Ухмылка судьбы или неожиданно истинные

Глава 16 Возвращение блудной дочери. Радостное воссоединение

Дружба — это прежде всего примирение и великое духовное общение вопреки ничтожным мелочам. Антуан де Сент-Экзюпери

Мои глаза в тебя не влюблены, они твои пороки видят ясно, но сердце ни одной твоей вины не видит, и с глазами не согласно. Уильям Шекспир

— Учитель, Нин-шимэй там на коленях стоит, — еле дождавшись ухода этих жутких личностей, которые едва не похитили его Шицзуня, Мин Фань тотчас же сообщил эту первостепенно важную новость, не успев ещё даже перевести дух от пережитого. Осознав, что выразился несколько расплывчато, юноша поспешил пояснить: — Она там за дверью, перед вашим домом. Мин Фань сначала хотел немного обождать, дожидаясь времени, когда учитель чуть-чуть отдохнёт после столь утомительного для всех визита и успокоится, но потом пришёл к выводу, что это будет не лучшим решением. Причиной тому не его беспокойство за свою шимэй, хотя и это тоже, но отношение к данному вопросу со стороны самого Шицзуня. Учитель всегда очень беспокоился о Нин-шимэй и неизменно принимал близко к сердцу всё, что её так или иначе касалось. Если он узнает, что этот ученик оставил её стоять на коленях на неопределённое время, не сообщив вовремя о происходящем, Мин Фаню серьёзно не поздоровится, но не это главное. Важнее всего, что учителю опять может стать хуже… Хотя в последнее время наставник отдалил от себя Нин Инъин, но вряд ли он совсем к ней охладел. Мин Фань был уверен, что Нин-шимэй всё ещё важна для него. Молодой заклинатель не понимал, в чём причина этой размолвки и отлучения самой любимой ученицы Шицзуня, тем не менее твёрдо верил в одно — это точно не навсегда. Омеги своих детёнышей так просто не бросают. «В принципе ко всем матерям можно отнести это утверждение. Вот только некоторые отличаются от большинства», — с грустью думал Мин Фань… Напомнив себе, что теперь у него есть Шицзунь, Мин Фань вмиг выкинул из головы мрачные мысли и к нему снова вернулось присутствие духа. — Давно? — как Мин Фань и предполагал, Шэнь Цинцю сразу же разволновался, услышав сказанное им. — Час или два, — едва слышно промямлил главный ученик Цинцзина. — Возможно, чуть больше… Хотел бы он и раньше сказать, но что мог поделать, когда здесь были подобные гости! Юноша примчался, как только узнал, кто к ним пожаловал и с какой целью. На подходе к дому учителя Мин Фань сразу приметил что-то столь бедственно непривычное. Коленопреклонённые ученики у бамбуковой хижины учителя или в любых других местах не были чем-то необычайным или удивительным, но среди них никогда ещё не бывало этой его соученицы! Он намеревался сразу же поведать обо всём учителю, но гости всё ещё были там… Поэтому пришлось ждать их ухода, а в ходе дела юный заклинатель так распереживался о том, как бы учитель не ушёл вместе с ними, что чуть не забыл об увиденном… — Час или два? Почему ты говоришь об этом только сейчас?! — Шэнь Цинцю почти кричал и выглядел крайне взволнованным. Именно этого Мин Фань и боялся. К счастью, Ци Цинци была уже подготовлена к тому моменту, когда Шэнь Цинцю вскочил и почти упал вслед за проявлением собственного неблагоразумного нетерпения. — Пусть Мин Фань сам приведёт девочку, — проговорила она, помогая Шэнь Цинцю усесться обратно в кресло. Она убрала руки, только когда он откинулся на спинку. — Этот ученик сейчас же пойдёт к ней, — голос юноши долетел уже от самих дверей. Шэнь Цинцю никак не мог унять беспокойство, прочно поселившееся в груди с первых же слов Мин Фаня, и к этому времени, всего за несколько мгновений, почти сведшее его с ума. Он чувствовал, будто его сердце прошивают тысячи и тысячи иголок, Шэнь Цинцю ощущал боль почти физически. Ему было трудно даже дышать. Его маленькая Ин-эр стоит на коленях у его дома… Как это вообще могло случиться?.. Она такая маленькая, хрупкая, нежная. Как её тело могло вынести подобное обращение! Шэнь Цинцю всегда относился к этой девочке, как к жемчужине в своих ладонях, когда ещё ей приходилось терпеть такие трудности… После церемонии принятия в ученики доводилось ли Нин Инъин когда-либо преклонять колени? Но сегодня она провела на коленях более двух часов, а заклинатель узнаёт об этом только сейчас?! В это мгновение Шэнь Цинцю вообще не помнил, что Нин Инъин давно не маленькая слабая девочка, как и о том, что она культиватор и потому никак не может быть такой хрупкой, чтобы развалиться от пары часов стояния на коленях, не говоря о том, что от подобного не умирали даже простые смертные. Шэнь Цинцю вспоминал тот день, когда впервые увидел Инъин почти двенадцать лет назад. Она была такая милая, вся из себя такая ладная, круглощёкая очаровательная булочка, и она была так похожа на… Цю Хайтан в юности. Такая же подвижная, восторженно весёлая и улыбчивая. Так же отдавала предпочтение одежде персикового цвета и имела схожие медового цвета глаза. Такая же болтушка, так же доверчива и легкомысленна… В тот момент Шэнь Цинцю посетила поразившая его до глубины души мысль: ему вдруг подумалось, что эта девочка могла быть его дочерью, если бы всё сложилось по-другому… Она была примерно того же возраста, какой мог быть у последнего ребёнка… Ну, возможно, чуть помладше, но не в этом суть! В тот миг неожиданно для самого себя и, быть может, впервые за все эти годы Шэнь Цинцю охватило чувство невосполнимой, почти непереносимой потери… Заклинатель даже испугался таким своим эмоциям и их совершенно непредвиденному спонтанному буйству. Его полностью захлестнуло горе. В тот самый момент он внезапно осознал, что где-то на задворках сознания, на самом дне его сердца всегда жила невыраженная скорбь, которая лишь только ждала нужного мгновенья, чтобы дать о себе знать в полной мере… В голове Шэнь Цинцю этот ребёнок предстал возвратившимся из небытия детским ликом Цю Хайтан и сборным образом всех потерянных детей. Именно поэтому он не совладал с искушением принять её к себе. С течением времени владыка Цинцзин стал замечать, что она похожа на Хайтан гораздо меньше, чем ему показалось в тот день; с каждым днём он находил всё больше отличий в них и так до тех пор, пока сам не удивился, что общего между ними он вообще умудрился разглядеть, да и размышляя об этом трезво, ни одним из его нерождённых детей она также никак не могла быть, посему надо было выбросить эту мысль из головы. Но к тому моменту это всё больше не имело значения, Шэнь Цинцю чувствовал, что привязался к этому ребёнку. С её появлением его мир словно стал теплее, краски же из тускло-серого окрасились в чуть более яркие и красочные. Его отношение уже не желало меняться. Он стал воспринимать её, как своего ребёнка, хотя и понимал, что с ним эта девочка не имеет ничего общего кроме принесённых обетов ученика. Однако это было уже не важно. Возможно, ему просто был нужен кто-то, кому он мог бы дарить тепло своего сердца. Кто-то, кого заклинатель мог бы впустить в свою пустую одинокую жизнь. Кто-то, кого он мог бы просто любить… Почему именно эта девочка? Шэнь Цинцю прекрасно понимал, что дело совсем не в ней. Это мог быть и любой другой ребёнок. Дело не в подходящем ребёнке, дело в подходящем времени. Всю свою жизнь Шэнь Цинцю только и приходилось, что выживать или завоёвывать своё место в этой жизни: сначала были непреодолимые трудности его юности, потом отчаянная борьба на Цинцзине, и даже после — укрепление своего нового положения в качестве повелителя пика и связанные уже с этим трудности. Когда он сражался каждый день своей жизни, у него попросту не было возможности или времени ни для скорби, ни для новой привязанности, продиктованной потребностью в эмоциональных связах, которые его уже давно пугали. Маленькая девочка просто появилась в правильное время. В тот момент, когда в его жизни наконец наступила первая с тех пор, как он себя помнит, передышка. Затишье. Однако Шэнь Цинцю должен был признать: то, что Инъин была девочкой и её мнимое сходство с Цю Хайтан, несколько облегчили и ускорили сам процесс эмоциональной привязки. Но и только. Позже место в сердце заклинателя отвоевал для себя и другой ребёнок. Этим ребёнком был Мин Фань. Но от этого Инъин отнюдь не стала значить для него меньше. В мыслях Шэнь Цинцю напоследок вновь промелькнула сцена того, как несколько месяцев назад в этой самой комнате он, неожиданно для себя схватив её за руку, попытался сказать своей самой любимой ученице остаться ненадолго и поиграть на гуцине в гостиной, пока он не заснёт, прежде чем впервые что-то разладилось между ними. На деле заклинатель произнёс только «останься ненадолго», остальную же часть просьбы добавить попросту не успел… Шэнь Цинцю почувствовал, что в этот самый миг это воспоминание, снова и снова прокручивавшееся в памяти на протяжении всего этого времени почти ежеминутно, всё больше блекнет и бледнеет, постепенно практически стираясь из памяти. Когда владыка Цинцзин чуть совладал с собой, он заметил, что Ци Цинци всё ещё стоит рядом, будто опасается, как бы он не выпал с кресла, а Шан Цинхуа обмахивает его собственным веером Шэнь Цинцю. Увидев, что он пришёл в себя, Шан Цинхуа со смущённой улыбкой вернула ему веер и они обе отошли. Ци Цинци знаком показала своим ученицам, что они тут лишние и сама ушла вслед за ними. Шан Цинхуа, подумав немного, также ретировалась, вернувшись в свою пристройку. Мин Фань тоже не стал заходить, рассудив, как и другие, что воссоединению Шицзуня и шимэй лишние свидетели не нужны, поэтому Шэнь Цинцю и только переступившая порог Нин Инъин внезапно оказались в вот уже несколько месяцев чуть ли не круглосуточно переполненном гостьями и визитёрами бамбуковом домике одни. Установившееся внезапно глухое безмолвие нарушил тихий всхлип. — Учитель, — дрожащим голосом прошептала Нин Инъин и стоящие до того мгновения в глазах слёзы хлынули бурным потоком. Увидев бледное заплаканное лицо Ин-эр, её волнение и неуверенность, дрожь, которая прошивала всё её существо, несмелость, с которой она смотрела на него или произнесла единственное слово «учитель», Шэнь Цинцю чувствовал, как его сердце кровоточит, едва не разрываясь на куски от боли за неё. Он почти пожалел о своём решении проучить её… Нет, в первое время, когда заклинатель раздумывал о том, кого взять себе в помощь по настоянию Му Цинфана, Шэнь Цинцю