***
Осмотр космической субстанции не дал абсолютно никаких сведений, что не могло не удручать. Мастер Йозеф, рискнув, решил забрать его в собой, завернув в толстую резиновую перчатку. Конечно, исследование можно было провести и прямо здесь, но отчего-то всякому, стоящему здесь, делалось как-то неестественно не по себе. — Скоро будет буря, — хмуро возвестил мастер Гьюла, посмотрев на небо, — нужно собрать всех и идти обратно. — Это крайне странно, — хмыкнул преподаватель химии, — мой профиль, конечно, не астрономия, но буквально вчера составленные звёздные карты говорили об обратном. — Фортуна гневается на нас, — вздохнул Дортрауд. Как человек с детства верующий, он зачастую довольствовался ответом «так нужно». Так было проще, так можно было помочь себе сосредоточиться на посильных задачах, не отвлекаясь на заведомо непостижимое. — Или те, кто составлял их, ошиблись. Я не считал вас всех, когда мы уходили, только знаю, что первокурсников четверо, дальше организовывайтесь сами. У вас двадцать минут, делайте всё, что запланировали, и встречаемся здесь, — удивительно, как ректор вообще доверил мастеру Гьюле студентов, учитывая его позицию касательно степени их предоставленности самим себе. — Я всех соберу, — вызвалась Юнона, опережая Дортрауда. Тот только с облегчением вздохнул. То, что он был старший из всех студентов, не делало его нянькой для остальных. Как не странно, с первокурсниками проблем не возникло: они ещё не успели как следует отвыкнуть о зрения, а потому воспринимали происходящее как обыкновенную прогулку, пускай и большую часть времени студенты всё равно обязаны были находиться в масках. — Все на месте, — заключила студентка, — кроме… Бальмаш! Где этот засранец?! — ругалась Юнона, лихорадочно звоня в колокольчик. Бальмаша обычно можно было найти либо по звуку, громкому, противному и обличавшему всякий бред, либо по наличию толпы первокурсников рядом, но ни того, ни другого и близко не наблюдалось. — Юнона, что случилось? — поинтересовался Хора, останавливая студентку. — Что? — сдавленно переспросила Юнона, точно её ударили под дых. Голос, принадлежащий Хоре, вернее, не только ему, уже начинал сводить её с ума, — я… У меня ничего не случилось. Скажи лучше, где твой дружок — мы скоро уходим. — Бальмаш? Скоро вернётся. Он только с виду кажется рассеянным, я уверен, что всё услышал и придёт в срок. Юнона ещё раз тихо выругалась и быстро зашагала в противоположную от Хоры сторону, постоянно вертя головой в поиске пропавших студентов, и если Бальмаш, взрослый и самостоятельный, мог найтись сам, то с Витой были… Мягко говоря, трудности. Мастер Гьюла, когда основная масса исследователей ушла вперёд, осторожно положил руку девушке на плечо. — Что произошло? — тихо спросил он, понимая, что случилось нечто, требующее вмешательства извне. — Что произошло… Что произошло… — повторяла Юнона, нервно вертя головой, — я потеряла Виту! Отвернулась буквально на пару мгновений — и нету! — Ищите, — как-то будто безразлично произнёс профессор. Отсутствия слабоумной девчонки никто не заметит, а вот то, насколько сильно меняло Юнону волнение по этому поводу, его нешуточно беспокоило. Учёный должен был обладать долей безразличия, чтобы не сойти с ума, вопреки тому, что твердили о колоссальной ответственности перед всем родом человеческим, — но без фанатизма. Юнона вздохнула, задерживаясь возле профессора. Хотела сказать что-то ещё, но передумала — не здесь. Мимо растерянных первокурсников, по кустам и лужам, Юнона наугад бросилась в сторону огромных валунов на океанском берегу. Большие, заметные, интересные — таких