Ухмылка судьбы или неожиданно истинные

Глава 10 Разговор с богом и повторная встреча со снежным королём

Одно из самых обычных заблуждений состоит в том, чтобы считать людей добрыми, злыми, глупыми, умными. Человек течет, и в нем есть все возможности: был глуп, стал умен, был зол, стал добр, и наоборот. В этом величие человека. И от этого нельзя судить человека. Какого? Ты осудил, а он уже другой. Нельзя и сказать: не люблю. Ты сказал, а оно другое… Лев Николаевич Толстой

Проводив Лю Цингэ и впустив его в дом, Шан Цинхуа, воспользовавшись тем, что в настоящее время Шэнь Цинцю не один, пошла ненадолго прогуляться. На этот раз Лю Цингэ выглядел менее смурным или, возможно, Шан Цинхуа уже привыкла к облику сурового героя победителя чудовищ, да и при свете дня, когда солнечные лучи озаряли всё вокруг своим ярким светом, он выглядел менее мрачным, что важнее — менее страшным. Мир казался гораздо более безопасным и спокойным местом, воображение же не подкидывало так некстати всякие сцены из зарубежных триллеров или ужастиков, поэтому по совокупности всех этих причин Шан Цинхуа не побоялась оставить его наедине с Шэнь Цинцю. Как бы там ни было, если он не стал убивать или намеренно как-то вредить Шэнь Цинцю вчера, то вряд ли он станет это делать сегодня, не так ли? Или, быть может, немаловажную роль в этом сыграло их недавнее общение? Пожалуй, именно этот разговор тет-а-тет и стал основной причиной, почему Шан Цинхуа прониклась невольным доверием в этом важном вопросе к Лю Цингэ. Не так страшен бог, как его рисуют. И уж тем более не так ужасен, каким успело нарисовать его воображение самой Шан Цинхуа, слишком богатое, как выяснилось, а прошлой ночью и того в высшей степени взбесившееся. Всё дело в том, что личность Лю Цингэ Шан Цинхуа понимала немногим лучше личности своего предшественника. То есть чуть лучше, чем совсем никак… Нет, не так… ещё хуже, чем просто никак. Так правильнее… И на то была весомая причина. Всё потому, что сам Лю Цингэ пусть и был довольно запоминающимся и колоритным персонажем, который заинтересовал многих и даже пленил своим образом, но тем не менее он был всего лишь третьесортным героем произведения немногим лучше простого фона, впрочем, как и его шисюн — Шан Цинхуа, владыка пика Аньдин. То есть ничем не лучше и едва ли значимее. Лю Цингэ, как и #его-сценический-собрат-по-несчастью-общей-маловажности-и-незначительности, мелькал от силы в двух или трёх эпизодах, да и то мимоходом, будучи всего лишь второстепенным персонажем в судьбе второстепенного пушечного мяса, его второго шисюна Шэнь Цинцю. На самом деле он не заслуживал зваться даже третьесортным действующим лицом, слишком велика честь! Он это так… эпизодическая роль, не больше. Всё усугублялось тем, что его и так скудный образ в связи со слишком малым экранным временем был передан, лишь пройдя через призму восприятия главного героя, а кое-где и его сестры, одной из жён протагониста, а также самого главного злодея, окончательно теряя даже остатки критической объективности личностной особенности реального индивидуума. Однако хуже всего было то, что хоть его образ и казался колоритным и выразительным, но всё это являлось обманом. Он был как красивый фантик, в который забыли положить конфету; как роскошно оформленная подарочная упаковка с красочной фольгой и цветными бантиками, не содержащая в себе ничего. Снаружи броский, внутри полый… Одним словом, он был практически не прописан, его образ был очень нечётким, а о характере даже автор его сотворивший, Шан Цинхуа, имела ничтожно мало какого-либо реального представления. А если представление это всё же и имело место быть, то являлось лишенным даже маломальской достоверности, будучи только очень и очень приблизительным и крайне смутным. То есть лишенным какой-то адекватности, чтобы иметь пусть даже гипотетические или даже весьма грубые догадки на этот счёт. В этом плане Лю Цингэ был полной противоположностью Шэнь Цинцю. Вот как раз образ последнего был любовно и крайне детально прорисован автором. Сначала, начиная складываться, когда тот подразумевался вторым главным героем BL романа, и уже потом, когда он трансформировался в главную героиню гетеро-произведения, становясь всё более отчётливым и выразительным, и даже когда он внезапно стал злодеем, — это не пригасило пыл Шан Цинхуа, которая всё равно полностью дорисовала этот чутко создаваемый ею образ, пусть тот в конечном итоге так и остался невостребованным, и в самой книге писателя не смог быть использован. Однако благодаря этому у Шан Цинхуа имелось довольно чёткое и ясное представление о всей личности Шэнь Цинцю даже сейчас, когда столь многое изменилось в мире его истории. Да, многое изменилось, но вот характер героини-злодея был всё тот же, ничуть не переменившись, как автор его и прописал. Поэтому Шан Цинхуа с полной уверенностью могла сказать, что она довольно неплохо понимает Шэнь Цинцю и даже знает его в известной мере. То же самое можно было сказать и о Юэ Цинъюане. Хотя этот образ, в отличие от образа любимого персонажа писателя, и был проработан лишь частично, спустя рукава. Тем не менее даже если и не полное, но некое представление о нём у Шан Цинхуа всё же имелось. Какое-то определённое мнение о его личности, которое пусть и не полностью могло бы быть правильным и достоверным, однако и особо ошибочным назвать тоже было нельзя, частично всё же совпадая с действительностью. Однако с Лю Цингэ всё было совсем не так. С ним было совершенно по-другому. Шан Цинхуа не только не имела особого представления о его характере и личности, ей даже о мотивах Лю Цингэ приходилось только слабо догадываться, располагая лишь мизерным и отдалённым понятием на сей счёт. Перво-наперво надо отметить, что Лю Цингэ получился очень противоречивым персонажем. С одной стороны, ему вроде как полагалось быть истинным культиватором, с развитым чувством справедливости, обладателем благородного нрава, сочетающегося с подлинным боевым духом настоящего воина-защитника людей, являющегося эталоном бессмертного совершенствующегося, идеального во всех отношениях. Короче, этакий образец благочестивого доблестного рыцаря без страха и упрёка с учётом древнекитайских реалий. Тем не менее так было лишь в теории и на поверхности, но если копнуть чуть глубже, то обрисовывалась несколько иная картина, и на это была своя причина: его поступки и вся модель поведения, которые Цинхуа прописала, на самом деле полностью противоречили внешнему облику образцового воина, человека и благородного лорда. И это становилось очевидным, стоило посмотреть на его отношение к Шэнь Цинцю, как и на всё поведение Лю Цингэ, когда дело касалось этого конкретного шисюна. Именно тогда отсутствие в этом персонаже целостности и полноценно сложившегося характера — точнее определённости в нём —приобретало ясный и прозрачный характер, который, раз разглядев, уже никто не мог игнорировать… Поскольку когда это благородный человек и истинный воин падал так