отказался рассматривать кандидатуру Инъин из-за разливавшегося в груди горечью чувства боли и… утраты. Преобладала же над всем обида, жгучая невысказанная обида, причиной чему стала не столько реакция Нин Инъин в тот день, это он мог понять, и даже не то, что она пожаловалась своему дружку, пусть это и повлекло такие неприятности и недопонимания, которые Шэнь Цинцю ещё долго не мог разгрести, но то, что послушная наущениям этого зверька, она избегала его, своего наставника, целых четыре месяца! Подумать только, он, взрослый мужчина, вдруг поддался чувствам и обиделся на маленькую девочку! Это «естественное» состояние действительно было чем-то поразительным, способным укоротить мозги и раздуть эмоции до чего-то совершенно невообразимого. Находясь во власти этой странной напасти, Шэнь Цинцю поддался глупому детскому чувству и не хотел видеть источник своих переживаний и боли. Однако даже тогда он не согласился приблизить какую-то другую из своих учениц, чтобы Инъин не чувствовала, словно её заменили, ведь в действительно Шэнь Цинцю никогда и не собирался от неё по-настоящему отрекаться или вычёркивать из своей жизни. Как бы там ни было, повелитель Цинцзин не из тех, кто позволяет собой помыкать пусть даже собственным гипертрофированным эмоциям. К тому моменту, когда Инъин-таки соизволила вновь почтить его дом своим присутствием, Шэнь Цинцю уже успел полностью подавить и отойти от этого несвойственного для себя состояния, порождённого беременностью. Тем не менее он не стал менять свою официальную сиделку на эту ученицу и даже не позволил ей переступить порог своего дома. Это всё было сделано уже не под гнётом эмоций, а полностью осознанно и умышленно. Подобное решение заклинатель принял холодной головой и без участия каких-то там не относящихся к делу чувств. Раз всё пришло к этому, Шэнь Цинцю посчитал неправильным вновь возвращаться к прежнему и испортить подобную возможность: он воспользовался столь удачно подвернувшимся случаем и принял решение преподать урок этой маленькой девочке. Причиной тому послужило не личное разочарование лорда Цинцзин в своей ученице, а перемены, произошедшие в мировоззрении самой девочки. Шэнь Цинцю уже давно стал замечать, что Нин Инъин изменилась. Она становилась всё более пренебрежительно надменной, в её сердце всё глубже пускали корни самолюбование и эгоизм, сама же она всё больше на себя начала брать. Она уже не была той искренней и заботливой девочкой как когда-то, она только изображала искренность и заботливость, играя роль хорошо воспитанного, послушного ребёнка. Хорошее отношение Шэнь Цинцю и своё положение на пике, которые достались ей так легко, она перестала ценить и теперь воспринимала, как должное. Полностью уверовав в собственную исключительность, заботу и внимание других людей, в том числе своих соучеников, она принимала со снисходительной небрежностью, словно эти люди успели ей чем-то задолжать и лишь расплачиваются за это, не чувствуя ни малейшей благодарности за чужую доброту и участие. Повелитель Цинцзин прекрасно видел это всё и его очень беспокоило происходящее. Однако Шэнь Цинцю любил Ин-эр и потому предпочитал закрывать на всё глаза, игнорируя творящееся перед собственным взором до тех пор, пока всё не зашло слишком далеко. Он надеялся, что вскоре девочка сама угомонится. Ему хотелось верить, что она ещё сможет самостоятельно одуматься. Однако впоследствии ситуация изменилась к худшему. С появлением Ло Бинхэ. А точнее, со сближением Инъин и этого ученика. Сначала для Нин Инъин он был подобен новой игрушке, позволяющей ей изображать заботливую шицзе. О примерке подобной роли юная заклинательница давно мечтала и, наконец получив желаемое, с удовольствием погрузилась в интересную для себя новую игру. Но постепенно игра переросла во что-то более жизненное, а отношение стало искренним. Тем не менее даже тогда она не переставала пользоваться Ло Бинхэ и его положением на пике. Каждый раз, когда Нин Инъин открыто и прилюдно оспаривала авторитет главного ученика, каждый раз, когда спорила с собственными соучениками, обвиняя в плохом отношении или безразличии к судьбе маленького шиди, и каждый раз, когда она обращалась к Шицзуню с навязчивыми просьбами с течением времени всё больше походящими на требования наказать своих шисюнов и шицзе, посмевших плохо обойтись с самым младшим учеником Цинцзина, девушка настраивала весь пик против так яро «защищаемого» ею Ло Бинхэ. Кто-то мог бы подумать, что она была слишком наивна и не понимала, какие последствия могли повлечь подобные её действия. Однако Шэнь Цинцю был учителем Нин Инъин и знал её лучше кого бы то ни было, ему отлично было известно, что пусть Инъин не особо талантлива, пусть она не очень прилежна и ей не хватает терпеливой усидчивости, но она отнюдь не глупа. Что касается её наивности… Это тоже было не совсем правдой, да и смотря в чём. Нин Инъин с самого детства занимала самую высшую позицию на пике, если не считать, собственно, лорда Цинцзин и его главного ученика, соответственно, она прекрасно разбиралась в ученической, и не только, иерархии. Она столько лет варилась в этом котле, как она могла не знать все подводные течения, которые протекали в крупной секте или на одном из её пиков. Эта девочка так же не понаслышке знала обо всех чаяниях и стремлениях молодых амбициозных учеников и какие войны протекали среди них за высокую позицию. Точно так же, как ей было отлично ведомо значимость такой деликатной темы, как происхождение в среде совершенствующихся и в особенности на пике учёных. Как она могла не понимать, что происходит с Ло Бинхэ и причины, повлёкшие за собой подобное отношение, как и то, что своим поведением только всё ещё больше усугубляет… Ещё больше усложняет… Правильно, Инъин использовала Ло Бинхэ так же, как сам Ло Бинхэ использовал её. Однако в глазах Шэнь Цинцю то и это являлось чем-то совершенно разным. Таково человеческое сердце, оно всегда пристрастно по отношению к любимым. Прегрешение постороннего всегда воспринимается чем-то чрезмерным, серьёзным преступлением, а изъяны личности дорогого человека из раза в раз размываются и кажутся чем-то несущественным. Поведение Нин Инъин изо дня в день ухудшало положение Ло Бинхэ на пике, однако для Шэнь Цинцю более виноватым был именно Ло Бинхэ, который старался улучшить свою жизнь с помощью своей шицзе. Так было по той простой причине, что изначально в его сердце эти двое никогда не были равнозначны. Ин-эр заклинатель был готов простить многое, всегда находя подходящее оправдание для её поступков, когда даже малейшая ошибка со стороны Ло Бинхэ или несовершенство в его личности неосознанно жестоко порицалось им в своём сердце. Изначально для Шэнь Цинцю было загадкой такое поведение своей ученицы. Однако впоследствии он пришёл к осознанию, что подобным отношением она, во-первых, отваживала потенциальную угрозу в виде другой воздыхательницы или возможного друга для предмета своих пылких чувств, чтобы убрать со своей дороги конкурентов и оставаться для своего шиди единственной поддержкой и защитой, которой он кругом обязан. Ну а во-вторых, пыталась произвести впечатление на Ло Бинхэ и заработать его признательность, а вследствие — углубить свои отношения с ним. Её попытки приняли особенно отчаянный и выходящий за всякие границы вид, когда вокруг Ло Бинхэ всё активнее стали порхать другие прекрасные цветы, привлечённые весенним ветерком с разных вершин. Следует отметить, Шэнь Цинцю изначально вовсе не намеревался оставлять всё как есть, наоборот, он желал воспрепятствовать творящемуся безумию и развести этих двух детей, между которыми происходило что-то совсем ненормальное. Он бы даже сказал — нездоровое. Отношение Ло Бинхэ к Ин-эр уже было чем-то неправильным, но поведение самой Инъин уже давно пересекло какую-никакую разумную черту… Пусть сердце Шэнь Цинцю всегда было пристрастно там, где дело касалось этой ученицы, но он не был слепым. Даже если его сердце было готово найти для любых поступков этой маленькой девочки объяснения и оправдания, но разумом заклинатель всегда ясно понимал кто в данном случае больше всего неправ. Да, это правда, что Шэнь Цинцю совершенно не собирался вмешиваться в отношения Ло Бинхэ и других учеников, однако он также никогда не стал бы ещё больше усугублять ситуацию или намеренно осложнять жизнь зверёныша. Именно потому, что когда-то он сам был на месте этого ученика, Шэнь Цинцю прекрасно понимал все те трудности, через которые мальчишке приходилось проходить. Демонёнышу и так не особо легко жилось, умышленно ещё больше усложнять для него всё, было довольно жестоко… Тем более, что в отличие от прежнего времени дети сейчас были гораздо менее свирепы и в некоторых ребятах из этой золотой молодёжи даже присутствовала некая мягкость и доброта. На самом деле, как бы удивительно это не звучало, с Ло Бинхэ на пике активно воевали лишь несколько ребят, но большинство из учеников либо просто смотрели на него сверху вниз издалека, либо просто придерживались невмешательства. Вот с последними у Ло Бинхэ изначально был серьёзный шанс поладить, возможно даже подружиться и тем самым действительно облегчить себе жизнь. В результате же хотя бы частично влиться наконец в ряды остальных учеников пика. Тем не менее поведение Нин Инъин эти шансы свело на нет. У неё получилось сделать так, что Ло Бинхэ возненавидели даже те из ребят, кто изначально не испытывал к нему неприязни. Шэнь Цинцю не понимал, о чём Инъин вообще думала. Он склонялся к мысли, что пусть её поступки не были непреднамеренными, однако поддавшись эмоциям она, скорее всего, просто не осознавала в полной мере что творит. Повелитель Цинцзин верил, что в глубине души Нин Инъин всё такая же невинная и чуткая маленькая девочка, она просто не понимала все трудности, с которыми приходилось сталкиваться Ло Бинхэ по причине того, что сама никогда в жизни не имела дело с чем-то подобным. Ведь жизнь самой девочки всегда была в высшей степени безмятежна и благоустроена, она с самого начала и по сей день неизменно была хорошо защищена от любого несчастья или грязи этого мира. Поэтому ей попросту неоткуда было знать о тех проблемах, что присутствовали в жизни иного толка людей — наподобие того же Ло Бинхэ. Ещё до того, как всё оказалось совсем загублено для