Вита точно не видела, значит они могли привлечь внимание дурочки. — Вита! — крикнула Юнона и сняла маску, понимая, что, скорее всего, голосом ей не ответят. Время выходило. Только сейчас, нервно озираясь по сторонам, Юнона поняла, что у неё сильно просело зрение: один огромный валун было не отличить от другого. — Вита! — позвала девушка, в глубине души всё ещё надеясь на ответ. В какое-то мгновение студентке показалось, что на одном из высоких плоских камней мелькнул дёрганный силуэт в рваном платье. Скорее, скорее: дело за малым! Юнона шустро карабкалась по камням, держа в голове одну единственную мысль: «только бы она не додумалась…» …Прыгнуть вниз. — Вита!!! — только и успела воскликнуть Юнона, падая на колени возле края скалы. Последнее, что она увидела: больные и пустые глаза, на мгновения озаренные искрой Космоса, и улыбку, мудрую и добрую. Точно к Вите вернулось сознание. В ней не было ни типичного студенческого упрямства, заставляющего зубами вгрызаться в право хоть на малость отсрочить неизбежное. При этом — ни отчаянной веры Мер, ни обречённости Гудвина — только спокойствие и тихая радость. И тем страшнее становилось от того, что Хора прав — она всё понимала. Она была лучше и мудрее их всех. Эксперимент Юноны удался.***
На пару недель в год кабинет химии превращался в филиал почтового отделения, заваленный разнообразными бумажками, конвертами и письменами. Обычно работу по отправке заданий для поступления выполняли курсисты, но ректор разрешил мастеру Доресу назначить на эту должность двух провинившихся студентов. Мужчина всё ещё надеялся помирить Бальмаша и Лорана, потому как рациональное зерно было в обеих точках зрения, разве что подавали оба студента это как что-то из области чудовищной фантастики; различие было лишь в том, что первый призывал к смерти добровольной, а второй — к насильственной. Заданием было разложить экзаменационные задания по конвертам и отправить по нужным адресам — как раз поход в город на почту был своеобразной наградой для нудно и долго трудящихся, и именно поэтому Бальмаш, которому наскучили одни и те же маршруты для прогулок, не стал даже противиться, а Лорана можно было и потерпеть. В конце концов, это всего лишь полдня — даже не сутки. У Лорана же перед глазами мелькали обрывки страшных картин, которые он старательно пытался игнорировать, а потому отвлекался от всего остального, небрежно, криво и с ошибками переписывая адреса из книги на конверты. — Ну что, снова перемирие? — усмехнулся Бальмаш, облизывая конверт. Особые умельцы, с которыми он знался ещё будучи на родной земле, добавляли в клей особые вещества, вызывающие опьянение, однако ни одного сюрприза спустя пару десятков конвертов так обнаружено и не было. — Я не собираюсь заключать с вами перемирие. Это глупо и нерационально. Мы не придём к консенсусу, — слабым голосом произнёс Лоран, пытаясь унять дрожь в руках. — Лицемерием больше, лицемерием меньше — какая разница? — усмехнулся Бальмаш, не отвлекаясь от своего занятия. — Очень на вас похоже, — сдавлено прошептал юноша. Налицо была сильна интоксикация. Галлюцинации были только одним из многих губительных действий простого просроченного клея, из которого выветрились все компоненты, обеспечивающие начальный эффект глубокого изменения сознания, — вот только важна всякая мелкая деталь, все пропорции и дозировки. Химия не терпит неточности. — А я не терплю вас, — захохотал Бальмаш, так, будто в этих конвертах действительно было что-то эдакое. — Взаимно, коллега, — Лоран поставил точку и вздохнул. В комнате было душно, как в гробу, — откройте окно, пожалуйста. Вы