***
Маркус лежит на спине и разглядывает потолок под уютное потрескивание дров в камине. На соседней половине кровати в такой же позе устроился Коннор. Оба они так и не сказали друг другу ни слова после полуденного… происшествия. Теперь, успокоившись, Маркус находит произошедшее ужасно смешным. — Совсем… голяком, — тихо смеётся он себе под нос. — А можно мы это обсуждать не будем? — севшим от явного смущения голосом произносит Коннор, на что Маркус вскидывает вверх ладони: — Хорошо, не будем. Напряжение в комнате можно резать ножом. — Так что… — тихо начинает Коннор, — что вы с братом не поделили? — Этого вопроса в папке я не видел, — сардонически отзывается Маркус. — Серьёзно? Мне показалось, или ты велел мне всё про тебя за выходные выучить? — Не об этом. — А если Перкинс спросит… — Об этом мы говорить не будем, Коннор. Срываться, конечно, не стоило. Но отношения с Лео — не та тема, которую Маркус готов обсуждать, особенно с Коннором. Коннор молчит. Краем глаза Маркус видит, как он нервно мнёт собственные пальцы, пока тишина вокруг них становится всё более неловкой. Маркус со вздохом прикрывает глаза. Может быть, ему повезёт, и это всё окажется страшным сном. Завтра он проснётся и всё забудет. Купит Коннору кофе, как обычно. Гэвин всё ещё будет с ними работать, а Коннор вовремя заполнит все свои иммиграционные бумаги, и ни о какой депортации никто и не вспомнит. — Я люблю детективные сериалы, — неожиданно говорит Коннор. — А? — В смысле, я не посмеяться над ними люблю, потому что они плохие. Они мне и правда нравятся. — Коннор вздыхает, не отводя взгляда от потолка. — Я… я мечтал быть детективом, когда вырасту. На свой первый живой концерт я ходил с отцом, это были «Рыцари чёрной смерти». В детстве мы с братьями в настольные игры играли. Ненавижу, когда в комнате пахнет живыми цветами, похороны напоминает… — Маркус поворачивается к Коннору лицом, но тот на него не смотрит. — Я иногда до часу ночи в видеоигры залипаю. Моя любимая певица — Холзи. «В поисках Аляски» я раз сто перечитал, обожаю эту книгу. У меня… мужчины уже полтора года не было. А ещё… ещё я кабинет закрыл и разрыдался, когда Гэвин меня механической тварью назвал. Коннор прочищает горло, дотронувшись до шеи ладонью, и Маркус впервые замечает на его пальце тонкое серебряное кольцо с крохотным бриллиантом. — Кольцо, оно… папино было, — объясняет Коннор, всё ещё избегая прямого взгляда. — А татуировка… это кельтский узел. В честь семьи. Я её сделал после похорон отца, мне девятнадцать было. — Голос у Коннора хриплый, а из уголка глаза по щеке сбегает сверкнувшая в отблеске камина слеза. — У меня было двое братьев. Найлз — близнец, а Коул — наш младший. — Коннор, — шепчет Маркус, — если не хочешь, то… — Нет. Всё в порядке, Маркус, я расскажу. Но спасибо. — Коннор наконец-то встречается с ним взглядом, пытаясь слабо улыбнуться. — У нас сенбернар был, звали Сумо. Самый хороший мальчик, — Коннору даже удаётся тихонько усмехнуться. — Мне и Найлзу было по тринадцать, а Коулу только шесть. Авария… — голос его надламывается, и Коннор секунду молчит. — …виноватых не было. Было очень скользко, машина перевернулась. Найлз с мамой сразу умерли, а Коул… его можно было спасти, но хирург не смог. Отец и я только сломанными руками и сотрясениями отделались, никто так и не понял, как мы вообще выжили. Чудом, нам сказали. Сказали, повезло. Коннор переворачивается на бок, к Маркусу лицом, и больше не скрывает слёз. Маркус инстинктивно дотягивается до его щёк, чтобы аккуратно стереть влагу. — Коннор… Никаких больше слов в голову не приходит. — Отец с врачами не согласился. Он каждый день жалел, что в машине не умер, хотя от меня и скрывал. А я… просто боялся остаться один. Так что мы притворялись, что всё нормально… я в школу просыпался, спускался в кухню и находил его в пьяной отключке с пистолетом в руке. — В ответ на шок на лице Маркуса Коннор только кивает: — Он в русскую рулетку играл. Чаще всего он напивался после пары выстрелов, но иногда… иногда я проверял барабан, и… следующий выстрел его бы убил. Но я не говорил ничего. Мы оба молчали, пока я его умывал