зверёныша, Шэнь Цинцю впервые решил вмешаться в дела молодого поколения, презрев собственные взгляды и принципы о правильном для демонёнка воспитании и своём невмешательстве. Он впервые захотел помочь Ло Бинхэ с его трудностями, однако… Ло Бинхэ оказал не меньшее, чем Инъин, сопротивление, когда Шэнь Цинцю предпринял неоднократные попытки развести их между собой и вынудить прекратить общение. Мало того, что глупый зверёк совершенно не оценил добрую волю и впервые проявленную повелителем Цинцзин по отношению к нему заботу, заклинатель понял, что это тупоголовое отродье опять навоображало себе что-то совершенно дикое и пришло к каким-то странным и, как уже повелось, в корне неверным умозаключениям. Впрочем, как ему с самого начала и было свойственно… Шэнь Цинцю иногда действительно хотелось вскрыть голову Ло Бинхэ и посмотреть, какими запутанными путями проходят его мысли и как вообще работает его мозг! Как бы там ни было, всякое желание и дальше вмешиваться у Шэнь Цинцю просто пропало. Если уж этот мелкий ублюдок не понимает, что для него хорошо и ему настолько в тягость участие этого мастера к его судьбе, то пусть поступает как знает… Шэнь Цинцю никогда не стал бы навязывать своё внимание и помощь тому, кому абсолютно не нужны ни это внимание, ни его помощь. На этом заклинатель умыл руки. В дальнейшем, если он и обращал внимание на их ненормальные отношения, Шэнь Цинцю заботился уже только о безответных нежных чувствах своей Ин-эр. Даже если владыку Цинцзин беспокоило её поведение, и он не одобрял её чувств к Ло Бинхэ, он всё равно не мог ей ни в чём отказать, пусть мужчина прекрасно видел, что чувства Нин Инъин по большей части односторонние. Может Ло Бинхэ и был к ней неплохо расположен, но в его чувствах не было и половины той искренности, что у самой девочки, если чувства эти вообще имели место быть. Шэнь Цинцю всё ещё верил, что отношения Нин Инъин с Ло Бинхэ неуместны и ненормальны и им лучше было бы прекратить любое общение. Однако видя насколько для Ин-эр важен этот мальчишка, он нехотя из раза в раз потворствовал ей и помогал достигнуть нужного для неё впечатления. Не только он, но даже ученики, не понимающие всей сути дела. Но уже по другим причинам. Мин Фань всегда дорожил этой маленькой девочкой, которая выросла у него на глазах и боялся потерять её привязанность, а соученики ценили, как госпожу пика и не смели идти против неё. Кроме того, многие в то время были расположены по отношению к ней с симпатией и приязнью. Однако Инъин превратно истолковала всеобщее отношение. Она не понимала главного, если у неё всё так прекрасно спорится, если так легко выходит достичь свою цель, дело не в том, что возымели эффект её усилия или ей удалось кого-то обмануть, всё гораздо проще — у неё так легко всё получалось, лишь потому что она была любима и ей позволяли получить желаемое. Не представляя об этом, она уверовала в собственные безграничные возможности. Её охватило ощущение всемогущества. Именно тогда отношение всех вокруг к ней начало меняться… А Шэнь Цинцю понял, что слишком избаловал эту девочку. Все эти годы он относился к ней очень хорошо. Настолько хорошо, что это полностью извратило личность данного ребёнка и отнюдь не в лучшую сторону. Шэнь Цинцю безмерно корил себя за то, что любовь застлала ему глаза. Ему некого было винить кроме себя в том, что Ин-эр стала такой. Он избаловал её практически до небес и это заставило её уверовать в собственную непогрешимость и исключительность. Убедило в том, что она может получить всё, что только пожелает, и методы уже перестали иметь значение. Проявление чужой доброты по отношению к ней больше не находило отклика в её сердце, она перестала ценить дружбу и хорошее отношение. В её сердце поселилась гордыня. Однако Шэнь Цинцю верил, что не всё потеряно и её ещё возможно перевоспитать. Хоть эта маленькая девочка и эгоистка, но она ещё не успела совершить что-то действительно непоправимое. Пока что всё было обратимо, Шэнь Цинцю только на это и оставалось надеяться. Надо было только что-то делать с её раздувшимся самомнением и спустить с небес на землю, поэтому он с готовностью ухватился за подвернувшийся шанс. Претворить же этот замысел в жизнь станет возможным только если она потеряет то, что ей казалось незыблемым, безусловным и принадлежащим ей по полному праву. Заклинатель ожесточил своё сердце и последовал разработанному им плану по воспитанию этой ученицы. Один только Шэнь Цинцю знает, чего это ему стоило. Почти каждый день он боролся с собой, чтобы не передумать и не позвать Ин-эр. Он прекрасно понимал, что, если сделает это, все предыдущие усилия пропадут даром и получится так, что он и его любимая ученица только лишь зря страдали, поэтому Шэнь Цинцю снова и снова пересиливал себя и терпеливо, нет, отнюдь не терпеливо, но, закалив с трудом уже сохраняемую выдержку, жадно и с большими надеждами ожидал какие плоды принесёт новый воспитательный метод разработанный специально для его избалованной принцессы. Утратив покровительство учителя и при неимении времени на неё у Мин Фаня, её второго самого большого защитника, жизнь девушки стала неизмеримо сложнее. Над ней никто не посмел бы издеваться, за этим Шэнь Цинцю внимательно следил. В принципе никто и не собирался, но её уже никто не привечал с той благосклонностью, как прежде. Она окончательно выпала из круга общения других ребят с пика. Виной всему было не только потеря Инъин её положения, но прежде всего то, что все эти годы она раз за разом своим отношением госпожи, снисходящей до простых рабов, которые обязаны ей во всём подчиняться, всё больше отталкивала своих соучеников и постепенно потеряла их дружбу. Каждый раз, когда демонстративно предпочитала всем Ло Бинхэ, всем своим видом показывая его великую значимость, которая давно превзошла значимость всех остальных соучеников даже вместе взятых, Нин Инъин капля за каплей теряла их хорошее к себе отношение. Этим одним поступком она портила жизнь Ло Бинхэ и ухудшала свои взаимоотношения со всем пиком. Однако она так и не сумела полностью осознать, что делает и к чему всё идёт, пока всё в одночасье не оказалось утрачено. Пережитые ею трудности, быть может, первые в жизни, должны были её чему-то научить... Шэнь Цинцю питал надежду, что спустя столько времени Ин-эр здесь неспроста и она сумела многое осознать. Однако была во всём этом одна положительная сторона: подобных ошибок с собственными детьми он уже не допустит. «Может я допустил ошибку не только в воспитании Нин Инъин, но и… Ло Бинхэ», — в голове мелькнула неожиданная мысль. Кажется, он был более суровым с этим учеником, чем собирался и даже больше, чем предполагал до этого дня. Ему всегда казалось, что он поступал правильно в связи с необычным на вершине положением Ло Бинхэ и схожестью их судеб. Но этот зверёк никогда не был похож на него самого: он никогда не был ни сильным волей, ни самостоятельным, ни даже особо умным… Может, владыка Цинцзин слишком многого ожидал от этого мальчишки? Шэнь Цинцю всегда смущало, что Ло Бинхэ из раза в раз пытается отыскать помощь извне вместо того, чтобы уяснить очевидное: единственным спасением для себя можешь стать только ты сам. Есть лишь одно существо, на которого человек может по жизни рассчитывать — это он сам. И больше никто! Однако Ло Бинхэ не хотел или не мог понять эту простую истину. Или, быть может, он от природы был слишком слаб, чтобы рассчитывать только на себя самого? Жаль, что Шэнь Цинцю понял это только сейчас… Кроме того, с самого начала три взгляда и жизненные ценности Ло Бинхэ были серьёзно искажены. Он искренне считал, что чего-то хорошего в жизни достойны исключительно те, кто добр по отношению к нему лично, а прочие или же те, кто не добр к нему, являясь плохими людьми, заслуживают только одного — кары. Ло Бинхэ всегда пытался втихаря отомстить всем своим обидчикам, как только мог, не чураясь любых доступных методов соразмерных с его статусом и возможностями. Даже за столько лет он так и не развил чувство единства со своей сектой, поглощённый обидами. Но самым примечательным было то, что в связи с его скудным умом он даже реальное к нему «хорошее» или «плохое» отношение не всегда верно разграничивал… Чем больше Шэнь Цинцю замечал пробелы в его воспитании и несовершенство характера, тем больше пытался призвать к порядку и воздействовать на него методом устрашения. Шэнь Цинцю старался исправить неверное суждение этого ученика о мире как мог согласно собственному разумению, опираясь на понятный ему подход с использованием самой подходящей на его взгляд тактики, но всё оказалось без толку. Как показало дальнейшее, система наказания не особо-то помогла. Мало того, что мальчишка не исправился, всё его поведение изменилось к худшему… Шэнь Цинцю всё ещё не мог понять были ли его методы ошибочными или этот ученик неисправимым… В пользу последнего предположения говорило то, что в отношении любых других учеников метод этот всегда прекрасно работал. Он дал сбой только с этим полудемоном. Владыка Цинцзин даже задумывался, уж не сущность ли полукровки в ответе за такую нецелостность и дефекты характера. Последнее было особенно тревожным, если учесть, что дети Шэнь Цинцю также могли не быть и, скорее всего, не являлись людьми. Заклинатель утешал себя лишь одной мыслью, что они не полукровки, поэтому никаких противостояний и перегибов между двумя сущностями по идее быть не должно. Естественно, если только проблема не в самой демонической крови… Потому что в этом случае всё может оказаться ещё хуже. Проблемы с воспитанием или изначальной личностью самой любимой и нелюбимого учеников подали Шэнь Цинцю много пищи для размышления. Мужчина ещё больше уверился в принятом решении. Если ему доведётся самому воспитывать своих детей, независимо от пола все они будут воспитываться в строгости. Но не в чрезмерной, он больше не станет ни на кого возлагать больших надежд. Иногда случается так, что личность ребёнка с самого начала настолько искажена, что его попросту не исправить. Теперь Шэнь Цинцю об этом знал доподлинно. За всё время, что он занимал положение вершинного лорда, из всех воспитанных им детей только Мин Фань был идеально близок к тому, чтобы называться оправдавшим ожидания. Хотя и там не обошлось без кое-каких недочётов. Однако