ближе стоите. Бальмаш хотел было съязвить, но по звуку дыхания понял, что его товарищу по несчастью сделалось дурно. Позвонив в колокольчик и распахнув окно, юноша уселся на подоконник и на пару минут замолчал, так, что Лорану на мгновения показалось, что он здесь один. Непохоже на Бальмаша. — Вы слышали о формуле Рене? — спросил вдруг Лоран, поднимаясь на ноги и перебирая пальцами бумаги на столе. — Та, которая обещает превращать графит в алмазы? Конечно, о ней слышали даже последние двоечники, — совершенно для себя неожиданно Бальмаш не ощутил напряжения при разговоре с Лораном — будто бы и не было между ними никакой вражды. Тот, в свою очередь, даже улыбнулся. — Так вот: я установил, что она неверна. Вернее, частично соответствует действительности. Чтобы восстановить формулу до изначального состояния, нужно добавить водород. — Удивительно, но я согласен, — усмехнулся Бальмаш, — вы делаете успехи. — Уймите свою гордость, вы — не профессор, чтобы выражаться в подобном духе. — А вы — не ученик Космоса, потому что в него не веруете. Самому Ему, конечно, всё равно — Его законы едины для всех — но для понимания происходящего осознание структуры вселенной просто необходимо. Лоран вдруг согнулся пополам и повалился набок. Бальмаш негромко вскрикнул, услышав звук падения. Опять у него случился приступ, один из который им с Хорой уже удавалось застать. В одно мгновение юноша оказался рядом с пострадавшим. У Бальмаша было лекарство. Дортрауд мельком показывал ему формулу, найденную где-то в глубинах библиотеки, и юноша, успев запомнить, воссоздал по ней нечто похожее. Это должно было спасти Лорана. — У меня есть лекарство, — громко оповестил студент, похлопывая Лорана по щекам, чтобы тот пришёл в себя. Ему, конечно же, хотелось, чтобы внезапно на месте вертлявого неугомонного юнца появился Дортрауд, который всегда знал, что делать, — лекарство! Слышишь? — конечно же, не слышал, — Проклятье… — прошептал Бальмаш, лихорадочно вертя головой. — В кармане… — простонал Лоран, игнорируя предыдущие заявления Бальмаша, — пузырёк с гематением… Неверное решение могло убить юношу, а в том, что этим неверным решением был пузырёк со странной жижей, будущий профессор был более чем уверен. Лоран не был плохим. Более того — частенько Бальмашу и остальным студентам, знающим его, казалось, что он вообще… Не был. Бледный, болезненный, незаметный — точно ходячий призрак. Его было искренне жаль, но… — Не из жалости делаю, — прошептал Бальмаш, надеясь, что его не слышат, и приставил к губам Лорана пузырёк с неизвестной субстанцией.***
Тишину библиотеки нарушил громкий топот, за которым последовал обрадованный возглас: — Хора, Дортрауд, во имя Фортуны, вы представляете? Мастер Йозеф разрешил мне провести лекцию по химии у курсистов! Я буду преподавать, вы только представляете?! — Поздравляю, — кивнул Хора, радостно улыбаясь. — Правда, это место должно было достаться Лорану. — Лорану… Совсем плохо, — вздохнул Дотрауд. Бальмаш вдруг почувствовал себя — лишь на мгновение — беспросветно гадко. Что могло быть более жестоко и глупо, чем ревновать свою мечту к почти покойнику? — Что с ним? — поинтересовался будущий профессор. — Он перебрал с химикатами. Опять. — Здоровья ему, — хихикнул Бальмаш, — ну, ладно, мне пора. Нужно готовиться, ну, понимаете. Стоило Бальмашу скрыться за поворотом, как Дортрауд, нахмурившись, обратился к Хоре: — Тебе виднее, но я на твоем месте держался от него подальше. Он красиво говорит, но мысли у него скользкие, точно слизни. — Отчего ты так уверен? — удивился Хора. — Лоран — точно такой же.***
