Глава 13 Вчерашние неприятели — сегодняшние… друзья? Подарки осени
Лови этот час, пока он не ускользнул от тебя. Редки мгновенья жизни подлинно великие и значительные. Фридрих Шиллер
Лю Цингэ рассматривал прилавок, на котором были свалены в кучу резные, бумажные и расписные веера на любой вкус. Некоторые из них выглядели совсем просто и непритязательно, в то время как другие были чрезвычайно роскошными, а порой и безвкусными. Лю Цингэ и сам не знал, почему подошёл именно к этому прилавку. Веера его никогда не интересовали, воспринимаясь им как игрушки для женской или омежьей руки, и он в душе всегда насмехался над мужчинами, которые не считали постыдным ими активно пользоваться и делать частью своего образа учёного мужа или бравого воина, что, кстати, было очень популярно с давних времён. Ноги будто сами его привели прямиком к этому уголку. Ему были безразличны эти глупые бессмысленные безделушки, но он знал кое-кого, кто очень любил и уважал эти вещицы… Глаз сразу выхватил один из вееров, который напоминал маленькое произведение искусства — единственная стоящая вещь, странным образом затесавшаяся среди этого разномастного хлама. Веер был не слишком большим, но и не слишком маленьким: он словно идеально подходил для руки того человека. Остов его был вырезан из розового дерева, а по всей гарде шли узоры бамбука. Он был покрыт росписью двухсторонне. В левой части экрана были изображены высокие горы, как покрывалом занавешенные таинственными клубами облаков, потом шло свободное пространство для стиха, всю остальную часть веера же покрывало изображение пруда с белоснежными лотосами снизу и летящими грациозно журавлями наверху. Всю картину, которая была выполнена мягкими почти невесомыми мазками в бледно-зелёных, почти что в белых тонах оживляла веточка сливового дерева, протягивающаяся с правой крайней части веера. Угольно чёрная веточка сливы с распустившимися на ней красно-розовыми цветами оживляла всё тихое и бледное изображение, даруя цвет и особенное торжество жизни. Это с одной стороны. А вот с другой был изображён бамбуковый лес в разгар зимы словно облачённый в белоснежные одежды, являя собой бело-зелёное великолепие. Он тоже всегда одет в белое и зелёное. Между деревьями там и сям петляла дорожка так же припорошённая снегом. Тропинка эта вела в глубь леса, теряясь постепенно вдалеке, а над верхушками деревьев нависла белёсая хмарь пасмурных небес. Правая часть экрана всё ещё была во власти ночи, скрадывающей чёткость линии, дальше же становилась всё светлее и светлее, а картина — чётко и детально различима. В крайней стороне экрана был изображён только-только занимающийся рассвет: солнце будто запуталось в бамбуковых деревьях и старалось народиться, вырвавшись из этого плена. Лучи светила с левой стороны изображения освещали весь образ бамбукового леса до самых подступов ночного леса с правой стороны, где ночь и день будто сталкивались в извечном противостоянии, имеющим единственную цель — одолеть друг друга. Каждый упрямо стоя на своём, каждый защищающий собственные права в своём вечном, ни к чему не приводящем, бессмысленном стремлении побороть другую сторону и одержать победу. При этом сравнении в голове мелькнула какая-то смутная мысль, некая ассоциация по отношению к чему-то более будничному, до боли знакомому… Но мелькнув неясной тенью, мысль почти сразу же развеялась, не оставив после себя нити, чтобы ухватиться. Снизу свешивалась пушистая кисточка, сплетённая из тёмно-зелёных и белых нитей. Весь веер являл собой образец элегантности и изящества. Прямо как и он… Прежде чем он понял что делает, Лю Цингэ поднял веер, взвесил в руке, пытаясь оценить тяжесть и насколько он удобен к руке, попутно проверяя крепления, насколько легко он открывается и закрывается, и захлопывается ли со знакомым громким тяжёлым щелчком. — Господин даос интересуется этим веером? — вдруг раздался подобострастный голос купца. — Это действительно прекрасный выбор. Данный веер принадлежит руке известного мастера Хуан Цзинсы, а расписан… Пока хозяин лавки расписывал все достоинства вещицы, Лю Цингэ подбросил веер в руке и задумался: неужто он и впрямь интересуется этой вещью и собирается покупать? Его так часто называли варваром и не только Шэнь Цинцю, но многие, что Лю Цингэ и сам стал воспринимать себя необразованным, неотёсанным дикарём, незнакомым искусству и чуждым прекрасному. В каком-то смысле, возможно, это всё так и было. Но в действительности же будучи отпрыском и наследником благороднейшего клана культиваторов, Лю Цингэ в своё время получил приличное и всестороннее образование, в том числе и по части четырёх основных искусств. Да, это всё было чуждо природе Лю Цингэ и полностью ему неинтересно, но это не значит, что он не разбирался в искусстве или у него не было вкуса. Напротив, он прекрасно знал, что рассматривалось элегантным и какие вещи были близки утончённому вкусу. Это просто… у него были несколько иные пристрастия далёкие от всякой утончённости и другое видение, только и всего. Однако если надо было подобрать подарок, долженствующий понравиться тем людям с изысканными вкусами и приверженностью к литературному стилю, Лю Цингэ не сплоховал бы в выборе. Поэтому он был уверен, эта вещица являлась неплохим решением для подарка повелителю Цинцзин, даже больше того — она точно соответствовала вкусам Шэнь Цинцю. Лю Цингэ и сам не понял в какой момент это праздное рассматривание безделушки перетекло в мысли о Шэнь Цинцю и подходящем ему подарке. Хотя кому он лжёт. В этом магазине нет ни одного товара, который мог бы заинтересовать его самого, а зашёл в эту лавочку, расположенную в одном из городов на пути к Цанцюн Шан, только завершив миссию по уничтожению стай Волков Красного Пламени, он явно неслучайно. Ничего случайного и незапланированного Лю Цингэ никогда не делал. Бросив лавочнику мешочек с деньгами, Лю Цингэ заткнул своё приобретение за пояс и продолжил путь. Всё же он не напрасно зашёл в эту лавку. Уж с этим подарком проблем точно не возникнет, думал Лю Цингэ удовлетворённо. При этом в голове у повелителя Байчжань всплыли воспоминания о своём первом, втором и третьем подарках. Сначала Лю Цингэ хотел сделать Шэнь Цинцю особенный подарок, что был бы к тому же полезен для адресата, и который кроме Лю Цингэ никто не смог подарить. Он выбрал Трехногого Драконожуравля, являющегося одним из опаснейших демонических зверей, представители семейства которых обыкновенно и по большей части обитают в самом сердце царства демонов. Но иногда одиночные особи по ошибке забредают и в царство смертных отбившись от клина во время осеней миграции с севера на юг, что бывает чревато множественными жертвами. Как правило, представитель данного вида сам не станет нападать, но если кто-то потревожит его лежбище, вызвав тем самым ярость данного демонического зверя, то это никогда не кончается мирно. Полюбовавшись своим подарком и похвалив собственный выбор, Лю Цингэ остался крайне доволен. Однако вскоре ему вспомнилось то досадное происшествие, когда Шэнь Цинцю не смог увернуться от удара и ему потребовалась чья-то помощь, и пришёл к выводу, что привести живого демонического зверя может оказаться слишком опасно. Поэтому он решил принести хотя бы его тушу. Мёртвый Драконожуравль не так хорош, как живой, но всё же лучше, чем ничего. Чего он не ожидал, так это того, что, сделав всего пару шагов от дверей на выходе из своего дома, Шэнь Цинцю успел разве что мельком глянуть на его подарок, аккуратно уложенный на пороге, как сразу унёсся обратно в дом прикрывая рот рукой. Вся испытуемая радость от удачно сделанного подарка померкла. Пока он раздумывал в чём могло быть дело и почему Шэнь Цинцю так быстро убежал, на него набросились Ци Цинци и Шан Цинхуа в один голос. — Шиди, о чём ты думал, когда приносил к беременному омеге эту мёртвую тушу?! — Цингэ шиди, это слишком жестоко с твоей стороны. Шисюн только что позавтракал. Ему и так тяжело удержать кусок в животе, а тут ты со своим попахивающим презентом. — Попахивающим? Да оно на всю округу воняет! Эти двое ругали его, не давая и слово вставить, а смотрящие на него с немым укором взгляды учениц Шэнь Цинцю, которые только подтянулись, и Саньшу, почему-то вышедших из дома Шэнь Цинцю, среди коих была и его сестра, делали Лю Цингэ совершенно неспособным что-либо сказать. Лю Цингэ хотел объяснить: дело не в том, что он забыл наложить заклинания, препятствующие разложению, этот демонический зверь просто от природы пахуч, но отчего-то чувствовал, что ему лучше промолчать или