блаженный.

      Не то, чтобы Фёдор был эгоистичен и испытывал собственнические чувства. Но он действительно едва смирился с тем, что государь после смерти Анастасии Романовны снова женился. И он не хотел мириться с таким же положением, ожидающим его самого.       Ему не нравилось быть любовником – хотелось показывать, что сердце царя принадлежит ему. Никто, ни один, ни одна не должны касаться его Ивана, ложиться к нему в постель, стрелять подлыми лисьими глазами. Нет, он определённо испытывал чувство собственности. И как не пытался убедить себя, что сам виноват, знал, на что шел, когда решил показать, что понимает намёки царя, взаимные чувства испытывает. И несмотря на это, растекалась внутри ревность. И всепоглощающее отчаяние от мысли, что царь никогда не будет действительно принадлежать одному лишь Фёдору.       Басманов ненавидел роль любовника и царской подстилки, но и в семье жить не умел. И не хотел. Ему не хотелось быть привязанным к одному месту, брать на себя ответственность за детей и женщину, что станет в глазах общественности его женой. Не хотел. Совершенно точно не желал такого будущего.       Крупная тёплая ладонь царя накрыла чёрную макушку Басманова, нежно поглаживая мягкие волосы. Неумело стараясь успокоить. Это было приятно. Грозный был не самым открытым человеком. Легко выходил из себя, но также легко успокаивался. Мог крушить всё вокруг, слать всех на плаху. Это то, что он мог себе позволить в силу воспитания, нрава и положения. Но куда тяжелее ему давалось проявление нежности и некой заботы.       Обычно Фёдору льстило, что он один из тех немногих, кто может чувствовать неумелую поддержку царя, но не сейчас. Сейчас ему становилось только хуже. Особенно от мысли, что ему придётся делать так же, когда его женщина будет подавлена.       - Я не хочу, - тихо прошептал Фёдор, поднимая голову и упираясь подбородком в живот царя.       - Знаю, маленький, - терпеливо ответил Иван, - но ты станешь старше, и поймёшь, зачем нужен брак. Лучше Сицкая через два года, когда она ещё будет молода, красива и будет возбуждать твоё тело и разум, чем кто-то спустя десять-пятнадцать лет, когда женщина будет аки Онуфриевна.       - Не будет, - упёрто махнул головой Басманов, резко вставая и хватаясь за рубашку Грозного. – Не будет, Иван Васильевич! Только ты возбуждаешь мой разум. И тело!       Грозный рассмеялся, большие горячие руки на бёдра юноши укладывая.       - Ты ещё так мал.       - Вспомни об этом, когда грешить удумаешь.       Фёдор приподнялся на носочки, всем телом наваливаясь на царя. Знал, что удержит. Это их традиция. Фёдор показывает свою слабость по отношению к Ивану, показывает, что доверяет. Иван удерживает, даже не пошатывается, - показывает, что Басманов может на него положиться всегда. Это их маленькая и самая любимая Фёдором традиция.       Острый носик ткнулся в щеку, прочертил линию вверх, а потом уперся в кончик носа Ивана.       - Я тебя сейчас поцелую, - совершенно серьёзно буркнул Фёдор, смотря точно в глаза Ивана, а после смущенно улыбнулся. – Вот прямо сейчас.       Не успел – Иван резко подался вперёд, падая на кровать. Фёдор тихо крякнул, но испытанное чувство невесомости ему даже понравилось. Узкие губы мазнули по скуле, шее, опустились к ключицам. Фёдор негромко выдохнул. Соскучился. Весь соскучился. Аж ноги трясутся, живот от волнения наливается тяжестью.       Руки Ивана горячие и крепкие, сжимают так сильно, что, кажется, синяки завтра будут. Болеть будут. Нальются синей краской и ещё неделю будут напоминать об этой ночи. Фёдору нравится, определенно нравится. Понимает, что нездорово это. И дело даже не в содомии. А в том, как сильно Фёдору нравится, что Иван на нём следы оставляет, срывается. Фёдору больно, но от этого приятно.       