Ухмылка судьбы или неожиданно истинные

Глава 18 Тётушка в гостях или новое начало

Для того, чтобы началось что-то новое, что-то должно закончиться. Сплетница (Gossip Girl) Эта была исповедь. И после неё я словно чего-то лишился. Никогда не следует выражать свои чувства словами. Оскар Уайльд

Шэнь Цинцю согласно прогнозу Му Цинфана всё-таки впал в кому. Это случилось примерно к концу шестого месяца беременности. Абсолютно для всех заинтересованных лиц такой поворот событий обернулся полной неожиданностью. После смены повара на близкого, заслуживающего в глазах Шэнь Цинцю полного доверия человека, ему, казалось бы, стало значительно лучше. Всего спустя пару недель после столь знаменательного события, Шэнь-шисюн больше не напоминал того бледного призрака, каким выглядел уже примерно к четвёртому месяцу беременности: он отъел немного мяса, его живот обрисовался чётче, бледные щёки снова приняли здоровый розоватый оттенок, с губ же сошёл болезненно-серый налёт и они вновь раскраснелись, а весь его облик являлся теперь подобным тому, каким предстал перед взором Шан Цинхуа на момент их с Шэнь Цинцю первой встречи; шисюн стал спать немного меньше, но качественнее, а посему глубокие тени под его глазами побледнели и ужались, он уже не так сильно уставал и в нём на короткое время вновь забила хрупким ключом энергия жизни, поэтому всё уверовали — любая тень нависшей над ним угрозы миновала. Как следствие же подобный исход в виде воплотившегося в жизнь предостережения главного целителя Цанцюн Шан застал всех и каждого врасплох, полностью выбив из колеи. Единственным исключением, никогда не расслаблявшимся и с самого начала предвидевшим такой финал, был как раз таки сам Му Цинфан. Вот уже полтора месяца прошло с того дня, однако ситуация вовсе не собиралась меняться к лучшему… Со дня приключившегося несчастья на Цинцзине — и не только там, но и во всей секте Цанцюн, установилась такая мрачная, траурная обстановка, словно Шэнь Цинцю лежит не в больнице под присмотром главного лекаря их секты, а уже умер и даже похоронен. Нигде не было слышно звуков смеха и оживлённого гомона юношеских голосов, казалось, ученики не осмеливались даже громко говорить, что же касается горных лордов, их пасмурно-угрюмые потерянные лица могли отпугнуть любой проблеск радости или веселья. Повелители вершин заперлись каждый в своей вотчине, и даже всегда беззаботная молодёжь, обычно находящаяся в движении и часто посещающая друзей и знакомых с различных пиков, единодушно последовала их примеру. Теперь если кто куда и шёл, то только по делу — под гнётом торжественно-тягостного безмолвия, иногда перемежающегося негромкой вялой речью. Создавалось впечатление, что дневное светило также разделило общий настрой обитателей хребта Цанцюн, и само сияние солнца поблёкло и потускнело, птицы замолкли, цветы понурились и даже шаловливый ветерок стих. А в это время мрак сгущался всё больше… На Цанцюн опустилась атмосфера давящей тишины и тревожного ожидания… От этой странной, если не сказать — торжественной и печально-сумрачной общей атмосферы бывшей писательнице делалось как-то не по себе… Не слишком ли это всё неуместно и преждевременно?.. Тем не менее Шан Цинхуа благоразумно придержала свои мысли при себе и также последовала всеобщему примеру, уединившись ото всех в закреплённом за ней в этом всё ещё таком новом и непривычном мире пристанище. Шан Цинхуа по сию пору была не в состоянии поверить в то, что Шэнь Цинцю вот так просто может взять и умереть. Как широко известно, главные злодеи живут до самого конца истории и если они и могут погибнуть, то только от руки главного героя. И хоть этот мир по-настоящему реальный, тем не менее это не отменяет того факта, что жизнь здешних обитателей продолжает развиваться по мотивам однажды придуманной истории, пусть с течением времени и несколько шаг за шагом отходя от первоисточника. Насколько в итоге всё отклонится от изначального сюжета же пока было очень