Шрамы

      Циссней закрывает глаза и говорит себе, что это тоже ее работа. В общем-то, она умеет себя обманывать, это всегда дается ей легко. Можно сказать себе, что это — ради всеобщего блага. Правда, она сомневается, что трахаться с Лазардом — это что-то про общее благо, но Вельду нужен крючок на этого смазливого ублюдка, и крючком он выбирает Цис. У него есть миллионы вариантов, но этот он считает самым рабочим. А с начальством не спорят. По крайней мере, не турки.       Цис не знает, кого представлять на месте господина Дойсерикуса. Ее личная жизнь складывается как карточный домик, так что предмета воздыхания у Циссней нет. Можно, конечно, думать, что это, например, Сефирот. Прекрасный генерал с такими неестественно правильными чертами лица, что кажется ненастоящим. Цис видела, как Сефирот двигается во время боя — плавно и изящно, с грацией опасного хищника. Вряд ли бы Сефирот стал бы вбиваться в нее в каком-то рваном темпе и пыхтеть на ухо. Так что представлять его на месте Лазарда кажется Циссней кощунством. И его, и Генезиса с его тонкими пальцами музыканта, и Анджила с такими обходительными манерами… и Зака, в которого Цис, кажется, даже чуточку влюблена.       Она перебирает всех знакомых мужчин, от солджеров до коллег, но не может себя заставить думать о ком-то одном. Все это как-то глупо. Лазард кончает с глухим стоном. Цис лежит еще целую минуту, прежде чем встает и начинает торопливо одеваться. По бедрам течет смазка — не ее, какая-то покупная, с синтетическим запахом вишни. Циссней думает, что вишню она теперь будет люто ненавидеть.       — Тебе было хорошо? — интересуется Лазард у ее спины.       — Да, — кидает Цис через плечо, — все было просто великолепно!       — Ты придешь завтра?       Циссней хочется кричать.       — Конечно, — игриво отвечает она, прежде чем покинуть его квартиру.       Она скрывается за дверью, почти бегом преодолевает коридор и уже в лифте позволяет себе разрыдаться.