Тонкие пальцы удивительно ловко, хоть и с небольшой дрожью, переставляли пробирки из одного штатива в другой. Бальмаш уже воображал, как будет показывать эксперименты, как на него будут смотреть сотни заинтересованных глаз, как воодушевлённо и живо он будет рассказывать им о чудесах химии, как вдруг послышался хлопок двери, которую он оставил открытой. Кто-то пришёл. — Я думал, что умру тут со скуки, — произнёс Бальмаш вместо приветствия, пожимая Хоре руку, — ещё не начал преподавать, а это уже оказалось так сложно. Всё приготовь, всё распиши, не допусти, чтобы опасные химикаты оставались без присмотра… Я никогда, никогда больше не прогуляю занятия по медитации! — тараторил Бальмаш, снова возвращаясь к своему занятию, — и эти курсисты… Бестактные наглые дети! Я и абсолютное большинство моих знакомых в их возрасте были просто невыносимы. Наверное, Мер была права, говоря о том, что преподавать и просто быть учёным — совершенно разные вещи. — А давай, — юноша перебил будущего профессора, понимая, что его речь может длиться до следующего утра, — сегодня я побуду твоим студентом, — Хора хитро улыбнулся, присаживаясь на край стола. Бальмаш почувствовал что-то странное, как когда у его горла оказалось лезвие, сжимаемое руками друга. — И чему я буду тебя учить? — разговор как-то резко ушёл в иное русло, — Ты же уже всё знаешь. — Ты научишь меня делать одну штуку, — вкрадчивым шепотом произнёс Хора. — Опять попытаешься меня прирезать за «очень ценные сведения»? — криво усмехнулся Бальмаш, протирая большую колбу для эфира. — Ну я же любя! — всплеснул руками Хора, — неужели ты всё ещё на меня дуешься? — «Любя»?! — возмутился Бальмаш, — я до смерти испугался! — Ты думал, что я действительно могу тебя убить? — Кто тебя знает? — вздохнул Бальмаш, отложив колбу, подошёл к Хоре, — может, это вообще была твоя первая реплика. — К счастью или к сожалению, я избавился и от первой, и от третьей, а вторая вовсе исчезла сама. Но суть не в этом, и даже в той штуке. Я, — Хора поставил трость на пол и положил руки на плечи Бальмашу, — Я хочу, чтобы ты стал моим лонтаном. Ты научишь меня, как идти к истине. — Я?! — воскликнул Бальмаш и нервно замотал головой, — а так… Так разве можно? Я же младше тебя, и по годам, и по курсам! — Лонтан не тот, у которого ты перерисовываешь задания по астрономии, а тот, чьими человеческими качествами восхищаешься, — улыбнулся Хора, не отпуская своего друга. — Человеческими? А не ты ли обзывал меня аморалом буквально этим утром? Я учёный, а не проповедник. И не брезгую нажиться на чужой неудаче. Лоран учится лучше, его бы точно позвали вместо меня, будь он в нормальном состоянии. — А в чём секрет его успеха? Неужели только в отметках? — задумался Хора, закидывая ногу на ногу. — Я знаю! — Бальмаш отошёл на шаг назад и поднял палец вверх. Его успех пахнет как… — Если ты собрался шутить ту же шутку, что и про Юнону — прекрати сейчас же! — встрепенулся Хора, сдержав смешок. Студенту было стыдно смеяться над любимицей его копий, но Бальмаш так живо и весело рассказывал на ходу придуманные анекдоты, что не зайтись хохотом было нельзя. — …химикаты. Хора, ты слишком дурно обо мне думаешь — кто я такой, чтобы осуждать чужие способы достижения желаемого? — Кто же знает тебя? Бальмаш, ничего не ответив, как ни в чём не бывало, отошел в другую часть кабинета. — Я должен стать лучшим, значит, нужно его переплюнуть! — Бальмаш позвонил в колокольчик, стоя перед шкафом с препаратами и извлёк нужный образец, — вернее, перепить? — А ты уверен, что это безопасно? — А ты попробуй!***