станет только хуже. Хотя Лю Цингэ и не понял всего, но уразумел одну простую вещь — рядом с беременными нельзя держать неприятно пахнущие вещи. Поэтому в следующий раз он исправился и больше не стал помышлять о том, чтобы приносить тушу какого-либо демонического зверя, пусть среди них и были те, которые ничем не пахли или даже пахли неплохо. На этот раз он принёс демонический цветок. Сребролистный Ледяной Пион. Этот цветок был довольно интересным и редким, цветя только на своей родине — демоническом царстве, вернее, в её северной части, где круглый год стояла лютая зима и солнце на небесах держалось всего четыре часа в сутки. Сребролистный Ледяной Пион мог насылать приятные видения на свою жертву и пока тот находился во власти сладостной иллюзии, из плена которой не у всякого была сила воли или желание вырваться, медленно поглощал его жизнь. Кроме того, это растение было главным ингредиентом неснимаемого ледяного яда. Вырванный из родного места обитания он будто разом терял большую часть своей силы, поэтому если не рассматривать его в качестве ингредиента для яда, что требует специальной обработки, цветок был абсолютно безвреден. Больше того, он мог гарантировать хороший крепкий сон без кошмаров, если разместить его в своей спальне, но уже без прежних пагубных последствий. Лю Цингэ знал, что у Шэнь Цинцю проблемы со сном. Он нередко замечал в прошлом тёмные круги у него под глазами. Но тогда их отношения были не очень хорошими и делать такие подарки было бы неуместно, тем более, что сам Шэнь Цинцю не принял бы их от него. За это Лю Цингэ себя серьёзно корил. Ему следовало принести этот цветок ещё тогда, когда он впервые заметил чёрные круги под глазами Шэнь Цинцю, а не ждать сегодняшнего дня. Но и сейчас было не поздно, ведь синяки под его глазами стали несравнимо более тёмными и глубокими, чем когда-либо прежде. На них действительно было по-настоящему страшно смотреть. На этот раз всё вроде прошло благополучно. Лю Цингэ вручил подарок, а Шэнь Цинцю его принял, пообещав поставить его у изголовья своей кровати, как только дети родятся. Лю Цингэ опять не понял при чём тут ожидание рождения детей и почему нельзя поставить прямо сейчас. На этот раз владыка Байчжань заранее узнавал, этот подарок ничем не вредил беременности, но даже действовал успокаивающе, оказывая благотворное влияние на нервы. Однако он был счастлив видеть радость своему подарку со стороны Шэнь Цинцю. Шисюн действительно был доволен этим подарком, Лю Цингэ мог сказать об этом по одному его расслабленному выражению лица: без этой извечной чуждой молодому лицу морщинки на переносице и в кой-то веки не поджатым губам. На первый взгляд всё было прекрасно, но, когда держащий в руках цветок Шэнь Цинцю стремительно начал покрываться какими-то странными красными пятнами, даже Лю Цингэ запаниковал. В этот раз Лю Цингэ не стал ждать реакции тех двух крикливых особ и сам вырвал растение из рук Шэнь Цинцю. Но на этом всё и не думало заканчиваться. Ещё через мгновение или два Шэнь Цинцю вдруг завалился и начал странно оседать. Лю Цингэ попытался его поймать, но был оттолкнут Мин Фанем и Шан Цинхуа в едином порыве в то время, как Ци Цинци подхватила Шэнь Цинцю каким-то привычно отработанным движением и сопроводила в дом, а точнее — отнесла. Вскоре примчался Му Цинфан. Он выпроводил всех, запретив заходить в дом такой толпой, а сам вошёл туда и принялся за осмотр. Они же все вместе с подоспевшим Юэ Цинъюанем ждали на пороге. — Что стало причиной аллергии и обморока? — это были первые слова, произнесённые Му Цинфанем, когда он наконец вышел из бамбуковой хижины. — Шэнь шисюн пришёл в себя? — предвосхищая дальнейшие расспросы, перебила его Ци Цинци, озвучив общую тревожную мысль. — Нет ещё пока, — обвёл мрачным взглядом окружающих Му Цинфан. Прежде чем он успел второй раз задать интересующий вопрос, Му Цинфан зацепился взглядом за злосчастный цветок, который Лю Цингэ с началом всех этих волнений продолжал глупо держать в руках, не зная куда его приткнуть и что с ним вообще делать. — Неужели мои глаза меня не обманывают и это и впрямь Сребролистный Ледяной Пион? — спросил не сулящим ничего хорошего тоном Му Цинфан. Уже одно то, что всегда такой тактичный и чтущий приличия со старшинством Му Цинфан забыл всякую вежливость, даже если не обратить внимание на не очень дружелюбный вид прежде неизменно доброжелательно выглядящего главного целителя, должен был навести на нехорошие мысли всех, кто сколько-нибудь его знал. — Нет, не так. Что это растение делает здесь и почему оно оказалось вблизи Шэнь шисюна?! Кому пришло в голову приносить сюда цветок, который помогает в регулировании нарушенного цикла сна и способствует его крепости? Отвечайте! А впрочем, не отвечайте, я представляю кто его мог бы принести. — Му шиди, я принёс этот цветок, но лишь заранее проверив его безвредность и убедившись, что он не опасен при беременности, но обычно даже полезен, — произнёс Лю Цингэ не привычным для себя уверенным в собственной правоте тоном, а скорее озабоченно и даже потерянно. — Какими глазами ты увидел, что у Шэнь Цинцю обычная беременность?! — рявкнул в ответ всегда такой рафинированный и тихий главный целитель. От этого крика все нервно подпрыгнули. — Ему и так с каждым днём всё труднее сохранять ясность сознания и находиться в бодрствующем состоянии, вы все пытаетесь приблизить день его впадения в кому или вообще убить? — Впадения в кому? — озадаченно переспросил Лю Цингэ, пока все остальные ошеломлённо молчали. — Если в ближайшее время ситуация каким-то образом вдруг не изменится к лучшему, то всё указывает именно на это, — буркнул угрюмо Му Цинфан. — Этот шичжи даже подумать не мог, что шишу Лю способен на такую подлость, — вскипел Мин Фань, услышав слова Му Цинфана. — Этот Мин Фань знает, что у Шицзуня и шишу Лю не очень хорошие отношения, но зачем было приносить такую опасную вещь? Шицзунь и так почти весь день только и делает, что спит, шишу Лю хочет, чтобы он вообще не проснулся?! Мин Фань и представить не мог, что всегда такой благородный Бог Войны их секты способен на такие бесчестные поступки. Подумать только, что когда-то Мин Фань им искренне восхищался и даже желал обучаться на его пике. — Мой брат вовсе не такой! — вскричала взволнованно Лю Минъянь, наступая на Мин Фаня чуть ли не с кулаками. — Он совсем не желал ничего плохого. Извинись сейчас же! — Шичжи, давайте успокоимся. Мы все просто слишком взволнованы. Не надо говорить то, о чём потом пожалеете, — попытался выступить миротворцем Юэ Цинъюань и развести спорщиков, но был проигнорирован с обеих сторон. — И поэтому он принёс сюда эту опасную траву? Не желая ничего плохого? — направил указующий перст на причину переполоха Мин Фань. — Да кто в это поверит? Вы со своим братом всегда утверждали, что мой учитель способен на подлые поступки, теперь-то все отлично знают, что все ваши голословные утверждения были лишь плодом вашего больного воображения. Так же как то старое дело, когда вы обвиняли моего Шицзуня в покушений на Лю шишу, снова и снова подчёркивая его завистливую природу. Разве не вы с братом начали все эти разговоры о том, что мой учитель завидует своим боевым братьям и даже, смешно сказать, ученикам? Но теперь уже все знают, что на самом деле учитель спас жизнь этому твоему неблагодарному брату. Да как после такого вообще можно верить таким, как вы? Теперь-то мы все можем видеть кто из двоих горных лордов действительно способен на подлость. — Ты… ты!.. — Лю Минъянь от ярости вся дрожала, не способная выговорить ничего кроме обвинительного «ты». Лю Минъянь посмотрела в сторону своего старшего брата, надеясь, что он возьмёт дело в свои руки и заткнёт этого зарвавшегося мальчишку, который прилюдно порочит честь достойного заклинателя, но всё что она увидела так это пристыженно опущенную голову своего кумира детства, который даже не думал себя защищать. Поэтому ей пришлось брать разъяснительное дело в свои руки. — Мой брат и правда ничего такого не хотел, — нашла в себе силы, чтобы проговорить более спокойно Лю Минъянь. — Он явно принёс этот подарок шибо Шэню по старой дружбе. — По старой дружбе? — усмехнулся Мин Фань. — Мы все, да что там, вся секта давно хорошо наслышана об этой «дружбе». — Между моим братом и шибо Шэнем что бы кто ни говорил, но действительно настоящая дружба, — вздохнула Лю Минъянь устало и горько. — Из-за её своеобразности окружающие просто неверно всё истолковали и прежде всего я сама… В своё время мой брат превратно понял шибо Шэня, но к тем сплетням он