Шэнь Цинцю понял главное — имеют значение не только воспитательные методы, но и характер воспитанника. Мин Фань по большей части являлся хорошо воспитанным, разумным ребёнком с правильным мышлением и неплохим характером, а подобное, как оказалось, большая редкость. Самому Шэнь Цинцю может так и не повезти, особенно если вспомнить, кто отец… Из своих размышлений мужчина вынырнул в тот момент, когда Нин Инъин упала перед ним на колени и ухватилась отчаянно за край его ханьфу, словно, если не будет крепко держаться, её могут и прогнать. Шэнь Цинцю до зуда в костях хотелось погладить Ин-эр по голове — в первый раз не потому, что она любила, когда он это делал, а по своему искреннему желанию, — успокоить её и поднять с колен. Однако неимоверным усилием воли он себя удержал. Если он сам проявит инициативу и так легко вернётся к былому, весь воспитательный эффект будет потерян. Все предыдущие усилия тогда пойдут насмарку! После долгих внутренних метаний Шэнь Цинцю решил позволить Инъин самой предпринять первый шаг и сделать то, ради чего она пришла. Пусть их примирение наступит в результате её усердных стараний. — Учитель, Ин-эр была не права, — прерывающимся от сдерживаемых рыданий голосом почти прошелестела Нин Инъин, низко опустив голову и украдкой вытирая слёзы, которые никак не желали кончаться. — Это всё вина Ин-эр. — Вот как, — только и сказал Шэнь Цинцю, намеренно не глядя в сторону коленопреклонённой девочки. Пытаясь успокоить себя, Шэнь Цинцю принялся поправлять и так идеально сидящие края рукавов. Но со стороны это выглядело так, словно у него нет никакого интереса выслушивать нытьё и оправдания этой ученицы, которая лишь бездарно тратит его время. Безучастность Шицзуня и холод в его голосе привели Нин Инъин в состояние ужаса. Она ещё сильнее ухватилась за край платья учителя, её взгляд стал ещё более лихорадочным, а голос — сбивчивым. — Это всё вина этой ученицы. Ин-эр так ошиблась… Так сильно ошиблась, — Нин Инъин совсем спрятала горячее от стыда лицо в одежде Шэнь Цинцю, отчего её голос приобрёл ещё более сдавленные и приглушённые нотки. — За это время Инъин много думала и осознала свою ошибку… — И что же поняла эта ученица? — Шэнь Цинцю пытался сохранить последние крохи хладнокровия, поэтому его слова прозвучали как никогда равнодушно. Его тон был таким морозно-холодным, что в комнате почти можно было разглядеть летающие снежинки и всё облепившие кристаллики льда. Безнадёжность затопила всё сердце Нин Инъин. Учитель не простит её! Он никогда не примет её обратно… Однако, как только подобная мысль промелькнула, девушка ещё сильнее уцепилась за одежду Шицзуня, так, словно от этого зависела её жизнь. Нин Инъин боялась, что он в любой момент может вырвать свой ханьфу из её рук и велеть ей уходить. По этой причине непроизвольно она всё сильнее сжимала подол учительского одеяния уже судорогой сводившимися пальцами. На самом деле ей отчаянно хотелось уцепиться за ногу своего Шицзуня, чтобы уж наверняка, но она прекрасно знала, как учитель ненавидит прикосновения и готов их терпеть разве только, если юная заклинательница дотронется до краёв его одеяния, в частности, рукава, не задевая кожи, поэтому девушка страшилась, что её сразу оттолкнут, если она переступит грань, и не посмела предпринять такую вольность. Да, точно. Она всегда знала о его нетерпимости к прикосновениям. Сама Нин Инъин была из тех людей, которые, наоборот, сильно любят и нуждаются в прикосновениях. Даже больше того, для неё прикосновения всегда были значительной частью каждодневного общения со всеми людьми, которых она считала близкими себе: с Шицзунем, Ло Бинхэ, Мин Фанем и ещё со своими шицзе. Но это всё было после, а до того… Поскольку это было столь важным для неё, об особенностях учителя, человека, который был ей ближе всех, того, кто заботился о ней, Нин Инъин узнала вскоре после поступления на Цинцзин. Приняв в расчёт уже её особенную черту характера, самое большее, что ей было позволено так это подержаться за рукав Шицзуня и за его пояс. Изредка учитель мог сам погладить её по голове. На этом всё. Что касается других учеников, им даже близко стоять от учителя было не дозволено. Она знала это всё прекрасно. Лучше, чем кто-либо. Так почему же… Почему в тот день?.. В отношении к себе наставника Инъин тоже никогда не сомневалась. Однако с прошествием времени А-Ло всё больше злился на учителя, он всё чаще обращал внимание на сплетни о нём и всё сильнее убеждался в их правдивости. Они нередко обсуждали эти слухи. Вернее, это шиди Ло говорил о них и старался убедить её в правдивости всего сказанного. Разумеется, сама Нин Инъин не верила во всё это. Первое время она активно разубеждала его, пытаясь пробудить шиди от таких нелепых заблуждений. Но А-Ло не верил ей или, быть может, не хотел верить… Поняв эту истину, Нин Инъин перестала каждый раз спорить с Ло Бинхэ и лишь снисходительно выслушивала его очередные речи, иногда по привычке вяло отвечая несогласием с его точкой зрения. Но Ло-шиди всё больше и больше подчёркивал, какой распутной натурой обладал их учитель, и всё более прозрачно намекал на то, что он так добр к самой Нин Инъин исключительно потому, что питает зловещие планы и грязные желания по отношению к ней. В первое время подобные разговоры Ло Бинхэ вызывали возмущение в сердце девушки, потом лишь смех и веселье о нежелании её шиди понять очевидное, затем глухое раздражение — почему он всегда так плохо отзывается об учителе. Нет, не так. Почему он всё время говорит только об учителе? Им что, больше и поговорить не о чём? Почему все его мысли забиты Шицзунем, когда рядом такая милая и прелестная девица, как она. Или может Инъин не так уж красива в его глазах? — и, в конце концов, ленивое безразличие. Она слишком притерпелась. Речи Ло Бинхэ уже начинали напоминать размытый, неясный шумовой фон. А потом случилось то, что случилось… Не то этот фоновый шум впитался и застрял в её голове, загипнотизировав её, не то она на мгновение сошла с ума. По-другому Нин Инъин просто не могла объяснить произошедшее. Какой демон в неё вселился и что на неё вообще нашло?! Однако не это было самым страшным. Худшую ошибку она совершила после. Вместо того, чтобы вернуться к Шицзуню, упасть ему в ноги и молить о прощении, она пошла к Ло Бинхэ. В тот момент девушка и представить не могла, что совершает самую большую ошибку в своей жизни. Она была растеряна, расстроена и самую чуточку зла на… Ло Бинхэ. Нин Инъин всего лишь хотела, чтобы её утешили и сказали, что она не сделала ничего плохого, что ничего непоправимого не произошло, что с наступлением утра все эти недопонимания развеются, как ночной кошмар, а её нелепый поступок забудется. Она желала, чтобы Ло Бинхэ взял на себя ответственность за её такое поведение. Хотя бы отчасти, но он был повинен в произошедшем… Поэтому он должен был разделить с ней вину и успокоить её страхи и переживания. Эх, если бы она пошла в тот вечер к Мин Фаню, она бы правда получила ожидаемое утешение. Больше того, главный ученик помог бы ей оправдаться перед учителем. Но задним умом все крепки… — Так вот что случилось. Не беспокойся, я всё улажу, — это было всё, что ответил А-Ло на сбивчивый лепет Нин Инъин, ласково погладив по голове. Разум юной заклинательницы в этот вечер был действительно в беспорядке и погряз в замешательстве, иначе она просто не могла объяснить, почему так сразу доверилась словам Ло Бинхэ и действительно поверила, что он всё уладит. В тот вечер девушка ушла спать немного успокоенная, а наутро поняла, что под словом «уладить» они с её шиди явно подразумевали нечто несоизмеримо разное. В тот день весь Цанцюн уже знал о том, что Шицзунь якобы приставал к ней. Даже если бы Нин Инъин была самым глупым человеком на свете, она бы всё равно поняла, откуда брала начало подобная сплетня. После такого как бы она вообще осмелилась поднять глаза на учителя?! Ей было так стыдно, что она мечтала о какой-то яме, чтобы в ней закопаться и никогда оттуда уже не вылезать! С животом полным зла и невысказанных обид Нин Инъин сразу помчалась на поиски Ло Бинхэ. Однако все её обвинения разбились о стену его спокойствия и уверенности в собственной правоте. После же он заключил её в объятия нежно-нежно и стал уговаривать, как ребёнка. С того дня Ло Бинхэ начал уделять ей больше внимания. Он стал ещё более внимательным и заботливым, чем обычно. Он даже почти забросил всех этих мух, что нескончаемым роем кружились вокруг него. Даже самая опасная в глазах Инъин соперница в лице Лю Минъянь, считавшаяся самой прекрасной девушкой в Цанцюн Шан, казалось, на время была позабыта. Ло Бинхэ пару раз проскользнул на кухню и тайком приготовил ей разные вкусности. А их разговоры в кои-то веки не вертелись вокруг Шицзуня, но были простыми и весёлыми. Иногда глупыми, но не о ком-то другом! Это всё так подкупало. Инъин уже давно только об этом и мечтала, к этому стремилась. Разубедить А-Ло всё равно бы не вышло, почему бы тогда немного не поддаться… Пусть и дальше продолжает её жалеть и забудет всех этих стервятниц. Девушка перестала противиться или что-либо объяснять, предоставив Ло Бинхэ думать, как ему нравится… А-Ло считал, что она последовала его настоянию держаться от учителя подальше, но на самом деле всё её существо было охвачено горьким непереносимым стыдом — стыдом, который попросту невозможно выразить никакими словами! — по отношению к Шицзуню, поэтому она не осмеливалась снова приходить в его дом как ни в чём не бывало и начала неосознанно избегать его. Однако Нин Инъин всегда была уверена в своём месте в сердце Шицзуня. Она верила, стоит ей извиниться, как он простит её. Ей просто было нужно время, чтобы А-Ло успокоился, а она отыскала в себе достаточную смелость. Ей всё ещё было очень стыдно смотреть в глаза учителя… Постепенно преследующий юную заклинательницу даже во сне укоряющий взор наставника с первого утра, становился всё более отстранённым. Его взгляд всё меньше задерживался на ней и незаметно мало-помалу стал совсем отдаляться, в скором времени уже не удостаивая её своим вниманием. Нин Инъин охватило дурное предчувствие. В её сердце поселился страх… Пока она разрывалась между чувством вины и счастливой порой первой любви, незаметно прошло время. Ло Бинхэ погиб и, пережив первое горе, она