блаженный.

      Внутри головы будто разразился гром, когда Фёдор попытался утром подняться с постели. Он был невероятно рад двумя вещам: что рано утром матушка с отцом отбыли в Москву, и что он не может видеть своего ужасного состояния в зеркале. Волосы его спутались, а лицо опухло. Определенно так и есть. Фёдор Басманов очень плохо переносит алкогольные забавы.       Держась одной рукой за голову, а второй хватаясь за стулья, столы и стены, Фёдор очень медленно выполз на улицу и тут же кинулся к бочке с водой. Нескольких литров хватило, чтобы привести юношу в чувство. Мокрые волосы тот же неприятно прилипли к коже, а ещё Фёдор почувствовал тёплое нечто на своего голове.       — Только с печи снял, — послышался довольный голос брата, и Пётр принялся совершенно нещадно тереть голову младшего Басманова, стараясь высушить волосы быстрее.       Фёдор пытался вырваться, но не слишком сильно, а Пётр крепко держал его за шею, второй рукой протирая в голове младшего брата дыру полотенцем.       По двору разнеслись довольные крики и смех, а после Фёдор всё же вырвался и рванул от брата, умело перепрыгивая матушкины клумбы и лавки. Он так привык к своей неполной слепоте, что с лёгкостью отличал лукошко от кота.       — Буран, защищай, защищай! — крикнул Фёдор, кидаясь к собачьей будке, откуда тут же с радостным лаем вынеслось рыжее нечто, довольно закружившее вокруг обоих хозяев. — Ах ты подлый бесполезный кабысдох! Кусай его, а не облизывай!

***

      В остальном день прошел крайне спокойно. Пётр уехал на ярмарку, оставляя Фёдора в глубоком одиночестве. Недолго потынявшись бессмысленно по дому и двору, парень нашел свой деревянный меч и вышел под закатное солнце, разминая плечи.       — Смотрите, ваше величество, — Фёдор смешно насупился и расправил плечи, становясь в боевую стойку и обращаясь к псу, — сейчас боярин Фёдор Басманов покажет тебе, как калеки дерутся!       Фёдор взмахнул мечом раз, второй, а после спала с него вся игривость, и парень вызвал в голове наступление татар на Рязань. На лицо налегла тень, густые брови сошлись на переносице. Фёдор крутанулся, взмахнул мечом. Длинные волосы разлетались в стороны, падали на лицо, но юноша ни разу не сбился из-за них. Умело переставлял ноги и размахивал тренировочным оружием, уклоняясь от химерических врагов.       Увлечённый тренировкой, Фёдор даже потоптался по матушкиным цветам, от чего непременно после получит нагоняй. Но сейчас молнии, бушующие в его крови, просто не давали ему возможности думать о такой мелочи, как ирисы и васильки.       — Тебе не мешает бегающая под ногами собака? — раздался спокойный негромкий голос за спиной, заставляя Фёдора обернуться и прищуриться. Он не знал, зачем сужает глаза — всё равно ведь ничего не увидит, — но это давало ему ощущение зрячести. — А если перецепишься через неё и расшибёшь голову?       Фёдор непонимающе дернул головой, сделал назад шаг, второй, и впервые за всё время действительно споткнулся о резвящегося рядом Бурана. Не упал, а лишь забавно сел на зад, руками упираясь о землю за спиной, чтобы не свалиться полностью. И было от чего.       Голос, который Басманов-Плещеев узнает из тысячи, действительно приводил в замешательство. В голове пролетали мысли одна за другой, а сердце билось в каждом кончике пальцев, ушах, горле. Словно бешеное.       Подавляя приступ паники и собирая всё свое самоуважение в руках, Фёдор поднялся, отряхнулся и склонил голову, пряча большие глаза под белесой пленкой за закрытыми веками, а все свои эмоции — за волосами.       — Государь, — Фёдор Алексеевич склонился в приветственном поклоне, а после чуть обернулся, всё так же не поднимая головы, и указал на избу. — С чем пожаловали, готов принять вас.       