***
— Наверное, здорово с Норт опять увидеться, — предполагает Коннор, когда они направляются к причалу. Держится от Маркуса он в стороне, ближе нельзя. Чем ближе — тем выше вероятность разбить себе сердце, это Коннор уже давно выучил. — Ага, — с мягкой, почти мечтательной улыбкой отзывается Маркус. — …она была очень красивая сегодня. — Да, была. — Хорошо, наверное, увидеться, узнать, как дела… — Конечно, мы же очень давно не виделись. Продолжать в том же духе. Маркус доволен, а Коннор притворяется, что сердце у него вовсе не разбито. — Вот вы где! — Оба они резко оборачиваются на голос Норт, за плечом которой маячит Кара. — Коннор, Карл тебя кое-куда приглашает. — Меня? — Да, — улыбается Норт, — хочет тебе показать кое-что. Кара спешит схватить Коннора за руку: — Идёт только Коннор, ты остаёшься, Маркус. — А… ну ладно… Коннора утягивают прочь, и он, отвлечённый внезапностью происходящего, не замечает едва заметной улыбки Маркуса. — Мы куда? — спрашивает он, пока Норт и Кара заводят его в закрытую для всех остальных в это время дня швейную мастерскую. — А вот и Коннор, — вместо приветствия говорит Карл. На коленях его сложена стопка одежды. — Примерь, пожалуйста. — Он протягивает вещи Коннору, и прежде чем сам Коннор успевает хоть что-нибудь ответить, его уже заталкивают в кабинку для переодеваний, отделённую занавеской. — Это был мой костюм. Лет мне тогда было примерно столько, сколько тебе сейчас, — говорит ему Карл. Коннор с осторожностью натягивает слишком короткие брюки. А пиджак ему вообще велик. — Не волнуйся, если не по размеру, Кара у нас лучшая швея на юго-западной Аляске. — Ой, да бросьте! — хихикает Кара. Кое-где сидит уж слишком свободно, а полы штанин едва достают до щиколоток, и всё равно… костюм очень красивый. Белоснежный, с чёрными жилетом и галстуком. Коннор медленно отводит занавеску в сторону. — Велико слегка. — Он понятия не имеет, почему так смущён. Возможно, он просто не планировал на публику афишировать, что бреет ноги. — Коротковато, — улыбается Кара и подступает ближе, чтобы зафиксировать ткань иголками. — Да, я таким высоким быть только мечтал, — усмехается Карл. — Ты и худой к тому же. Но не волнуйся, для Кары костюм поправить — сущая ерунда, ей только мерки нужны. Коннор кивает в ответ. — Надеюсь, трусами своими светить ты не сильно стесняешься, — прыскает Норт. — Они же кучу денег стоят, чего мне стесняться? — шутит Коннор, на что она только прыскает снова. — Знаешь, Коннор… — начинает Карл, — я тут подумал, может быть, мы сможем к вам на Рождество в этом году приехать. Не успев как следует подумать, Коннор уже открывает рот: — Да что вы, Карл, дорога такая долгая, вам будет тяжело. Давайте лучше мы приедем? — он мягко усмехается. — Здесь, наверное, Рождество по всем традициям справляют. — О… — Карл секунду колеблется, а потом расплывается в широкой улыбке: — Да, думаю, я совершенно не против. Краем глаза Коннор замечает, как Норт прячет за ладонью собственную тёплую улыбку. Впервые за всё время на Аляске завладевшая помещением тишина не неловкая, а скорее уютная. Для всех, кроме Коннора. Всю серьёзность своего обещания приехать на Рождество он чувствует, только когда Кара заканчивает снимать мерки. Чувство кажется болезненно знакомым, несмотря даже на то, что хоть какая-то семья у Коннора была более десяти лет назад, пусть и не самая благополучная в последние годы перед смертью отца. — Последний штрих, — объявляет Карл, запуская руку в небольшую декупажную шкатулку, и вытягивает на свет совершенно роскошные карманные часы. — Вот. — Крепятся часы на жилет. — Это