***
— «Пригласи Вальтера, он обрадуется!» — прозвучали в голове у Хоры слова Бальмаша, невзначай брошенные в день затмения. О нет, Вальтер точно не обрадуется, учитывая то, что собирался сказать Хора, однако не стоило льстить себе раньше времени — может, он вовсе вздохнёт с облегчением. Стоило Хоре отворить стеклянную дверь, ведущую на большую открытую веранду, как ему в лицо ударил прохладный ветер. В такие часы, как сейчас, всё вокруг, прежде застывшее, как мертвец, начинало дышать. Студенты, точно единый слаженный механизм, занимали свои места за инструментами и посередине зала. Хора так и не успел побыть в их числе: в первый раз — струсил, а после — едва ли мог ходить, не то, что танцевать. Где-то в первых рядах, выбиваясь из общего порядка, крутился Бальмаш. Юноше по неизвестным причинам очень не хотелось попадаться ему на глаза, а потому нужно было как можно быстрее поймать в этом водовороте из разных оттенков синего Вальтера. …Бальмаш, тем временем, не находил себе места, и, что самое страшное, начальную пару на первый танец. Ни Эвелины, ни Энцо, загадочного студента из южных земель, обычно составляющего ему компанию, как нарочно, нигде не было. Времени было в обрез: нутром студенты, стоящие в зале, чувствовали, что приготовления в соседней части помещения почти закончены. Пару раз повернувшись вокруг себя и попросив Фортуну об одолжении, Бальмаш взял руку случайного незнакомца. Фортуна отказала — эти незнакомцем был тот, с кем будущий профессор хотел пересекаться меньше всего. В ответ — тихий звон колокольчика. Его тоже узнали. — Отойдите от меня, — ядовито произнёс Лоран и сделал полшага назад, преисполненный не столько искренним отвращением, сколько смятением. Бальмаш парировал аргументами, кажется, даже быстрее, чем перебирал ногами, а Лоран больше всего боялся быть раненым. Его идеи были чем-то неприкосновенным, близким к сердцу и не подлежащим критике: в этом плане его хорошо понимал Гудвин, с виду грубый, но тоже возводящий свое дело в разряд самого сокровенного. — Это просто танец. Я не собираюсь вступать с вами в научные диспуты, — сквозь зубы проговорил Бальмаш. Зазвучали первые ноты древней мелодии. — Наука — это буквально всё, что нас окружает. Вы нарушаете равновесие моего мировосприятия, и я вынужден попросить вас удалиться. Мы будем мешаться друг другу, — больше всего Лоран боялся, что Бальмаш вспомнит недавнее спасение и будет ещё очень долго его этим попрекать. Юноша рад бы был занять привычное место за флейтой, но после неудачного эксперимента руки дрожали так, что ни о какой музыке и речи быть не могло. — Раз так настаиваете… — на полсекунды опережая всех остальных танцующих, Бальмаш сделал резкий шаг назад, заставляя Лорана споткнуться и ухватиться за плечо партнёра; однако возмутиться он больше не сможет ввиду нерушимой сакральности происходящего: на это будущий профессор и рассчитывал. В одно мгновение, стоило раздаться голосам стоящих поодаль студентов, всё закружилось, зазвенело колокольчиками: слепые, но ловкие и слаженные, десятки фигур скользили по каменной мозаике, точно по водной глади. По всему залу разносилось эхо, восторженное, тревожное и торжественное. Лица студентов озаряли застывшие одинаковые улыбки, а в голове появлялись совершенно невероятные образы, причудливые, бесконечные, как проступающий иней на стекле в зимнюю стужу, у всех единые. Не зря поговаривали, что эта традиция, уходящая корнями ещё в уклады многобожия, была ничем иным, как связью с Космосом. Беспорядочные по отдельности и гармоничные вместе, подобно элементарным материям, студенты кружились по залу, подхватывая друг друга, меняясь парами и хаотично меняя траекторию, но не мешая друг другу и не сталкиваясь. Единственное правило — отходить в половину замысленного шага до одного из трёх неодеритовых алтарей: это была пугающая в