не имеет никакого отношения. Признаю, что это сделала я. Эта Минъянь просто думала, что защищает своего брата и восстанавливает справедливость для него… Для него и всех жертв Шэнь Цинцю. В то время я ещё была молода и наивна, многого не понимая. А что касается этих подарков, мой брат всю свою энергию и сердце посвящает пути совершенствования, боевым искусствам и борьбе с демоническими чудовищами, в мирских делах он просто не очень разбирается… Казалось, эта речь выпила все силы Лю Минянь. Она скорбно опустила голову, не решаясь ни на кого поднять взгляд, а из её глаз нескончаемым потоком лились горькие слёзы. Она напоминала слабый хрупкий цветок, раскачивающийся под порывами сурового ветра. Особенно эту картину беззащитной красоты подчёркивала полупрозрачная вуаль Лю Минъянь, которая вместо того, чтобы что-то там скрывать, похоже, что была призвана ещё больше оттенить её несравненную красоту, подумал с сарказмом Мин Фань. От этой мысли, как о предназначении самой вуали, так и особенно про «несравненность», Мин Фань снова чуть не усмехнулся. Несравненная красота… Кто проводил сравнения и в сравнении с кем её красота несравненна? Да если сравнивать с выдающейся утончённой красотой его учителя, который каким-то образом умудрялся выглядеть хрупкой красой даже сейчас, когда любой другой омега или женщина на его месте смотрелись бы подурневшими видавшими лучшие времена развалинами, и это даже не вспоминая каким он был в свои лучшие времена, эта Лю Минъянь выглядела как деревенская простушка и не была достойна даже обувь ему подносить. Да что там его Шицзунь, в вопросах красоты «их несравненная краса всея Цанцюн» не смогла бы потягаться даже с его недавно почившим шиди — Ло Бинхэ, который вообще-то был альфой. Может Мин Фань был просто слишком избалован красивыми лицами вокруг, которых он привык видеть с самого детства? По правде говоря, даже её брат был красивее. Практически не уступая, нет, не Шицзуню, а Ло Бинхэ. Но если говорить только про красоту женщины, то может она и самая красивая… Хотя лично Мин Фань и не считает, что Нин шимэй чем-то хуже. Короче, эта самопровозглашённая краса Цанцюн номер один Мин Фаню таковой вовсе не кажется. У них на Цинцзине своих красот немало. Пока Мин Фань проводил мысленно сравнительные анализы, Лю Минъянь всё так же предавалась собственному горю. Ей было так стыдно, что хотелось провалиться под землю и никогда больше ни с кем не встречаться. У неё просто не было лица, чтобы предстать перед кем-либо, особенно перед старшим братом, шибо Шэнем и своим учителем. Если бы не она, её брат никогда не оказался в такой ситуации… Когда Шицзунь начала заботиться о Шэнь Цинцю, она сама вызвалась помогать в этом деле, стремясь загладить свою вину. Но теперь думала, что с самого начала не имела право даже близко подходить к шибо Шэню. Перед учителем ей тоже было невыносимо стыдно. Где же её достойное поведение главной ученицы? Она навлекла позор на голову наставника. Пока Лю Минъянь предавалась самобичеванию, главный ученик Цинцзин весь кипел от злости. Лично Мин Фань не видел большой разницы в том был ли этот поступок, способный повлечь невообразимые последствия совершён по причине подлости или же глупости. Результат-то един — и так дурное самочувствие его Шицзуня ещё больше ухудшилось, а ведь всё могло кончиться ещё хуже! Если бы сам учитель не знал, что это за подарочек такой и, если бы сразу же не обозначилась аллергия: Мин Фань даже думать не хотел о том, что могло бы тогда случиться. Эти брат с сестрой Лю уже давно стояли у него поперёк горла. И почему только учитель до сих пор их терпит? Да от них же один вред! Мало того, что оба безмозглые, так ещё и обладатели паскудного нрава каких мало к тому же. Была бы его воля и ноги бы их не было на Цинцзине, чтобы они и близко подойти не смогли к Шицзуню. Мин Фань с трудом удержался, чтобы не нагрубить ещё больше и не сказать им прямым текстом выметаться с Цинцзиня вместе со своими подарками и пустыми извинениями. Но он знал, что за такой поступок Шицзунь его не похвалит, поэтому пришлось брать себя в руки и сводить конфликт на нет. — Извини, Лю-шимэй, я слишком погорячился и говорил необдуманно, — совладав с собой и клокочущим внутри гневом тихо проговорил Мин Фань. — Моё поведение было недопустимо. Чжанмэнь-шибо был абсолютно прав, мы все просто очень взволнованы. Шишу Лю, примите извинения этого недостойного шичжи. Этот Мин Фань готов принять любое наказание. С этими словами Мин Фань низко поклонился. Лю Цингэ лишь отмахнулся, а Лю Минъянь ещё ниже опустила голову. Когда Минъянь совсем погрузилась в пучины уныния, она почувствовала сразу два прикосновения: один к голове, а другой — к плечу. Это были её брат и учитель. Её страхи не оправдались. Они не отказались от неё! Их молчаливая поддержка согрела её сердце… Глядя на это душещипательное представление, Мин Фань с трудом сдерживал себя, чтобы громко не фыркнуть. Устроили тут трогательное семейное воссоединение и уже забыто с чего всё начиналось. Как же, милая девочка уронила слёзки, как ей их не вытереть. Подождите-ка, не только она… Разве не вся эта бесстыжая троица виной всему? А теперь им хватает наглости в доме человека, которому порушили всю репутацию и столько лет травили жизнь, устраивать такие представления… Смешно. Невинному человеку они всю душу вытрясли, зато друг дружке готовы любые прегрешения простить, да ещё и авансом. Какое благородство, какое понимание! Может Мин Фаню тоже прослезиться от умиления? Ладно, от Ци Цинци хотя бы есть толк. Мин Фань видит, что она и впрямь раскаивается, а главное, он признаёт её полезность для Шицзуня. Поэтому Мин Фань был готов её, нет, не простить, но хотя бы терпеть. Но что касается этого так называемого шишу… Лю Цингэ и его сестры… Тут уже другой разговор. Эх, если бы Мин Фань только знал, как их навсегда отвадить с их Тихого Пика и что важнее — его лорда. Тут раздался неловкий кашель, который привлёк всеобщее внимание, после чего смущённый голос Му Цинфана произнёс с вновь возвращённой сдержанной деликатностью: — Этот Цинфан приносит свои извинения за свою вспыльчивость. Он боится, что сам не желая того стал причиной только что произошедшему. В своё оправдание этот Му может сказать лишь то, что его очень тревожит состояния Шэнь шисюна. Регулярно прикладываются серьёзные усилия, чтобы стабилизировать его состояние и переломить ситуацию к лучшему. Поэтому не получается сохранить спокойствие, когда вот так по чужой глупо… по странному недоразумению происходит подобное ухудшение состояния шисюна в то время, как заранее трудно судить, не примет ли всё гораздо худшие последствия. — Что здесь за шум? — в какой-то момент Шэнь Цинцю возник в поле зрения всех собравшихся, похоже, он пришёл в себя в одиночестве, пока они все либо выясняли отношения, либо бесцельно топтались у его порога. От этой мысли неловкость, опустившаяся между посетителями Шэнь Цинцю, сгустилась ещё больше. — Спасибо шиди за чудесный подарок, он мне и правда понравился. Как уже было сказано, я обязательно поставлю его у себя, как только беременность подойдёт к своему логическому завершению, а до того — Мин Фань, поручаю тебе заботу об этом пионе. Если у тебя возникнут какие-то проблемы в данном деле, попроси помощи у этого мастера или своего шишу Лю, и тебе подробно объяснят, как заботиться о столь драгоценном растении. На этом инцидент был исчерпан. У Лю Цингэ же появилось много пищи для размышления касательно этого странного феномена — беременности и в особенности о тяжёлом, как выяснилось, состоянии Шэнь Цинцю. Последнее его очень встревожило и это беспокойство надолго захватило мысли заклинателя. Лю Цингэ довольно хорошо знал Шэнь Цинцю. Может даже лучше, чем кто-либо ещё. Многие с этим могли бы не согласиться, особенно вспомнив все те недопонимания и неверные суждения о жизни и самой личности Шэнь Цинцю, которые начались именно с Лю Цингэ, пусть потом инициативу и перехватила Ци Цинци. Однако несмотря на всё это Лю Цингэ знал о характере, темпераменте и вкусах Шэнь Цинцю столько, сколько вообще можно узнать о другом человеке; столько, сколько многие могут не знать даже о самом себе. Однако даже если бы его спросили, Лю Цингэ вряд ли смог ответить откуда он так хорошо знает человека, с которым, казалось бы, всегда был не в ладах, того, с кем они были чужды друг другу подобно небу и земле. Наверное, за столько лет своего странного общения он просто непреднамеренно стал подмечать те или иные моменты — глаз стали цеплять определённые детали. Скорее всего