Просто Мария

      На следующий день сразу после завтрака я направилась во дворец Махидевран. Служанки мне были совершенно не нужны, поэтому этот путь я проделала в полном одиночестве. Не желая являться в гости с пустыми руками, я взяла с собой немного золота и поехала навещать не столько Махидевран, столько Гюльфем.       Карета остановилась неподалеку от дворца. Я осторожно вышла и прошла к уже встречающим меня женщинам.       — Гюльфем, — поприветствовала я. — Махидевран.       — Я уж думала, ты и не приедешь сюда никогда, — чуть колко ответила Махидевран. — Во дворце сына всяко лучше, нежели во дворце слез.       — Я тоже рада тебя видеть, — ответила я. — Как видишь, приехала не с пустыми руками, привезла немного денег для мавзолея Мустафы.       — Если бы не падишах, да гореть ему в аду, я бы могла закончить все работы гораздо быстрее, — вздохнула Махидевран. — Если бы он не отобрал у вас те деньги…       Я ничего не ответила. Молча отдав ящичек Махидевран, я посмотрела на мавзолей Мустафы: он был построен примерно на две трети.       «Может, еще откуда деньги придут, — подумала я. — Тот же Баязет денег пришлет…»       Вообще к Махидевран отношение было слишком разное. Кто-то жалел мать, оставшуюся без сына, кто-то проклинал ее, как женщину, которая не смогла достойно воспитать шехзаде, который оказался предателем.       — Не в твоем положении деньгами разбрасываться, — прервала мои мысли Махидевран. — Я уже знаю, как вас с хасеки лишили жалования. Ну как, прочувствовала, каково живется на пособие? Или санджак-бей Бурсы сделал все, чтобы достойно принять мать?       — Насколько я помню, и хасеки приехала не с пустыми руками, — сказала я. — Сочувствует твоему горю.       — Так что, Гизем, до сих пор оправдываешь падишаха? — спросила Махидевран. — Как себя чувствуешь-то? Я вижу, в хаммаме ты не была уже давно, значит, не слишком хорошо тебе.       Я и вправду не была в хаммаме уже неделю — не позволяло самочувствие. Грязная голова была немного прикрыта платком, впрочем, хасеки тоже выглядела не слишком счастливой.       — Я чувствую себя терпимо, — ответила я. — А как ты себя чувствуешь, Гюльфем?       — Если бы мы с тобой понесли одинаковую кару, я бы не стояла сейчас здесь, а лежала где-нибудь рядом с Ниной, — сказала Гюльфем. — Поэтому не переживай, все хорошо. Спасибо за то, что прислала лекаршу, но в ее приходе не было нужды.       — Султан Сулейман, убийца собственных детей, на своих бывших любимиц переключился, — выругалась Махидевран. — А сейчас развлекается с очередной молоденькой красавицей. Одна тебе радость, Гизем, что эта молоденькая красавица уже не сможет родить своего шехзаде.       Я промолчала. Мы прошли во дворец, который дворцом назвать было достаточно трудно: потрескавшиеся стены, вышарканный ковер, продавленная тахта… Невольно вспомнив техникум с точно такими же потрескавшимися стенами, пожелтевшим потолком с подтеками и драным диваном с отваливающимися подлокотникам в преподавательской, я подумала:       «А если бы все деньги тратила не на мавзолей, а на дворец, здесь было бы куда более уютно. Хотя… Выбор каждого».       Угощения были более чем простые: хлеб, немного мяса, рис… Я особо не стала налегать на еду, чтобы не объедать хозяйку дворца слез, а потом подумала:       «Бедная Гюльфем, здесь жить против своей воли — можно сойти с ума».       Однако Гюльфем, как мне казалось, была вполне довольна условиями отбытия своей ссылки. За все время моего визита обе женщины с удовольствием обсуждали две темы: мудака-Сулеймана и умерших сыновей.       «Вам поговорить больше не о чем?» — подумала я, однако тоже присоединилась к разговору.       Наверное впервые за столько лет я обсуждала свою умершую Сенай и Актюль с Армаганом, которые пусть были рождены не мной, но полгода были у меня на воспитании. В принципе, эта тема была достаточно интересной, я с удовольствием присоединилась к тому, как Махидевран ругает Хюррем, которая была виновна и в том, что подвела Мустафу к роковому шагу, и в смерти невинных детей, однако я прекрасно понимала, что жить здесь даже месяц для меня было бы невыносимо.       — Гюльфем, — сказала я. — Может, ты хочешь пожить во дворце санджак-бея Бурсы? Тебе уж точно там найдутся покои.       — А потом получить гневное письмо с упреками за очередное своеволие, — ответила Гюльфем. — Нет, Гизем, спасибо тебе, но не буду так делать. Во-первых, у падишаха явно есть в этих краях свои глаза и уши, а, во-вторых, мне вполне хорошо и спокойно здесь. Я наконец-то отдыхаю в тишине и покое после бурной жизни в Топкапы.       Я бы не могла назвать жизнь во дворец Батура слишком бурной: кроме пары скандалов с наложницами больше там ничего не проходило, однако слова Гюльфем о своеволии несколько испугали меня. Быть снова в чем-то обвиненной я не хотела. Кроме того, я жила в этом дворце как мать шехзаде, а кем была бы в тех стенах Гюльфем? Кроме того, Гюльфем было явно приятно находиться рядом с Махидевран, поэтому я подумала:       «Ну и ладно, не на веки вечные же мы здесь. Ну сколько времени пройдет: месяц, полгода, даже год… Это же просто отдых после насыщенной жизни в столице. Может быть, мы с Батуром как-нибудь поедем к морю, отдохнем, я искупаюсь, вспомню свою прошлую жизнь…»       Вздохнув от того, что я, все-таки, в ссылке, а спина до сих пор болит, несмотря на то, что прошла уже неделя с того самого злополучного дня, я попрощалась с Гюльфем и Махидевран и поехала обратно во дворец сына.