низко, чтобы разносить грязные порочащие слухи, участвовать в склоках, затевать прилюдно перебранки и уродливые сцены, начинать и возглавлять травлю на своего сотоварища, самоутверждаться за счёт более слабого и получать удовольствие от его систематического унижения (или что это было и к чему вообще должно было вести?). С каких это пор рыцари шли против традиций и всяких понятий чести и во всеуслышание отказывали вышестоящему в его праве и положении, намекая на неправомочности оного, умаляя тем самым достоинство и законность занимаемой позиции не только своего собрата, но даже его предшественника, который посчитал того достойным этого места, и это всё на основании лишь собственных предположений и каких-то сплетен, далёких от действительности, которые он сам и распространил. Таким поступком он же шёл не только против своего шисюна, которого, кстати, как старшего должен был бы уважать несмотря ни на что, но, что гораздо хуже — Лю Цингэ восставал против своего шибо, представляющего собой почитаемое предыдущее поколение, которое права не имел затрагивать ни при каких обстоятельствах и даже смотреть косо. А что же Лю Цингэ? Он превратил своего шибо в какого-то неразумного, недееспособного, слабоумного идиота, который и сам был недостоин занимаемой когда-то позиции, раз так и не уразумел даже в почтенном возрасте, что хорошо, а что плохо, и которого смог легко обвести вокруг пальца и обмануть недостойный ученик: то есть в смешного глупца, который прожил свою жизнь и дожил до преклонного возраста зря, так ничему и не научившись. Лю Цингэ практически оспаривал право предыдущего владыки Цинцзин на самостоятельный выбор своего же преемника и законность его власти. Но что ещё хуже, он презрел и пошёл против всех традиций, установленных издавна и почитаемых по всему миру, касательно отношения вышестоящего и нижестоящего, старшего и младшего, старого и молодого поколения, сподвигнув своим дурным примером на то же самое и других, и это был факт. К слову, подобно случаю с предыдущим владыкой Цинцзин, по отношению к Юэ Цинъюаню выдвигались сходные по своей сути обвинения. Ему вменялось в вину то, что это он каким-то образом продвинул своего недостойного собрата (и это при том, что в то время он и сам был учеником, а в дела другого пика не имел права вмешиваться даже лидер секты — учитель тогда ещё Юэ Ци), а потом своим чрезмерным слепым потаканием позволил удержать позиции. Таким образом, была задета честь не только нынешнего и предыдущего повелителей пика Цинцзин, но и лидера хребта Цанцюн — как действующего, так и его предшественника. Однако что важнее и значительно хуже — оказалась затронута честь всей секты Цанцюн. Верный патриот, преданный последователь секты, который всегда стремился к высшему благу для всего Цанцюн и его процветанию на деле из раза в раз работал против своего же хребта, не понимая, что творит, и не предвидя возможных последствий, — всё это в итоге было лишь на руку главному герою, когда он окончательно развалил этот и так уже на честном слове, ввиду отсутствия сплочённости и единства, державшийся союз — когда-то величайшую секту. Единожды посеянное семя разобщённости и сгубило этого огромного могущественного монстра, разобщённости и отчуждения, которые с годами становились лишь сильнее и непреодолимее. И посеял это семя, положив начало концу, именно Лю Цингэ. По крайней мере отчасти. По большей части. Неправдоподобно? Разумеется. Но зато быстрее и легче всего осуществить. Всё ради сюжета! Там, где дело не касалось Шэнь Цинцю, Лю Цингэ действительно был благородным образцовым мужем и истинным отважным воином, борцом за справедливость и сиятельным рыцарем, каким изначально и подразумевался его характер, и был таковым внешне и после, однако, когда эти двое оказывались на одной сцене одновременно, всё тут же в корне менялось, а образ Лю Цингэ претерпевал сильнейшие изменения до полной неузнаваемости. Но что самое главное и смешное, так это отсутствие у такого поведения каких-либо предпосылок, причин или мотивов. Как не существовало и какой-то неразрешимой вражды между ними двумя. Совсем. Да и делить им в принципе тоже было нечего… Тут, наверное, нелишне вспомнить и его собрата по несчастью — оригинального Шан Цинхуа, у которого предавать Цанцюн также не было никаких более или менее объективных причин. Но тем не менее предательству этому суждено было произойти в угоду сюжету. У этих двоих действительно оказалось много общего: они оба выступали как не хилые такие двигатели сюжета, и оба на пустом месте. Ответственность тут на авторе, что уж там… Когда Шан Цинхуа описывала сцены с Лю Цингэ, это несоответствие её ничуть не смущало и не беспокоило, тем более что большинство читателей даже не обратили внимание на этот жалкий лоскутный образ, сшитый воедино такими заметными толстыми белыми нитями, призванными не допустить полный развал всей неестественной личины. А раз они поверили в этот фальшивый насквозь образ и так просто с великой охотой проглотили такую заведомо заметную ложь, то и проблем быть не могло. Это лишь значило, что всё удалось прекрасно! В то время Шан Цинхуа совершенно отбросила достоверность и какую-то логику в погоне за быстрым решением проблемы. Лю Цингэ должен был быть лучшим из людей, чтобы его смерть вызвала большой резонанс, сродни разорвавшейся бомбе, среди боевых братьев и в обществе всех культиваторов. Отсюда его такой благородно рыцарственный изначальный образ. Но миссия существования Лю Цингэ в новелле этому несколько противоречила. Он должен был стать основной причиной гибели злодея, полного развала его репутации и в итоге привести того к своему несчастливому финалу, одним словом — стать последним гвоздём в гробу антагониста. Однако у его существования имелась и другая немаловажная цель: после своей смерти он должен был объединить между собой главного героя и собственную сестру на пути мести, что в итоге привело бы к падению Лю Минъянь в объятия Ло Бинхэ и присоединению самой красивой женщины хребта Цанцюн к гарему протагониста. Это, разумеется, было самой важной частью всего вышеперечисленного. И задачу свою он выполнил блестяще. Нет, Шан Цинхуа, конечно же, могла бы лучше прорисовать образ этого героя и проработать все причинно-следственные связи, как и подвести полный набор мотивационной базы, а также более удобоваримо отобразить межличностные отношения главного злодея и этого его шиди ради лучшей правдоподобности, чтобы всё не выглядело так странно и однобоко — впрочем, как и повелителю пика Аньдин придумать хоть какие-то более серьёзно звучащие объяснения и придать больше смысла его поступкам, но это было довольно муторно и сложно. Да и потребовало бы приличного экранного времени, которое в жанре сянься всякому-разному мелкому пушечному мясцу просто-напросто не полагается. Ничего личного! Зачем греть голову ради эпизодического героя, тем более когда всех и так всё устраивает? Кто будет взваливать на себя лишнюю головную боль, когда и