своей простоте закономерность, рождающая что-то столь за гранью понимания сложное и прекрасное ничтожными человеческими силами, что глупо было сомневаться в том, что этот танец был даром самой Фортуны. Хора, чуть сдвинув маску, наблюдал за развивающимися пелеринами на студенческой форме, как за крыльями стаи птиц, и старался не дышать. Никто не учился этому танцу, о тех, кто выдумал его, никогда не говорилось: руки сами вились змеями, а ноги сами несли. В конце концов, если можно было смотреть на звёзды, почему нельзя было наблюдать за их земными потомками?.. Завороженный звуками музыки, Хора едва не забыл, зачем вообще пришёл. Сердце ёкнуло и тут же быстро заколотилось. Вальтер обычно пел вместе с другими студентами, но недавно простудился и вынужден был стоять в стороне. Где-то в глубине сознания Хора мечтал обнаружить, что Вальтер сегодня остался у себя, однако, стоило ему позвонить в колокольчик, как в дальнем углу крайнего балкона отозвалась маска нужного ему студента. — Хора? — наугад спросил мужчина, заранее будучи почти уверенный, что к нему пришёл его бывший подопечный, а не кто-то иной. — Вальтер, я… — Хора набрал в лёгкие побольше воздуха и поднял голову, как если бы смотрел Вальтеру в глаза. — Что ты опять натворил? — чуть снисходительно улыбнулся он. — Ничего, — выпалил в ответ Хора и лихорадочно покачал головой, — пока — ничего. — Тогда в чём дело? — Понимаешь, Вальтер… Ты — хороший человек и верный товарищ, но нам нужно перестать общаться. Я чувствую, что это начинает мешать мне, — у юноши перед глазами заплясали искры от волнения. Больно и страшно было так говорить первому и, возможно, самому верному другу. Бальмаш постоянно ворчал, когда Хора затевал обсуждение этой темы, мол, не бывает друзей «получше» и «похуже», а потому оными не стоит разбрасываться, но у самого юноши был немного другой взгляд на вещи. И он надеялся, что в конечном счёте Бальмаш не окажется прав и что не придётся жалеть всю жизнь. — Хора… — Вальтер опешил. Он ожидал всего, чего угодно: приглашения в общество Полуденников, признания в любви, заявления о добровольном уходе из Академии, но не этого. Уж в чём, а в верности Хоры он был уверен. Выходит, студентам не помешало бы быть слепыми не только глазами, но и сердцем. — Ничего не говори, — Хора опустил голову и сжал кулаки. Ему тоже было несладко. — Ты изменчив как сама Фортуна, — печально усмехнулся Вальтер, проходя мимо Хоры куда-то в сторону выхода. Им нужно было разойтись, чтобы не наговорить друг другу лишнего. Не обернуться. Нужно было найти в себе силы не обернуться. С каждым шагом на звуки музыки Хоре становилось легче — он смог, он сделал, как считал нужным. Заняв своё привычное место в углу, юноша продолжил вслушиваться в звуки вокруг, не сдержав пары капель слёз. «О, изменчивая Фортуна, ускользающее счастье, — вторил Хора одними губами словам священной песни на мёртвом языке, незаметно, точно призрак, привалившись плечом к стене и наблюдая за танцующими, — ты вершишь одной тебе ведомые суды, — Бальмаш не пригласил Мер. Мер не отказалась. Гудвин не стал каждую минуту трясти Лорана, чтобы тот не уснул прямо с флейтой в руках. Лоран, покалечив сам себя, не пришёл играть. Дортрауд не стоял в отдалённом углу с блокнотом, пытаясь по крупицам поймать ниспосланную Космосом истину. Дортрауду не нужны уже были никакие истины, — и даешь немало тем, кто желает поклоняться твоей добродетели…» — Фортуна всё-таки отвернулась от несчастных детей Космоса.***