поняла, что что-то было не так. За столько времени учитель не только ни разу не позвал её, кроме как на занятиях она нигде его не видела и даже не пересекалась с ним на пике. Шицзунь и Ло Бинхэ были самыми важными для неё в этой жизни людьми, теми, кого она по-настоящему любила. Теперь, лишившись А-Ло, она отчаянно нуждалась в заботе учителя, но, казалось, она потеряла не только своего шиди, но и Шицзуня?.. Нин Инъин не желала верить в подобный исход. Это просто не могло быть правдой! Она хотела побежать к учителю и сделать всё для того, чтобы стало как прежде. Тем не менее… У неё не осталось никакого лица, чтобы когда-нибудь предстать перед учителем. Девушка просто не представляла, как осмелиться прийти к нему как ни в чём не бывало спустя четыре месяца. Целых четыре месяца! Время не только не облегчило задачу, напротив, всё стало значительно сложнее… Если бы она пришла раньше, если бы только… А сейчас, спустя столько времени, не стало ли всё слишком сложным, ещё более проблемным… Быть может, даже нерешаемым? Нет-нет. Такого попросту быть не может! Никогда и ни за что. Стоит ей сделать первый шаг и самой прийти к Шицзуню, как всё наладится. Всё станет, как прежде. Непременно. Учитель просто не мог вот так вот просто забыть её и вычеркнуть из своей жизни. Невозможно! Но потом юную заклинательницу снова охватывали сомнения, разного рода опасения, мучительное чувство вины и страх. Шицзунь уже и не смотрит в её сторону! За всё время урока даже не взглянет ни разу. Он больше не зовёт её к себе… А вдруг… вдруг он и правда её больше не любит?.. Неужто Инъин своими руками убила любовь единственного взрослого, на которого она всегда могла положиться? Единственного родителя, который был в её жизни незыблемо. Единственного родного человека, чью нежную заботу она вообще помнит… Стыд и чувство вины грызли её изнутри, но вскоре им на смену пришла обида. Девушка много раз в своём уме пыталась найти себе оправдание и объяснение своим поступкам. В результате преуспела. Сплетни разнёс Ло Бинхэ, от учителя же ей пришлось держаться подальше по настоянию всё того же А-Ло. Так в чём же она была виновата? К тому же Инъин прекрасно видела, что сам Шицзунь не очень-то стремится к её обществу (она была права в своих последних мыслях? Они не были порождены страхом и безнадёжностью?!). Наверное, он даже не заметил её отсутствия (Как же так! Неужели ему и правда хорошо живётся без её, его Ин-эр, присутствия в своей жизни?). Она сама жертва во всей этой истории! Нин Инъин ещё дулась какое-то время, обижаясь на весь белый свет, но потом последовала зову своего сердца. Ей очень сильно был нужен Шицзунь, она так скучала по нему… Как такое может быть, чтобы сам учитель не тосковал по своей Ин-эр? Она должна вернуться к нему, своему учителю, и всё станет как прежде. Как прежде не стало… В тот день её выставили вон. Учитель даже не удостоил её взглядом… Весь мир Нин Инъин будто разлетелся в щепки. Ей казалось, что сами небеса рухнули ей на голову. Неужели она потеряла привязанность Шицзуня?.. Разве такое возможно?! Он ведь любил её так сильно… Она же была его маленькой принцессой… Так как же получилось, что он больше не хочет видеть свою Ин-эр? Ей было так хорошо на Цинцзине, она ощущала себя столь любимой своим учителем, каждый день находясь под защитой его нежной привязанности и заботы, что за столько лет почти успела позабыть своё раннее детство и присутствовавших в нём людей, в том числе родителей. Эти старые воспоминания со временем выцвели и стали совсем смутными… В её уме и сердце учитель был единственным родителем, который у неё был. Да, точно. Она совсем забыла. Когда культиватор становится на данную стезю, ему надлежит отринуть свою прошлую жизнь и привязанности. Это, разумеется, не касается всех этих сыновей и дочерей кланов заклинателей или отпрысков находящихся в силе знатных родителей, которыми являлись сплошь все ученики её пика. Однако сама Нин Инъин отличалась от них… Она всего лишь была дочерью купца, пусть довольно влиятельного и богатого. Так что в отличие от своих родовитых соучеников после поступления в Цанцюн никогда больше не видела свою прежнюю семью. Тем не менее под покровительством учителя ей жилось просто прекрасно, настолько замечательно, что никакой большой нужды ещё в чьей-то опеке у неё больше не возникало. Со временем же прежние воспоминания день за днём стали всё больше терять цвет и исчезать из её памяти одно за другим. Всё же она была слишком маленькой, когда поступила в Цанцюн, ей едва-едва исполнилось восемь лет. В памяти девушки не осталось чётких воспоминаний о том, кто именно из родных привёл её в Цанцюн Шан в тот день. Но зато она отлично помнит, какие лорды тогда выбирали себе учеников — это были лорд Байчжань, владыки Аньдин и Сяньшу, а также повелитель Цинцзин. В секте Цанцюн издревле было как-то принято, что учеников набирали не для всех пиков разом, но по установленной очереди, которая могла быть нарушена лишь в случае крайней нужды. Такая нужда у Байчжань или Аньдин возникала довольно часто. Но существовали два лорда не зависящие ни от какой очереди, которые могли принимать учеников, когда того считали необходимым. Это были лидер секты и его заместитель. В тот день Нин Инъин даже не подозревала насколько ей повезло, что именно Шицзунь забрал её с собой. Впоследствии узнав о назначении пиков Байчжань и Аньдин, а также тяжёлой жизни учеников на этих вершинах, юная заклинательница первое время в страхе просыпалась по ночам, беспокоясь о том, что её мирная жизнь на тихом безмятежном пике всего лишь сон… Что касается Сяньшу, там Инъин также не жилось бы хорошо. Как можно ощущать себя вольготно на пике, который полностью посвящён этой павлинихе Лю Минъянь и всё вокруг вертится вокруг неё! Всю жизнь прозябать где-то на заднем плане, в подчинённом положении у этой курицы с пышными перьями, вознамерившейся своим оперением не иначе сравниться с грациозным журавлём, вечно в её тени… Да разве может быть участи хуже?!! Что же касается шиди Ло, он был единственным на Вершине Учёных учеником, кто не являлся сынком какого-то великого рода. Не только маленький шиди, если отбросить положение на самом пике или в Цанцюн Шан, все эти ученики в разы превосходили её саму по статусу и происхождению. Нин Инъин знала, что заняла столь высокое место и вообще была принята на Цинцзин только благодаря доброй воле Шицзуня. Это было проявлением его доброты и благодати. Однако где-то очень глубоко в душе, неосознанно, Нин Инъин ощущала себя сорокой, подброшенной в слишком уж роскошное ей не по чину гнездо, она чувствовала всю свою неуместность и несовершенство рядом со всеми этими яркопьёрыми фениксами и величественными драконами, которые приходились ей шисюнами и шицзе. Нет, соученики всегда относились к ней с теплотой и даже пытались окружить заботой и вниманием следом за Шицзунем. Однако, как бы привольно не жилось человеку и каким бы большим богатством он не обладал будь это в материальном или эмоциональном плане, сколь бы удачлив он ни был в жизни, ему всегда чего-то да будет недоставать. Такова человеческая натура. Ей всегда всего мало. Она постоянно требует дай-дай-дай, ещё-ещё-ещё. Охватывающую сердце и разум жадность преодолеть бывает всё труднее… Как бы хорошо ей ни жилось в своём новом и таком замечательном доме, Нин Инъин всё равно не была довольна имеющимся. Она уже успела забыть всю ту радость и счастье от обретения собственного незыблемого места в этом прекрасном обиталище бессмертных фей, ставшего таким родным и любимым, где все привечали её теплотой и лаской… С течением времени девушка ощущала только всё большее недовольство. Все те достоинства этого уютного светлого пристанища от любых несчастий жизни юная заклинательница начала воспринимать как должное, а потому перестала ценить, но теперь замечала всё больше изъянов, многие из которых существовали лишь только в её собственном воображении, и всё в более мрачном свете. Теперь же задумываясь об этом, Нин Инъин абсолютно не понимала ни себя, ни свои глупые чувства. Но тогда в её мыслях царил разброд, голова была занята разными глупостями. И как раз в это время, после её долгих уговоров, Шицзунь решил принять нового ученика… Уже с первого взгляда Нин Инъин поняла, что новый ученик иной. Он серьёзно отличается. Он совершенно не такой, как другие соученики. В действительности это было его недостатком, особенно в этом месте, но для Инъин в то время это воспринималось, исключительно как великая добродетель. Наверно, именно поэтому она так сразу прикипела душой к Ло Бинхэ. Он тоже не был по праву частью этой небесной обители под названием Цинцзин… Исключительно милость учителя спасла его от полагавшейся по праву рождения более низкой участи. Точно так же, как и её саму. В то время девушка ощущала по отношению к А-Ло некое чувство общности и сродства. Хотя если задуматься, разве между ними было хоть что-то общее? Вернувшись из дома Шицзуня с поджатым хвостом, очень долгое время Нин Инъин была потеряна, не понимая, что происходит и почему так вышло. Казалось, что-то в ней надломилось… Потом же она злилась. Она так злилась на А-Ло и Шицзуня! Это Ло Бинхэ разрушил её жизнь и будущее, ясно же! Если бы не он и его нелепые измышления, разве всё могло прийти к такому? Он вскружил ей голову и сбил с пути своим постоянным ядовитым капанием на мозги. Ему-то теперь что, он уже не в этом мире, но как Инъин это всё разгребать и как теперь жить дальше, когда у неё ничего не осталось и все, как оказалось, её терпеть не могут? А учитель? Разве он сам не позволил ей поверить, что любит её, как родное дитя? Так почему же бросил её вот так?.. Зачем отлучил от себя… Неужели всё потому, что теперь у него будут собственные дети… Именно поэтому она стала не нужна? Почему он всегда был так ласков и нежен по отношению к ней? Почему терпел все её прихоти? Почему даровал столь высокое положение и уверил в своём месте в жизни?! Всё для того, чтобы потом отобрать и это место, и своё сердце? Его сердце оказалось таким крохотным, что могло вместить в себе любовь по отношению к ней только до этого момента? Нин Инъин так злилась, так злилась, что всё внутри узлом скручивалось, но, когда остыла, не осталось больше ничего — лишь тупая боль и разочарование. А следом