так всё замечательно получается. Поэтому никаких проблем во всём происходящем Шан Цинхуа совершенно не видела. Поправочка, никаких проблем Шан Цинхуа не видела в этом раньше, до своего судьбоносного переселения в собственный роман, хоть и чуток видоизменившийся. Но стоило оказаться в мире книги, стать частью Цанцюн, а затем и примерить на себя роль личного помощника и сиделки при Шэнь Цинцю, приоритеты и отношение ко всему этому со стороны Шан Цинхуа кардинально переменились. Это и стало основной причиной, почему ночной визит Лю Цингэ так её напугал. Всё потому, что Шан Цинхуа достаточно хорошо знала этого персонажа, но при этом совершенно не понимала. Его мотивы всё ещё оставались далеко за гранью её понимания. В действительности вся проблема была в том, что никаких мотивов его поведению Шан Цинхуа и не прорабатывала. А тот жалкий лепет, который она придумала лишь с целью отвязаться от головной боли, вроде того, что Лю Цингэ действовал подобным образом из врождённой нелюбви к несправедливости и всякого рода порокам, борясь с собратом по секте, как делал это с разными демоническими чудовищами и прочей напастью, пусть и несколько иными методами каким-то странным «не иначе врождённым чутьём», с первого взгляда почувствовав в Шэнь Цинцю «притаившегося демона», никакой критики не выдерживал. Поэтому стоит ли удивляться, что ночной визит Лю Цингэ с учётом нынешних обстоятельств никаких добрых чувств в Шан Цинхуа не зародил, а наоборот, неслабо напугал? В сознании Шан Цинхуа он был непонятным, неразумным, агрессивным человеком и при этом ещё и не сложившейся неестественной не совсем личностью, который способен на всё даже безо всяких на то оснований. А всё непонятное, как известно, призвано наводить ужас и просто не может не пугать. Подсознательно Шан Цинхуа с самого начала ничего хорошего от Лю Цингэ не ждала, считая того способным на откровенно сумасшедшие поступки, любую неосознанную подлость и беспричинную слепую агрессию. То есть, по сути, у неё было на его счёт такое же предварительное настойчивое предубеждение, как у персонажей новеллы Шан Цинхуа против назначенного ею главным злодеем Шэнь Цинцю. Просто Шан Цинхуа не сразу это осознала. Это недопонимание длилось до утра нового дня, когда Шан Цинхуа имела возможность вновь повстречаться с Лю Цингэ, что немаловажно, без Шэнь Цинцю, который был тем раздражителем, который привлекал и навлекал на себя всю агрессию бога воины уже одним своим присутствием, и поговорить с ним с глазу на глаз. Что удивительно, встреча эта произошла не случайно: как оказалось, Лю Цингэ в этот раз искал именно её. Придя на Цинцзин, он не стал сразу рваться к его лорду и устраивать какой-то дебош, а тихо-мирно подошёл к Цинхуа, которая сидела на лавочке невдалеке от бамбуковой хижины и грелась на солнце. Именно это удивительное обстоятельство выбило Шан Цинхуа из равновесия и заставило невольно по-новому взглянуть на Лю Цингэ, без уже сложившегося стереотипа. Не как на незавершённый несуразный сырой эскиз, а как на живое существо с собственными мыслями и чувствами. И это стало первым шагом. Потому что уже к концу их пятиминутного общения Шан Цинхуа поняла кое-что важное: ей больше не следует смотреть на Лю Цингэ, как на простой набросок персонажа книги, он был настоящим человеком и ничуть не меньшим, чем любой другой; ничуть не меньшим, чем даже сама Цинхуа. Он не какое-то противоречивое мифическое чудовище, сродни химере, в которой по странной прихоти природы соединены изначально несовместимые части тел разных зверей, но просто незнакомый человек, которого Шан Цинхуа ещё не имела возможности хорошо узнать. Её многие знания и превратное понимание в силу неполноты имеющихся сведений сыграли с ней злую шутку. А на самом деле Шан Цинхуа просто должна была отнестись к этому шиди, про которого знала только внешнее, но ничего личного или внутреннего, лишь как к не очень близкому знакомому, о котором ей, возможно, известно кое-что, но это ещё не доказательство или основание считать, что она с ним и правда знакома. — Шан шисюн, я давно хотел у тебя кое-что спросить, и вот теперь удачно выдалась такая возможность, — проговорил Лю Цингэ, когда Шан Цинхуа, заметив его присутствие, обратила на него свой взор. Шан Цинхуа слегка отодвинулась, освободив место для второго человека, ответив на реплику Лю Цингэ после того, как тот с удобством разместился с краю скамейки: — Прежде всего Цингэ шиди, я бы попросила звать меня шицзе, а не шисюном, — улыбнулась извиняюще и чуть рассеянно Шан Цинхуа, тактично постаравшись привлечь внимание Лю Цингэ к изменениям, произошедшим в ней. Она понимала, вчера ему было не до того, чтобы обращать внимание на эту скромную и лишнюю при его встрече со вторым шисюном Цинхуа, но настало время всё же уделить некоторое внимание изменившимся обстоятельствам хотя бы из простой вежливости. С теми переменами, что произошли и ради избегания дальнейших проблем, путём не привлечения лишнего внимания и так в непростой для неё ситуации, когда кое-кто уже и так подозревает Цинхуа в подмене, да ещё и будучи женщиной-компаньонкой беременной омеги, Шан Цинхуа никак не могла позволить себе, чтобы кто-то называл её «шисюном» и вообще вспоминал о её сомнительной личности и половой принадлежности, когда все эти темы напоминали бомбы с часовым механизмом, которые в любой момент могли рвануть. Чем раньше все забудут прошлое, тем лучше. А для этого Шан Цинхуа нуждалась в том, чтобы все стали воспринимать её как представительницу прекрасного пола, несомненную женщину, и как можно быстрее сжились с этим новым видением. Чем быстрее люди в это поверят, тем лучше. На вынужденную перемену пола или возвращение к своей истинной сути можно будет повесить и некие расхождения личности, если всё же кем-то что-то подобное случайно будет обнаружено. Вы шутите, да это её единственное спасение и объяснение на любой трудный и непредвиденный случай жизни! Не говоря о том, что это единственная законная возможность задержаться на Цинцзин в качестве со вчерашнего дня примеренной на себе роли помощницы. — Ши…цзе права. Это просто привычка, — слова Лю Цингэ явно указывали на то, что он всё же заметил очевидное, просто не придал этому никакого значения. — Но раз это важно, шиди постарается исправить своё обращение. Нет, ну нормально? Лю Цингэ отнёсся к подобным грандиозным изменениям в человеке, с которым знаком без малого два десятилетия так, будто это всё естественное, обыденное явление, не стоящее внимания! Шан Цинхуа не знала, возмущаться этому или радоваться… Хотя, если задуматься, она могла понять Лю Цингэ. После того психологического шока, который он перенёс вчера в связи с вопросом Шэнь Цинцю, его уже, наверное, ничто не способно удивить или затронуть в эмоциональном плане. Тем более такая незначительная в его судьбе особа, как Шан Цинхуа. Куда уж Шан Цинхуа до Шэнь Цинцю, чтобы Лю Цингэ ещё об этом думал или даже потрудился создать некое впечатление на этот счёт… Да