рано судить… Иногда Шан Цинхуа всерьёз размышляла о том, что раз уж всё пришло к этому, возможно, для Шэнь Цинцю будет лучше всего уйти из жизни сейчас. Как ни посмотри, но это был бы для него наилучший исход… Уж вне всяких сомнений предпочтительней умереть своей смертью и с целым трупом (вот как раз данное обстоятельство в этом постулате самое значимое и неоценимое в своей важности!) в кругу близких, готовых оплакивать тебя, чем испустить дух в руках собственного палача, который алчет разорвать тебя на мельчащие кусочки в буквальном смысле этого слова, верно же? Но потом бывшая писательница сама же отвергала подобные мысли. За столько месяцев совместной жизни и тех усилий, что она предприняла, чтобы подмазаться к этому сложному в общении человеку, многое изменилось. Шэнь Цинцю уже давно не был в её глазах только лишь книжным «злодеем» или ширмой, укрывающей от мира. Повелительнице Аньдин была неприятна сама мысль о смерти Шэнь Цинцю. Каждый раз, задумываясь о его «лучшем исходе», она ощущала какую-то странную горечь на языке и где-то в районе солнечного сплетения, а в горле образовывался мешающий глотать ком… Что же касается жизненной ситуации и быта самой горе-заклинательницы, тут тоже наметились кое-какие перемены… Изначально Шан Цинхуа намеревалась ждать возвращения Шэнь Цинцю в своей боковой пристройке бамбуковой хижины. Однако этот план на поверку оказался трудным в реализации. Первоначальному решению Шан Цинхуа помещали сразу два обстоятельства. Прознав об отсутствии владыки Цинцзин на своём пике, Мобэй утратил всякую меру и досаждал ей теперь уже почти каждый день. Но ещё большую проблему составляла её неспособность поддерживать инедию. Сейчас, когда Шэнь Цинцю отсутствовал, повелительнице Аньдин было бы трудно объяснить, почему ей необходимо питаться каждый день. Главному ученику чужого пика пришлось бы предоставить какую-то убедительно звучащую причину, которую придумать было не так уж легко (не говоря о том, что Мин Фань пребывал совершенно не в том настроении, чтобы заботиться о неуместных в такое время гостях), а своему — достаточно лишь приказать, не вдаваясь в подробности. Вот ещё незадача. Одна из причин, почему вступившая на путь заклинательства бывшая писательница так не хотела покидать Цинцзин, заключалась в том, что главный ученик пика Аньдин был единственным человеком, если не считать одного приставучего демона, с кем изначальная личность регулярно общался. Поэтому не было бы сильным преувеличением сказать, что этот ученик являлся самым опасным для новой Шан Цинхуа человеком во всём Цанцюн Шан. Ведь именно он был тем, кто мог легко заметить все несоответствия в ней. Тем, кто имел больше всего шанса разоблачить её ложь… Кроме этого, сама деятельность Аньдин для Шан Цинхуа была в новинку. Она боялась напортачить и тем самым выдать себя. Впрочем, все эти опасения оказались напрасны. Её попытки разобраться со своими новыми делами, учась на примере некоторых из них, и, особенно учитывая прекрасное подспорье в виде регулярно предоставляемых ей Мобэем бумаг, которые, если задуматься, были сходного толка, помогли ей в скором времени более или менее достойно освоить свой новый род занятий, принеся Шан Цинхуа ощутимую пользу. А что касается ученика, он не выказывал никаких сомнений или же попросту держал их при себе… В этот день Шан Цинхуа не отправилась, как стало привычно за последний месяц, заниматься делами пика — она ещё даже с постели не вставала, хоть давно уже перевалило за полдень. На то существовала весомая причина, которую горе-заклинательница даже в мыслях своих стыдилась назвать. Всё началось предыдущим вечером. Тело точно налилось свинцом, потому что в какой-то момент Шан Цинхуа поняла, что её талия с трудом держит вес туловища, угрожая в любой момент переломиться, но на этом всё и не думало заканчиваться — появилась тянущая боль в животе, а её всю начало бросать то в жар, то в холод. Шан Цинхуа чувствовала себя разбитой и