Тишину, царящую в подвалах, нарушал редкий звук ударов ножа о деревянную мишень. Бросок, другой, третий, левой рукой, правой, вслепую… Со стороны могло показаться, что студент занимается ерундой, но смысл, который он вкладывал в это занятие, претендовал на то, чтобы стать спасением для всего человечества. Он и его верные друзья, подобно тому, как делали первые служители церквей, собрали собственное общество тех, кто призван был нести свет и добро. Очень относительные свет и добро. — Энцо, — окликнул его высокий рыжий юноша в гражданском, — ты достал ритуальные камни? Уже пора, скоро новолуние. — Нет, — ответил Энцо и бросил ещё один нож. Тот воткнулся в паре сантиметров от головы не успевшего отойти самозванца. Часть, а вернее, большинство служителей Солнца не были студентами академии, однако имели наглость находиться в её стенах. С подачи Энцо, несомненно. — Ты что делаешь?! — возмутился юноша, — мало того, что из-за тебя мы теряем время, так ещё и… — Тихо, — ещё один нож просвистел совсем рядом. Энцо тихо усмехнулся и приложил палец к губам. — Тихо? Что «тихо»? — рыжий юноша заметно нервничал, — ты так спокоен, когда надо волноваться больше всего! Видел вообще, что на небе творится? — Мне не положено, — усмехнулся Энцо, медленно подходя к мишени и вытаскивая из неё ножи. Его товарищ обреченно покачал головой и вышел. Тем временем Хора, постоянно озираясь по сторонам, шёл в сторону указанного Бальмашем места. Старая лаборатория — место самое что ни на есть подозрительное, туда не ходила даже Юнона со своими экспериментами над копиями Хоры. Недолго побродив по покинутым подвалам, он наткнулся на незапертую дверь и едва не упал с лестницы, ведущей на пару ступеней вниз. Оказавшись внутри и сняв маску, юноша огляделся. Вполне обычное подсобное помещение, за исключением огромного позолоченного Солнца, висевшего на стене. Однако всё пошло кувырком ещё до того, как успело только начаться. Уже в дверях Хора с кем-то столкнулся. Доигрался. Разгневал Фортуну и тепер получает своим же оружием — у горла Хоры держали лезвие, а тот не успел даже вскрикнуть. — Кто ты? — раздался хрипловатый шепот прямо возле его уха. — С-студент Хора, — пробормотал юноша, стараясь не шевелиться. — Точно? — Точно, отпусти! Я знаю, что ты тоже свой! — А ты не свистишь? Почему тогда тебя трое? Может ты — призрак, на людей охотишься? — Энцо улыбнулся, почти оскалился. Именно этот жест был ему вместо боевого клича, с ним он и планировал встретить смерть. Планирование собственной гибели не было для служителя Солнца чем-то из ряда вон выходящим — все так или иначе окажутся за гробом, а потому нужно было сделать это эффектнее других, оставляя в истории след падающей звездой, догорающим солнцем. Хора вдруг рассмеялся, то ли от страха, то ли от того, сколь комично напавший на него юноша произносил эти фразы. Он тоже уже начинал подумывать о том, чтобы встретить смерть с улыбкой. — Это были реплики! Я… Хочу от них избавиться, но не знаю, как, поэтому пришёл сюда, — Хора был абсолютно честен. Он не был похож на Юнону, чтобы пытаться нажаловаться на кого-то, да и поиски его были так трудны и тернисты, что свою награду в виде созерцания запретного он не собирался ни с кем делить. — А тебя не подловишь, — юноша отпрянул и убрал нож за пояс, — тогда прости за угрозы, обознался. Меня зовут Энцо, — он протянул Хоре руку, тот — неуверенно её пожал, — я — один из культа служителей Солнца. Задорный, импульсивный и гибкий — Энцо будто бы на каком-то уровне тонких материй выделялся среди всех прочих студентов. Он не был суетливым и нервным как Бальмаш, но редко когда его можно было застать в состоянии покоя. Хора, тем временем, был занят изучением не столько собеседника, сколько окружающей обстановки. Большой деревянный стол, напоминающей верстак своей захламлённостью и, мягко говоря, не лучшим состоянием, криво сделанные полки, мишень на стене и то, что придавало этому невзрачному месту таинственности — свечи с неестественно красным пламенем, расставленные по всему периметру комнаты. — Что вы хотите сделать?! — испуганно воскликнул Хора. В блюдце, стоявшем на столе, он вдруг приметил кровь. Очевидно, человеческую, однако, стоило всё-таки