***
Хора, наверное, с десяток раз обернувшись, снял маску и, повесив ту на пояс рядом с колокольчиком, посмотрел сквозь ветви жасмина на дальний уголок сада. Путь к нему лежал ну очень уж длинный и, к тому же, пересекающийся с многолюдными тропами, а потому оставался единственный вариант — лезть прямо через кусты. Свет больно бил по глазам — несмотря на то, что было довольно темно из-за низко висящего солнца и густых облаков, было крайне непривычно. Маску на улице Хора последний раз снимал при Вальтере, когда они стояли на балконе, прощаясь до следующего дня, и то тогда было намного темнее, чем сейчас. Хора с того странного случая в лектории хорошо запомнил, как именно звенела маска незнакомца, позвавшего за собой Гудвина и уверен был, что замечал его где-то в старом саду. Это место, что не удивительно, было связано со многими значимыми событиями, как в жизни самого Хоры, так и в новейшей истории. В этом саду познакомились святая Беатрис и мастер Мартин, правда, Бальмаш ставил этот факт под сомнение, аргументируя тем, что невозможно выведать такие подробности у мертвецов, а при их жизни этим вряд ли кто-то интересовался. Хора же был полностью уверен, что это место благословлено самой Фортуной, ибо в нём вершились самые невероятные случайности, дающие начало меняющим событиям. Так и теперь, наверняка, здесь собиралось тайное общество, к которому сейчас примкнёт Хора и… Погибнет новым самым неоднозначным героем? Юноша на всякий случай тихо позвонил в колокольчик. Глаза не помогли бы ему узнать нужного человека, а вот знакомый звук — вполне. Правда, в ответ послышалась только странная возня. Птица?.. Хора обернулся и обомлел. На него пурпурно-голубыми пустыми глазами смотрела юная девушка, на вид лет пятнадцати. Её верхняя губа, точно у зайца, была ассиметрично рассечена, отчего казалось, что она постоянно улыбается, а на плечах лежали две неестественно седоватого цвета криво заплетённые косички. Она указала на Хору пальцем и замерла, склонив голову. «Вита» — подумал Хора, чувствуя, как больно ёкнуло сердце. Он не ожидал встретить её здесь и, если произошла эта чудесная случайность — его догадки про особенную ауру этого места были верны. — Здравствуй, — как можно чётче произнёс он и улыбнулся. Девушка сделала дерганый жест рукой и издала странный звук, похожий на смешок. Вальтер утверждал, что она не умеет говорить, но Хора сейчас ясно видел, что Вита его понимала, — я — студент Хора. Мне очень приятно познакомиться с тобой, Вита. Однако, вместо того, чтобы ответить приветствием, девушка села на землю и принялась что-то удивлённо разглядывать в траве. Хора просто стоял и смотрел, пытаясь понять, что ей нравится и чем она себя занимает, как на зверька в зоосаде. Да, она действительно отличалась от людей, будто какое-то внеземное создание, и именно это в ней и завораживало. Девушка посадила себе на ладонь божью коровку и заулыбалась. Пришедший к ней студент, в отличии от насекомого, её не интересовал совершенно. Юноша простоял так около получаса. Наверное, стоял бы и дальше, но больная нога затекла, а в глазах уже начало двоиться, в то время как Вита продолжала что-то ковырять в земле палочкой. Настолько увлеченно, что ему даже стало действительно интересно, что она там нашла. — Вита? Можно я посмотрю?.. — Хора чуть наклонился и положил руку девушке на плечо. Вита вдруг вскочила на ноги, принялась странно кричать, будто плача и всхлипывая, и подняла руки к небу. Хора, неожиданно испугавшись, шагнул назад и тоже посмотрел в небо. То ли он пропустил закат, то ли… Он очень не кстати не обратил внимание на то, почему именно было так светло, перепутав день с ночью. Точно огромное зеркало, низко над горизонтом висела Луна. Юноша хотел было отвернуться, но не смог: она притягивала взгляд, точно гипнотизируя и вытягивая душу. В ней мелькали образы сознательного и бессознательного, путаясь друг с другом и путая смотрящего — то, о чем предостерегали профессора. Где-то в груди ощущалось странное покалывание, а из глаз непроизвольно потекли слёзы. В глазах двоилось, душу точно рвало на части — это состояние нельзя было описать человеческими словами. Зачем, зачем он снял эту проклятую маску?! Хора просто стоял и широко распахнутыми глазами глядел на Луну. Она была прекраснее даже Виты.***