совершенно нездоровой. Повелительница Аньдин здраво рассудила, что всему виной простуда, которую её ослабленный от всех этих стрессов организм умудрился подхватить даже в атмосфере вечной поздней весны Цанцюн Шан, а потому болезнь, как оно должно быть понятно, оказалась ещё более коварной. Как известно, простуда летом переносится труднее, чем зимой. Шан Цинхуа, понадеявшись, что к утру всё пройдёт само собой, выпила чашку горячего молока с мёдом и улеглась спать пораньше, не забыв накрыться толстым одеялом и даже не одним. Она чувствовала, что пусть на дворе тепло, но её отчего-то знобит неслабо. Сквозь дрёму она ощущала всё нарастающую боль в животе, но Шан Цинхуа чувствовала себя настолько обессиленной и больной, что это не смогло в полной мере вырвать её из цепких объятий сна… Когда наутро она проснулась, Шан Цинхуа встретила мокрая постель и липкая от влаги одежда. Сначала она даже не поняла, что происходит. Открыв глаза и удостоверившись, что она в своей комнате, а не в бассейне или луже чего-то там, как ей показалось со сна, первым делом Цинхуа даже со смущением предположила, уж не опозорилась ли ночью как маленький ребёнок... Эта пробирающая до мурашек возмутительно деморализующая мысль побудила к незамедлительным действиям: одеяло тотчас же оказалось в панике отброшено прочь. И вот, перед её глазами во всей «красе» предстала… кошмарно невообразимая сцена. Все простыни и её нижние одежды чуть ли не по пояс были измазаны в какой-то красной субстанции. Шан Цинхуа потребовалось несколько мгновений серьёзного напряжения мыслей, чтобы осознать: эта вязкая красная жидкость — кровь. Повелительница Аньдин спешно начала ощупывать своё тело в поисках каких-нибудь страшных ран или увечий и лишь убедившись, что всё её новое обиталище духа в целости и сохранности, лихорадочно скачущие как зайцы мысли заклинательницы пришли наконец к единственному верному заключению. Несколько мгновений Шан Цинхуа сидела на постели как громом поражённая. Она только и могла, что таращиться в пространство с дико выпученными от потрясённого неверия глазами, а в голове у неё было так пусто, что бывшая писательница почти слышала свист несуществующего ветра и оглушительный звон тишины. Пусть Шан Цинхуа и был в прошлом мужчиной, да ещё никогда не состоящим ни в отношениях, ни в особо близкой дружбе с представительницами противоположного пола, однако он был человеком из современного мира. Поэтому он, конечно же, знал о существовании широко известной «тётушки», далеко не случайно прозванной великой, и в принципе как проходят визиты оной. Однако, чего он никогда не ожидал и даже в кошмарах своих не представлял, так это того, что эта пресловутая «тётушка» однажды придёт в гости к нему! Надо сказать, после своей вынужденной смены пола бывшему писателю приходили в голову тревожные мысли касательно висящей над головой угрозы подобного. Тем не менее, когда его опасения не оправдались ни через месяц, ни даже через два, Шан Цинхуа поверил, что его минула чаша сия и расслабился. Он не знал в чём дело и почему его новый женский организм не функционирует так, как ему положено: может ли быть дело в том, что в этом женском теле живёт душа мужчины-иномирца или само тело с дефектами, раз изначально оно не было женским, а стало исключительно вследствие до сих пор непонятных, но явно неестественных причин? Возможно же, всё ещё проще и тело это просто изначально бесплодно… Но как показало время, он слишком рано обрадовался… По правде говоря, хоть Шан Цинхуа и сравнительно легко пообвыклась со своим новым телом или полом и уже с некоторых пор даже думала о себе в женском роде, однако она прекрасно понимала, что это связано не столько с крепостью её психических и ментальных барьеров или с её великими способностями к адаптации, сколько с теми трудностями, с коими ей пришлось столкнуться в этом бывшем книжном мире… С тех пор как Шан Цинхуа попал в этот мир, ему ежечасно приходилось сражаться за завтрашний