в этом дело. Лю Цингэ, как и многим другим, было ведомо, что Шэнь Цинцю лучший в мире знаток демонов и прочих демонических тварей. Теоретически Шэнь Цинцю разбирался во всём этом даже лучше самого Лю Цингэ. Вот только другие люди об этом особо не задумывались, принимая как данность, в то время как лорд Байчжань ясно понимал — теория это одно, а практика другое. Также Лю Цингэ осознавал кое-что ещё: Шэнь Цинцю не мог овладеть такими обширными знаниями, если бы не приложил большие усилия к их постижению. Его пытливая любознательность и старания были очевидны. По этой причине Шэнь Цинцю должен был иметь достаточно интереса, чтобы исследовать предмет своего изучения вживую. Однако в связи с тем, что он редко покидал свой пик, да и миссии его Цинцзина всегда протекали не слишком далеко от Цанцюн, ему, наверно, нечасто удавалось увидеть по-настоящему диковинных представителей демонического племени. Всё же назначения их пиков, как и преподаваемый на них материал были слишком разными, несмотря на все былые споры Лю Цингэ это прекрасно понимал. Как и то, что роли и предназначение повелителей Цинцзин и Байчжань в секте Цанцюн между собой чрезвычайно разнились. С самими демонами разного рода Шэнь Цинцю ещё сталкивался, но вот о демонических зверях или растениях, большинство из которых можно было встретить только в самом царстве демонов или недалеко от его границ, он скорее всего только читал. Лю Цингэ лишь хотел сделать Шэнь Цинцю приятное и вживую познакомить со всякими редчайшими диковинками демонического царства. Он просто не учёл, что обычный Шэнь Цинцю и беременный Шэнь Цинцю это суть разные вещи. Однако демонического зверя в первую очередь Лю Цингэ принёс не только с целью ознакомить Шэнь Цинцю с редкими видами обитателей сумрачных лесов царства демонов, но и по другим соображениям. Большинство демонических зверей при приготовлении были довольно вкусными, на голову превосходя иные простые виды мяса, которые выращивали смертные. Не говоря о том, что они содержали в себе духовную энергию, которая была полезна культиваторам и могла неплохо напитать тело. При регулярном употреблении для мяса подобного сорта даже было возможным оказать некий положительный эффект в духовном совершенствовании. Повелитель Байчжань прогадал лишь в одном: с тем моментом времени, когда ему в голову пришла такая в высшей степени прекрасная, а для Шэнь Цинцю ещё и полезная мысль. Лю Цингэ часто раздумывал о сказанном Му Цинфаном. Заклинатель желал помочь Шэнь Цинцю и как-то облегчить его состояние, но не представлял как и что он вообще может для него сделать. Впоследствии именно отсюда назрели мысли о третьем подарке. Заинтересовавшись этим вопросом и при содействии случая Лю Цингэ узнал о редком сорте духовного чая, который дарит бодрость и прочищает мысли. Достать его было довольно сложно, но Лю Цингэ всё же справился. Повелитель Байчжань был в этот раз уверен, что его подарок должен оказаться кстати. Он знал о страстной любви Шэнь Цинцю к чаю, к тому же качества этого конкретного чая будто бы прекрасно подходили под плохое состояние Шэнь Цинцю и в идеале они должны были оказать помощь в его улучшении. Однако памятуя о предыдущих подарках, в этот раз он не осмелился сразу преподнести этот дар Шэнь Цинцю и сначала отнёс его на пик Цяньцяо для проверки Му Цинфаном. В результате чайные листики, как и цветок были отданы на хранение на неопределённый срок. Лю Цингэ же понял, что это был обдуманный поступок отнести чай сначала на Цяньцяо. В дальнейшем Лю Цингэ поостерегся ещё что-либо дарить Шэнь Цинцю. Пока наконец не нашёл во всех смыслах безопасный подарок, который соответствовал бы вкусам того, кому предназначался. Расписной веер.***
— … и тогда она упала прямо лицом вниз, запутавшись в собственной ленте, — рассказывала одна из учениц Ци Цинци — Хэ Сусу об очередном забавном случае. Её живое лицо каждый раз при повествовании подобных смешных происшествий искривлялось в особо забавных гримасах и рожицах, а крупные лукавые как у лисицы глаза начинали искриться задорными смешинками. Шэнь Цинцю в очередной раз не смог сдержать улыбку, не забыв заблаговременно раскрыть веер. Причиной его хорошего настроения становились даже не сами истории, а подвижное лицо молодой девушки и её поразительная жизнерадостность. Эта девушка напоминала ему Инъин. От этой мысли улыбка сползла с его лица, а настроение заметно испортилось, но заклинатель не подал вида. Шэнь Цинцю сидел, откинувшись спиной на спинку кресла и вытянув опухшие ноги. Лю Минъянь расположилась на маленькой табуретке у него в ногах и массировала их. Неожиданно она оказалась хорошо знакома с искусством точечного массажа и акупрессуры. Впервые это выяснилось, когда у Шэнь Цинцю начали опухать все четыре конечности. Лю Минъян предложила себя в роли личного массажиста, и с тех пор часто массировала ему не только руки и ноги, но напряжённую спину, больную талию и раскалывающиеся виски. У Шэнь Цинцю начались сильные головные боли, которые его мучили почти каждый день. Но после прикосновений волшебных рук Лю Минъянь его немного отпускало до следующего раза. А в это же время третья ученица Ци Цинци услаждала их слух игрой на цине. Её движения на струнах были ловкими и умелыми, а игра довольно недурной. Эта девушка, Су Нань, была довольно хорошо натренирована. Конечно же, она не смогла бы сравниться с его собственными ученицами, особенно с Фань Фэйфэй, у которой был настоящий талант. Но для той, кто обучается не на Цинцзине это были вполне приличные умения. Мысли Шэнь Цинцю в очередной раз соскользнули в сторону, ему снова вспомнились свои ученицы. Особенно одна конкретная. Шэнь Цинцю помнил почему изначально отказался от присутствия рядом собственных учениц в это тяжёлое время, как и признавал, что в обществе девушек Ци Цинци ему приятно находиться, но… он всё чаще вспоминал своих собственных девочек, которых теперь мог видеть лишь на уроках, что проводились всё реже и реже. Шэнь Цинцю с каждым днём всё больше задумывался не пригласить ли и своих учениц в эту компанию. А ещё Шэнь Цинцю думал о том, что вся эта ситуация, когда он окружён милыми надёжными девушками, одна из которых рассказывает весёлые байки, вторая делает ему расслабляющий массаж, а третья — играет на цине успокаивающую музыку ему очень знакома… Разве это всё не слишком напоминает то, что происходило, когда он приходил с визитом во владения его давнего друга — Цзян Юэлянь также известную, как мадам Цзян? К своему стыду, Шэнь Цинцю должен был признать, что некие ассоциаций облеклись в определённую мысль не в первое же мгновение, когда случилась эта похожая сцена, как то обязательно бы было происходи всё это ещё несколько месяцев назад, а через довольно долгий промежуток времени. Что-то его разум совсем ослабел… Шэнь Цинцю уже не верил, что сможет когда-нибудь вернуться к своему прежнему нормальному состоянию, а его ум к былой остроте… Шэнь Цинцю не знал, случайно ли Цинци-шимэй пришла к тем же выводам касательно создания для него условий душевного комфорта, что и Цзян Юэлянь когда-то или она провела очередное своё расследование и лишь повторяла однажды придуманную схему, но как бы там ни было, её радение об однажды сугубо самостоятельно взятом на себя обязательстве его впечатлило. Шэнь Цинцю действительно восхищался предприимчивостью этой шимэй. В это время Шан Цинхуа сообщила о приходе Лю Цингэ. Услышав эту новость, все почему-то подобрались и заволновались, Лю Минъянь в том числе, а лицо Ци Цинци вообще приняло суровое и вместе с тем озабоченное выражение. Шэнь Цинцю в первую минуту даже не понял с чем связана эта гнетущая, почти удушающая атмосфера и вдруг опустившаяся на комнату оглушительная тишина. Только потом он припомнил всё то дело с уникальными подарками. А припомнив, чуть не засмеялся. По правде говоря, владыка Цинцзин был далёк от понимания того, почему другие так негативно реагировали на, в сущности, безобидные подарки. То, что из-за своего не совсем естественного состояния его организм отреагировал так странно, а в некоторых случаях ещё и жалко, это уже другой вопрос. В действительности Шэнь Цинцю был впечатлён подходом Лю Цингэ к выбору подарков, и, если совсем честно, то они полностью соответствовали его собственным вкусам. Для Шэнь Цинцю обернулись большим сюрпризом, как эта неожиданная чуткость его меднолобого шиди, так и его вдруг откуда ни возьмись проклюнувшиеся способности к эмпатии и наблюдательности. Как выяснилось спустя столько лет, Лю Цингэ на деле был далеко не таким уж тупоголовым, каким