и отводил в постель. Я не знаю, наверное, стоило кому-то сказать, всё-таки… — Коннор сжимает в кулаке одеяло, и костяшки его пальцев белеют. — Коннор, может, тебе… — Нет. Тебе всё равно это всё знать нужно. Так вот, однажды… — Коннор замолкает и собирается с мыслями: — Однажды отцу не повезло. Я из школы пришёл и нашёл его мёртвым на кухне. Мы ещё Сумо усыпили тогда… так что… всё как-то сразу случилось. — Коннор делает глубокий вдох, стирает остатки слёз и наконец-то смотрит прямо на Маркуса. — Это, в общем-то, и всё… наверное, там в папке ещё куча вопросов, но это всё, что мне сейчас в голову пришло. Маркус ласково берёт ладонь Коннора в свою. — Коннор. — Да? — Спасибо, что рассказал. — Спасибо, что выслушал. К чёрту осторожность, решает Маркус, и двигается ближе, раскрывая объятья. Коннор с неровным выдохом, который до этого словно бы удерживал насильно, подаётся вперёд и оказывается прижатым к груди Маркуса. Сам Маркус же просто рад его обнять. — Коннор. Ты… только не пойми меня неправильно. — Ладно. — Ты красивый. И умный, — признаётся Маркус, чувствуя кожей, как губы Коннора растягиваются в улыбке. — По-моему, у тебя так долго отношений не было просто потому, что ни у кого смелости не хватает к тебе подойти. — Коннор вскидывает на него удивлённый взгляд. — А всё, что ты пережил… ты очень, очень сильный, Коннор. Просто хочу, чтобы ты запомнил. — Спасибо, Маркус.***
Коннор знает, что не должен заходить так далеко. Не должен подаваться вперёд, упираясь ладонями в грудь Маркуса, не должен прижиматься к его рту своим. Не должен размыкать губы, впускать язык Маркуса, не должен позволять целовать себя глубже. Но позволяет. Позволяет Маркусу перевернуть себя на спину, позволяет его губам оказаться на коже шеи, а рукам — скользнуть под футболку, и хрипло стонет, когда умелые, слегка шероховатые ладони касаются сосков. Футболка в конце концов оказывается стянута совсем, и Маркус коротко прижимается губами к рисунку на груди Коннора. Коннор готов поклясться — все последние три года он мечтал именно об этом. Он неровно выдыхает имя Маркуса, пока преступно мягкие губы скользят вниз по его животу и прямо к крепнущему под пижамными штанами члену. Коннор приподнимает бёдра, и Маркус тянет вниз сразу и пижаму, и боксеры, избавляясь от всего сразу. Оказаться полностью обнажённым — немного странно, но вместе с тем… приятно. Словно делишься чем-то очень личным. Особенно Коннору нравится, когда Маркус ненадолго выпрямляется и через голову стягивает свою собственную футболку. Коннор просто не может удержаться — в ту же секунду он привстаёт, чтобы дотянуться до подтянутых мышц на смуглой груди и припасть к ним ртом. — Ч-ш-ш. — Маркус ласково поддерживает ладонью его затылок, пока опускает Коннора обратно на подушки. — Просто разреши мне о тебе позаботиться. Господи, ни разу ещё за весь тридцать один год жизни никто, ни один из его парней никогда не предлагал Коннору просто полежать, получая удовольствие. Так что всё, на что Коннора хватает — это кивок, когда он послушно ложится на спину. — Ты такой красивый, Коннор. — Влажный шёпот не должен доводить Коннора до мурашек, но, чёрт возьми, доводит. Коннор почти вскрикивает, когда мягкие, тёплые губы оборачиваются вокруг головки члена, и всё, что ему остаётся, чтобы не раскричаться — прикусить себя за ладонь. Он зажмуривает глаза, пока Маркус опускается ниже по стволу, втягивая щёки. Никогда ещё Коннору не было настолько хорошо, поэтому плевать, если он в голос стонет под движения головы Маркуса. Желание ощутить Маркуса внутри себя внезапное и очень сильное. С последнего секса прошло полтора года, что слишком, слишком долго. Как выразить себя словами, Коннор не знает, особенно когда Маркус продолжает заглатывать, удерживая его за бёдра, пока Коннор честно старается не дёрнуться вверх навстречу его рту. Такой знакомый жар разливается по животу, и Коннор сжимает в кулаках простынь. — Маркус, — выдыхает он, — я хочу… хочу тебя внутри. Маркус медленно отстраняется и приковывает к Коннору серьёзный, глубокий взгляд разноцветных глаз. Коннор вздрагивает в предвкушении. — Ты