моего прадеда, достались от его прадеда, и так далее, — поясняет Карл и вкладывает часы Коннору в ладонь, через секунду, когда Коннор никак не реагирует, самостоятельно прижимая его пальцы к холодному металлу. — Теперь я хочу передать их тебе. — Карл, нет, я не могу… — Коннор широко распахивает глаза и пытается отмахнуться свободной рукой, но на Карла это никак не действует. — Ну конечно, можешь. Старики вроде меня обожают отдавать вещи детям. Вроде как, останусь частью вашей жизни даже после того, как умру. — Коннор больше не может. Он просто не выдерживает ласкового взгляда Карла и мягких улыбок, которые Кара и Норт пытаются скрыть. Слёзы, удерживаемые вот уже почти двадцатый год после гибели матери и братьев, подступают к глазам, и Коннор насильно их сдерживает, потому что если не сдержит, то почти уверен, что разрыдается в голос. Так себе досуг накануне свадьбы. Карл с беспокойством спрашивает: — Всё в порядке, Коннор? — Да… — Коннор прочищает горло, — да, всё хорошо, просто… — со слабой, едва заметной улыбкой Коннор наклоняется, чтобы обнять Карла. — Спасибо, Карл. За всё. Карл тихо смеётся, успокаивающе поглаживая его спину. — А для чего ещё нужна семья? Он прав, решает Коннор. Но не может прогнать из головы мысль о том, что прибавление к этой семье из него не самое достойное.***
Час спустя Маркус располагается на катере, совершенно не понимая, куда Коннор запропастился так надолго. Два часа спустя телефон разряжается посреди очередного уровня мобильной игры. Три часа спустя Маркус невольно задрёмывает. И только через три с половиной внезапно вернувшийся Коннор трясёт его за плечо. — Пора обратно в дом, — говорит он. Маркус сонно кивает и, зевая, потягивается. — Сейчас. — Маркус собирается отшвартоваться и не замечает Коннора, шагнувшего к штурвалу, поэтому едва не падает, когда катер вдруг резко срывается с места. — Коннор, ты что творишь?! — Он подбегает ближе, чтобы удостовериться, что Коннор никуда не врежется. — Что случилось? — Ничего, мне просто нужно побыть одному! — сквозь шум мотора кричит Коннор. — Коннор! — Помолчи, пожалуйста! — Отчаяние в голосе и почти безумный взгляд Коннора действительно заставляют Маркуса замолчать. До того самого момента, пока они наконец не оказываются на относительно безопасном расстоянии от причала. — Ты мне собираешься рассказать, что не так? — Не отвечает. Только сжимает штурвал до белых костяшек. — Коннор! — Вот, теперь хотя бы вздрогнул. — Я забыл, каково это! — Что ты забыл? — Я забыл, каково это, иметь семью! — Маркус не знает, что ему ответить. — Я с девятнадцати лет один, я забыл, как это, когда тебя любят. Когда тебе передают семейные реликвии в наследство и говорят «а почему бы нам не приехать на Рождество?», а ты отвечаешь «да нет, давайте лучше мы к вам!», и тебе готовят завтрак, и считают тебя родным… У тебя всё это есть! У тебя есть семья, Норт, и вообще всё… а я… я только всё порчу! Никогда в жизни Маркус не слышал от Коннора подобного тона. Он настолько привык к самоуверенному, ядовитому начальнику, что почти не верит в происходящее, и найти слов для ответа ему очень трудно. — Ничего ты не портишь, я сам согласился! — наконец кричит Маркус. — Ты же меня слышал! — Твоя семья тебя так любит! — Коннор оборачивается через плечо, и взгляд у него почти неверящий. — Я знаю! — Знаешь? — Да, знаю! — И ты готов с ними вот так поступить? — Они ничего не узнают! — Ты так уверен? — Ты мне сам так сказал! — Да господи, Маркус! — Коннор бездумно выпускает штурвал из рук и нервно запускает пальцы в волосы, бормоча при этом что-то нечленораздельное. Накрытый