день. Каждый день проходил в борьбе. Все его усилия, все его эмоциональные и умственные силы были направлены на одно: каким угодно способом преломить ту безвыходную ситуацию, в которой он оказался и спастись! Изначально ему было трудно. Шан Цинхуа пережил все эти изменения отнюдь не легко и просто. Но когда на кону стояла жизнь и сама возможность будущего, когда было не понятно рассветёт ли для него завтра солнце и до какой степени будет печальным конец… По сравнению с этим все остальные проблемы и переживания не просто бледнели, а становились совершенно незначительными. В течение нескольких месяцев, когда он не знал, что делать и за что хвататься, а весь его внутренний мир был занят первоочередной задачей — как выжить, у Шан Цинхуа просто не оставалось каких-то невостребованных внутренних сил, чтобы слишком нагружать голову ещё и другими проблемами, пусть эти проблемы и были из ряда вон выходящими, или в полной мере отдаться переживаниям на этот счёт. Его психологическое состояние можно было описать двумя словами — полный раздрай, однако все вопросы, напрямую не касающиеся выживания, подсознанием были охарактеризованы как второстепенные и протекали подспудно где-то глубоко. Человек привыкает ко всему. И Шан Цинхуа за это время привык к своему новому облику. Не сказать, что сейчас для Шан Цинхуа всё проще. Но ей однозначно стало легче. Со скрипом, но она начала принимать нынешнего… нынешнюю себя. Хотя стоит признать, Шан Цинхуа до сих пор было трудно смириться с отсутствием своего «младшего брата»… Однако жизнь была дороже. Несравнимо дороже. Он же был поставлен в такое положение, что оказался вынужден подчиниться обстоятельствам. Другого выхода-то всё равно не имелось… Шан Цинхуа так или иначе был бессилен что-либо изменить. А раз так, пришлось примириться со случившимся и начать привыкать к новой реальности. Как бы там ни было, сегодня был тот день, когда это всё впервые не имело значения. Тот день, когда все прежние переживания отодвинулись на второй план. А всё потому, что в этот день наступил настоящий конец света! По крайней мере для одного отдельно взятого бывшего писателя уж точно. Почему это случилось с ним?.. Как подобное вообще могло произойти?! У женщин такое бывает каждый месяц. Но Шан Цинхуа же не женщина! То есть женщина, но не настолько же?.. То есть, о чём это он… Не то, это всё не то. Вопрос в том, насколько Шан Цинхуа теперь соответствует обыкновенной особи женского пола… Неужели если что, он теперь и родить может?.. Не может же такого быть, правда же? Такого попросту быть не может! Не может и всё тут… Тьфу-тьфу-тьфу! Лезет же в голову какой-то бред… Да и дело совсем не в этом! Прошло уже свыше четырёх месяцев с момента переселения в этот мир и это тело, но раньше ничего подобного не случалось! Так почему сейчас? Почему спустя столько времени этому телу вдруг вздумалось учудить подобное… мг-м, заработать надлежащим образом… Должна же быть какая-то причина? Так что же, демоны этого мира всё побери, произошло?!.. Шан Цинхуа сидела в постели и, обхватив в отчаянии голову руками, пыталась найти какой-нибудь выход из этого неудобного, прямо-таки катастрофического положения. Но его не было… Она старалась хотя бы докопаться до причины, повлёкшей за собой столь невообразимые последствия, но так ни до чего и не додумалась. Шан Цинхуа сидела так, пока разум полностью не опустел, не способный породить какую-либо связную и более или менее удобоваримую мысль, а противное ощущение сырости на ногах, талии и всей нижней части тела, не достучалось, пересилив всё, до её шокированного сознания. Из многообразия путанных разрозненных мыслеобразов, с трудом вынырнула более или менее сформировавшаяся здравая мысль, что не дело сидеть во всей этой мокрой грязи, прежде всего надо бы переодеться и сменить постельное бельё. А то ещё заболеть не хватало! Цинхуа переоделась в свежую одежду, после чего сорвала с постели испорченное бельё и, закатав его