пришло осознание. Все эти два месяца девушка только и делала, что думала обо всём произошедшем и о том, как же всё к этому вообще пришло. В результате юная заклинательница поняла, что лишь один человек повинен во всём произошедшем, один человек ответственен за то, к чему всё пришло и это не Шицзунь и даже не А-Ло… Этот человек — исключительно только она сама. Она допустила ошибку, и ошибка эта была ужасна, но кто не ошибается! Однако Нин Инъин ни в коем случае не должна была идти с проблемой, связанной с учителем к человеку, который затаил на него злость до такой степени. Но дело вовсе не ограничилось тем, что девушка рассказала Ло Бинхэ или же тем, что она начала вдруг избегать своего благодетеля по столь ничтожному поводу, в действительности её прегрешения были в разы ужаснее. Лишь чтобы удержать Ло Бинхэ и присвоить его целиком себе, Инъин пала так низко, что молчаливо согласилась со всеми его обвинениями в адрес Шицзуня, и вместо того, чтобы разубедить его в собственных подозрениях и абсурдных домыслах, она ещё больше уверила своего шиди в них своими неубедительными недообъяснениями и жалким несчастным лицом жертвы, нуждающейся в поддержке и утешении. Стоило ли удивляться, что всё это время юная заклинательница не находила себе покоя и даже выдумала такую убедительную ложь для облегчения собственной совести… Ведь в действительности она была виновата гораздо больше, чем изначально ей хватило духу признать! Не только это. Как хорошей ученице столь многим обязанной своему мастеру, ей следовало заставить замолчать Ло Бинхэ, когда все эти гнусности об учителе впервые стали извергаться из его уст. А если бы он не внял ей, Инъин надлежало пригрозить порвать с ним все связи. Она должна была более чётко выражать свою мысль, рассказать каким человеком был учитель, уверить, Шицзунь вовсе не такой, каким его вообразил Ло Бинхэ, что он никогда не стал бы издеваться над учеником или подменять руководство и что все эти слухи тоже совершенно не заслуживают доверия. Ей нужно было возражать более уверенно, а не благосклонно слушать всю эту грязь о человеке, который был ей ближе всех… Хорошая ученица именно так бы и поступила! При этих мыслях Нин Инъин вспомнилось, как Лю Минъянь взяла на себя добрую половину прегрешений своего брата. Эти прегрешения уж точно были настоящими, но была сама Лю Минъянь виновата или только пыталась очистить репутацию шишу Лю уже другой вопрос… В отличие от неё самой уж она-то, та, кого Инъин всегда считала своей самой большой соперницей и угрозой, точно никому бы не позволила хоть одно плохое слово сказать о своём брате или учителе… Какая же она сама на этом фоне низкая и отвратительная… Неудивительно, что Шицзунь отказался от неё. Как она могла быть такой эгоистичной, такой неблагодарной!.. Но эта ученица подвела не только учителя, соучеников своих она тоже сильно обидела. В погоне за сердцем Ло Бинхэ Инъин переступила через всех и каждого… Она оттолкнула от себя всех, кто хорошо к ней относился. Но когда всё пришло к подобному, девушка задавала себе только один вопрос: стоило ли это того? Да, теперь Нин Инъин наконец всё поняла… Так почему она снова здесь… На что только надеется?.. — Эта ученица осознала, что в произошедшем нет ничьей вины, кроме её собственной, — проговорила юная заклинательница глухо, временами нисходя до невнятного шёпота. — Инъин должна была выждать удобного момента и обсудить произошедшее в тот день с самим Шицзунем, чтобы прояснить недопонимание. Но если она всё же обратилась к кому-то за советом, то она ни в коем случае не должна была идти к Ло Бинхэ… Ин-эр ведь знала, что её шиди очень плохо думает об учителе и испытывает ярко выраженное чувство обиды… А ещё те слухи о руководстве, хорошенько подумав, Инъин наконец поняла, что они могли исходить только от самого А-Ло… Учитывая это, всё было неизбежно… Всё должно было закончиться тем, чем и закончилось… Шэнь Цинцю молчал и ничем не выражал своего отношения к услышанному, Нин Инъин же было до дрожи во всём теле страшно поднять голову и самой посмотреть на его реакцию. — Ин-эр и правда не знает, что в тот раз произошло и что на неё нашло… Ведь она всегда хорошо знала, как относится к ней учитель и о том, что отношения их чисты и непорочны, чтобы там ни говорил А-Ло… — её голос то и дело прерывался и оттого звучал всё менее разборчиво, шёпот же становился таким тихим, что последние слова она произнесла практически одними губами. — А ещё эта ученица поняла, что не должна была позволять шиди Ло упорствовать в заблуждениях, но помочь их рассеять… Ему... Е-му Инъин тоже при-ичинила вред. Она была так зациклена на самой себе и своих чувствах, что совершила несправедливость по отношению к Ло-шиди. Так она всё же поняла… Ин-эр наконец осознала насколько неправильным было её поведение по отношению к Ло Бинхэ. — Это то, что Инъин действительно думает? — с прохладцей в голосе поинтересовался Шэнь Цинцю. Тем не менее пусть его голос всё ещё был холодным, но он уже не был столь студёно-ледяным, как несколько минут назад. Инъин не преминула тотчас же ухватить изменения. — Да… Слова Инъин абсолютно искренни. Шицзунь, поверьте этой ученице ещё один, последний раз, — Нин Инъин наконец осмелилась поднять на Шэнь Цинцю глаза и в них с новой силой зажглись ярким пламенем угасшие было угольки надежды, — и Ин-эр вас уверяет, вы больше никогда не разочаруетесь по вине этой ученицы. Шэнь Цинцю почти нестерпимо хотелось заверить её, что всё в прошлом и забыто, помочь подняться на ноги и утешить. А ещё ему второй раз за этот разговор захотелось погладить Инъин по голове. Однако в последний момент он снова удержал себя. Если он так легко простит её, словно ничего и не произошло, все предпринятые усилия могут оказаться напрасны. Ему надлежит дать ей шанс на исправление, а не сразу прощать и уверять, что ничего страшного не произошло. Это только загубит всё начинание. Эти и подобные слова Шэнь Цинцю повторял про себя вновь и вновь сродни мантре, чтобы не позволить поддаться порыву и удержать самого себя от опрометчивого или даже губительного в данном случае проявления мягкосердечия. В комнате сгустилась пронзительная тишина. Нин Инъин чувствовала, что это обволакивающее густым облаком безмолвие способно воздействовать на органы чувств угнетающе, притупляя их деятельность, и даже вытянуть саму душу через поры на теле. Сейчас решалась её судьба, поэтому не смела не то, что шевелиться, она не осмеливалась даже громко дышать. В какой-то момент Нин Инъин вообще затаила дыхание в ожидании приговора, который вскоре последует. Каким он будет? Помилуют её или всё же обрекут к участи хуже смерти — к полному отлучению или даже изгнанию… Если такое всё же случится, девушка вовсе не уверена, что сможет двигаться дальше и преодолеть ожидаемые невзгоды… Она всегда была очень слаба, именно поэтому с самого начала юная заклинательница полагалась лишь на других. Инъин просто не вынесет безразличия учителя и неприязнь соучеников. Для неё попросту невозможно навсегда остаться отвергнутой наставником и исключённой из тёплого дружеского круга своих шицзе и шисюнов. Если подобное всё же произойдёт, имеет ли смысл жить дальше… Если Шицзунь примет её обратно под своё крыло, то и соученики однажды простят её. Но если наставник откажется от неё, отношения и с любыми другими обитателями Цинзина станут невозможными… Хотя всё это второстепенно, что действительно волновало Нин Инъин так это отношение самого учителя. Если у неё больше не будет заботы учителя, если для неё не осталось места в его сердце, для Инъин просто невозможно дальнейшее пребывание на Цинцзине… Она так не сможет. Она этого не вынесет, не вынесет и всё тут… — Ну что же, этот мастер даёт тебе шанс доказать свою искренность, — промолвил Шэнь Цинцю после продолжительного молчания и, стряхнув руки ученицы с подола своего одеяния, немного отодвинулся. — Однако, как распорядиться этой возможностью, решать тебе. Только от тебя самой будет зависеть сумеешь ли использовать этот предоставленный тебе шанс в должной мере. — Ин-эр благодарит учителя, — Нин Инъин снова и снова пыталась смахнуть неостановимо капавшие из глаз слёзы. Но слёзы никак не хотели останавливаться, а она никак не могла найти платок и, забыв о достоинстве юной госпожи, принялась вытирать их рукавом своего платья. — Инъин вас не разочарует. Она больше никогда не подведёт своего Шицзуня, вот увидите! — Теперь можешь идти. Отдохни на сегодня, а завтра вместе с Мин Фанем приходи составить компанию этому мастеру, — Шэнь Цинцю отвёл взгляд, будто полностью утратил интерес и к ученице, и к этому разговору. Однако, когда Нин Инъин встала и повернулась, чтобы уйти, он всё же не сумел полностью сохранить образ и протянул шёлковый платок. — Возьми. Негоже ученице Пика Искусств вытирать сопли рукавом. Это просто возмутительно и… неэстетично, — передав вещицу, Шэнь Цинцю больше ничего не сказал, только смущённо кашлянул и с сосредоточенным видом принялся за свой чай, который уже давно полностью и бесповоротно остыл. Нин Инъин поклонилась и развернулась к выходу. У неё на душе вновь стало тепло и солнечно, не в пример тому сумраку, который царил в её сердце лишь полчаса тому назад, когда она только вошла в этот хорошо знакомый, но в тот момент казавшийся совершенно незнакомым и чужим дом. Пусть человеческие сердца изменчивы, но Шицзунь не из тех людей, чьи чувства легко поддаются переменам. Он не из тех, чья любовь сродни капельке дождя, которая не успев упасть, сразу же начинает исчезать и постепенно обращается в пар. Ей очень хотелось верить в подобное, но до самого последнего момента Нин Инъин и не подозревала, что всё обстоит действительно именно так. Шицзунь всё ещё заботится о ней… Несмотря ни на что он всё ещё готов принять её, всё ещё желает довериться ей! Она больше никогда не подведёт это доверие! Нин Инъин дала это слово не столько своему наставнику, сколько себе самой. Учитель ждите и смотрите, вы сможете убедиться, как изменилась ваша Ин-эр. Эта Инъин станет ученицей достойной вашего хорошего отношения, она будет ученицей достойной вас, вот увидите! На выходе из бамбукового дома на губах Нин Инъин расцвела уже не сдерживаемая счастливая улыбка, которую она тут же стыдливо спрятала в предложенном учителем платке.