уж, несчастный лорд Аньдин неровня не только одной из героинь, но и главному злодею, хотя чему тут удивляться… Быть всего лишь незначительным пушечным мясом, да ещё и третьесортным к тому же, ой как нелегко! Повелитель пика Аньдин так незаметен, неприметен и неважен, что ничто с ним связанное никого, похоже, не волнует… Почтенный лидер секты Юэ Цинъюань лишь с готовностью развесил уши и обрадовался таким переменам в личностном статусе своего бывшего шиди, сразу смекнув — эта новоявленная шимэй может стать искомым помощником для дорогого Сяо Цзю, у которого сложились сложные и неоднозначные отношения с другой вероятной кандидаткой, и на этом успокоился. Он думал лишь о Шэнь Цинцю, даже не обратив особого внимания на такие изменения. Му Цинфан был занят мыслями всё о том же Шэнь Цинцю и его тяжёлой беременности. Лю Цингэ кроме своего второго шисюна, опять-таки Шэнь Цинцю, похоже, ни до кого нет никакого дела. И только сам Шэнь Цинцю заметил неладное. Но даже ему теперь уже не до того. Не то чтобы Шан Цинхуа была против. Вэй Цинвэй же, так тот, кажется, вообще никаких перемен в своём шиди не разглядел! Шан Цинхуа даже не уверена, что тот помнит прежний облик владыки Аньдин, и кем тот был до переселения трансмигратора. А перемены в том же Шэнь Цинцю он, однако, не пропустил… То же самое можно сказать и о Ци Цинци. Хотя стоит отдать ей должное, эта шимэй всё же признала Цинхуа, пусть и лишь спустя полдня общения… Да уж, люди изначально не рождаются равными! Не то, чтобы Шан Цинхуа не знала об этом и раньше, это так, лишнее подтверждение. И кто-то после этого говорит, что солнце одинаково светит для всех? Расскажите об этом Шан Цинхуа! Неизвестно как в других мирах, но этот специально запрограммирован так, чтобы светить исключительно для своего главного героя, частично для его героинь и соратников, а все оставшиеся невостребованными лучики достаются такому важному «главному злодею» и его окружению. На долю же скромной Шан Цинхуа уже ничего не остаётся. Ей стоит быть благодарной уже за то, что ей всё же достаётся хотя бы определённая часть кислорода, которым Цинхуа, о чудо, может свободно дышать наравне с такими важными героями своего же произведения, но и это лишь до тех пор, пока кто-то из них не перекроет ей воздух! За такими мыслями Шан Цинхуа стало так горько и обидно, что она чуть не потонула в жалости к самой себе. Но потом она одумалась, когда осознала, что это обстоятельство на руку как раз именно ей, и настроение сразу же значительно улучшилось. Всё же в том, чтобы быть настолько незначительной личностью, есть и свои плюсики. Как и в том, что единственный человек, который уделил внимание переменам, произошедшим в ней, сейчас занят иным… Всё это как нельзя кстати и лучше всего другого гарантирует ей безопасность! Да-да, Шан Цинхуа имеет все шансы так и остаться не рассекреченной, а следовательно, сохранить свою шкурку в целости, новую жизнь же не отнятой и при себе. Непримечательность — это залог долгой и счастливой жизни, вот оно как… А если что-то пойдёт не так всегда можно унести ноги (вот дайте только освоить полёт на мече!) и куда-нибудь спрятаться. Шан Цинхуа готова голову дать на отсечение, что через какую-то неделю или две её уже даже помнить не будут и позабудут, что у пика Аньдин когда-то вообще был лорд! А если и вспомнят, когда нужда прижмёт, то в лицо признать, пусть и столкнись они случайно на улице, уже вряд ли сумеют… Шэнь Цинцю же всё ещё, так удачно, не до неё. Может, Цинхуа немножко утрирует, но не то, чтобы сильно… А, возможно, это и не утрирование вовсе… Да ну их, всё равно эти люди ей, Цинхуа, никто… Будет она ещё из-за них расстраиваться, как же! — Эта шицзе была бы очень благодарна, — на этот раз улыбка Цинхуа была куда более искренной. — Так о чём ты хотел спросить? Я слушаю и обещаю ответить в меру своих сил. — О том случае в пору ученичества, — посчитав, что всё объяснил, Лю Цингэ умолк и выжидающе посмотрел на Шан Цинхуа. Шан Цинхуа помолчала ненадолго, ожидая каких-то пояснений, ошибочно посчитав, что Лю Цингэ продолжит развивать мысль, но так и не дождавшись, приподняла вопросительно брови: — Не мог бы Цингэ-шиди высказаться чуть поконкретнее? — Этот Цингэ говорит о том случае, когда мы трое были вместе на задании, — прибавил Лю Цингэ, как и просили, конкретики и вновь умолк. Это что такое вообще? Ей из него слова клещами вытягивать или силой выбивать? Каждым своим произнесённым словом Лю Цингэ словно Цинхуа одолжение делает. Так с первого взгляда и не скажешь, что весь разговор затеял именно он, и это ему нужно что-то узнать! Однако мгновением позже в голову будто что-то стукнуло. Шан Цинхуа вспомнила о совместной миссии Лю Цингэ и Шэнь Цинцю, когда они ещё были адептами: этот момент, как и многие другие касающиеся жизни бывшей героини, в самой новелле оказался невостребованным по решению редактора и так и остался пылиться в нереализованных черновиках. Однако в этом реальном мире романа это событие каким-то образом всё же случилось. Правильно! Шан Цинхуа тоже был на том задании от секты, имеющем своей целью налаживание отношений между будущими пиковыми лордами. Покопавшись в памяти оригинала, Шан Цинхуа нашла лишнее тому доказательство. Тем не менее это странно… Почему Лю Цингэ этим вообще заинтересовался, да ещё и спустя столько лет. В её книге такого не было… Но с другой стороны, к этому времени и самого Лю Цингэ уже тоже не было. Он должен был умереть ещё год назад. На покойника же Лю Цингэ совершенно не походил. Вон какой он, здоровый и полный сил, всё сыплет своими вопросами и до ужаса пугает бедных писательниц, навещая по ночам пряничный домик не-совсем-злодея. Кстати, а почему так? Почему он вообще жив?! Прошлой ночью Шан Цинхуа было как-то не до подобных размышлений, она была занята иными переживаниями. Но сейчас, видя Лю Цингэ прямо перед собой такого… живого — да он живее всех живых! — Цинхуа не могла не впасть в оцепенение, вызванное глубоким потрясением. Может, это очередное изменение, внесённое миром? Что-то не похоже. Все остальные события (опустим беременность злодея) имели место быть и произошли точно так же, как и в самой новелле Шан Цинхуа. Да в этом мире были реализованы даже происшествия из неиспользованных в романе черновиков! Так что не может быть, чтобы не было происшествия с пещерами. Это же один из самых основных, если вообще не самый главный, эпизод в «Пути гордого бессмертного демона», не считая падения Ло Бинхэ в бездну. Странно… Разве только… Разве только, если Лю Цингэ не пережил каким-то образом это бедствие, сохранив при этом жизнь… Так не должно было случиться! Но тем не менее это произошло. Но как? Что могло послужить катализатором таких перемен? Что провело героя книги, обречённого умереть, сквозь эту создателем ниспосланную на него неминуемую небесную скорбь невредимым? И почему он сейчас интересуется произошедшим двадцать лет назад? Тут должна быть какая-то связь… Но какая? В следующую минуту в