Мер восхищённо наблюдала за тем, как руки, которым оружие пошло бы куда больше, чем потёртые книги, перебирали исписанные листы. Дортрауд изредка поглядывал на неё поверх скошенного края металлических очков. — Я влюбилась в тебя ещё когда была курсисткой, — такой, как сейчас, Мер видел только Дортрауд. На людях она была резкой, даже агрессивной, сейчас же представляя собой обычную усталую студентку, которую всё-таки волновало что-то, кроме учёбы и издевок над теми, кто в ней не преуспевал. — Я тоже, — как-то чуть смущённо усмехнулся мужчина, — но и представить себе не мог, что это взаимно. — Тогда у меня было значительное преимущество: я могла беззастенчиво на тебя пялиться, — девушка тихо рассмеялась. — Думаешь, я не чувствовал? — Дортрауд повёл косматой бровью, чуть повернув голову в сторону Мер. — Тогда почему не рассчитывал на взаимность? Или до меня было столько таких дурочек, что ты перестал обращать внимание? — по годам Дортрауд уже мог бы быть молодым профессором, но избрал путь бесконечного тщательного изучения. Ещё не чувствовал, что достоин встать в один ряд с теми, кто вызвался латать дыры в изувеченном Космосе. — Тщетно пытался прогнать все мысли, но они засели в голове крепче, чем любое помешательство, — Дортрауд на мгновения замолчал и покачал головой. Сам факт того, что они с Мер сейчас неоднозначно переглядывались, вместо того, чтобы искать истины, заставлял усомниться в правильности избранного мастерами направления учений. Ношением бордонитовой маски пренебрегали чаще, чем было нужно: для младших студентов ориентироваться без зрения было просто невозможно, а старшие понимали, что не стоит всецело верить открывшимся горизонтам сознания. — С тех самых пор мечтал пригласить тебя прогуляться по старой обсерватории. — Так и пригласил бы, — лукаво улыбнулась Мер, — я бы не отказалась. — Мастер Лукас за такое спустил бы с меня три шкуры, а потом ещё и надел бы пурпурную форму вместо, — Дортрауд вдруг осёкся. Он никак не мог свыкнуться с решением своей возлюбленной. — Но ты же не был преподавателем! — Не был, — Дортрауд отложил книгу и обошел стул, на котором сидела Мер, кругом, — но об этом никто не знал, — он ласково погладил её по волосам. Девушка выпрямила спину, в одно мгновение развернулась и встала ногами на стул, оказываясь практически на одной высоте с Дортраудом. — И в кого ты такой огромный? — улыбнулась Мер, осторожно проводя пальцами по заросшим рыже-белёсой щетиной щекам. — В дедушку по линии отца, — усмехнулся Дортрауд. Юные студенты, зачастую, будучи слепы не только телом, но и душой, искали скрытую суть там, где её не было и быть не могло. Мер была уже достаточно зрелой для того, чтобы начать над этим иронизировать: — Врёшь! — она положила руки ему на плечи и пристально посмотрела в глаза, — наверняка ты — потомок какой-то древней расы, имеющей особую связь с Космосом. — Да? И с чего же? Мер нахмурилась и замерла, чуть приоткрыв рот, словно действительно напряженно думала о чём-то. Боязливо обернувшись на дверь, — плотно закрыта, они если что услышат — девушка поцеловала Дортрауда в губы. — Ты ближе к звёздам. Как нарочно, скрипнула дверь. Мер тут же спрыгнула на пол, а Дортрауд, залившись румянцем, уставился в случайно схваченную с полки книгу. Раздался оглушительный звон колокольчика, сопровождающий неуклюжее появление знакомого им юноши. Мер тихо выругалась. По крайней мере, счастье было в том, что это не Бальмаш, потому как этот будущий профессор смеялся вообще над любыми проявлениями человеческих чувств и не прочь был сопроводить язвительной насмешкой Мер всякий раз, как обнаруживал её рядом с Дортраудом. Не то, чтобы девушку это беспокоило и в её глазах имели вес слова непоседливого ребёнка, но отчего-то делалось немного не по себе. — Хора, ты в порядке? — поинтересовался вечный студент. — В полном! — хохотнул юноша. На мгновение Дортрауду вовсе показалось, что он обознался, и это был не Хора — как-то неестественно он себя вёл, будто бы только-только лишился зрения: натыкался на стены, пытался уцепиться за звук колокольчика и даже… Не хромал? Мер тоже заметила и ей стало по-настоящему страшно. Она готовилась уйти с чистой душой и светлым разумом, но, похоже, прямо сейчас видела иллюзию серьёзную и сложную. Они с Дортраудом переглянулись и, надев маски, подошли ближе к Хоре. — Что ты ищешь? Тебе помочь? — «Как понять прекрасную барышню». Им