вместе с минуту назад снятыми нижними одеждами в один большой грязный комок, затолкала под кровать до того момента, как она разберётся с освоением заклинания чистки… Все незанятое присмотром за Шэнь Цинцю время, Шан Цинхуа посвящала изучению логистики для чайников и прочей бухгалтерии, пытаясь в срочном порядке разобраться со своими прямыми обязательствами лорда одного из двенадцати пиков, а оставшиеся свободными часы занималась освоением меча не только как средства передвижения и полезными заклинаниями. На её взгляд, действительно полезными были те заклинания, которые так или иначе касались самообороны, а изучение в должной мере бытовых заклинаний Шан Цинхуа отложила в дальний ящик, как ей тогда казалось, здраво рассудив, что достаточно для чистоты одного только купания, а она не Шэнь Цинцю, чтобы, не удовлетворившись приведением себя в порядок в купальнях утром и вечером, ещё и десятки раз на дню заклинания чистоты юзать. Что же касается всего остального, зачем лорду пика нужно вообще уделять внимание всем этим заклинаниям чистки, глажки и прочего, когда всеми домашними делами занимаются ученики? Теперь, видимо, настал миг расплаты и час сожаления… Зря она столько времени отмахивалась от этой «глупой бытовухи». Оказывается, вещь полезная! Может, не на каждый день, но вот когда прижмёт, мало не покажется. Не успела повелительница Аньдин полностью облачиться в новую одежду, как она тотчас встала перед дилеммой. Недостаточно просто переодеться, надобно выискать способ как заткнуть этот потоп или хотя бы на время задержать, иначе никакой сменной одежды не напасёшься: вскоре просто не во что будет переодеться! Что в таких случаях используют девушки из её прошлого мира, у Шан Цинхуа имелось более или менее ясное представление. Но вся проблема состояла в том, что вряд ли подобные средства можно встретить в аптеках этого нового мира, не говоря о том, что аптек в полном смысле этого слова в данном мире, можно сказать, что и нет. Здесь действуют что-то вроде медицинских залов, а Шан Цинхуа даже не знает, есть ли такой в самом хребте Цанцюн. Да, она получила память прошлого Шан Цинхуа. Но там, где дело не касалось нажитых жизненных знаний и образования, а также так называемой привычки тела, ставшей чуть ли не автоматическим рефлексом навроде навигации по родной секте, а вернее, по «проторённым» лично прежним владельцем «тропинкам» по ней, память эта была какая-то разрозненная и мутная. Иногда те или иные воспоминания сами выскакивали перед внутренним взором, но чаще всего сколько бывшая писательница не искала нужные ей моменты и сцены из жизни предыдущего владельца, ей это попросту не удавалось… Так что этот путь возможного решения проблемы оказался надёжно перекрыт ещё до того, как сумел в должной мере открыться страждущему взгляду бывшей писательницы… Тяжко вздыхая из-за всей этой несправедливости жизни, горе-заклинательница разорвала другой комплект одежды и пустила его на тряпки в качестве временной меры. Однако эта проблема требовала какого-то серьёзного решения. Внезапно Шан Цинхуа постигло великое озарение. Ци Цинци, вот кто может ей помочь! Они достаточно в хороших отношениях и будет ничуть не странно обратиться за помощью к ней. Как бы поразительно ни звучало, у них сложились довольно близкие приятельские отношения. Теперь даже забавно вспоминать их первую встречу и дальнейшую ярко выраженную вражду к ней со стороны леди Сяньшу в первое время их невольного сотрудничества. Вот только, когда отношение Ци Цинци начало меняться?.. Поначалу Шан Цинхуа совершенно не понимала почему эта надменная прекрасная фея вдруг решила сменить гнев на милость и стала по отношению к ней значительно приветливее. Лишь после неоднократного серьёзного обдумывания повелительнице Аньдин стало понятно, что, как ни странно, дело в Мобэе, а вернее, в её регулярных отлучках. Именно тогда до Шан Цинхуа в полной мере дошло, в чём состояла причина такого неприкрытого неприятия Ци Цинци