голову Шан Цинхуа пришла странная по своей нелепости мысль. Неужели это Шэнь Цинцю удалось спасти его в пещерах Линси? Но это абсурдно и полностью невозможно! Как бы Шэнь Цинцю ни старался, ему было просто не суждено спасти Лю Цингэ. Никогда и ни при каких обстоятельствах! Кто угодно мог бы, но не Шэнь Цинцю! Однако всё указывает именно на это. Там просто не мог быть кто-то ещё… Так почему же случилось столь невероятное? Спросим по-другому: что именно отличает этот мир от изначального мира самой книги? В голову приходит только все эти альфа-омега штучки и связанные с ними странности. Но причём здесь может быть это? Ерунда какая-то. Как бы Шан Цинхуа не напрягала мозги, она не могла увидеть во всём этом никакого смысла… Ладно, это уже не важно. Что по-настоящему важно, так это такое грандиозное изменение, которое произошло вопреки всякому здравому смыслу каким-то образом поправ и разрушив весь когда-то кропотливо выстроенный сюжет. И это совсем не плохо… Наоборот, это просто замечательно! Чем больше мир в итоге отклонится от сюжета, тем лучше. Как для самого мира и людей, так и для Цинхуа! Шан Цинхуа наконец видит свет в конце тоннеля! Это первое по-настоящему серьёзное изменение, которое в итоге имеет хороший шанс изменить всё. Неужели Цинхуа удалось разглядеть надежду?.. — Кхм, — кашлянул Лю Цингэ, чтобы вернуть внимание Шан Цинхуа, которая вдруг на середине разговора погрузилась в странное оцепенение. — Извини, Цингэ шиди, — отозвалась Шан Цинхуа, вынырнувшая, наконец, из глубоких раздумий, но всё ещё неспособная подавить волнение, порождённое таким невероятным открытием. — Эта шицзе задумалась о том, что ты сказал, и вспомнила нашу совместную миссию. Пусть всё произошло так давно, но эта Цинхуа помнит тот день очень хорошо. Лю Цингэ лишь посмотрел на неё безмолвно понукая продолжить. — Что именно тебя интересует? — притворилась Шан Цинхуа невежественной, хотя уже прекрасно поняла цель затеянного Лю Цингэ разговора. А потом, будто о чём-то вскользь подумав, эмоционально вскрикнула. — Неужели ты о том недоразумении? — Недоразумении? — переспросил Лю Цингэ и снова замолк. «Не нужно выглядеть таким незаинтересованным, ах. Эта Цинхуа уже прекрасно поняла, зачем ты здесь! Спустя столько лет вспомнил о давно быльём поросшем деле и с утра пораньше прибежал расспрашивать… И после этого ты и правда пытаешься казаться невозмутимым? Хо-хо! Так и быть, эта Цинхуа даст тебе немного лица и притворится, что верит. Цени!», — про себя потешалась Шан Цинхуа, пока на поверхности благодушно ободряюще улыбалась Лю Цингэ. — Ну как же, неужто шиди забыл? — вскричала в притворном волнении Шан Цинхуа. — На тебя напала какая-то демоническая тварь, подкравшись со спины, для собственной выгоды воспользовавшись тем фактом, что вы со вторым шисюном были в разгаре очередной перебранки, — и это посреди боя! — но Шэнь шисюн вовремя среагировал и убил демона, пока тот имел шанс причинить тебе вред. Однако, когда ты оглянулся тот белесый туман, в который это существо превратилось, уже успел рассеяться… А ты потом ещё Шэнь шисюна обвинял в нападении на тебя… — Выходит, это демон напал? — спросил Лю Цингэ глухим голосом, лицо его при этом было не менее мрачным и смурным, чем прошлой ночью. Шан Цинхуа аж поёжилась. Но на этот раз она, к своей удаче, прекрасно понимала причину таких перемен, поэтому решила ковать железо пока горячо. — Разумеется, это был демон. А кто ещё это мог быть? — захлопала Шан Цинхуа наивно и непонимающе глазами, как дурочка. Ну точь-в-точь главная героиня из троицы основных героинь — Нин Инъин. Но потом она решила ещё немного прояснить картину случившегося, а то этот дуболом может ещё что-то не так понять. — На самом деле эта Цинхуа тогда не падала в обморок. Это была лишь стратегия притвориться мёртвым, чтобы вам с шисюном не мешать зазря. Всё же адепты пика Аньдин не сильны в сражениях, как шиди и сам знает. Для нас предпочтительнее или даже единственно возможно в сторонке переждать битву. Так вот, хоть я и лежала тогда пластом, притворяясь мёртвой, но глаза не закрывала и видела всё происходящее отчётливо и ясно. — Вот значит как, — пробормотал Лю Цингэ еле слышно. Но затем перевёл сверлящий, подобно высокотехнологичному нефтяному буру, взгляд на Шан Цинхуа, у несчастной весь скальп зазудел, словно тысячами иголок прошиваемый. «Эй, чего это ты смотришь так осуждающе и обвинительно на бедную маленькую меня?!» — вскричала дурным голосом Шан Цинхуа, однако это был лишь безмолвный крик души. — «Разве эта Цинхуа виновата в наличии у тебя такого богатого воображения и чрезмерной подозрительности, присущей в таком гипертрофированном виде лишь авторам детективных романов или криминалистам правоохранительных органов… ну и тебе? Не говоря о том, что меня тогда здесь даже не было! Моему переселению в этот сумасшедший дурдом всего несколько дней, так-то». И, разумеется, не успела Цинхуа мысленно ответить на молчаливое обвинение и откреститься от этого чёрного горшка, как оно тут же облеклось в словесную форму, на которое было не так уж и легко что-либо ответить: — Почему шицзе не развеяла заблуждение этого Цингэ, если она знала, что он допустил столь ужасную и непростительную ошибку? Почему не рассказала, как всё было на самом деле? Такому поведению нет никакого объяснения, как и оправдания. Я, разумеется, тот кто виноват больше всего и значительная часть ответственности именно на мне, и я её с себя не снимаю. Но почему шицзе допустила такое, если знала истину с самого начала? Почему ты позволила мне и дальше пребывать в заблуждении? Столько лет неправильно понимать этого человека! Разве ты, как не чужой человек, не должна была помочь мне выбраться из власти иллюзии, пусть я и угодил в неё сам по глупости? Эк, на какую тираду он расщедрился! Столь много слов, насколько Шан Цинхуа знает, как из своего писательского прошлого, так и из местного источника памяти, Лю Цингэ только разве что одному Шэнь Цинцю когда-либо говорил. Какая честь! Хотя и полностью нежеланная и совершенно неугодная. Многословие у Лю Цингэ никогда ни с чем хорошим не ассоциируется. А на его обвинения у Шан Цинхуа нет и не может быть никакого ответа. Ошибка была и впрямь непростительна, и не только со стороны Лю Цингэ… И кому какое дело, что совершила эту ошибку не Шан Цинхуа? Точнее, не эта конкретная Шан Цинхуа. Ну частично… если качественно забыть, что она тут не мимо проходила. И что на это ответить?! Шан Цинхуа ждёт советов онлайн. Срочно. — Цингэ-шиди всё не так понял. Эта Цинхуа желала ему всё объяснить, она даже тут же на месте инцидента попыталась развеять заблуждение, но Шэнь Цинцю не позволил, — постаралась Шан Цинхуа как-то выгородить себя. Похоже, Шэнь Цинцю с Лю Цингэ каким-то образом наладили свои отношения или на пути к тому — кто бы мог подумать?! Сверхъестественные явления и всякого рода чудеса всё же есть на свете! И даже мир сянься не обходят стороной, как оказалось… Чудеса, случаются в сказочном