уверен, Коннор? — Голос у Маркуса низкий, хриплый, и звучит совершенно потрясающе. Коннор может только молча кивнуть в ответ. — У меня… нет никакой… — У меня в чемодане тюбик. — Коннор отводит глаза. Да, у него всегда при себе тюбик смазки, что с того? Может, он оптимист. Хотя, по правде говоря, он просто отчаявшийся одиночка, в особенно невыносимые вечера насаживающийся на собственные пальцы в поисках хоть какой-нибудь разрядки. Сейчас это всё равно не важно. — Не перестаёшь меня удивлять, — мягко смеётся Маркус, прижавшийся к животу Коннора щекой, а потом поднимается, чтобы уже через секунду вернуться. Коннор недвижно смотрит в потолок, пытаясь успокоить нервы, под знакомый звук откручиваемой крышки и хлюпанье выдавливаемой смазки. Все его страхи сразу же таят, стоит только почувствовать скользнувший меж ягодиц смазанный палец. Коннор приказывает себе расслабиться, но всё равно болезненно жмурится — слишком долгим был перерыв. А ещё пальцы у Маркуса гораздо крупнее его собственных. — Всё хорошо? — с заботой интересуется Маркус. — Да, всё нормально, — Коннор слегка улыбается, — просто давно не… — Маркус понимающе кивает и пробует протолкнуть пальцы глубже. Добавив ещё один, он замирает, потому что Коннор реагирует сдавленным шипением: — Ещё, Маркус… — С очередным кивком, Маркус слегка сгибает пальцы. На что Коннор выгибается в пояснице, крепко зажмурив глаза. Подобное он чувствовал слишком редко, так что, когда Маркус прикусывает его бедро — явно останется след — и добавляет третий палец, продолжая двигать ладонью, то и дело задевая простату, по телу Коннора словно снова и снова пропускают ток. — Маркус, я… не могу больше, мне… нужно… Руки его судорожно оглаживают плечи Маркуса в надежде за что-нибудь ухватиться. — Тихо, Коннор, я сейчас, — успокаивает Маркус, осторожно вынимая пальцы. Влажными короткими поцелуями он поднимается вверх по груди Коннора, и каждое касание отдаётся дрожью во всём теле. Коннор обнимает Маркуса за плечи и подбадривает кивком, пока тот смазывает себя. — Ты уверен, Коннор? — повторяет Маркус, и его завораживающие глаза наполняются неуверенностью. Коннор привстаёт и награждает Маркуса на удивление скромным поцелуем, а потом с мягкой улыбкой кивает. — Я уверен, Маркус. Пожалуйста… Этих слов оказывается достаточно, и Маркус толкается внутрь, вырывая из губ Коннора сдавленный выдох. И ещё один — он выдыхает его имя — когда двигается назад. Маркус даёт Коннору сполна времени, чтобы привыкнуть к ощущениям — они ждут, прижавшись лбами, разделяя общее дыхание. — Маркус, пожалуйста… — шепчет Коннор, — пожалуйста, ещё… Маркус задаёт небыстрый темп, и в любой другой ситуации Коннора бы разозлило чересчур бережное отношение к себе, но сейчас он не возражает. Маркус смотрит на него почти с благоговением — взгляд, который Коннор ни за что в жизни не ждал поймать на себе. А когда бёдра Маркуса находят нужный угол, Коннор даже не смущён собственными стонами и не пытается, как обычно, их заглушить. — Господи, Коннор, ты бы себя видел сейчас… — Маркус осыпает его лицо и шею поцелуями, и ощущения эти для Коннора совершенно новые, настолько, что он чувствует подступившие сами по себе слёзы. Никогда ещё он не чувствовал такой заботы, такой нежности. Никогда не чувствовал себя таким… любимым. Слишком много времени прошло с того момента, когда он хотя бы примерно ощущал что-то похожее. И этого Коннору оказывается достаточно. Новой волны удовольствия каждый раз, когда Маркус задевает простату, и тихого, нежного шёпота в самое ухо. Достаточно, чтобы наслаждение перелилось через край, и Коннор кончил, так и не притронувшись к себе, с именем Маркуса на губах. Никакие из ночей, что он провёл, мастурбируя в одиночестве, закусив собственную ладонь, никакие из фантазий, ничто не могло его к этому подготовить — к тем чувствам и ощущениям, что вызывает в нём Маркус, продолжая толкаться внутрь, чтобы несколько секунд спустя с приглушённым рыком кончить самому. Они держатся друг за друга так, словно отпустить — смертельно, всё то время, пока стихает оргазм. И Коннор… Коннор больше не сможет отдаться кому-то другому.