мог показаться. — Пригласите его, — голос Шэнь Цинцю прорезал сгустившуюся в комнате тишину, и все присутствующие наконец отмерли. — Шэнь Цинцю, — поздоровался вошедший небрежным кивком головы и, словно только в тот момент заметив присутствие всех остальных, бросил в сторону всех женщин — совсем юных и не очень односложное: — Девушки. «Он даже не потрудился обратиться к ним хотя бы по статусам — шицзе или шичжи», — покачал головой Шэнь Цинцю. Всё же некоторые дикарские замашки неистребимы. Шэнь Цинцю подождал немного, давая время Лю Цингэ разразиться очередной гневной тирадой или сказать хоть что-нибудь, однако с той стороны не было слышно ничего… Он смотрел на Лю Цингэ и будто не узнавал. Но вместе с тем это был всё тот же Лю Цингэ. Просто его поведение и манера речи… С каких пор он так сдержан, молчалив и немногословен? Шэнь Цинцю просто не представлял, что так сильно может изменить человека. Неужели произошедшие события стали для него таким потрясением? При их первой после открытия правды встрече речь Лю Цингэ была как никогда краткой и сдержанной. Потом же в полной мере они никогда не общались: им всегда мешали то странные реакции организма Шэнь Цинцю, то люди вокруг. Это был первый раз, когда они вот так вот спокойно уселись напротив друг друга подобно обычным собратьям по секте. Лю Цингэ же был тих как никогда. В тот первый раз Шэнь Цинцю отнёс такое нетипичное для повелителя Байчжань поведение за счёт испытанного потрясения. Но каким бы сильным не было это потрясение, он уже должен был отойти от него, разве нет? Что касается находящихся здесь же женщин разных возрастов, все они внезапно почувствовали себя совершенно незначительными и абсолютно лишними в этой комнате. Они могли поклясться, что только что услышали от Лю Цингэ — «Шэнь Цинцю и все остальные». Неловко передёрнувшись, Шан Цинхуа направилась к двери. А следом за ней гуськом — юные ученицы Сяньшу. Остались только Ци Цинци и Лю Минъянь. Ци Цинци, потому что её было таким не пронять, и она не собиралась оставлять Шэнь Цинцю наедине с очередной дикой придумкой Лю Цингэ. Лю Минъянь же, потому что её не очень обрадовало быть отнесённой к «прочим», и она отказывалась подобное признавать. Усевшись, Лю Цингэ не меньше двух-трёх минут внимательно смотрел на Шэнь Цинцю, осмотрев с головы до ног, практически всего обследовав своими зоркими глазами, после чего не столько сказал, сколько вынес вердикт: — Ты ужасно выглядишь, даже хуже, чем в нашу прошлую встречу. Я думал, от беременности наращивают мясца и круглеют, а ты только худеешь. Ни живота не видно и одежда на тебе попросту висит. Я слышал, при таком состоянии надо хорошо питаться. Или тебя не кормят? Ци Цинци чуть не взвыла, а Лю Минъянь закрыла лицо обеими руками, она пожалела, что осталась. Шэнь Цинцю же понял, что он зря волновался — Лю Цингэ прежний. Сдержанность и молчаливость? Он, наверное, грезил наяву, когда об этом подумал. Лю Цингэ и правда поинтересовался этим странным феноменом после того, как три раза дал такого маху и особенно — выговора их главного целителя. Шэнь Цинцю не соответствовал услышанным описаниям. Причина опять в необычной беременности? Может, Лю Цингэ не особо понимает эту странную вещь под названием беременность, но зато он много раз видел смертельно больных и увечных. Шэнь Цинцю выглядит так, словно на нём нависла тень смерти. Здоровый человек так выглядеть не может, тем паче — культиватор. Му Цинфан говорил что-то про кому, но даже после его слов Лю Цингэ до этого момента в полной мере не осознавал и даже не предполагал, что всё настолько плохо. Или может, он чего-то не понимает? Заметив реакцию Лю Минъянь, Лю Цингэ понял, что сказал что-то не то. Однако он не мог понять что именно. Это ведь правда, что Шэнь Цинцю плохо выглядит и все, кто имеют глаза, это смогут увидеть. Да и сам Шэнь Цинцю скорее всего об этом знает даже без его напоминания. Так в чём дело? Подумав мгновение, Лю Цингэ пришёл к выводу, что понял из-за чего все так отреагировали. Он знал, что женщины и омеги слишком много внимания уделяют своей внешности. Скорее всего Шэнь Цинцю переживает по этой причине… А ещё его духовные силы. Лю Цингэ с первого взгляда увидел, что Шэнь Цинцю ещё больше ослабел, чем при первой их встрече, когда вскрылась вся правда о шисюне, или даже при их последней встрече. И ослабление это было не только физическим… Он выглядел таким хрупким, что Лю Цингэ мог бы переломить его талию, не напрягаясь и даже без использования ци. Лю Цингэ вспомнил про болезненную гордость Шэнь Цинцю и как остро он реагировал на все его слова обо всём, что касается недостатка сил или не слишком устойчивой культивации. — Ты и сейчас достаточно красив. Не волнуйся, после того как всё закончится, ты снова станешь прежним. Наверное. Но вот насчёт твоих духовных сил я не уверен, — Лю Цингэ хотел поддержать Шэнь Цинцю, тем не менее он никогда не стал бы лгать или уверять в том, в чём не уверен. Но в конце концов он не мог не утешить Шэнь Цинцю. — Если ты не сможешь сразу восстановить силы, мы можем тренироваться вместе. Я мог бы помочь и… Лю Цингэ осёкся, ясно разглядев в глазах Ци Цинци выражение — «если ты сейчас же не замолчишь, я за себя не ручаюсь». Обычно Лю Цингэ был не очень хорош в чтении настроений других людей и мало понимал их мысли, но на этот раз выражение лица Ци Цинци было отчего-то слишком понятным и каким-то… перекошенным. Хотя у неё было странное выражение лица уже когда он вошёл. Он опять в чём-то ошибся и сказал что-то не то? Но что он такого сказал? Лю Цингэ всего лишь выражал поддержку тяжёлому положению шисюна и волновался о его неясных перспективах. Для культиватора тяжело лишиться своих сил. Особенно если это Шэнь Цинцю. Однако Лю Цингэ его не просто утешал, он действительно придумает способ помочь, когда время настанет. Это не пустые слова. Лю Минъянь же думала только об одном, не поздно ли ещё уйти следом за своими соученицами, на цыпочках пробираясь к двери. И какого демона ей вообще вздумалось остаться! Только теперь она поняла, почему отношения этих двоих были такими… короче, какими были. В этом оказывается вина вовсе не Шэнь шибо, как она раньше предполагала… Небеса! Её брат, похоже, напрочь лишён такого достоинства, как такт — по причине его обычной немногословности и редких встреч Лю Минъянь просто не имела шанса узнать об этом раньше. Кстати говоря, а где она, эта немногословность, сейчас?! Неужели брат всегда такой с Шэнь Цинцю?.. — и у него поразительный талант давить на больное. А у шибо-то, уж кто бы мог подумать, действительно завидное терпение. Подумать только, он два раза спасал её бестактного брата. Да если её братец всегда такой, было бы неудивительно если его и правда попытались убить! Какое счастье, что Лю Цингэ один из сильнейших заклинателей. Если бы не это, отныне Лю Минъянь потеряла бы покой… Ведь было бы неизвестно, где, когда и от чьей руки может лишиться жизни ни за что ни про что человек с таким характером… Лю Минъянь чуть слезу не пустила над благородством нрава своего шибо. Этот человек прямо рос на глазах перед взглядом Лю Минъянь, вскоре начав напоминать огромную гору. — Спасибо шиди, — открыто усмехнулся Шэнь Цинцю. — Я верю в искренность твоих слов и намерений. Но пока рано об этом говорить. Твой шисюн обязательно поинтересуется у тебя советом, если этот день всё же настанет. Лю Цингэ наконец сумел выдохнуть свободно, а напряжение, будто угнездившееся где-то в лёгких начало истаивать. Судя по реакции Шэнь Цинцю, он всё же не ошибался, Ци Цинци же могло перекосить по другой причине. Возможно, она мало отдыхает. Лю Цингэ слышал, что кроме дел своего пика, Ци Цинци теперь занимается и заботой о Шэнь Цинцю. Недостаток отдыха явно неблаготворно сказывается на ней. Однако об этом Лю Цингэ подумал лишь мимоходом. Что касается Шэнь Цинцю, в ходе разговора Лю Цингэ не заметил в нём сильного беспокойства о своём совершенствовании, видимо, он довольно оптимистично настроен касательно собственного будущего и полон уверенности. Наверное, Лю Цингэ слишком много думал и Шэнь Цинцю далеко не так плохо, как он выглядит. От этой мысли Лю Цингэ испытал облегчение и наконец сумел отбросить тревожащие его мысли. — Чуть не забыл, — Лю Цингэ вспомнил-таки об основной причине своего визита. — Я принёс тебе подарок. Это так, мелкая безделушка и на этот раз точно совершенно безопасная. В глазах Шэнь Цинцю загорелись искорки любопытства, ему было правда очень интересно узнать, что это может быть на этот раз. Шэнь Цинцю сразу узнал предмет, ещё