волной паники, Маркус в один шаг достигает штурвала, чтобы в него вцепиться. — У твоего отца же сердечный приступ будет, если он узнает! — Успокойся, Коннор! — Маркус на секунду оборачивается на Коннора, а когда вновь смотрит перед собой, то обнаруживает, что несутся они прямо на буёк. — Держись! — Приходится резко повернуть, чтобы выровнять направление. — Что-то я не слышал, чтобы угонять катера от гнева помогало! — На Коннора Маркус не смотрит и удовлетворённо хмыкает, не услышав никакого ответа: — Что, теперь тебе сказать нечего? — Маркус! — Голос Коннора кажется уж слишком далёким, и Маркус резко оборачивается. Сердце его замирает, когда он видит Коннора в воде, за бортом. Даже если бы тот и умел плавать, ситуация всё равно была бы опасная, и Маркусу нужно немедленно что-нибудь придумать. Он изо всех сил выкручивает штурвал и несётся обратно, взмахом руки указывая на буёк, в который они едва не врезались до этого. — Держись за буёк, Коннор, я сейчас! Коннор барахтается в воде, и на несколько леденящих кровь мгновений Маркус решает, что он начинает тонуть, но, к счастью, ему всё-таки удаётся ухватиться за буёк, что есть сил сомкнув пальцы. Маркус подводит катер так близко, как может, и протягивает руку к воде. — Руку, Коннор! — Коннор отрицательно мотает головой, дрожа от холода и страха. — Скорее! Медленно, неуверенно, Коннор всё-таки цепляется за руку Маркуса, и тот без труда дёргает его на себя, возвращая на борт. — Ты чем думал? — Заботливый, ласковый тон удивляет и самого Маркуса. — Ты же утонуть мог. — Он осматривается в поисках чего-нибудь, во что можно было бы завернуть Коннора. Тот дрожит, и прилипшая к коже мокрая одежда только подчёркивает и без того видимую худобу. — Т-ты к-катер р-развернул и я у-п-пал, м-м-у-дачина. — То и дело запинаясь, Коннору всё-таки удаётся слегка усмехнуться. — Так ты штурвал выпустил, придурок. — Маркус, так и не найдя ничего подходящего, стягивает с себя ветровку и укутывает Коннора в неё, после чего крепко обнимает подрагивающее тело, чтобы как следует согреть, и бормочет торопливые извинения. — Всё хорошо, сейчас согреешься. — Движения его ладоней по плечам Коннора почти лихорадочные. — Всё хорошо, Коннор. Ты в порядке.***
На пути с причала в дом Коннор едва передвигает ноги. Господи, да как он может быть таким идиотом? Что, если он просто возьмёт и… Нет. Нет, так думать нельзя. Коннор слишком тяжело работал, чтобы достичь всего, что имеет, и не может взять и выбросить всё просто потому, что влюбился в дурацкого Маркуса с его дурацкой семьёй. — Наконец-то дождались. — Голоса Лео Коннор сейчас предпочёл бы не слышать. — Мне надо обсудить кое-что. С вами обоими. Маркус и Коннор обмениваются непонимающими взглядами и молча следуют за Лео в амбар, слишком уставшие для возражений. — Что такое? — интересуется Маркус, на что Лео просто кивает в сторону силуэта, вдруг ступившего из тени. Кровь у Коннора холодеет даже сильнее, чем после падения за борт. — Я же предупреждал, что буду проверять, — произносит Ричард Перкинс с надменной усмешкой. Неужели Коннор вот так на работе со стороны выглядит? — Ты что наделал, Лео? — Выглядит Маркус больше разозлённым, чем удивлённым, за что Коннор и не собирается его винить. — Мистер Перкинс мне позвонил и сообщил, что если вы всех обманываете и ваша помолвка ненастоящая — а он, кстати, уверен, что так и есть — то ты, Маркус, сядешь в тюрьму, — поясняет Лео, скрещивая на груди руки. — Так что я купил ему билет до Аляски. Коннор просто молчит, слишком замёрзший и измученный. — Лео… — Вам повезло, мистер Манфред, ваш