очень пригодится, между прочим. — «Им»? — сюрреалистичная речь Хоры пугала Мер. Обычно он был спокоен, не склонен к насмешкам и издевался только в шутку над Бальмашем, — прекрасным барышням? — Говорю же, им! Мер и Дортрауд переглянулись. — Может, позвать его друга? — шепнул вечный студент, наклонившись к уху девушки, — с ним что-то не то. — Друга?! — Хора, каким-то образом услышав их, побросав все набранные с полок книжки, повернулся на каблуках и испуганно приоткрыл рот, — не надо! Не надо! Он устал и отдыхает! Размахивая руками в невозможности ориентироваться в пространстве, Хора несвойственно для себя быстро, бросился к выходу. — Дело плохо, — выдохнула Мер, нервно обнимая руку Дортрауда, — настолько, что мне на грядущем уходе может составить компанию добрая половина Академии.***
Хора проснулся от того, что кто-то нежно гладил его по плечу. — Бальмаш, если ты хочешь попросить меня об чём-то в духе сходить с тобой в лабораторию — иди к дьяволу… — пробормотал юноша, не открывая глаз, и повернулся на другой бок, — я уже всё там сделал… — И только спустя минуту, когда сознание почти вернулось в сон, Хора понял, что что-то не так. — Бальмаш? — он испуганно распахнул глаза, уставившись в стену. У его соседа на одно твоё слово приходилась тысяча своих, а потому ворчливый шепот спросонья просто не мог остаться без ответа. На мысленный счёт «три» повернув голову, юноша увидел фигуру в форме третьекурсника, сидящую на краю его кровати. Может это один из полуденников? Или же… Испугавшись, что это смешавшееся с реальностью внутреннее зрение, Хора быстро схватил с тумбочки маску и, наспех нацепив, позвонил в колокольчик. Звон отозвался эхом дважды. Такое бывало только когда стоишь возле зеркала. — Кто ты? — робко поинтересовался Хора, боязливо приподняв маску. Не исчезло. — Я — это я, — юноше на мгновение показалось, что ему послышалось. Голос сидящего рядом до пугающего напоминал его собственный, — Студент Хора. — Что?! — остатки сна мигом испарились, а Хора откинул одеяло и вскочил на ноги, схватив подушку как щит, — это что за шутки?! — Я не шутил! — оскорблёно произнёс студент, — я — студент Хора. — А я тогда кто?! — происходящее начинало пугать. — Ты — тоже студент Хора. «Реплика» — звоном озарения раздалось у студента в голове. О чём-то таком он слышал на лекции у мастера Дореса и… Почему, почему он тогда отвлёкся на соседа по парте и не записал?! Всё, о чём говорилось на занятиях у этого профессора, представляло едва ли не смертельную опасность. — Стой на месте! — воскликнул Хора и это было его фатальной ошибкой. Человек напротив, жутко засмеявшись, показал ему язык и бросился бежать. Ясное дело, догнать его не представлялось возможным.***
Хора, наспех одевшись, нервно ходил по корпусу и звонил в колокольчик. Реплика точно сквозь землю провалилась, убежав со скоростью марафонца-чемпиона. Уже никакое тайное общество верующих в Полдень его не интересовало: у самого Хоры, и, возможно, у всей академии образовались проблемы посерьёзнее. Когда он уже потерял всякую надежду, с лестницы в коридор спустился, точно посланник самой Фортуны, Вальтер. Ощутив чьё-то присутствие, он негромко позвонил в колокольчик и остановился. — Во имя Фортуны, Хора, как ты здесь оказался? — недоумевал мужчина. — Я боюсь спрашивать, почему ты так думаешь, — у юноши голос дрожал и ноги подкашивались. Его исключат. Опозорят и исключат, выбросив за стены академии на произвол Фортуны, которая, конечно же, не будет милостива к такому ветреному и безответственному студенту. — …Ты прошёл мимо меня, объявив, что сегодня прекрасное утро, — всё-таки озвучил Вальтер, чтобы убедиться, что они не думают о разном. — Это был не я… По крайней мере надеюсь на это, — Хора бессильно запрокинул голову и вздохнул, сдерживая подступивший приступ паники. — Что произошло?***