уточнить, чтобы не делать поспешных выводов. — Да, мы пытаемся спровоцировать повторение событий начала помешательства, — кивнул Энцо, улыбаясь, точно нашкодивший кот. — Это преступление! — Хора вскинул брови в чувствах самых противоречивых и, будто бы только что вспомнив о нерушимых законах Академии, надел маску обратно. — Охота на призраков — вот, что спасёт нас всех от безумия. Они все уже вокруг нас, а профессора просто вынуждают нас это игнорировать потому что знают, что начнётся паника. Воевать здесь не умеет почти никто, а не боится сделать такой шаг — ещё меньше. — Призраков? — переспросил Хора, — ты имеешь в виду чудовищ из глубин человеческого сознания? — Не совсем, — усмехнулся Энцо, — кошмары остаются в кошмарах. А то, что проникло в наш мир — тени, призраки, или как тебе будет угодно. Они видимы, но не осязаемы, и чтобы уничтожить их — нужно завершить начатое мастером Мартином, сделать их видимыми и начать охоту, иначе от них не избавиться и люди и дальше будут сходить с ума и жить в страхе. — Один из моих друзей видел что-то такое, — задумался Хора. Что, если Лоран не был простым сумасшедшим фанатиком и чудовище из-под кровати было опасно? — И лучше бы тебе ему поверить, — вздохнул Энцо, — сейчас время очень неспокойное, сам знаешь. Но однажды… — он светло заулыбался, — Поднимется Солнце и испепелит всех призраков, когда было во времена, когда он восходило в зенит. А пока мы можем только выиграть время и молить Космос. — Предатель, — раздался дрожащий женский голос. Энцо обернулся на дверь и тут же отшатнулся, будто увидел чудовище. Как он мог забыть про остальных служителей Солнца?! Студенту полагалось быть слепым, но не глухим, а, значит, девушка в ученической форме всё слышала. Хора узнал в ней Анну, сестру Вальтера. Вот почему он не хотел, чтобы Хора шёл к полуденникам! Он знал обо всём! С совершенно невозмутимым видом Энцо взял Хору за руку и пошел в сторону лестницы. Он не зависел от других культистов, потому как это они были зависимы от него, именно с подачи студента оказываясь здесь. Анна смотрела им вслед разочарованно-злым взглядом и беспомощно ловила ртом воздух. — Извини, что я… — Всё в порядке. Несколько минут юноши шли в молчании. Хора пытался осознать, что произошло, Энцо — где искать новых союзников, потому как несмотря на безнаказанность студента от него могли просто по-человечески отвернуться. — Можно я спрошу? — осторожно поинтересовался Хора, чувствуя некую опасность, исходящую от этого человека. Да, кажется, полуденники были не так опасны и величественны, как он себе воображал, но одна деталь всё же сильно напрягала. — Конечно, — они остановились возле качелей. Энцо достал из сумки кисет и закурил. — Я видел кровь в чаше… Это человеческая? — Имитация. Любые ритуалы — имитация. Будешь? — юноша протянул Хоре самокрутку. — Давай, — кивнул студент, принимая дымящийся свёрток. Почему-то ему даже хотелось бы, чтобы это действительно оказалась настоящая кровь, — а как это? Из чего вы её делаете? — Сок корня поддубника и жидкометаллический очиститель. — Так вот откуда ты знаешь Гудвина! — понял Хора, — он давал тебе компоненты! — Нет, но мы вместе ходили забирать их у одного человека за пределами территории Академии. Опасно ходить по одному, каким бы сильным и ловким ты не был. Хора задумчиво затянулся и сел на качели. — Знаешь, грустно, что всё оказалось вот так. — Как? — участливо спросил Энцо. — Я думал, что вы — какое-то невероятного таинства секретное общество, в котором делают что-то за гранью человеческого понимания, открывают новые горизонты и всё такое… Энцо засмеялся. — Правда? Уж не думал, что моей шайкой ловцов духов кто-то заинтересуется. — В воображении всё было совсем по-другому. На самом деле многое бы отдал, чтобы сбылось. Энцо горько усмехнулся. — Вот поэтому на нас и снизошла кара Космоса.