до того, как Лю Цингэ полностью вытащил его из-под широкого кожаного пояса. Но только после того, как полностью высвобожденный подарок был протянут небрежно в его сторону рукой дарителя, Шэнь Цинцю пришлось поверить, что глаза его действительно не обманули. Надо же, это и правда веер… Подарки Лю Цингэ действительно отличались своеобразием, но вот этого Шэнь Цинцю и правда не ожидал. Однако не успел он протянуть руку, чтобы принять казавшийся в руках Лю Цингэ неуместным маленький изящный предмет, как кое-кто его опередил. Ци Цинци буквально вырвала веер из рук Лю Цингэ и начала внимательно осматривать. Повертела в руках, рассматривая с разных углов, проверила своим духовным зрением и разве что не обнюхала. Шэнь Цинцю онемел от таких её действий. Лю Цингэ же застыл с протянутой рукой и глупым выражением лица. — На первый взгляд этот веер и правда безобидный, — в ответ на ошеломлённые взгляды своего шисюна и шиди с нарочито невозмутимым видом проговорила Ци Цинци. — Однако было бы предпочтительнее сначала позволить Му Цинфану осмотреть его, прежде чем он попадёт в твои руки, шисюн. Я могла что-то пропустить или не заметить. — Цинци шимэй, не нужно быть такой серьёзной, — откашлялся Шэнь Цинцю, чтобы замаскировать рвущийся из груди смех. — Это всего лишь веер. Самый обычный — в нём нет и не может быть ничего опасного. Но чтобы успокоить тебя всё же скажу, даже сейчас я в состоянии распознать колебания неблагоприятной или опасной духовной энергий. В веере ничего такого нет. С этими словами Шэнь Цинцю требовательно протянул руку. Ему и так было очень неловко перед Лю Цингэ из-за того, что случилось при предыдущих дарениях подарков. Он знал даже про чай, о котором сам Лю Цингэ не упоминал. Поэтому хотя бы сейчас он не мог допустить, чтобы всё снова пошло вкривь и вкось, а неловкость лишь увеличилась между ними всеми. Ци Цинци замялась, но увидев, что переубедить Шэнь Цинцю не удастся, нехотя передала ему веер, всё же решив про себя известить Му Цинфана на всякий случай. Как Шэнь Цинцю мог не понять о чём она думает. Он мог только вздохнуть. Пусть делает что хочет, но только после того, как Лю Цингэ уйдёт, а не на его глазах. А то если всё так и продолжится, Шэнь Цинцю боялся, что никогда больше не сможет посмотреть в глаза этому шиди. Ци Цинци всегда была активно решительной и довольно дотошной, даже въедливой, но Шэнь Цинцю и представить себе не мог, что она способна на такую заботу. Впрочем, её забота была ровно такой же, как и вся личность девы Сяньшу — чрезмерно активной и категоричной, вместе с тем настырной и глубоко навязчивой. Эта забота иногда душила и от неё было некуда сбежать. Однако Шэнь Цинцю явно чувствовал старания Ци Цинци и её искренность. Так же, как и её попытки изменить собственную природу и вследствие — проявление своего внимания: действовать более тактично и неприметно. Шэнь Цинцю просто не мог не оценить эти старания. В противоположность этому, внимание и забота Шан Цинхуа были мягки как вода, деликатны и ненавязчивы. Если специально не обращать внимание, их можно было и не заметить. Например, как история с ширмами и многое другое. Если бы это не был Шэнь Цинцю, а кто-то другой, он мог так и не обратить внимание на эти проявления заботы и упустить из виду. Не только они, но внимание со стороны каждого: страстное радение о его благополучии со стороны Му Цинфана, нежность Ци-гэ, Вэй Цинвэй, с которым было так уютно просто находиться в одной комнате и молчать, и откуда ни возьмись взявшиеся братско-дружеские чувства Лю Цингэ и его доброта. А ещё искреннее отношение со стороны этих троих девушек, которых в своё время Ци Цинци привела, чтобы развлекали и скрашивали его будни, зачастую погружённые во мрак дурных мыслей и безысходности. Шэнь Цинцю чувствовал, что окружён вниманием и заботой со стороны каждого, как коконом. Или даже полностью в них завернут, как в пуховое одеяло. Сколько Шэнь Цинцю себя помнит, он всегда был один. Особенно после того, как его с Юэ Ци дороги разошлись. Когда же он попал в Цанцюн, это одиночество и того стало всеобъемлющим, в какой-то момент став частью самой сути Шэнь Цинцю. Однако теперь он уже был не один. Далеко не один. Почему-то от этого заклинателю было как-то не по себе. Он давно отвык от присутствия кого-то другого в своей жизни. Как и от чужой заботы и внимания. Теперь же, когда этого внимания и заботы было хоть отбавляй, Шэнь Цинцю испытывал противоречивые сложные чувства. Он не мог примириться со своей новой жизнью и этой новой ролью всех этих людей в ней. С другой же стороны, ему было страшно, что, вспомнив о его дурном характере, который им всем так ненавистен, эти люди вновь отдалятся и всё станет по-прежнему. Выбросив все эти неуместные мысли из головы, Шэнь Цинцю сосредоточился на своём новом веере. Вещица была изумительной работы с собственным неповторимым стилем. Своим безукоризненным исполнением веер мог удовлетворить даже самый взыскательный вкус… Даже среди богатой коллекций вееров Шэнь Цинцю этот конкретный с полным правом мог занять почётное место одного из самых драгоценных сокровищ. Шэнь Цинцю перевёл задумчивый взгляд на Лю Цингэ. Не предполагать, что Лю Цингэ вообще может прийти в голову подарить веер — это одно. Однако его способность выбрать нечто подобное — уже совсем другое. В последнее время он узнаёт всё более удивительные вещи об этом шиди. Шэнь Цинцю мог бы предположить, что Лю Цингэ помогли в подобном выборе, но этому противоречило сразу несколько соображений. Во-первых, Лю Цингэ только что вернулся с миссии и, судя по всему, сразу же пришёл к нему. Веер уже был с ним. Отсюда же назревает, во-вторых, единственные люди, которые в принципе могли бы помочь ему с выбором, находились здесь же и явно не могли незаметно для него передать что-то Лю Цингэ, а если учесть, что они в последнее время всегда при нём, то в другое время это также не могло быть сделано. Но что самое главное, Лю Цингэ не из тех, кто будет просить о помощи и не важно в чём эта помощь заключается. В этом они с владыкой Байчжань были очень похожи. Единственный вывод — Лю Цингэ сам купил данный веер. Он сам его выбирал. Шэнь Цинцю всегда считал, что хорошо знает Лю Цингэ, в чём он, конечно же, не ошибался. Однако кое-какие детали его личности до этих самых пор находились для него, как внезапно выяснилось, в тени, укрытые мраком, и лишь теперь они начали всё больше раскрываться перед глазами Шэнь Цинцю. Вроде бы незначительные мелочи, но они существенно дополняли картину и даже по чуть-чуть меняли. Это касается не только Лю Цингэ. Но всех. Эти люди, его боевые братья и сёстры, вроде те же, что и прежде, но не совсем. В чём-то они существенно другие. И дело не столько в том, что они как-то изменились, но в том, что изменился характер их отношений… Теперь их взаимодействия иные, не такие как прежде, и потому некоторые вещи, которые раньше были довольно туманны, начали обретать большую чёткость и выступать под совершенно иным углом. Всё потому, что эти люди, которые пусть и будучи боевыми братьями являлись на деле сущими чужаками до недавнего времени, постепенно становились к нему ближе… Шэнь Цинцю не знал, что он думает или чувствует на этот счёт. Он ощущал смятение, а в мыслях его была лишь сумятица. — Твой подарок, он безупречен, — только и сказал Шэнь Цинцю после продолжительного молчания, вернувшись к действительности. — Я с удовольствием принимаю его. С этими словами он передал веер, которым пользовался в этот день одной из девушек, дабы она вернула его на положенное место, сам же раскрыл подарок Лю Цингэ, изящно поведя запястьем, и обмахнулся пару раз, после чего удовлетворённо закрыл его и отложил. — Я знал, что он тебе понравится, — Лю Цингэ коротко кивнул. После же повелитель пика Байчжань остался ещё на какое-то время. Они разговаривали о достоинствах веера и росписи, в частности, курьёзных происшествиях, произошедших во время миссий Лю Цингэ, а также обсудили некоторых особо редких демонических зверей, с которыми встречался Лю Цингэ в своих странствиях. Шэнь Цинцю эта картина происходящего казалась какой-то причудливой и нереальной, но вместе с тем отчего-то она была совершенно обыденна. — Веер это не всё, что я принёс тебе, — неожиданно сказал Лю Цингэ, когда засобирался уже уходить. — Есть ещё кое-что. С этими словами он полез в свой мешочек цянькун и достал оттуда какой-то свёрток продолговатой формы. Через плотную бумагу Шэнь Цинцю не мог увидеть что это было, но умопомрачительный запах исходящий от свёртка лучше всяких слов говорил