и её нападок. Она ревновала к Шэнь Цинцю, то есть к её должности его сиделки. Прекрасная дева Сяньшу воспринимала Шан Цинхуа как выскочку, которая не по праву и, несомненно, при содействии каких-то грязных методов заняла её законное место, отняв шанс на сближение и улучшение отношений со вторым шисюном. Но когда Шан Цинхуа оказалась вынуждена проводить столько-то времени в компании некоронованного ещё короля северных пределов, тем самым по неподвластным ей причинам оставляя Шэнь Цинцю предоставленным самому себе или лучше сказать — единоличной заботе повелительницы Сяньшу, та каким-то неведомым образом смягчилась по отношению к ней и подобрела… Место имело ярко выраженное недоразумение. Видимо, Ци Цинци посчитала, что Шан Цинхуа намеренно оставляет её наедине с Шэнь Цинцю, дабы она имела шанс хотя бы частично восстановить собственные позиции самой подходящей сиделки для своего нуждающегося в заботе собрата, тем самым вернув полагавшееся именно ей место доверенной помощницы второго шисюна, а как следствие возродить с ним должные отношения соучеников, что в мире заклинателей само по себе являлось обозначением одного из самых близких межличностных отношений между людьми. Дева Сяньшу даже была благодарна своей шицзе за такое редкое понимание и проявление беспрецедентной великодушной доброты. Шан Цинхуа до сих пор не понимала, каким таким чудесным образом Ци Цинци вообще пришла к подобному заключению, но лично ей всё было как раз таки на руку, поэтому бывшая писательница, естественно, не стала бы развеивать это заблуждение. Тем более, что именно данное ошибочное соображение Ци Цинци являлось наилучшим объяснением её исчезновений и оно даже могло однажды спасти ей жизнь при условии, если Шэнь Цинцю заметит неладное… Но иногда её так и подмывало крикнуть с горячим от стыда лицом: — «Шимэй, ты всё не так поняла!» Но Шан Цинхуа себе не враг, чтобы дать волю порывам столь губительным. Единственное, чем Шан Цинхуа могла ответить на незаслуженную признательность, так это сделать ложь былью. Поняв, что к чему, она нередко и без походов в иной мир к демонам помогала Ци Цинци в меру своих сил. Если уж этой шимэй так необходимо числиться главной помощницей, которая почти всё своё время посвящает заботе о собственном подопечном; если деве Сяньшу в такую радость целыми днями «служить» своему пациенту, то с чего бы Шан Цинхуа лишать её этих маленьких радостей, тем более, что от Ци Цинци толка явно больше. Владычица Сяньшу только к тому и стремилась, чтобы взвалить на себя как можно больше дел. Не сумасшедшая же Цинхуа, чтобы с ней в этом соревноваться! При появлении человека, только о том мечтающего, как бы взять на себя половину твоей работы и облегчить твоё бремя, да ещё и абсолютно безвозмездно и не прибирая к рукам твои заслуги, какой дурак станет противиться?.. Эх, мало же некоторым для счастья нужно… Порой Шан Цинхуа одолевало смущающее чувство, будто она использует Ци Цинци. Однако видя её неприкрытое счастье от подобного «использования», сердце повелительницы Аньдин успокаивалось. До следующего раза. В результате же такого разделения труда, они с Ци Цинци каким-то неведомым образом стали парой закадычных подружек. Говоря об этом, Ци Цинци могла бы помочь, она и правда наилучшая кандидатура, к кому вообще можно было бы обратиться с такой деликатной проблемой, вот только… Хм-м, нет… Как жаль, но не выйдет. Если бы это случилось ещё когда она жила на Цинцзине, Шан Цинхуа и правда могла бы с лёгким сердцем поинтересоваться у Ци Цинци невзначай, чем она пользуется, прибегнув к предлогу о поиске чего-то получше, или даже — непосредственно попросить, объяснив, что забыла прихватить с собой собственный запас затычек срочной помощи на всякий непредвиденный случай возможного потопа… Но если она сейчас потащится на Сяньшу, только чтобы пристать к Ци Цинци с подобным вопросом или хуже того — неприкрытой просьбой дать собственные запасы необходимого в такие периоды… Это