— Я буду звать тебя святой Беатрис! Она тоже тянула в рот то, чего не следует. — Да? Тогда я торжественно принимаю обет безбрачия! — А минус на минус… Даёт плюс! Ты уже принимал его, значит сейчас отказываешься от своих слов! — Косинус, синус, мозги минус… — бормотал Бальмаш. — Это чистая правда! В рассвет эту математику. — И зачем мы так… Нанюхались? — вздохнул Бальмаш, держась за стену. Укачивало так, будто он неделю плыл на корабле в сильный непрекращающийся шторм. В таком антураже ему даже начал мерещиться дядя Андор и его лихие путешествия за дальние горизонты. — Я… Вообще не знаю! — язык у Хоры заплетался, а конечности сделались ватными, — Ну, одно я могу сказать точно — это не гематений. Ты видишь что-нибудь? — Нет конечно, я же в маске! — Так попытайся! — Хора, я забыл передать тебе, что… — в дверях неожиданно появился вечный студент и схожу замер в оцепенении, увидев столь жалкую и мерзкую картину, — Хора, Бальмаш, сию минуту перестаньте и идите к себе в комнату! — Кто?.. — протянул Бальмаш, забавно ползая и издавая какие-то странные звуки, похожие на речь Виты. — Никуда не пойдём, мы… Мы проводим э-э-эксперимент! — Хора раскачивался туда-сюда, кое-как выпрямившись в попытке найти ещё волшебной жижи. Дортрауд от гнева стиснул челюсти. Идиоты. Малолетние идиоты, решившие, как когда-то последний ректор старой академии, отпраздновать победу раньше времени и испытать милость Фортуны. Схватив обоих за шкирку, мужчина столкнул нерадивых студентов лбами. Те синхронно вскрикнули и замолчали, кажется, потеряв сознание, не выдержав адского гула в голове. Конечно же, ни о какой лекции завтра утром и речи быть не могло.***
— Откройте дверь, — раздался строгий голос снаружи. Юнона вздрогнула и принялась ходить туда-сюда, будто бы разыскивая выход из заведомо безысходного положения. «Что мне делать? Что мне делать?! — тараторила про себя горе-исследовательница, — просто притвориться, что меня здесь нет? Не вариант — придётся когда-нибудь выходить…» Вдохнув, выдохнув и сделав замысловатый жест рукой, Юнона открыла дверь. Терять было больше нечего — это стало ясно ещё в тот момент, когда она притащила в лабораторию реплику. Вот только кто посмел разрушить её жизнь таким наглым образом? — Пойдёмте с нами. У вас большие проблемы, — сухо произнёс преподаватель химии. Юнона лишь безвольно кивнула. Её всё равно бы осудили — не за эксперименты, так за гибель Виты. Вдруг девушка бросила взгляд на стену коридора и обнаружила, что за фигурами профессоров Йозефа и Дореса стоял Лоран. — Ты… — выдохнула Юнона и пошатнулась. Ощущение было такое, будто бы ей наступили на горло, — сволочь! Лоран, мгновение задержавшись в дверях, бросился бежать. Он обязан был отомстить Юноне за что-то, природу чего он сам до конца не понимал, но должен был. Какая-то девчонка дошла до того, до чего должен был дойти он — подумать только! Дортрауд в очередной раз оказался прав — юношей двигал отнюдь не интерес к науке, а банальная зависть с желанием оказаться на вершине, не задумываясь о самом пути.***
— Вы признаёте свою вину? — каким-то слишком спокойным голосом произнёс мастер Лукас. — Обвинения Лорана не были беспочвенны, — недрогнувшим голосом ответила студентка, — я действительно намеренно вступала в контакт с иллюзиями и ставила на них опыты. — Мне жаль, Юнона, — мастер Лукас подошёл к осуждённой и печально покачал головой, — вы были одной из лучших учениц, но то, что вы совершили, не может оставаться безнаказанным. — Я понимаю. Вы совершенно правы, мастер, — девушка склонила голову, понимая, что сейчас будет. Она мнила себя рукой закона, донося на тех, кто нарушал правила, а теперь