Мер, — это же Гудвин!
***
— Я увидел её случайно, клянусь! — Хора положил кипу книг на стол и скрестил руки на груди, ощущая на себе весь спектр раздраженной взволнованности Вальтера.
— За восемь лет ношения маски мне ещё никого не удавалось увидеть «случайно»! Ты лукавишь, Хора, я же вижу! — Вальтер вскочил на ноги и принялся прохаживаться от полки к полке.
— Ну ладно, ладно, ты прав! — Хора смущённо опустил голову, но тут же в один болезненный прыжок оказался рядом с Вальтером и схватил его за руку, — только никому, слышишь?
— Во имя Фортуны, я когда-то тебя подводил?
— А ты её знаешь? — Хора будто бы засиял изнутри, крепче сжимая руку друга, словно тот мог куда-то сбежать, решив оставить страшную правду при себе.
— Как бы тебе сказать… — вздохнул Вальтер, — она, скорее всего, не понимает человеческую речь.
— Она чужеземка?
Вальтер тяжело вздохнул. Он нутром чувствовал, что не стоит Хоре ничего этого рассказывать, а лучше — вообще увести от этой темы, но тем не менее говорил.
— Дурочка. Читал о врождённых болезнях рассудка? Это как раз этот случай. Она такой родилась, и уже ничего нельзя сделать. Когда-то давно мать привела её к мастеру Лукасу, чтобы тот помог найти причину и излечить девочку, но ни врачеватели, ни учёные ничего не нашли, а мать следующим утром исчезла, оставив её здесь.
— Но она так прекрасна… Как цветок, только представь. Такая беззащитная и милая!
— Понимаю твой восторг, но вряд ли смогу чем-то помочь. Я не знаю, как искать подход к таким людям, и можно ли их вообще считать людьми, — Вальтер уже жалел о сказанном. Если Хора собирался пойти поговорить с Витой — значит, скорее всего, снова снимет маску. Безумие витало в воздухе, и неизвестно, сколь сводящая с ума иллюзия попадётся неосторожному студенту.
— Просто благослови меня.
Вальтер со вздохом положил руки Хоре на плечи.
— Ты — сумасшедший, и даже помешательство здесь не при чём. Иди.