брат за вас договорился. — Перкинс, если это вообще возможно, становится ещё более заносчивым. — Только вот предложение имеет очень короткий срок годности, так что слушайте внимательно. Вы прямо сейчас официально признаетесь, что всех надули. Решите молчать, отправитесь в тюрьму. А если расскажете правду, то я это недоразумение забуду. А он, — тут Перкинс указывает на Коннора, — вернётся на родину в Канаду. Коннор бросает взгляд на Маркуса. Ему дали шанс со всем этим покончить. Никакой тюрьмы, никакой свадьбы, будет жить спокойно. Встретит кого-нибудь. Соглашайся, Маркус. Соглашайся. Коннор умоляет про себя, словно Маркус может читать мысли. Соглашайся и будь счастлив. Ради меня, будь счастлив с кем-то другим. — Соглашайся, Маркус, — шипит Лео, и Коннор едва сдерживает согласный кивок. — Нет. Тон Маркуса настолько решительный и твёрдый, что по спине у Коннора бегут мурашки. — Не глупи, — предупреждает его Лео, но Маркус отвечает лишь ледяным взглядом. — Хотите правду, мистер Перкинс? — Теперь Маркус встречается глазами с Перкинсом. — Вот вам правда. Я работал с Коннором Андерсоном три года, полгода назад мы начали встречаться и полюбили друг друга. Я сделал ему предложение, он согласился. Всего хорошего, увидимся на свадьбе. Боящегося вставить и слово Коннора Маркус уводит за собой.***
Маркус едва сдерживается, чтобы с силой не захлопнуть за собой дверь их с Коннором спальни. Да как Лео вообще мог себе позволить так поступить? Тот факт, что он не доверяет Маркусу даже в подобных вещах… в принципе, вполне привычен. Но это не значит, что Маркус не может на него злиться. — Ты точно уверен? Маркус, замерев посреди комнаты, разглядывает Коннора. Выглядит он… не очень. Сгорбившийся на краю кровати, утопает в куртке Маркуса; обычно шёлковые его кудри сейчас слиплись. Выражение лица искажено чем-то… болезненным, и Маркусу вдруг очень хочется целовать его до тех пор, пока он не вернётся в норму. Но вместо этого Маркус говорит: — Не особо. — Маркус, — начинает Коннор, уставившись в ковёр. — Я благодарен за всё, что ты для меня сделал, но мне кажется… — Ты бы так же ради меня поступил, — перебивает Маркус. Этот разговор ему не нравится. Не нравится слышать подобные слова от мужчины, которого он… Прерывает их обоих резкий стук в дверь. — У вас тут всё в порядке? — неуверенно интересуется Карл, въехавший в комнату. Маркус даже и не заметил, как отец домой вернулся. — Да, всё нормально. Не переживай, пап, — отзывается Маркус с убедительной улыбкой. — Коннор по пути домой за борт упал. Ничего страшного не случилось, мы просто… не отошли ещё. Коннор согласно кивает, заставляя губы растянуться в улыбке. — Понятно, — кивает Карл. — Тебе, Маркус, всё равно пора уходить. Традиция такая, ночь накануне свадьбы проводят раздельно. — Пап, я не… — Пойдём. — Карл кивает в сторону дверного проёма и проворачивает колёса коляски, покидая комнату. — Успеете ещё побыть вдвоём, целая жизнь впереди! — кричит он уже из коридора. Коннор с тихим смешком качает головой. — Я… — Маркус прочищает горло, — я пойду. — Да, — шепчет Коннор. — Утром увидимся? Всё, на что хватает Коннора — это едва заметный кивок. Маркус игнорирует острое желание шагнуть ближе и заключить его в объятья, прогнать его страх, успокоить тревогу. Вместо этого он просто оставляет Коннора одного, с тихим щелчком прикрыв за собой дверь. Всю ночь Маркус проводит в гостевой спальне. Без сна, неспособный прогнать из мыслей тёплый взгляд коньячных глаз, непослушные кудри и россыпь веснушек; совершенно не подозревая, что за стеной его будущий муж плачет в подушку.