***

В тот день ближе к вечеру Шэнь Цинцю ждал приятный сюрприз, который уже никак не был связан с переживаниями и прочими эмоциональными встрясками, коими ознаменовалось возвращение его блудной принцессы под его любящее родительское крыло. Солнце начинало садиться, а Шэнь Цинцю как раз раздумывал, стоит ли вставать с насиженного места и заходить в дом, когда глава секты в третий раз за этот день почтил своим визитом бамбуковый домик повелителя Цинцзин. Шэнь Цинцю, мягко говоря, был удивлён столь скорому возвращению Ци-гэ, который, завершив сегодняшний визит, имевший место раньше положенного, отправился обратно к себе на Цюндин не далее, как двадцать минут назад. Однако, что ещё больше ошеломило заклинателя, так это незнакомая женщина, сопровождавшая Юэ Цинъюаня. Это было очень странно. Порой проходили месяцы так, что Шэнь Цинцю не видел никаких новых лиц, да и то, когда он был здоров и мог перемещаться по всему хребту Цанцюн, а за данный конкретный день это был уже второй визит кого-то ранее неизвестного и чуждого хребту Цанцюн. С чего бы это? Прибытие этой женщины тоже было не случайным. Только теперь Шэнь Цинцю понял, почему время каждодневного визита Юэ Цинъюаня было перенесено на более ранний срок. Похоже, всё было с расчётом на приход этой неизвестной гостьи, который был заранее запланирован… Хм-м, странно, ведь запланировано это посещение было отнюдь не у него — владыки Цинцзин и хозяина дома, которому, как уже стало ясно, и надлежало принять очередного за сегодняшний день неучтённого визитёра. Как бы это всё не вошло в привычку у Юэ Цинъюаня: тащить кого ни попадя к нему домой! Да ещё и не посчитав нужным уведомить заранее… От последней мысли Шэнь Цинцю невольно поморщился, поэтому подошедшую гостью встретил не с любезной улыбкой, как собирался, но откровенно хмурым видом. Правда тут же попытался подкорректировать выражение лица, придав более или менее приветливый вид своим чертам. — Сяо Цзю… этот брат долго думал о просьбе наших шимэи, — пока Юэ Цинъюань подбирал слова, чтобы пояснить личность гостьи и что вообще происходит, Шэнь Цинцю усиленно пытался вспомнить, о какой просьбе речь и при чём тут вообще их шимэи. — По правде говоря, сначала я сомневался в целесообразности их чрезмерного и, скажем прямо, не очень разумного требования, но после долгих сомнений твой Ци-гэ всё же решил удовлетворить эту просьбу. В этот момент Юэ Цинъюань посмотрел в сторону приведённой им женщины, Шэнь Цинцю тоже посмотрел в том же направлении. Он чувствовал смущение Юэ Цинъюаня и его с трудом скрываемую неуверенность касательно принятого решения. Юэ Ци словно сам себя осуждал за то, что… привёл эту женщину. Что привёл её к нему. Да, Шэнь Цинцю наконец понял, что причиной всех этих не очень свойственных Ци-гэ эмоций была рядом находящаяся женщина. Однако заклинатель никак не мог вспомнить, о чём вообще была тогда речь, как и не мог понять, почему Юэ Цинъюань пригласил к нему в дом человека, которого так откровенно не хотел видеть не только в Цанцюне, но больше того — вблизи от него, Шэнь Цинцю… — Сяо Цзю, ты знаешь, этот Ци-гэ сделает всё, чтобы ты был счастлив. И если это и есть твоё счастье, что ж, я… твой Ци-гэ тебя поддержит, — голос Юэ Цинъюаня был таким печальным, а весь его вид до того несчастным и поникшим, что сердце Шэнь Цинцю непроизвольно обуяло беспокойство. Почему Юэ Цинъюань выглядел так, будто его принуждают? Кто и к чему вообще может принуждать того, кто является одним из сильнейших заклинателей мира? И только проанализировав весь вид и тон Юэ Ци, Шэнь Цинцю обратил внимание на слова. Он перевёл сомневающийся взгляд на незнакомку, которая дожидалась примерно в десяти шагах, пока они завершат разговор. Счастье? Причём тут счастье? Вот эта незнакомая невзрачная особа и есть его, Шэнь Цинцю, счастье? По крайней мере так получалось, если верить словам лидера секты. В этот момент заклинатель совершенно утратил нить разговора. Почему он понимает каждое слово, произнесённое Юэ Цинъюанем в отдельности, но откровенно не понимает смысл всего им сказанного вместе? Это Юэ Цинъюань бредит или он сам сходит с ума? Может, у него очередное обострение состояния? Или, что более правдоподобно, сбылись его опасения… Юэ Цинъюань переработал и несёт какой-то вздор! — Я думаю, тебе не помешал бы небольшой отдых, — проговорил мягко Шэнь Цинцю и похлопал Юэ Цинъюаня по руке. — Почему бы тебе не пойти домой и не отдохнуть, всё остальное можно решить завтра. — Сяо Цзю, ты, кажется, не понял о чём я говорю, — Юэ Цинъюань чуть не хлопнул себя по лбу, когда осознал, что ещё ничего не объяснил. Неудивительно, что его неправильно поняли! — Постараюсь всё объяснить с самого сначала. Ты ведь знаешь, что Шан Цинхуа с Ци Цинци хотели заменить повара на твоём пике? Покопавшись в своей памяти, Шэнь Цинцю с трудом восстановил в своей памяти тот разговор почти месячной давности. Так эта женщина новый повар? Следом за первой мыслью невольно пришла другая — «это же насколько божественно она должна готовить, чтобы так прямо назвать её счастьем!» Шэнь Цинцю густо покраснел, потому что в ответ на такие приятные мысли о блистательных кулинарных способностях предполагаемого повара его желудок совершенно неприличным образом взвыл раненым зверем. Или лучше сказать — голодным, да ещё некормленым целую вечность. Повелитель Цинцзин отвернулся, усиленно делая вид, что любуется окрестностями, пока сам медленно и осторожно как будто бы праздно обмахивался веером, мужественно игнорируя тактичное молчание своего брата и еле уловимый тихий смешок, долетевший до него с той стороны, где расположилась, дожидаясь своего часа, ночная гостья. Отойдя немного от смущения, Шэнь Цинцю похлопал пару раз по ладони уже сложенным веером, следом же наконец нашёл в себе силу духа вновь повернуться к своему собеседнику лицом. А также вернуться к прерванной ноте размышления о странном поведении Юэ Ци. Нет, опять тут что-то не так. Даже если Юэ Цинъюань каким-то образом принял столь вопиюще неожиданное решение по приведению в Цанцюн постороннего и поселению его на одном из основных пиков, утвердив свою волю в неравной борьбе с законами и традициями Цанцюн Шан и их многочисленными блюстителями, он всё равно не должен был выглядеть до такой степени неохотным. Шэнь Цинцю знает своего братца очень хорошо, от одной возможности нахождения способа ему услужить и порадовать, Ци-гэ сейчас должен был бы сиять аки месяц в ночи и прибежать к нему со счастливой улыбкой на лице, а не этим похоронным видом и потерянными глазами. Тут что-то действительно не так… — А-Цзю, — пока Шэнь Цинцю ломал голову, пытаясь сложить правильную картину происходящего, до него донёсся до боли знакомый голос, причём, с той стороны, откуда он и не ждал его услышать. Шэнь Цинцю стремительно развернулся в сторону гостьи. Как «стремительно»: вернее будет сказать, как сумел… на уровне неповоротливой тяжелобольной черепахи. — Цзян Юэлянь? Неужели это и правда ты? — повелитель Цинцзин снова вгляделся в абсолютно незнакомое лицо женщины и обвёл взглядом непривычный силуэт. И лицо, и телосложение были другими, но голос… Это был голос его старого друга, Шэнь Цинцю просто не мог ошибиться! Цзян Юэлянь была единственным человеком в его жизни, кого Шэнь Цинцю мог бы назвать другом. Ни с кем другим он никогда не был так близок и не общался так непринуждённо, так доверительно. Поэтому он ни в коем случае не перепутал бы её голос с чьим-то другим. Если это правда та, о ком думает заклинатель, то Юэ Цинъюань был прав, когда посчитал, что Шэнь Цинцю будет ей рад. — Я, — на незнакомом лице расцвела очень знакомая улыбка. Все сомнения Шэнь Цинцю тут же растаяли. — Эта сестра узнала, что её драгоценный А-Цзю нуждается в ней, так как она могла не прийти? Узнав, что у тебя скоро будут дети и о твоих трудностях со здоровьем, я сразу же хотела примчаться и поддержать тебя. Вот только, как бы я смогла… Я не осмеливалась даже помыслить о подобном… Однако мои молитвы были услышаны и пришёл твой собрат, который предложил мне возможность оказаться рядом в такой непростой для тебя период, и я тут же прибежала не раздумывая. Теперь эта Юэлянь будет сопровождать тебя. Так Шэнь Цинцю узнал, что его шимэи просили у Юэ Цинъюаня не абстрактного повара, а вполне себе конкретного человека в помощь. И пусть Юэ Ци не одобрял нахождения столь сомнительной в глазах так называемых лиц добропорядочных кандидатуры рядом со своим братом, но всё равно помог ей попасть в Цанцюн, нарушив тем самым целую кучу разных правил, чтобы в очередной раз сделать своему Сяо Цзю приятное. Шэнь Цинцю чувствовал ком в горле от одной мысли, как, оказывается, он дорог Ци-гэ и на сколь многое он готов ради него. Подумать только, что ещё совсем недавно он вообще сомневался в хорошем отношении Юэ Цинъюаня… Относительно же того, как это всё вообще стало возможным, Юэ Цинъюаню подало идею произошедшее несколько месяцев назад, а вернее, случай с Шан Цинхуа. Даже если мадам Цзян была так скандально известна и пусть многие представители Цанцюн знали её в лицо, но помощь некоего артефакта должна была решить основную проблему узнаваемости. Пусть кольца иллюзий и были редкими артефактами, но в секте уровня Цанцюн найтись подобному было несложно. В казне Цанцюн Шан и его сокровищницах чего только не завалялось. Именно так однажды возникший план и был приведён в исполнение. — Спасибо, — обуреваемый различными эмоциями прошептал Шэнь Цинцю дрожащими губами. Он до сих пор не мог поверить, что Юэ Цинъюань мог сделать что-то вроде этого для него. Шэнь Цинцю прекрасно понимал, чего это должно было стоить Юэ Ци, но даже несмотря на то, что тот шёл против собственных убеждений, он всё равно поступил так, стремясь доставить радость своему Сяо Цзю. Заклинатель просто не знал, что думать или чувствовать. Его душу обуял целый первобытный хаос эмоций. Шэнь Цинцю положил руку на ладонь Юэ Цинъюаня и сжал, стараясь вложить все свои чувства и всю свою благодарность в этот жест. Юэ Цинъюань осторожно сжал узкую бледно-нефритовую кисть Шэнь Цинцю в ответ. Так они постояли несколько мгновений, после чего Юэ Цинъюань отошёл и попрощался, чтобы оставить этих двоих давно не видевшихся людей вместе. Он знал, им есть, что обсудить. Но прежде, чем глава секты успел далеко улететь, его догнал переданный с помощью ци голос Шэнь Цинцю: — Гэ, кто это был? Кому из тех двоих принадлежала идея привести Цзян Юэлянь в Цанцюн? Даже несмотря на переполнявшие эмоции и не схлынувшее ещё ошеломление от удавшегося сюрприза, Шэнь Цинцю всё равно не мог не покрутить произошедшее в уме и обдумать со всех сторон. Поэтому он хотел убедиться в своих предположениях и развеять сомнения. Самой вероятной кандидатурой казалась Ци Цинци. У неё была возможность разузнать о близости между ним и мадам Цзян, как и имелись собственные методы на пути к этому. Однако Ци Цинци не стала бы предлагать кандидатуру Цзян Юэлянь. И дело не в том, что она была бы против подобной идеи или посчитала бы неуместным присутствие в стенах Цанцюн столь возмутительной, по общественному мнению, особы. И даже не в том, что она бы не одобрила дружескую связь между ними двумя или была бы настроена против их общения. Отнюдь. Ци Цинци просто-напросто в голову бы не пришло, что хозяйку борделя можно взять в повара и компаньоны для беременного омеги. Но было ещё кое-что, что Ци Цинци никак не могла узнать — кулинарные