будет выглядеть как минимум странно, не правда ли? Да что там странно, это будет выглядеть в высшей степени подозрительно! Разве не сама Шан Цинхуа с пеной у рта уверяла всех, что она просто маскировалась под мужчину? Так какая же взрослая женщина может не знать чем пользоваться, когда к ней приходит с визитом всем лицам женского пола хорошо знакомая «великая тётушка»?! Если она не может попросить Ци Цинци оказать содействие в этом вопросе, так что же остаётся? Она могла бы набраться смелости или, лучше сказать, бесстыдства и обратиться к своему главному ученику с просьбой принести нужную вещь, вот только... Нет, об этом не может быть и речи! И дело тут не в том, что у Шан Цинхуа недостаточно толстая кожа для того, чтобы озадачить подобной щекотливой проблемой малознакомого молодого парня, отнюдь… Но, если заклинательница так поступит, то как же объяснит, что раньше она знала где найти искомое самостоятельно, а теперь уже нет?.. Как со стороны Ци Цинци, так и со стороны её главного ученика она всегда была девицей, так что у неё должны были быть собственные способы получения необходимого, раз она за столько лет ни разу не обращалась к ним с подобными просьбами… Более того, деве Сяньшу, как девушке, достаточно было бы только намекнуть о чём речь, а парню придётся разъяснять… Шан Цинхуа же сама не особо понимает что ищет… Если её новообретённый ученик до сих пор каким-то чудесным образом не понял, что с его учителем не всё ладно, то в момент этой нелепой просьбы он точно что-то заподозрит… Одно дело изменение своего отношения к пище, которое можно обосновать вскользь привычкой, приобретённой во время её пребывания на Цинцзине, а это уже совсем другое. Стоит ему сложить одно с другим, как в его сердце зародится сомнение. Когда же у него появится одно, пусть самое крошечное, подозрение касательно личности леди Аньдин, всё в итоге неминуемо кончится её полным разоблачением… Нет! Не для того Цинхуа столько работала, чтобы сейчас так глупо проколоться. Этого нельзя допустить… Поскольку к другим опасно обращаться, нужно как-то обойтись собственными силами. День только начался, а Шан Цинхуа была уже полностью истощена и измучена, издёргавшись из-за постоянных сомнений и новых переживаний, как будто старых было недостаточно! Неудивительно, что эту напасть столь уважительно и с такой опаской величают тётушкой, да ещё и великой. Это, оказывается, такой стресс… От дальнейших размышлений Шан Цинхуа отвлёк приход главного ученика. Заклинательница так себя накрутила всеми этими тревожными думами, что появление Ду Пина застало её врасплох. Только когда ученик зашёл в покои леди Аньдин с подносом, заставленным разнообразной снедью, Цинхуа удалось унять волнение. Её главный ученик пришёл, чтобы доставить завтрак, только и всего… Шан Цинхуа принялась за свой судя по времени ланч, Ду Пин же в это время принёс новое белье и споро перестелил постель. Закончив с этим делом, он как раз потянулся к свёрнутому комку под кроватью с намерением унести для дальнейшей стирки, когда его остановил напряжённый голос наставника: — Что ты делаешь? — Этот ученик хотел унести грязное бельё, чтобы… — Ду Пин не успел закончить, как его перебили. — Оставь всё как есть, — всегда мягкая как глина, если не сказать слабохарактерная леди Аньдин так посмотрела на главного ученика своего пика, что у того мороз пошёл по коже. — Можешь идти. Выждав немного после ухода ученика, Шан Цинхуа тяжко вздохнула и вытащила скомканный шарик из-под кровати. Надо было разобраться с чистящим заклинанием… Когда после десятка попыток наконец начало что-то путное получаться, а сама Цинхуа была уже на середине оплакивания своей горькой судьбы, разумеется, исключительно только в собственном сердце, позади раздалось озабоченное: — Ты ранена? Заклинательница подпрыгнула от неожиданности, с трудом удерживая внутри испуганный визг. Шан Цинхуа не надо было даже оглядываться, чтобы понять кто к ней пожаловал. Конечно же, это