Большое темно-коричневое пятно прошло мимо Фёдора, чуть всколыхнув волосы ветром, направляясь к двери. Басманов поспешил за ним. Он действительно давно привык к своему несовершенству, научился ориентироваться дома и во дворе, но неожиданный гость так выбил из колеи, что те несколько метров до гостиной юноша то и дело путался в собственных ногах.       — Отец отбыл с матушкой в Москву, и не уверен я, что есть у нас, чем здравствовать вас, царе, — негромко проговорил Фёдор. Ему хотелось открыть глаза и посмотреть хотя бы на пятно, которым является Иван, но юноша упорно держал глаза закрытыми, не желая, чтобы кто-то помимо родных видел его уродство.       Он слышал, как Иван Васильевич ходит по комнате, а после останавливается у окна. Кажется, у окна.       — Алексей оставил тебя одного? А ежели…       — Я достаточно чувствую, — перебил его Фёдор, очень не желая слушать то, что собирается сказать ему Иван. Он знает, что государь собирался молвить. Что Фёдор не способен жить один, не имея зрения. Вот что, — чтобы провести несколько дней в одиночестве, Иван Васильевич.       На вечно хмуром лице государя отобразились такие эмоции, кои, вероятно, не смог бы описать никто. Там было и возмущение, и недоверие, и гордость, и что-то ещё такое, от чего сердце Фёдора бы защемило, если бы он мог видеть это.       — Не сочтите за грубость, царе, но я в толк не возьму, от чего вы решили пожаловать. Вам прекрасно известно, что отец отбыл в Москву до рассвета — вы его сами туда направили, — Фёдор говорил спокойно и холодно, то и дело разглаживая лицо, потому что брови норовили свестись вместе и показать, что юноша чувствует на самом деле.       — Прекрати, — Фёдор замолк с приоткрытым ртом, а после вновь склонил голову. Послышались тихие медленные шаги. Фёдор чувствовал, что государь сокращает расстояние меж ними. — Я всегда считал твоего брата приблудой. Или подкидышем. Не похож он был на Басмановых, — Иван провел рукой по лицу Фёдора, убрал прядь длинных волос за ухо. — Тихий, спокойный. Даже на Катерину не похож — по молодости она была ещё более бойкая, нежели твой отец, — Фёдор нахмурился, не понимая, о чем говорит мужчина. — Но сегодня в палате я принял старшего из сыновей Алексея, который оказался ещё более Басманов, чем ты. И хочу сказать, что только твоё лицо спасло его от плахи за проявленное неуважение к царю.       — Я не понимаю, царе, — веки Фёдора дрожали. Как и весь он.       Иван сделал шаг назад, потом второй. Его запах всё ещё окутывал Басманова, но Иван потерялся где-то в комнате. Он молчал, и Фёдор даже не был уверен, что мужчина не ушел. Но открыть глаза или позвать Ивана боялся.       — Твои глаза — причина, почему я не приходил к тебе, и почему ты не мог попасть ко мне, — наконец раздался голос Ивана Васильевича, а Фёдор громко выдохнул, выламывая пальцы на руках, спрятанных за спиной. Он говорил себе это каждую ночь, закалял себя этими такими страшными словами, но оказался не готов услышать их от Ивана. — Они были такими красивыми, Федя. Знаешь, что я чувствовал, когда ты смотрел на меня? Будто я заглядываю в самое глубокое и красивое озеро.       Фёдор некрасиво скривился, а после набрал воздуха и снова его лицо приобрело отрешенное выражение лица. По крайней мере, он на то рассчитывал.       — Прекратите, пожалуйста.       — И когда ты впервые посмотрел на меня своими новыми глазами, я почувствовал слишком много. С этой пеленой ты бы не танцевал бы для меня, не ластился. И не смеялся. Твой голос стал тише, и ты почти не поднимал головы. Ты стал совершенно другим, будто вместе с глазами потерял и себя.       — Хватит, — тихо шепнул Фёдор, чувствуя сильную боль в горле и переносице. Хотелось закричать, швырнуть в царя чем-то тяжелым. Что угодно, лишь бы он перестал говорить. Потому что последнее, чего хотел Фёдор, — это слышать такое от Ивана. Хотелось так сильно разозлить государя, что тот отправит Басманова на эшафот. Это было бы логичным завершением.       — Ты был таким красивым, счастливым и ярким. Когда-то, а стал своей же тенью, — Фёдор втянул голову в плечи, молясь всем богам, чтобы Иван просто перестал говорить. — И я ненавижу себя за это, — Фёдор непонимающе вздрогнул, от неожиданности не только поднимая голову, но и распахивая покрасневшие глаза. Иван всё ещё был близко, лишь на расстоянии вытянутой руки. И он снова сделал шаг вперёд, сократив расстояние. — Ты спасал мою жизнь, отдав взамен свою. А я слаб, Федя, и малодушен. Я видел, что сделал с тобой, и испугался, что сделаю только хуже. Я знаю, что полон эгоизма, но просто не мог подпускать тебя снова так близко.       Фёдор чуть закусил губу, снова закрывал глаза и хмурясь. На подбородке почувствовалась тяжесть, и Иван приподнял голову Фёдора.       — Посмотри на меня.       Фёдор отрицательно мотнул головой, но Иван только сильнее сжал его подбородок.       — Открой глаза, Федя.       Юноша приоткрыл дрожащие веки, невидяще смотря на мужчину. Но Иван не чувствовал, что Фёдор его не видит, а напротив, у него было ощущение, что Басманов смотрит в самую душу.       — Ты всё ещё так невероятно прекрасен для меня, Федя, — произнёс Иван, этими словами заставляя Фёдора закрыть глаза.       Басманов почувствовал на своем лице теплые сухие губы. Они коснулись лба, переносицы, поочерёдно каждого века, везде оставляя нежные поцелуи.       — Государь, я не думаю, что…       — Не зови меня так, — Грозный, держа одну руку на плече юноши, положил вторую на его шею. — По другому. Скажи моё имя.       Фёдор приоткрыл рот, собираясь сказать то же самое, но не смог. Через несколько секунд и десяток попыток, он, наконец, едва слышно шепнул:       — Вань, ты делаешь мне больно.       И был заключён в самые крепкие объятья, лишающие его кислорода, но вместе с тем и дарующие его. Фёдор медленно опустил голову на плечо Ивана, утыкаясь носом в его горячую шею. Руки, до этого спрятанные за спиной, чуть коснулись тела Ивана, а потом обхватили его талию, почти не сжимая. Будто боясь сломать этот химерический образ.       — Возвращайся в слободу, — спустя, кажется, целую вечность, произнёс Иван. Он уткнулся носом в густые черные волосы Фёдора, чуть поглаживая их. — Мы перестоим лестницы. И проходы. И твою комнату. Поехали со мной, Федя.       — Нет, — Фёдор чуть улыбнулся, наконец расцепляя руки.       — Нет?       Грозный чуть отстранился, не отпуская юношу, но достаточно далеко, чтобы иметь возможность посмотреть на Фёдора.       — Нет. Нельзя так делать — приходить в чью-то жизнь, а потом разрушать её. Я отдал самое дорогое, что у меня было, потому что сам решил это. Ты не заставлял меня, никто меня не заставлял. Ты не имел права бросать меня, только потому что оказался не таким большим, сильным и взрослым, чтобы принять то, что кто-то действительно любит тебя так сильно, что пойдёт за тобой в ад, — Фёдор сделал шаг назад, снова пряча руки за спиной, а лицо за волосами. — Кто ты такой, чтобы заставлять меня чувствовать себя уязвимым? Если царь, то я не хочу быть твоим поданным; если мой любимый человек, то к чёрту такую любовь, Вань.       Грозный открыл было рот, чтобы сказать, что теперь будет всё подругому. Сказать то, что всегда говорят люди, которые доспустили ошибку, но Фёдор приподнял ладонь и мотнул головой.       — Я слишком хорошо помню, как было больно терять тебя, Ваня, чтобы снова дать тебе возможность оставить меня. Я не хочу снова чувствовать это.