способности или их отсутствие у мадам Цзян. — Эта была Шан-шимэй, — долетел до владыки Цинцзин принесённый ветром голос главы Юэ. Отчего-то Шэнь Цинцю вовсе не чувствовал удивления. Он уже это знал до того, как Юэ Цинъюань назвал имя Шан Цинхуа. Эта шимэй была очень странной, и она знала слишком многое. Это был очередной факт, очередной загадочно-необъяснимый случай, очередная странность в связи с этим человеком. С каждым днём она становилась всё более загадочной и подозрительной. Шэнь Цинцю чувствовал, что вскоре может настать такой день, когда эти странности перестанут находить невинные и логически обоснованные простые объяснения. День, когда на всю необычность и ненормальность Шан Цинхуа уже будет невозможно закрыть глаза… От этой мысли в груди неожиданно что-то сдавило… — Юэлянь, ты к нам надолго? — обернулся Шэнь Цинцю к своей милой гостье, подавив кое-как в своём сердце невыраженные пока тревоги и опасения. — Пока детишки твои не появятся на свет и, может, ещё немного, так предполагается, а там посмотрим, — пожала плечами небрежно красавица под личиной полной невзрачности. — А как же твой «Цветочно-благоухающий Павильон»? — поинтересовался Шэнь Цинцю для порядка. На самом деле его удивило, что Цзян Юэлянь, так легко оставив своё заведение и дело всей жизни, внезапно и столь скоропостижно подхватилась и сменила место собственного обитания буквально в одночасье. Она всегда была тяжела на подъём и легко привязывалась к вещам и людям, отвыкнуть же от привычного ей было довольно тяжело. В этом они с Шэнь Цинцю, пожалуй, были похожи. Оба слишком ценили свой дом и однажды заведённые порядки. — У Люфэн присмотрит, — мадам Цзян отмахнулась так, будто этот вопрос, как и дальнейшее существование своего заведения, её вообще не волновал. — На неё можно положиться. В случае чего она могла бы возглавить «Цветочный Павильон» и на постоянной основе. Так что я со спокойным сердцем могу приступать к своим новым обязанностям. Быть поваром мне ещё не доводилось. Это будет интересный опыт! Цзянь Юэлянь от души рассмеялась. Её смех был столь заразителен, что Шэнь Цинцю не мог не улыбнуться в ответ. — Давай, пошли на кухню, а то ты выглядишь так, будто очень хочешь есть. Вот уже несколько месяцев как. А ждал только меня, — подмигнула Цзян Юэлянь задорно. — Не будем дальше медлить. Отведи меня в мою новую вотчину. Посмотрим, что можно сделать с твоим голодающим видом. Слова давней подруги оказались пророческими. Впервые за последние месяцы вид еды смог возбудить аппетит Шэнь Цинцю, и он даже сумел запихнуть в себя полагавшуюся по словам Му Цинфана норму. Не сказать, чтобы Цзян Юэлянь была великим поваром или что она прекрасно готовила, её кулинарные способности были средними, в лучшем случае — чуть выше среднего. Однако для Шэнь Цинцю это был единственный ему известный вкус семейного обеда. Раньше Юэлянь часто готовила ему, когда он у неё гостил, но с последнего раза прошло так много времени. Шэнь Цинцю почти отвык от вкуса её блюд. Но в действительности так только казалось. Этот знакомый запах и вкус, он оказывается всегда помнил их. Он скучал по еде Юэлянь… Как и по ней самой. По этому ощущению дома и семьи… Маленькое шоу Шэнь Цинцю озадаченно: «Это дети в наше время так изменились или в мою ученическую пору также были среди учеников ребята, которые никогда не были настроены против меня, но я сам поглощённый собственными трудностями не сумел их разглядеть?» Двигатель сюжета №1: — Кем возомнило себя это жалкое пушечное мясо, что смеет сравнивать свою ничтожную жизнь и собственные скудные возможности с жизнью и возможностями самого главного героя?! Щеки большого злодея, внезапно ссохшегося до чибика-злодея от подобного горького осознания, опухли от многократных пощёчин злых слов гневно смотрящего на него двигателя сюжета №1. Двигатель сюжета №2: — Ты всего лишь книжный злодей, который и на нормального-то человека не тянет. Какие возможности вообще могут быть у того, кто облачён в отталкивающую всех и каждого ауру злодея и увенчан жертвенным нимбом общенародного ненавистника, на которого любой может и имеет право наступить? Чибик-злодей не сумев устоять на ногах от насмешливых слов двигателя сюжета №2, упал на землю, уперевшись в неё всеми конечностями, чтобы не провалиться от отчаяния ещё ниже. Двигатель сюжета №1 и №2 в один голос: — То-то же, знай своё место. — Этот злодей был не прав… — раздалось в ответ шелестом осыпающихся осенних листьев прежде бодрый и звонкий голос чибика. От маленького чибика в полной мере осознавшего своё место в жизни осталась только горстка пепла, которая вскоре была унесена порывом налетевшего ветра. Злодею есть, что сказать — Моя принцесса снова с нами, она вернулась в любящие объятия своего учителя, этот мастер так счастлив! — пропел чибик-злодей гордо выпятив грудь и светясь ликом подобно всем созвездиям в ночи. Злодею ещё есть, что сказать — Этот подлый ученик, этот безмозглый зверёныш никогда не понимает добрых намерений своего мастера и даже отверг его участливое внимание к своей судьбе, этот мастер очень несчастлив! — глаза-самоцветы чибика вспыхивают гневным светом. Злодею всё ещё есть, что сказать — Этому мастеру пришлось пить отвратительный остывший чай. А всё потому, что стоит заклинателю наложить чары поддерживания тепла и свежести, как они тут же исчезают с первым же глотком или укусом… Непорядок! — чибик-злодей сверкнул яростно своими огромными глазищами и продолжил жаловаться в своём сердце: — Этот чай остывал больше тридцати минут! Настоящих исследователей и разработчиков чего-то нового не осталось на свете, есть одни потребители уже существующего. Это слишком неправильно. Долой остывший чай! Будем ратовать за улучшение качества наших изделий, продвинем наш продукт до качественно иного уровня! Раз больше некому, этот мастер взвалит проблему на свои плечи, возьмёт всё в свои руки и решит злободневную задачу остывшего чая. Думаете, этот мастер просто хвастается? Посмотрите в мои честные глаза. Кот_из_шрека.png Ещё одно примечание к части: Я понимаю, что в последних двух главах все герои выглядят не очень и, возможно, некоторым читателям это не понравится. Однако мне, пожалуй, стоит пояснить некоторые моменты и как я это вижу. Рассказанного в четырнадцатой главе должно было быть достаточно, чтобы описать отношение Шэнь Цинцю к Ло Бинхэ. Но тогда получалось, что Шэнь Цинцю сделал для него всё что мог и даже больше, с него взятки гладки и все счета уплачены. Да, он не признаёт Ло Бинхэ своей парой, зато сделал для его благополучия максимум, так что на этом между ними всё утрясается и будет поставлена точка. Но если со стороны Шэнь Цинцю будет навеки поставлена жирная точка, то превратить её в запятую или хотя бы многоточие впоследствии будет трудно. Я стремилась к тому, чтобы для Шэнь Цинцю история с Ло Бинхэ не оказалась перечёркнута, и он был вынужден время от времени думать о нём. Это было возможно только в том случае, если он любит Ло Бинхэ или же если он чувствует себя виноватым… это немного громко сказано, скорее — ответственным. Чтобы ему не было легко так просто взять и выкинуть Ло Бинхэ из головы и забыть о нём. К тому же рассказанное в четырнадцатой главе и в этих двух друг другу не противоречат. В четырнадцатой главе Ло Бинхэ рассматривался именно как неугодная пара и раздражитель, а здесь как ученик и не очень приятная личность в глазах Шэнь Цинцю. Последний не понимает такого эгоцентризма своего ученика, особенно ему чуждо его приспособленство, мелочность и неспособность ассоциировать себя частью Цанцюн. Шэнь Цинцю тем более не понимает Ло Бинхэ и порицает в своём сердце его личность и линию поведения, что сам когда-то был на его месте, но тем не менее у него присутствует чувство общности как с Цанцюн, так и со своими боевыми братьями. Шэнь Цинцю стремился исправить мировоззрение и поведенческую модель Ло Бинхэ, но теми методами, которые он обычно применяет к парням, однако в данном случае он не сумел преуспеть. И всё это в конце концов приводит его к осознанию, что они двое слишком уж разнятся как личности и что он мог допустить ошибку в его воспитании. На мой взгляд, это очень серьёзная веха в данной части рассказа. Тут надо, пожалуй, упомянуть ещё об одном, чтобы связать отношение Шэнь Цинцю к этому ученику с каждой уже написанной частью этой работы. Даже когда Шэнь Цинцю пытается рассмотреть его лишь как ученика и видит в нём, как было сказано, только не очень милого ребёнка, он никогда подспудно не забывает кем для него является этот ученик и это действует на него, как красная тряпка на быка. Да, Шэнь Цинцю стремясь исправить его личность бывает суров в преподавательских целях, но когда дело касается конкретно этого-ученика-он-же-истинная-пара, Шэнь Цинцю зачастую даже неосознанно более суров, чем был бы с кем-то другим с теми же дефектами поведения… В своё время он этого даже не осознавал. Кроме того, как уже было сказано в первой главе, по причине того, что он больше не мог бывать в публичном доме и получить достаточную дозу комфорта, он часто бывал взвинчен и срывался на других. Опять же недостаток здорового сна сказывался на его эмоциях. Но срывался он не на ком-то там, но практически всегда только на Юэ Цинъюане и Ло Бинхэ. С Ци-гэ всё ясно, но почему он срывался именно на этом ученике, пусть читатели думают сами. 😉 Теперь Ло Бинхэ. Он не знает всех трудностей Шэнь Цинцю и как много он для него успел сделать, зато чувствует, что его не очень-то любят. Кроме того, он никогда не думает, что мог бы заслужить какое-то наказание, для него они всегда незаслуженны. Даже отношения к нему соучеников он приписал Шэнь Цинцю. Поэтому в его глазах Шэнь Цинцю ужаснейший из людей. Вспомним о том, что Шэнь Цинцю говорил о том, что Ло Бинхэ считает хорошими лишь тех людей, кто добры лично к нему. Пусть он не всегда может верно разграничивать доброту эту… О чём это я… Раз учитель такой плохой человек, то всё что о нём говорят, стало быть, тоже правда. Его ход мыслей довольно-таки детский. Но это же Ло Бинхэ. Переходим к Мин Фаню и Инъин… Все уже привыкли к тому какой прекрасный парень Мин Фань. И это правда. Однако вся его замечательность не стирает тёмных пятен на его биографии… О причинах его поведения подробно говорилось в седьмой главе и здесь повторять их не буду. Но и это не стирает пятен… Однако даже на солнце есть чёрные пятна. Я к тому, что не существует чего-то идеального, у всех свои недостатки. Все мы не без греха и т.д. Однако и забывать плохие моменты тоже не дело. Пусть Мин Фань в общей сложности хороший мальчик, но как сказал Шэнь Цинцю, и там не без недочётов. Но будем надеяться, дети растут… А вот что касается Инъин... Честно, у меня была подготовлена лайт версия её образа, я сама не знаю откуда что взялось! Я всячески пыталась обелить и выгородить её поведение по отношению к Шэнь Цинцю, но незаметно для себя же с её поведением по отношению к Ло Бинхэ и соученикам я ничего поделать не смогла… Не понимать ни через два года, ни через пять, ни даже через семь что творит с Ло Бинхэ? Я не верю в существование подобной глупости, что я могу поделать! 😱😵 Однако все эти персонажи будут расти и развиваться. Вот это я могу обещать. Игнорировать плохое нельзя и невозможно, но над собой всегда нужно расти. В будущем я постараюсь взрастить в лучшую сторону героев. Но откуда-то должна начинаться отправная точка. Спасибо за внимание! 💕💕