Первое время ему было плохо, когда накрывали воспоминания о ночи. Раньше Иван был куда грубее. Он не приносил удовольствие – только боль и чувство унижения. Потом Фёдор научился не думать об этом. А потом стало проще пытаться получить удовольствие, раз нет возможности избежать близости. А сейчас он рад, что перетерпел это. Грозный больше не видит в нём лишь красивое тело, точно не видит. Теперь Иван любит его. Басманов это точно знает.       Ноги сами по себе раздвинулись. Иван стал ближе. Басманов чувствовал тепло его тела. Чувствовал его запах, перемешенный со своим собственным. И от этого жар в груди разгорался сильнее.       Длинными пальцами Фёдор сжал отросшие волосы Ивана, поднимая его лицо на уровень со своим, а после поцеловал, чуть приподнимаясь над кроватью. Наконец-то. Господи, кто бы знал, как сладок был этот поцелуй. Время разлуки казалось невыносимым, но не шло вровень с теми часами пира, во время которого Фёдор находился к царю так близко, но мог лишь смотреть.       - Скучал, солнце моё ясное, - прохрипел Фёдор, открываясь от чужих губ и обхватывая его бёдра ногами. Потёрся. Горячо выдохнул в губы. – Скучал, свет мой.       Голубые глаза светились дьявольским огоньком. А, может, это лишь пламя свечей, и Иван надумал себе. Ему было всё равно. Он мог думать лишь о том, что наконец вернулся домой.       Острым кончиком языка Фёдор провёл от подбородка до верхней губы Ивана, а на попытку царя его поцеловать – игриво прикусил чужую губу и сильнее потёрся промежностью о пах. Из груди Ивана донёсся рык, и ничто не смогло уменьшить восторг Басманова от такой реакции мужчины. Ничто, даже робкий стук в двери.       Оба замерли, тяжело дыша. В глазах Фёдора читалось нежелание прерываться. Иван был того же мнения.       - А если Грязной? – шепнул Фёдор, непроизвольно выгибаясь под телом Грозного.       - И что же с того? Постоит и уйдёт.       - Нет, этот юродивый зайдёт, - покачал головой Фёдор, а потом неожиданно громко гаркнул: - Кто?       Голос был хриплый и слишком низкий. На самом деле, голосок у Басманова не был сродни девчачьему – по голосу его часто путали с кем-то, кто гораздо крупнее его комплекции. Но разгорячённый действиями царя он был ещё ниже.       - Фёдор Алексеевич? – женский голос за дверью был неуверенный и слишком высокий. От волнения.       Чертыхнувшись, Иван перекатился с Фёдора на кровать и лёг на спину, взглядом говоря Фёдору, чтобы тот отворил двери.       - Да, обожди.       Спотыкаясь на трясущихся ногах, Фёдор схватил царёв плащ, набрасывая на себя и по дороге стараясь непослушными пальцами застегнуть пуговицы на рубашке.       Чёрт бы побрал эту Сицкую, дочь княжескую. Она прекрасна, спору нет. Но этот вечер был только его и Ивана. И последнее, что хотелось Басманову – тратить даже минутку на кого-то помимо государя.       Он едва приоткрыл дверь, змеёй выскальзывая в коридор и плотно прикрывая их за собой, чтобы княжна не увидела того, что ей не стоит. Одно дело – услышать гуляющие по слободе слухи, которые, дай бог, не так часты, а другое – увидеть царя в басмановской кровати.       - Варвара, душа моя! – проворковал Фёдор, стараясь быть вежливым.       - Ты спал? Заболел? У тебя жар? – княжна удивлённо вскинула брови.       - Нет, я…       - Выглядишь, будто спал. Смотри, как помялся! А до чего щеки багрецовые! – Кажется, Варвара Васильевна действительно переполошилась. – Мне позвать за знахаркой? За лекарем? Ты такой растрёпанный и мокрый! Уже бредил…?       - Варвара! – прикрикнул Фёдор в попытке заставить перестать девушку тараторить. Та удивленно вскинула брови и немного подалась назад. – Прости, не знал, как тебя остановить. Я в порядке.       - Но…       - В порядке. Чем я могу тебе помочь в столь поздний час?       Девушка слегка улыбнулась, сжала кулачки. Не решалась сказать. Фёдор начинал злиться. Зачем же тогда пришла? Тратит его драгоценные минуты. В любое другое время он готов был уделить ей внимание, но ведь не сейчас!       - Ты не помнишь, где твоя комната?       Девушка мотнула головой.       - Не знаешь, как позвать служанку?       Снова нет.       - Тогда что, Варя? Я немного занят и…       Она вскинула голову и выпалила:       - У тебя там кто-то есть? – Спросила она, а после продолжила, словив непонимающий взгляд Басманова, - Ты так выглядишь. Торопишься. Дышишь тяжело. Я молода, но не тупа. Там другая девушка?       Фёдор сдавленно хрюкнул. Не столько от вопроса, сколько от того, что её звонкий голосок, вероятно, слышит царь, и эту «девушку» он не раз ночью вспомнит Басманову.       - Варвара, тебе не кажется, что немного неуместно…       - Ты мой жених, мне не кажется.       Фёдор тяжело вздохнул, сжимая челюсть. Он только отошел от мысли о нескорой, но предстоящей свадьбе, как об этом ему снова напомнили. Он хотел было ответить, но девушка вскинула руку и важно мотнула головой.       - Уже решено. Так хочет мой отец. Твой тоже не против. В конце концов, так хочет царь! Ты ведь не думаешь пойти против государевой воли?       - Я всегда делаю всё то, чего желает государь. - Фёдор нахмурился, а Варвара даже представить не могла, насколько эти слова правдивы. – Ты пришла за этим?       Варвара широко улыбнулась и едва коснулась рукава Басманова, будто извиняясь за свою девичью ревность.       - Нет. Я хотела спросить, не хочешь ли ты завтра прогуляться к озеру? Вечером или днём. Лучше на закате. Лес на закате красивый и…       - Да, давай прогуляемся, - выпалил Фёдор и похлопал Сицкую по плечу. – Отличная идея. Спасибо. Но мне нужно вернуться к делам, - он взялся за ручку двери, но был остановлен расстроенным взглядом девушки. – Христом богом клянусь, что по ту сторону двери нет девицы.       Варваре, кажется, было достаточно столь искренней клятвы, поэтому Басманов почти с чистой душой снова проскользнул в комнату. Казалось, его не было целую вечность. Такими долгими показались это десять минут разговора.       - Солнце моё ясное, государь, - Фёдор забрался на кровать, на коленях подползая к лежащему Ивану. – Если ты думаешь, что я позволю тебе сегодня уснуть…       Иван, лёжа на боку и сжимая в кулаке простынь, кажется, действительно спал. Он был таким… Спокойным? Домашним? В такие моменты он действительно не выглядел как правитель, прозванный грозным за свой крутой нрав и жестокость. Он был просто Иваном, которого Фёдору хотелось уберечь от любой напасти, от всего мира.       Не в силах сдержать улыбку, Басманов подполз ближе, намереваясь забиться под бок царю, уткнуть в его шею носом и дышать, дышать, дышать его запахом всю ночь. Чтобы он въелся в его кожу, проник в самые далёкие части души и сердца, чтобы можно было на дольше его сохранить.       Фёдор аккуратно приподнял государеву руку, уже придумав, как лечь так, чтобы быть ближе, когда почувствовал, обжигающий жар кожи Грозного. Это было так, будто фазана достали из печи. Это было ненормально.       Басманов резко выпрямился и, став на кровати на коленях, тряхнул Грозного за плечо. Тот лишь перевернулся на спину, словно кукла тряпичная.       По спине пробежал холод. Кажется, каждый волосок на теле Басманова встал. Он ещё не знал, что происходит. Знал только, что Иван не должен быть таким горячим. Знал, что Иван не должен так тяжело и хрипло дышать.       Знал, что никогда ещё не испытывал такого ужаса.