мире. А что, звучит неплохо! — не хватало только, чтобы Лю Цингэ теперь перекинулся на неё и вместо Шэнь Цинцю стал изводить Шан Цинхуа… Ну уж нет. Она этого не допустит! Откуда у Цинхуа такая выносливость и живучесть, как у злодейской героини! Если всё придёт к этому, то её же просто заклюют… Если всё этим кончится, её жизнь превратится в сущий ад! О, Цинхуа будет жить плохо, но недолго. Зачем ей навлекать на себя ещё и эту беду? Разве ей других проблем не хватает?! Прости Лю Цингэ, но эта Цинхуа не позволит тебе повесить на её шею ярмо вины. — Ты хочешь сказать, что это Шэнь Цинцю тебе помешал сказать правду? — насупил брови Лю Цингэ. Однако, к облегчению Шан Цинхуа, он теперь не выглядел таким враждебно настроенным. Похоже, ей дают шанс объясниться. Она была бы последней глупышкой, если бы этот шанс упустила. — Всё именно так и было, — поспешила подтвердить Шан Цинхуа, для пущей убедительности ещё и кивнув пару раз. — Лю шиди выразил сомнение в произошедшем, намекнув на причастность своего шисюна к случившемуся и назвав того тем, кто бьёт в спину, на что Шэнь шисюн обозлился, и когда эта Цинхуа попыталась исправить недоразумение, заставил её замолчать, припугнув расправой. В то время эта шицзе не знала ещё Цинцю шисюна, так хорошо, как знает его сейчас и, на её беду, поверила в угрозу. Поэтому сразу же замолчала. Какое-то время она не решалась заговорить на эту тему, боясь рассердить шисюна. Но затем всё как-то забылось. Признаться, эта Цинхуа думала, вы с Шэнь шисюном сами как-то разобрались в случившемся и прояснили отношения. Сделав маленькую паузу, чтобы проникновенно заглянуть в глаза Лю Цингэ, дабы у него не осталось сомнении в её честности, Шан Цинхуа наконец завершила свой маленький монолог на одном дыхании: — Если бы я знала, что это недоразумение тянется до сегодняшнего дня, я бы обязательно не стала молчать и пролила свет на эту историю… Это всё просто какое-то несчастливое стечение обстоятельств. Шиди, мне очень жаль! — Так вот как всё было, — промолвил Лю Цингэ задумчиво, в этот момент, как никогда напоминая рыцаря, рыцаря печального образа. — Этот Цингэ погорячился, когда обвинил тебя. Он сам во всём виноват. Только я сам и виноват… — Тебе не следует винить себя, шиди Цингэ, — ответила Шан Цинхуа не менее печально. Печаль её была как никогда искренней. Шан Цинхуа может говорить и уверять Лю Цингэ, что не виновата, но того же самого себе самой сказать не получится. Цинхуа может говорить что угодно, и уверять в чём-либо кого угодно, однако на деле знает лучше всех, на ком лежит самая большая вина… И она ещё осмеливалась плохо думать о Лю Цингэ! Не она ли сама создала его таким, не по её ли воле он действовал подобным образом? Но, к счастью для всех, её самоуправству настал конец… Мир же зажил по собственным законам. И это правильно. Все люди здесь, когда-то бывшие героями её книги, от этого получили одну только пользу. Стоило самой Шан Цинхуа из всемогущего бога-создателя мира, повелевающего в нём ветрами и облаками, превратиться в его рядового жителя, как Лю Цингэ уже не узнать. Он тут же прозрел и покаялся. Кто знает, быть может, не только он один… Возможно, и другие тоже последуют его примеру. Может, и Ло Бинхэ теперь не тот… Как хотелось бы в это верить… Однако как жутко знать, что даже в чужих поступках львиная доля вины и ответственности лежит именно на авторе — на ней, Шан Цинхуа! Отныне она никогда не позволит себе смотреть свысока на своих бывших героев, которые на самом деле сами изначально жертвы её произвола. — Это всё трагическое происшествие, несчастный случай и вины шиди в том нет. Никто не виноват. Так просто случилось и всё. Иногда жизнь складывается таким образом, что всё идёт по заведомо кривой дороге независимо от чужой воли и в этом нет ничьей вины. Так просто случается, как бы не было грустно, и это нужно просто принять. Принять и двигаться дальше, — Шан Цинхуа постаралась вложить в свои слова как можно большую силу и убеждённость. Лю Цингэ не следовало винить себя. Он не должен был расплачиваться за чужую ошибку — за её ошибку. Он не заслужил такого. Никто не заслужил. А ещё Шан Цинхуа осознала, что ошибалась: Лю Цингэ из этого мира отнюдь не какой-то блёклый набросок. Может, он таким и был, будучи всего лишь персонажем книги, но став среднестатистическим человеком жителем такого же среднестатистического пусть и волшебного мира, он обратился полнокровной цельной личностью. Природа не терпит пустоты. Шан Цинхуа лишь прорисовала абрис, но мир заполнил его линиями, дополнил цветом и красками, превратив нечёткий набросок в полноценную картину. Картину настолько чёткую, столь одухотворённую, что она взяла и ожила, сумев принять вид воплощённой реальности. И так двухмерные книжные герои стали многомерными истинными людьми. А человек очень сложное существо, он не однобок, а многогранен, он не может быть низведён до простого одно- или двухмерного придуманного образа. Поэтому изначально слабо прорисованным и неполноценным персонажам пришлось самим эволюционировать до этого непростого организма, являющегося, по сути, истинным микрокосмом. А эволюционировав, они, разумеется, стали полноценны и сами воспитали личность многосложного организма со своими ещё более сложными многогранными индивидуальными особенностями, то есть возвысились до настоящего мыслящего индивида с душой — личности. Вот взять, к примеру, Лю Цингэ. Автор, его создавший, не прописал ему какой-то определённый характер, темперамент или личность, он даже к придуманным им поступкам посчитал излишним подвести хоть какую-то мотивационную базу. Однако мир оказался добрее и щедрее. То, что Шан Цинхуа не дала, мир подарил с лихвой. У этого настоящего реального Лю Цингэ есть собственные моральные установки, принципы, чувства и даже мотивы, пусть кто-то сторонний и может не знать о них или иметь лишь приблизительное представление. Шан Цинхуа так никогда и не узнала, из каких побуждений действовал написанный ею книжный Лю Цингэ. Но побуждения реального живого Лю Цингэ были отнюдь не так просты, как можно было бы предположить. И они не имели ничего общего ни с самоутверждением, ни с ненавистью, ни даже с какими-то иными тёмными намерениями, как Цинхуа могла бы подумать. Как у любой настоящей личности чувства Лю Цингэ были гораздо более сложными и глубокими, чем когда-либо мог похвастать литературный персонаж. И в какой-то момент, смотря на сидящего рядом Лю Цингэ, Шан Цинхуа осознала, что с самого начала в этом настоящем мире в поведении реального Лю Цингэ по отношению к Шэнь Цинцю не было никакой неприязни или иного предубеждения. Его существующие мотивы носили несколько иной характер, пусть сама Цинхуа и затруднялась с наименованием их или пониманием. Однако теперь при взгляде на Лю Цингэ ей казалось, что они с Шэнь Цинцю действительно могли бы поладить. А сам Лю Цингэ, кажется, совсем не был бы против этой мысли… — К тому же что-то мне подсказывает, что Шэнь Цинцю тоже не очень-то и