об источнике аромата. Танхулу! Неужели нюх не обманывает Шэнь Цинцю и это правда так любимые им засахаренные фрукты? Свежеприготовленные. На них явно наложили заклинание свежести сразу после нанесения карамельного слоя. М-м-м. А учитывая размеры свёртка там могло поместиться не меньше трёх, а может и четырёх полновесных палочек… Он так долго об этом мечтал! Так давно желал вновь отведать эти покрытые карамелью фрукты на палочке. Последние месяцы он, кажется, только об этом и грезил… Независимо от него глаза Шэнь Цинцю зажглись звёздами, а рот непроизвольно начал наполняться слюной. Он не мог дождаться, чтобы снова ощутить этот вкус… Эту сладость. Шэнь Цинцю с величайшим трудом подавил недостойный порыв вырвать из рук Лю Цингэ танхулу, как недавно Ци Цинци вырвала веер. Он кое-как справился с собой, но ему было всё ещё трудно полностью взять себя в руки. Глядя на почти неприкрыто ожидающий и возбуждённый вид Шэнь Цинцю, Лю Цингэ улыбнулся самыми уголками губ. В этот момент Шэнь шисюн выглядел прямо как ребёнок. Лю Цингэ знал, что ему понравится этот гостинец. И, возможно, даже больше веера. Ему было известно, что повелитель пика Цинцзин испытывает большую слабость к сладкому и особенно сладостям данного вида. Лю Цингэ узнал об этом случайно и очень давно. Ещё во времена их совместной миссии. От мысли о миссии, пусть она промелькнула вскользь и в связи с чем-то не имеющим отношения к тем событиям, всё хорошее настроение Лю Цингэ тотчас же испарилось. Ему всегда было неприятно и тяжело думать об этой миссии, но после всего того, что он узнал, стало ещё мучительнее. Ведь именно эта миссия до такой степени отдалила их с шисюном друг от друга, почти сделав врагами. Вернее, не сама миссия, но его собственная мнительность и очень долго лелеемые заблуждения… Когда они проходили через город Шанчэн по дороге на место назначения, тогда Лю Цингэ и имел шанс узнать о любви Шэнь Цинцю к танхулу. Шисюн провожал глазами товар каждого мимо проходящего продавца засахаренных фруктов с такой невыразимой тоской во взгляде, что только слепой не разглядел бы его сильной тяги к сладостям данного вида. Однако Шэнь Цинцю так ничего и не купил ни у одного из них. Главный ученик Цинцзин скорее всего мнил, что хорошо прятал эту свою страсть, но будущего повелителя Байчжань он обмануть не мог. Лю Цингэ внезапно овладело сильное желание самому купить танхулу для него. Но недавно у них случилась очередная ссора и Лю Цингэ охватило опасение, что Шэнь Цинцю скорее кинет угощение ему в лицо, чем возьмёт из его рук. Каким же глупым он тогда был… Если бы последовал зову сердца, возможно, им удалось бы наладить отношения уже тогда и всех многочисленных недопонимании впоследствии могло не случиться вовсе… Случайно пересёкшись в городе Дали, расположенном почти что у подножия Цанцюн Шан, с рекламирующим свой товар продавцом танхулу, Лю Цингэ сразу вспомнился тот случай и на этот раз он решил-таки последовать своему желанию, которое возникло приблизительно два десятка лет назад. Оказалось, за все эти годы он так никогда и не забывал обнаруженное им когда-то по воле случая. Лю Цингэ опять обругал себя в глупости, когда вновь обратил внимание на прикованный к угощению взгляд Шэнь Цинцю, который с каждым мигом становился всё более жаждущим. Шэнь Цинцю отказался бы от предложенного танхулу? Уж точно не в этой жизни. Глядя на такого непривычного Шэнь Цинцю, Лю Цингэ чувствовал в своей груди какое-то непонятное горько-сладкое чувство. Но момент был нарушен… Это Ци Цинци протянула было руку, чтобы ухватить свёрток, как до этого веер, но Шэнь Цинцю каким-то образом её опередил и сам схватился за долгожданные сладости, которые у него чуть не вырвали из рук в самый последний критический момент. Одно дело веер, но подозрительную на взгляд шимэй еду ему могли и не вернуть потом. Настала очередь Лю Цингэ маскировать кашлем рвущийся из груди смех. После чего он с готовностью передал в руки шисюна столь им вожделенное. По взгляду Шэнь Цинцю Ци Цинци поняла, что он не отдаст перехваченный свёрток, что бы она ни сказала. А по отстранённым словам благодарности, для обоих — и шимэй, и шиди — становилось ясно, всё внимание Шэнь Цинцю сосредоточено на засахаренных фруктах и он мечтает только о том, чтобы они поскорее ушли, дабы иметь шанс наконец насладиться своим угощением. Делиться же шисюн вовсе не собирается. Не то, чтобы они осмелились взять, даже если бы Шэнь Цинцю предложил. Это было бы равносильно тому, чтобы отнять игрушку у ребёнка… Они не были настолько жестоки… Ци Цинци сначала волновали только вопросы безопасности, но видя неприкрытый восторг шисюна и впервые появившийся у него аппетит, она изменила своё изначальное мнение и могла только радоваться этому уже нежданному чуду в своём сердце. Если Шэнь Цинцю не может есть никакую пищу, то пусть хотя бы танхулу поест. Это лучше, чем ничего. — Я случайно прихватил эти сладости. Как ни удивительно, они не так уж плохи на вкус даже несмотря на свою простоту и дешевизну, — напоследок произнёс Лю Цингэ как можно более спокойным голосом, не позволяя распирающему уже изнутри смешку просочиться наружу. — Если тебе понравятся эти засахаренные фрукты, при возвращении в Цанцюн я мог бы тебе их приносить. В ответ донеслось лишь неразборчивое «мг-м». Повелитель пика Байчжань был почти уверен, что его даже не слышали. Но ответ Шэнь Цинцю ему и не требовался. На лице владыки Цинцзин уже можно было углядеть тень настоящего страдания. Лю Цингэ не стал больше мешкать и поднялся. Подумать только, что всегда изображающий важность и строящий из себя невесть что Шэнь Цинцю может быть таким ребячливым. Едва различимый мягкий смешок таки сорвался с губ Лю Цингэ. Не успели повелители Байчжань и Сяньшу полностью скрыться за ширмой, как до них донёсся шуршащий звук разворачиваемой бумаги…***
Тем вечером Шэнь Цинцю, проснувшись от ставшего уже ежевечерним сна, вновь нашёл себя в кабинете рядом с Ци-гэ. Заклинатель был заботливо укрыт плащом Юэ Цинъюаня, который подложил ему под голову свою руку, чтобы мягче спалось. Наверное, Шэнь Цинцю ему совсем руку отлежал… Сам заклинатель с трудом разогнулся, после такого отдыха — частично на столе, частично на руке лидера секты — он всегда чувствовал себя особенно разбитым и с каждым разом всё больше. Однако именно по настоятельному требованию повелителя Цинцзин такой порядок и по сей день сохранялся. Специально принесённый плащ, как и рука Юэ Цинъюаня под щекой, несомненно, было личной инициативой Ци-гэ. Шэнь Цинцю не хотел подвести Юэ Цинъюаня, который шёл на многие жертвы только ради того, чтобы провести несколько часов в день с ним. Как будто было недостаточно, что сам Шэнь Цинцю спал почти всё время этого визита, ему ещё и в одиночестве оставить лидера секты в кабинете, пока сам изволит отдыхать со всем комфортом на кровати? Какой Ци-гэ тогда вообще смысл приходить?.. С таким же успехом он мог бы заниматься делами и на своём пике. К тому же Шэнь Цинцю было жаль так бездарно тратить эти совместные часы… Их бесценное время вместе, которого в будущем может уже и не быть… Обычно после ухода Юэ Цинъюаня то умиротворение, которое Шэнь Цинцю испытывал всё время его присутствия, капля по капле испарялось, а расположение духа скатывалось вниз, пока не становилось наиболее подавленным и удручённым за весь день. В эти полчаса, когда сумерки сгущались, поздний вечер вступал в свои права, а сам Шэнь Цинцю ненадолго и правда оставался один, его голова неизменно оказывалась забита тяжёлыми думами. Сам же заклинатель погружался как в топь в тяжёлую меланхолию, которую в течение дня всегда успешно отгоняло многолюдное присутствие рядом. Обыкновенно именно в это время всевозможные тревоги и мрачные мысли, прочно угнездившиеся в голове, в особенности его донимали. Он раздумывал о прошлом и о возможном будущем себя и своих детей или занимался самокопанием. Этот вечер не стал исключением. В его памяти воскресали давно забытые или всё ещё беспримерно яркие воспоминания. А если учесть, что хорошего в жизни Шэнь Цинцю всегда было мало, то воспоминания эти, как правило, не отличались какой-либо приятностью. В этот раз Шэнь Цинцю думал не о прошлом, а о будущем. В последнее время такие мысли стали не более приятны, чем мысли о прошлом. Хотя, справедливости ради, Шэнь Цинцю никогда не находил какой-либо радости в раздумьях о собственной жизни. Поэтому он всегда сторонился подобных ненужных размышлений, чему также способствовал целый ворох ежедневных дел без конца и края, однако с недавних пор