сама оказалась осуждённой. Так надо. Так было правильно. Наказание, которое ждало Юнону, было куда суровее, чем смерть. Конец обучения грозил если не безумием от внешних воздействий, то от горя. — Мастер Лукас, — раздался после мучительной паузы голос мастера Гьюлы. — У вас есть какие-то возражения? — ректор удивлённо обернулся на звук голоса обратившегося к нему профессора. — Дополнения. — Я слушаю. Все замерли. Юнона, не ожидая предательства, едва не заплакала. Она умела противостоять критике своих работ, но во многом прочем, простом и житейском, была совершенно беззащитна. — Я тоже нечист совестью и не могу оставаться в стороне, покуда судят ту, которая совершила преступление меньшее, чем я. — О чём вы, мастер Гьюла? — недоумевал мастер Карстен. На лице Гьюлы впервые отчётливо читался стыд, смешанный со страхом. — Я убил студента.***
Возвращаясь из оранжереи по пустынным каменистым дорожкам, Хора неожиданно заметил уходящих в сторону главных ворот Юнону и мастера Гьюлу. — Ну что? — раздраженным тоном спросила девушка, когда они с Хорой поравнялись. — Прощай, — вздохнул Хора, — мне будет правда тебя не хватать, хоть мы и почти не общались. — Всё в порядке. Если здесь не проверяют почту — я буду писать. Рада, на самом деле, что всё закончилось так, а не, прости Фортуна, как у Мер, и я успела завершить свой эксперимент. И, мне жаль, на счёт Виты. Прости. — Это всё случилось из-за Лорана… Ты очень сердишься на него? — неловко спросил студент и вдруг задумался, — Наказать должны были меня! — Его уже наказала жизнь, — произнесла Юнона с каким-то не свойственным ей состраданием. — О чём ты? — Видела его недавно возле музея, куда вы с Бальмашем забрались однажды. Он нёс с собой первородное чудовище. Он отравлен, и всё, чем ему можно помочь — неодеритовый гроб. — Юнона, — окликнул девушку мастер Гьюла и бросил на Хору пустой взгляд, — нам пора. — Ладно, нам правда пора. Приятно было познакомиться, — Юнона даже улыбнулась и пожала юноше руку, — прощай, единственный студент Хора. Хора замер, провожая Юнону фантомным взглядом. Так не должно было быть! Так было неправильно: Юнона была одной из самых достойных учениц, а её вот так бесцеремонно выставили за порог из-за… Из-за смерти той, из-за кого Хора ночи не спал и даже сильно начал отставать по учёбе. Так если было не жаль, выходит, он и не любил её и правда была за Гудвином? Ежели не так, выходит, и профессора не так справедливы, как казалось? — Ты как? — внезапно за спиной юноши появилась огромная фигура. — Дортрауд! Напугал, — Хора обернулся на вечного студента, схватившись за сердце, — я в порядке. Провожал Юнону. А Лоран? — Дортрауд иногда вёл себя так, как если бы его подопечный был его сыном или младшим братом, а потому про состояние Лорана стоило спрашивать вечного студента, а не самого юношу. — За этим я и пришёл. Ты знаешь, где Бальмаш? — Понятия не имею. А зачем он Лорану? — Не совсем Лорану. Бальмаш разбирается в химии больше нашего с тобой и нужно, чтобы он установил… Как вывести яд. — Но над этим бьются лучшие умы академии, а ты думаешь, что справится кто-то из студентов! — недоумевал Хора. Вместо ответа Дортрауда достал из кармана кисет и протянул Хоре. — Здесь древняя формула. По ней он сумеет приготовить лекарство. — И думаешь, что поможет? — Хора боялся задавать главный вопрос «откуда». — Я больше не допущу чьего-то ухода. Смерть никогда не бывает добровольной, — сквозь зубы проговорил вечный студент и направился прочь. Нужно было кое-что забрать на случай, если всё пойдёт не так; а оно пойдёт — Дортрауд был уверен. — Иди к Дортрауду, там с