винит тебя. Я так думаю, — подмигнула Цинхуа озорно своему собеседнику, который предоставил в это утро очень много пищи для размышления. В уголках губ Лю Цингэ обозначился намёк на улыбку, которую, впрочем, можно было там разглядеть лишь при содействии определённой толики воображения, и он кивнул в знак признательности. После этого они оба поднялись и Шан Цинхуа проводила Лю Цингэ к бамбуковому дому, а затем решила немного побродить вокруг, полюбоваться красотами, чтобы немного прояснить мысли, развеять тревоги и сбросить с сердца груз забот. Недавнее открытие было слишком давящим, слишком болезненным. Да, это правда, Цинхуа всегда понимала с момента своего переселения, что этот мир настоящий, как и люди его населяющие, но в глубине души она отказывалась это полностью признавать. Но в конце концов ей пришлось взглянуть правде в лицо и принять не устраивающую истину. Осознание было горьким, но всё ещё необходимым ей. И так прогуливаясь, Шан Цинхуа набрела на одну из тихих безмятежных бамбуковых рощ. Это место было очень красивым и освежающим. Кругом тонкие бамбуковые деревья, внизу же — пышная трава и кусты папоротников. Вокруг не было никого. Казалось, Цинхуа здесь совсем одна, оторванная от мира и где-то на краю обитаемых земель наедине с дивной природой. В таком райском месте так легко было забыть о всех проблемах и волнениях, возвратив мир и покой душе. Шан Цинхуа вдохнула воздух полной грудью и зажмурилась от удовольствия. Мрачные гнетущие мысли почти сразу оказались подавлены, присутствие духа — восстановлено, а настроение поневоле начало подниматься. Оглядев окружение ещё раз, Шан Цинхуа пришла к выводу, что это идеальное место для того, чтобы, наконец, посвятить время полному постижению навыка полёта на мече. Если лететь не очень высоко, даже при падении будет не так больно. Как только подобная мысль зародилась, Цинхуа сразу же овладело нетерпение. Тем более что неизвестно, когда ещё выдастся свободная минутка, как и то, удастся ли в ближайшее время вновь оказаться наедине с собой, без посторонних взглядов, да ещё и на чужом пике. Какая удача, что совершенствующиеся редко когда разлучаются со своим мечом, всегда нося его с собой! Достав свой мечик, Шан Цинхуа приступила к тренировкам. Через четверть часа даже стало что-то путное получаться. К этому времени она смогла уже пусть и не свободно, но более уверенно держаться на своём летающем мече и даже увеличить высоту: сначала с полуметра на метр, потом на два и так, постепенно, осмелев, поднимаясь всё выше и выше. А чуть позже расхрабрилась настолько, что уже попыталась удержаться на движущемся мече, послав его скользить вперед, хотя и на медленной скорости. Ощущение полёта — оно ни с чём не сравнимо! Шан Цинхуа так и знала, что стоит только начать и потратить немного времени на это занятие, как сразу же начнёт легко получаться. Ведь знания уже наличествовали. Надо было лишь немного практикой обзавестись. Всё же халявная память — это круто! Когда же Цинхуа во время своего полёта или скорее медленного скольжения осмелела настолько, чтобы не смотреть себе строго под ноги, а оглядываться потихоньку с интересом по сторонам, она чуть не свалилась от шока, лишь в последний миг чудом сохранив равновесие. Да у неё от ужаса чуть сердце не остановилось! Прямо впереди был тот, от кого она сбежала со своего пика на чужой, рассчитывая тем самым отводить его от себя — Мобэй Цзюнь! Король северных пределов стоял прямо по курсу и с интересом смотрел на её жалкие потуги полёта. И кто знает, как долго он там стоял! — В-в-ваше в-вели-ичество… — прозаикалась от неподдельного испуга, внезапности происходящего и неприятной неожиданности Шан Цинхуа. Она никак не ожидала его здесь увидеть! Как он вообще осмелился прийти на Цинцзин?.. — Что вы здесь делаете? Шан Цинхуа с ужасом огляделась кругом, ожидая и страшась увидеть кого-то из учеников или того хуже — своих боевых братьев. Если её застанут в такой порочащей компании, ей точно несдобровать! Но к счастью и вящему облегчению Цинхуа, ни одного из обитателей Цанцюн на горизонте было не видно. — Ты переехала со своего пика, — просто ответил Мобэй-цзюнь, словно мимоходом констатировал очевидное. Шан Цинхуа была не готова к такому ответу. «Так ты знаешь, что эта Цинхуа переехала? Но это не объясняет того, что ты здесь делаешь! Как ты вообще посмел прийти на Цинцзин?! Раз ты знаешь, что это чужой пик, то тебе должно быть известно и то, что это не место, где такой демон, как ты, может свободно бродить. И уж тем более не то место, где ты можешь по своей воле и в любое время встречаться с бывшим шпионом секты! Это не мой пик, не я здесь заправляю и, следовательно, в этом месте в разы опаснее встречаться, да ещё и на какой-то случайной поляне!» — сиреной выли мысли в голове Цинхуа. Которые, впрочем, она не осмеливалась произнести вслух. — Вы не должны были так рисковать и приходить сюда… — всё же нашла в себе силы что-то сказать и как-то выразить своё несогласие с происходящим Шан Цинхуа, пусть и по возможности в наиболее тактичной и дипломатичной форме. — Как вы понимаете это не пик вашей покорной слуги, так что… Кстати говоря, как он нашёл её так легко, с такой точностью определив её на данный момент местопребывание? Ну конечно! Виной всему то следящее устройство, которое он ей преподнёс. Цинхуа так и знала, что всё не так просто. Подарочек-то оказался с подвохом! Экий маячок слежки с учётом на магические реалии… Не зря эта вещица, как и его сомнительные намерения, ей сразу так не понравились. Браслет и правда преподнёс нежданно-негаданный и чего там, очень неприятный сюрприз… Но этого и следовало ожидать. Теперь уже не удивительно, как Мобэй осмелился прийти сюда. Оказывается, в действительности он не так уж и рисковал! Ну почти. Отчасти. Возможно. Cуществует вероятность, что противная штуковина отслуживает не только местопребывание, но и наличие в непосредственной близости посторонних… — Однако теперь ты здесь живёшь, — ответствовал ледяной демон так, как будто это в порядке вещей и так и должно было быть, так, словно это всё объясняло, и снова умолк. Цинхуа рассчитывала, покинув свой пик и переехав не куда-нибудь, а под бочок стратега секты и лучшего знатока демонов, который косо смотрит на всё неизвестное и подозрительно относится ко всему выбивающемуся из разряда привычного и устоявшегося, она сможет избавиться от нежелательного преследования демоном. Она думала, что на Цинцзине будет в безопасности… Но кто знал, что вместо этого она подвергнет себя ещё большей опасности, ещё большему риску? Кто мог представить, что она своими руками совьёт верёвку, на которой её можно будет повесить, лишь подвергнув себя ещё более повышенной опасности разоблачения?! Шан Цинхуа казалось, что она сейчас сойдёт с ума. — Зачем вы здесь? — собрав мысли в кучку, выдавила наконец из себя что-то вразумительное Шан Цинхуа. Надо было разобраться с этим, чтобы знать, уж не пора ли ей сваливать. Мобэй выглядел