— Реплика — распространённое явление. Это сублимированная часть тебя, отделившаяся от внутреннего мира. Они существуют в виде призраков и легко прогоняются эфирными фонарями, возможно, каждый из нас встречается с ними по нескольку раз на дню, но чтобы они были, как ты говоришь, осязаемы… — Совершенно осязаемы! Ещё и разговаривает! — Хора говорил неосторожно громко, но сейчас было не до того, чтобы пристально следить за собой, потому что надо было следить за… Ещё одним собой! — Она… Он… Надеюсь, не успеет натворить бед, но тебе надо торопиться в силу возможностей. Иди к лекторию, а я добуду фонарь. Попытка не пытка, — вздохнул Вальтер, стараясь изо всех сил держать себя в руках. — Эта чертовщина пошла на урок вместо меня?! — если бы не нога — Хора бы подпрыгнул на месте от резко ударивших эмоций. С абстрактными науками по-настоящему хорошо не было не у кого, а у Хоры в последнее время — особенно. И если бы дело было только в оценках! Преподаватель наверняка сразу поймёт, в чём дело, и тогда ему не сдобровать!***
На счастье неосторожного студента, начиналось всё хорошо. Вальтер дал Хоре фонарь, как тот, который постоянно таскала с собой Юнона — в неодеритовый цилиндр заливали особый токсичный эфир, который при горении выделял пары, прогоняющие иллюзии. Хора всё ещё искреннее надеялся, что его реплика — просто иллюзия, а не что-то подобное первородному чудовищу, иначе мир, без преувеличений, был обречен. Уже даже не он сам и не Академия. Оставив трость в коридоре, чтобы не создавать лишнего шума, Хора медленно поднялся к всегда свободному месту за скамейкой, где обычно сидел Дортрауд. За широкой спиной вечного студента ничего не было видно, а незаметность — то, что было сейчас ему нужно. «Она где-то здесь…» — Хора с волнением оглядывался по сторонам, пряча под полой ученической формы фонарь, который, как нарочно, начал коптить. И, как нарочно, среди его однокурсников не было людей, которым он мог всецело доверять, а потому приходилось выкручиваться самому. Реплики нигде не было, а тлеющая вековая пыль из-под парты, попавшая в фонарь, начала источать прогорклое зловоние на всю аудиторию. — Что это?! — мастер Дорес удивлённо повернул голову в сторону, где сидел Хора, и позвонил в колокольчик. За столько лет внутреннее зрение профессора настолько точно угадывало картинку внешнего, что хватало малейших колебаний бордонита, чтобы составить целостный образ, — кто принёс фонарь? В ответ тишина. — Студенты, признавайтесь! Это не игрушки! На задних рядах кто-то неистово захохотал. Хора достал фонарь и подул на него, пытаясь потушить, но в одно мгновение предмет выскользнул из рук юноши и с оглушительным звоном разбился. Вся аудитория замерла, понимая, что случилось. — Выходите, выходите! — громко воскликнул мастер Дорес, прикрывая лицо шарфом, но было уже поздно. Вставая со своих мест и неуклюже толпясь на лестнице, кто-то столкнулись лбами, не найдя путь к двери. Дортрауд упал на пол и жутко захохотал, а Гудвин принялся что-то горячо обсуждать со стеной на мёртвом языке. Кто-то кашлял, кто-то кричал… Сущий ад! Схваченный за горло чувством стыда и вины, Хора едва не поскользнулся на им же разлитом эфире, пытаясь как-то исправить ситуацию и убрать осколки. — Что Вы делаете?! — возмутился профессор, углядев, что один из студентов ведёт себя как-то подозрительно. Вдруг на верхнем ряду появилось чудовище, совсем как то, которое снилось Лорану. Змей с человеческими глазами, без конца и начала, извивался, подпрыгивал, делался то больше, то меньше, вилял между скамейками. — Быстрее, быстрее! — крикнул мастер Дорес, размахивая руками. Он давно говорил ректору, что от фонарей потенциального вреда куда больше, чем пользы, но разве мастер Лукас кого-то слушал!.. Хора закашлялся, не оставляя попытки скрыть следы преступления и уже чувствуя, будто сильно пьян. Мастер Дорес схватил его за рукав и буквально выволок из аудитории, как нашкодившего курсиста. — Объясните, что случилось! И не пытайтесь говорить, что фонарь не ваш! — профессор достал из сумки на поясе пузырёк с нашатырём и протянул юноше. Тот понюхал и сморщился. — Вчера… — ещё дрожащей рукой он вернул пузырёк профессору. Очень кстати в голову пришла подходящая ложь, — Вчера восходила зеркальная Луна! Я понял, что что-то не так, по звону, то же самое ощущалось в воздухе во время Великого Затмения! — Благодарю за бдительность, юноша, но эти меры были лишними, мы уже осведомлены об этом. Почему вы не сообщили об этом мне или ещё кому-то из профессоров, если сомневались? — Я боялся, что слишком поздно! — Хора врал так, что сам начинал верить. — Тем не менее ваше рвение касательно… — в какой-то момент юноша перестал слушать мастера Дореса. За углом раздался гадкий смешок, звон колокольчика и звук спешного бега. Эта дрянь всё это время сидела в коридоре, и Хора дважды успешно проходил мимо.