Лораном случилась беда! — воскликнул Хора, шлепнув по спине согнувшего над каким-то камнем Бальмаша, — нет времени, просто иди! — Хора протянул другу странный предмет, часто дыша. Бальмаш на мгновения замешкался, но, открыв кисет и увидев там формулу, тут же подорвался с места, даже не попрощавшись. Сейчас, когда решалась судьба Академии или даже мира, всё было понятно без слов. Хора же решил, что не лишним будет фонарь, потому как на Лорана вполне могли напасть сущности, о которых говорил Энцо. Правда, не дойдя до дормитория пары метров, юноша увидел, как загорелось небо. Искры, полосы, крапины и всполохи разных размеров и цветов на пурпурном полотнище — что могло быть страшнее? «Лоран!» — первая мысль. Уже поиск фонаря его не интересовал: юноша так быстро, как только позволяла травма, побежал в сторону учебного корпуса. …Дортрауд надеялся, что хватит одного его грозного вида и наличия в руках меча, чтобы привести Лорана в чувство — им прежде хватало и незаметного жеста, чтобы понять друг друга, как понимали друг друга давние друзья. — Где Бальмаш?! — воскликнул Хора, почти вцепляясь в Дортрауда. — Бальмаш? — удивился мужчина, — он же был с тобой! Студенты переглянусь и одновременно посмотрели на двери лаборатории. У Хоры зазвенело в голове и подкосились ноги. …В какой-то момент Лоран просто бессильно барахтался на полу, представляя собой крайне жалкое зрелище. У него перед глазами пробегали сотни и тысячи забытых сюжетов, чьи-то жизни, чьи-то смерти и вдруг… Вдруг он увидел отчётливый образ странного злого существа; «первопричина» — подумал Лоран, соотнося образ в голове и то, что он видел перед собой. Первородное чудовище, которое он сам и украл из старого музея. — Я уничтожу тебя! Уничтожу! — почти прорычал Лоран и бросился на существо. Ни звона стекла, ни плеска консервирующего раствора он не слышал, отчётливо представляя себе, как первородное чудовище движется, скалится и пытается на него напасть. Более яркой ненависти он не испытывал никогда. Дортрауд тем временем уже коснулся дверной ручки. — Надень маску! — Дортрауда снова дёрнул за рукав Хора. — Не волнуйся за меня, я знаю, что делаю, — Дортрауд действительно знал. Знал, что шёл на встречу с Мер. Мужчина приоткрыл дверь в лабораторию и так тихо, как только мог, прошёл внутрь. — Лоран! — крикнул Дортрауд и позвонил в колокольчик. Отозвалась только печать на шкафу, — проклятье, — Дортрауд бросил свою маску на пол. Ему как никогда нужно было смотреть в глаза опасности. В углу, свернувшись, точно напуганный зверёныш, сидел Лоран в порванной ученической форме. Длинные чёрные волосы были заляпаны кровью, руки, ставшие больше похожие на обтянутый папиросной бумагой скелет, мелко дрожали. — Уходи… Уходи! — шептал он, поблескивая единственный уцелевшим глазом. Рассудок уже почти полностью покинул юношу, но он всё ещё мог говорить. — Лоран… — Дортрауд опешил. Он знал, что при длительном приёме химикатов могут появиться галлюцинации, но чтобы самому становиться их подобием — не видел ни разу. Не в его привилегиях было видеть в принципе. Вдруг из маленького щуплого юноши Лоран превратился в огромное безобразное чудовище — Дортрауд даже глазом не успел моргнуть. Он стал больше вчетверо, оброс шерстью и безобразными роговыми шипами, а вместо лица появилась сплошная железная маска. — Уходи! — страшно прорычало чудовище, сбиваясь на бессильный вой и начало медленно наступать на ещё пытающегося докричаться до него мужчины, — уходи! Спасайся! В одно мгновение страшный рык раздался совсем рядом. Затем — человеческий сдавленный стон, когда-то принадлежавший Лорану.