спокойным, но мало ли… Как бы Шан Цинхуа сейчас хотела оказаться где-нибудь подальше! — Эта Цинхуа имеет в виду, почему вы искали её… — Чтобы напомнить о твоих обязанностях, о которых ты, как погляжу, совсем позабыла, — не стал демонический король долго томить Цинхуа неизвестностью и сомнениями касательно его мотивов. — Мы же уже говорили об этом… То есть, я хотела сказать… я ведь ясно сказала, что отказываюсь. Я не буду шпионить или как-то вредить хребту Цанцюн, — пробормотала Шан Цинхуа с усилием и совсем слабо, пряча за спиной свои дрожащие руки. Но потом решив, что получилось не совсем вежливо, льстиво и в высшей мере почтительно добавила, заставив себя улыбнуться. — Эта скромная девушка снова позволила себе вольность. Простите… Ваше величество. — Этот король помнит об этом и готов принять твои доводы, — отозвался Мобэй-цзюнь невозмутимо. Но прежде, чем поднявшая на него недоумённый взгляд Шан Цинхуа успела сказать ещё что-нибудь, точнее спросить, он прибавил уже с нажимом. — Однако от ведения дел этого правителя и бумажной работы ты не отказывалась. Наоборот, как этот король и сейчас помнит, ты не только согласилась на это, но сама же и предложила. Что? Что-что?! Он проделал такой путь и совершил столь рискованное — хорошо просчитанное, но всё равно рискованное — проникновение на враждебную территорию (причём, заметьте, не в знакомое и более или менее безопасное жилище своего шпиона), и это всё только для того, чтобы она поработала его канцелярской крысой? Он пришёл сюда, практически в другой мир, чтобы предложить ей место офисного планктона?.. Это шутка? Да она сама первая предложила себя для этой должности. Но это были пустые слова, чтобы побыстрее от него отделаться, ясно же! Она и представить себе не могла, что Мобэй-цзюнь и впрямь припомнит ей эти слова и серьёзно воспримет сказанное. Уж не спит ли она… Шан Цинхуа осторожно ущипнула себя за руку, дабы удостовериться в действительности происходящего. Но всё оказалось реальным, увы. Сегодня явно не её день! За первой мыслью последовала и вторая, которая напугала её ещё больше: «Если утро уже так плохо началось, то каким же будет вечер?..» — Ваше величество, вы, конечно же, правы. Цинхуа тоже помнит сказанное в тот день, — изо всех сил заюлила Шан Цинхуа, чтобы выйти из этой ситуации желательно без всяких потерь. — Но проблема в том, что теперь, когда эта скромная девушка живёт не на своём пике, ей будет трудно соблюсти договорённость. Это было бы слишком опасно для нас обоих. Эта Цинхуа и её жизнь неважны, но она никогда себе не простит, если по её вине пострадает благородный правитель… Исходя из уже сказанного, возможно, только возможно, для вашего величества было бы лучше найти другого помощника? Да и не особо я… эта Цинхуа разбирается в вопросе управления, она уверена, что найдутся много других работников, которые справятся с этой задачей гораздо лучше. Поэтому… — Значит, ты отказываешься? — оборвал её Мобэй-цзюнь, и впервые в его голосе Шан Цинхуа услышала гневные нотки. У Цинхуа душа от ужаса моментально мигрировала в пятки и отказалась возвращаться в положенное место обитания, видать, вознамерившись провести добровольно-принудительное переселение на постоянной основе. Даже дышать стало как-то тяжелее, а весь лоб и спину покрыл тонким слоем пот. Она и так всегда опасалась, и даже боялась этого демона, ещё когда тот был настроен благодушно… А теперь что делать, когда ей удалось вывести его из себя?! Но она и правда не может общаться с враждебно настроенным противником хребта Цанцюн. Рано или поздно это плохо кончится! Причём, от руки какой именно стороны её ждёт погибель ещё под вопросом. Кроме того, мотивы этого демонюки Цинхуа всё ещё кажутся довольно подозрительными. Да это было бы верхом наивности с её стороны и впрямь поверить в его мирные и уж тем более добрые намерения. Это всё просто очень дурно попахивает! Однако и злить или оскорбить его она не может себе позволить. Это может статься последним, что она сделает в жизни… Перед мысленным взором так и стоит сцена, когда мёртвое тело самолично убитого, уже отслужившего своё повелителя Аньдин Мобэй бросил на растерзание диким зверям… Б-р-р! У-у-у-у! Она не хочет, чтобы её убивали… И ещё больше не хочет кормить каких-то животных своей плотью… И почему только у неё руки не отсохли, когда она описывала эту страхожесть! Цинхуа ещё так молода. Жизни не знала… Ей ещё так много предстоит испытать. И Шан Цинхуа вовсе не уверена, что ей удастся ещё раз переродиться… Так страшно умирать… Она жить хочет! Жить… Пусть даже и как неприметное, никому не важное, третьесортное пушечное мясо, на которое всем наплевать… Но жить. Когда она пришла в себя, вынырнув из омута паники, в который так резко провалилась, Цинхуа обнаружила себя на коленях, отчаянно вцепившейся в ногу Мобэй-цзюня. От осознания, в каком она положении и что творит, ей захотелось закопаться под землю и никогда больше оттуда не вылезать. Жить-то хочется, но лучше бы она умерла, чем дожить до такого позора!.. Если бы могла, Шан Цинхуа сама бы себя похоронила! И что теперь Мобэй о ней подумает… Об этом даже помыслить страшно. Лучше отбросить подобные мысли, пока Цинхуа самолично в петлю не полезла… — Ваше величество, поверьте, эта Цинхуа никогда и в мыслях не имела обманывать вас. Я сказала всё это лишь из необходимости и для нашей общей безопасности, — говоря так, она заодно протирала вынутым из длинного рукава своего одеяния платочком ботинки Мобэй-цзюня, успешно делая вид, что так и надо, и вообще, она сюда присела только ради того, чтобы послужить своему господину, стряхнуть пыль с его обуви и не для чего ещё. — Хорошо, хорошо, поднимись. Я оценил твою искренность, — проговорил Мобэй-цзюнь спокойно уже без прежних гневливых ноток в голосе, глядя куда-то вдаль. — Благодарю вас, — сбивчиво, но с энтузиазмом ничуть не медля пролепетала Шан Цинхуа, вновь поднимаясь на ноги. Опьянённая от испытанного облегчения: «Мобэй всё же не заметил моё позорное состояние… Он купился! Поверил в мою отличную актёрскую игру». — Так вот сейчас, когда я живу на пике Цинцзин, я просто не могу заниматься вашим вопросом. Обстоятельства, как и окружающая среда, не располагают. Мы просто не можем встречаться здесь, иначе нас рано или поздно поймают, и тогда… — Так в этом причина, — протянул северный владыка задумчиво. — Конечно, всё именно так, — поспешила подтвердить Шан Цинхуа, сильно воодушевившись. Возможно, этот день не так уж и плох. Она, кажется, спасена. Ей удалось так удачно подвести Мобэя к выгодной для неё мысли. Да она молодец! — Во всём виноваты иные условия жизни и проживание в гостьях у недружественно к демоном расположенного собрата. Если бы не это, я бы… Но не успела Шан Цинхуа договорить или испугаться, как всё вокруг внезапно затопила какая-то странная, непонятно откуда взявшаяся чернота. Она даже не сразу поняла, что это может быть, когда зев открытого Мобэем пространственного портала поглотил её целиком…