у впервые свободного практически от всех своих обязанностей владыки Цинцзин появилось слишком много праздного времени, что совсем было не хорошо. Не забитая думами о своих многочисленных важных делах голова теперь свободно предавалась всяким ненужным размышлениям. Шэнь Цинцю этого вовсе не хотел, мысли лезли в голову как-то сами… Лю Цингэ ошибался. На этот раз его понимание этого человека подвело его. Шэнь Цинцю совершенно не был уверен в своём будущем. Наоборот, он был абсолютно не уверен в том, что будущее это у него всё ещё есть. Шэнь Цинцю хорошо знал своё тело. Он понимал, что состояние его вовсе не простое. Ему совершенно не нужны были ни чрезмерно деликатные слова и определения его самочувствия со стороны Му Цинфана, ни напуганные и неуверенные взгляды женщин вокруг него, чтобы понять — дела его плохи. Тем не менее, даже несмотря на такой нелёгкий период, впервые в жизни Шэнь Цинцю было всё относительно хорошо. В первый раз за довольно продолжительное время почти длиной в жизнь горечь в сердце уменьшилась, а извечная злость, снедавшая его изнутри, улеглась. Ему не было нужды бороться несмотря ни на что и вопреки всем и всему, поэтому на данной ноте Шэнь Цинцю наконец был готов всё отпустить. Впервые его по жизни вели не ярость и упрямство побуждающие преодолеть всё и выстоять назло этому миру, поэтому он чувствовал умиротворение. Он ощущал в себе готовность смириться… Относительно же вопросов, связанных с его культивированием или будущими изменениями духовной энергии, он не считал необходимым даже задумываться об этом. Дело было не в том, что эта тема Шэнь Цинцю не волновала или он считал излишним раздумывать о совершенствовании, когда сама жизнь была под угрозой. Отнюдь. Шэнь Цинцю просто знал, что, если он преодолеет нынешние трудности, волноваться о культивации ему уж точно не придётся. Не зря Сяо Лань живёт на Цинцзине, не говоря о том, что по его собственному настоянию Шэнь Цинцю тигрёнка почти с рук не спускает. Ослабления потоков его духовной энергии были связаны с перенастройкой меридианов и самого корня, что было лишь во благо и отношения к ослаблению тела не имело в принципе. То и это были разными проблемами и проистекали из исключительно разных источников. Хотя стоит признать, если бы его духовные силы сейчас не находились в упадке, возможно, его здоровье не получило бы такой урон, и он не находился сейчас в таком плачевном состоянии. Но тем вечером Шэнь Цинцю не успел себя совсем накрутить, как ему помешали. Причём с той стороны, откуда вообще не ждали. В первую минуту заклинатель даже не понял что это было. Что-то такое странное, необычное. Похоже на течение духовной энергии по меридианам, но не совсем. Это было что-то такое совсем лёгкое и неприметное, как прикосновение пёрышка, но вместе с тем остро ощущаемое. Пока Шэнь Цинцю сидел в прострации раздумывая что бы это могло быть, он снова это почувствовал. И только тогда до него в полной мере дошло, что это был ребёнок. А может даже не только один из них… Прежние беременности Шэнь Цинцю никогда не длились до той поры, чтобы ощутить шевеление новой жизни, поэтому у него не было опыта. Несмотря же на свои разносторонние знания и начитанность, беременностью владыка пика Цинцзин как-то не заинтересовался до такой степени, чтобы читать о чём-то подобном. Но логически думая обо всём этом, ребёнок даже нерождённый — живое существо, а живому существу свойственно двигаться… Кто-то из тех шестерых, наверно, только что пошевелился… От этой мысли в голове Шэнь Цинцю будто взрыв случился. А потом последовал ещё один слабый толчок… Пусть эти удары являлись совсем хрупкими и малоощутимыми, однако для всего мироощущения Шэнь Цинцю они были сродни сильнейшему землетрясению. Его всего встряхнуло, а слабый импульс, зародившийся в животе, распространился сильными колебаниями по всему телу, пока не достиг самой мягкой части сердца. В этот самый момент Шэнь Цинцю подобно мощнейшему неугасимому пламени всего объяло одно чувство, которое однажды коснувшись его души и сердца завладело ими навек. Всё его существо полностью поглотило беспримерно сильное чувство, равного которому ему ещё никогда не довелось испытывать. Глубокие интенсивные эмоции, внезапно нахлынувшие на Шэнь Цинцю, выплеснулись хрупкой одинокой слезинкой. Повелитель Цинцзин обнимал Мэн Бао, как в другом времени и другом месте обнимают плюшевые игрушки, и думал о многих вещах. Например, о будущем, в котором его самого может и не быть… Или о недавнем прошлом, а именно, когда он узнал о существовании своих детей. Но на этот раз эти мысли были уже несколько иного толка. Когда Му Цинфан подтвердил беременность, вернее, что она всё же есть и даже никуда не делась с зельем, Шэнь Цинцю испытал сильные двойственные эмоции. С одной стороны, наличествовали все виды негативных эмоций начиная от замешательства и заканчивая — стыдом и отвращением. Но с другой, он понимал, что принять то же решение, как в первый день, в этот раз будет значительно труднее. Это уже не была возможность, но действительность. Не просто нежеланные последствия ночи, которая никогда не должна была случаться, но ребёнок, даже дети. Тех прежних эмоций тоже не было. Он давно перегорел. Шэнь Цинцю сам был нежеланен и выброшен в буквальном смысле своими родителями. Так мог ли он сам поступить точно так же с собственным ребёнком? Даже хуже. Не просто выбросить, как ненужный хлам, но убить. Намеренно отобрать возможность появиться на свет и узреть этот мир во всём его многогранном уродстве, но ещё и… чуточку, самую чуточку, красоте. Однако Шэнь Цинцю понимал, что ему придётся. В самом средоточии и сердце праведных культиваторов демону не место. Его боевые братья не согласятся. Юэ Цинъюань не согласится. Они просто не могут отпустить такую угрозу в мир. Не могут позволить существовать. Они от одного небесного демона с величайшим трудом и при содействии всего заклинательского мира едва избавились, никто бы не допустил нового прихода в мир подобной угрозы. Тем более если такая угроза даже не одна, а несколько… Шэнь Цинцю и сам понимал, в чём состоит единственная правильная и необходимая мера. Он не должен был заставлять Юэ Цинъюаня озвучивать это и взваливать на его плечи ответственность, которая изначально предполагалась, как его, Шэнь Цинцю, собственное бремя. Даже спустя столько времени Шэнь Цинцю чувствовал холод в сердце, когда он вспоминал те мгновения, которые на поверку оказались одними из самых тяжёлых в жизни. В этот конкретный же миг этот холод ощущался как никогда остро… Всё же Му Цинфан поинтересовался мнением Шэнь Цинцю касательно этого вопроса. Как будто он имел полное право самому решать, позволить этим детям родиться или нет. Словно лишь его собственное решение имело значение. Потом же Юэ Цинъюань стал нести свой обычный эмоциональный бред, которого Шэнь Цинцю в этот раз и в отношении данного вопроса никогда не ожидал услышать. Прохладные пальцы гладящие ушки Сяо Ланя вдруг утратили силу и начали подрагивать. Малыш тигрёнок даже приоткрыл один янтарно-жёлтый глазик, чтобы проверить всё ли в порядке и нет ли какой-то опасности. Именно в тот момент Шэнь Цинцю понял, что его никто не станет принуждать или давить, чтобы он принял «правильное» решение. Юэ Цинъюань, как глава одной из важнейших обителей заклинателей, не требует исполнить свой долг и избавиться от демона, но даже готов рассматривать ребёнка Шэнь Цинцю, как семью. Семью, а не угрозу. Му Цинфан же согласен оказать помощь целителя, без которой Шэнь Цинцю уже тогда знал — ему не справиться. Они оба были готовы принять любое его решение и пройти по этому пути до конца вместе с ним. По щеке Шэнь Цинцю скатилась ещё одна непрошенная слеза и упала прямо на носик-пуговку тигрёнка. — Мя-яу? — вопросительно проскулил малыш, тревожно посмотрев на него снизу вверх. Шэнь Цинцю не смог удержаться от улыбки. Кто бы мог подумать, что голос этого мифического зверя напоминал не грозный рык сотрясающий мир, а слабое, почти неслышное мяуканье котёнка. Да и сам он выглядел не столько величественным гордым покорителем природы, сколько забавным и беззащитным созданием, что, кстати, было обманчивое впечатление. Оно и неудивительно. Вряд ли многие удостоились чести увидеть этого славного повелителя зверей в его самом милом состояний. — Всё хорошо, — легонько щёлкнул Шэнь Цинцю по любопытному носику малыша. Но стоило тому насупиться и недовольно завозиться, как заклинатель успокаивающе погладил его по спине и повторил. — У нас всё отлично. Теперь всё действительно хорошо.