был Мобэй-цзюнь собственной персоной, а кто же ещё? Пусть за столько времени Шан Цинхуа свыклась с незыблемым присутствием в своей жизни неугодной демонической персоны, который в любой момент мог выскочить подобно чёрту из табакерки откуда угодно, но на поверку каждый из его визитов неизменно оказывался совершенно нежданно-негаданным, а сама Цинхуа полностью застигнута врасплох. Каждый раз, когда этот демон внезапно материализовывался из ниоткуда, на голове повелительницы Аньдин появлялся новый седой волос. По крайней мере лично она не удивилась бы подобным прискорбным результатам этих нервотрепательных визитов. А если серьёзно, неужели так трудно заранее предупредить о своём визите?! Почему этот демон считает своим долгом пугать её регулярно до полусмерти! Или у него нет никаких стремлений наподобие этого, и он просто-напросто не задумывается о её чувствах? Как бы там ни было, Цинхуа от этого ничуть не легче. Она глубоко надеется, что это тело полностью здоровое, а то как-то не хотелось бы умереть во цвете лет от разрыва сердца… Хоть бы колокольчик что ли надел на шею, ну или лучше вплёл в волосы с дюжину звенящих висюлек, чтобы его приближение было слышно издалека, вернее — можно было засечь его присутствие сразу же после перемещения… До того, как он внезапно встанет подобно призраку за её спиной! А то её расшатавшиеся нервы не могут уже этого выносить... Она слишком многого просит? И вообще, какого чёрта он каждый раз приходит в её обиталище горного лорда, как к себе домой?! Сколько ещё будет длиться этот беспредел… Да, она была очень недовольна поведением этого демона, однако… Не то, чтобы она осмелилась высказать свои возмущения вслух… — Со мной всё в порядке, ваше вел… Мобэй, — сколько времени прошло, но Шан Цинхуа никак не могла привыкнуть к неформальному обращению по отношению к этому демону. Её так и тянуло обращаться к нему как можно более уважительно, низко опустив голову и подобострастно улыбаясь. Однако заклинательница уразумела, что такое её поведение мало того, что не могло сослужить ей добрую службу в случае с этим королём севера, но даже было способно повлечь за собой его гнев, чего ей меньше всего хотелось бы добиться… — Этот король ясно видит кровь, как он чует и то, что эта кровь принадлежит тебе, — прогремел Мобэй-цзюнь с насупленными бровями. Шан Цинхуа сразу оглянулась встревоженно, испугавшись, что его такой необычайно громкий голос могли услышать посторонние. Она лишь в последний момент вспомнила, что Мобэй первым делом всегда устанавливал вокруг них заклинание безмолвия от случайного прослушивания кем-то сторонним. Пока она была занята подобными размышлениями, Мобэй, подойдя вплотную, навис над ней, после чего без всяких церемоний схватил за плечи и вздёрнул на ноги. — Дай посмотреть, где у тебя рана, нужно её быстрее обработать, — с этими словами он потянул её за одежду с явственным намерением стянуть её прочь. — Ваше величество… Мобэй, ты всё не так понял, — зачастила Шан Цинхуа, стараясь подспудно отстоять свой гардероб, мёртвой хваткой вцепившись в края халата, чтобы его не так легко было снять. Она пыталась выгадать время на объяснение. — Я вовсе не ранена. Честно. — Не упрямься, я же вижу, — проронил северный владыка, не прекращая свою преступную деятельность. Больше того, он ещё больше усилил нажим и перехватил руки заклинательницы, чтобы остановить её глупую в этот момент суету. — Хватит мельтешить. Рана всё ещё кровоточит, её необходимо прочистить и перевязать. Постойте, что это вообще за двусмысленная ситуация??? И почему сам Шан Цинхуа в этот момент так напоминает благородную даму в беде, которую домогается коварный похититель цветов? Вот же, позор на его голову! Так, не надо об этом. Главное в данном нелепом положении, в которое она так по-дурацки вляпалась, избавиться от хватки этого непонятливого индивида, пока не случился конфуз, после которого бывшая писательница больше никогда не только не осмелится заглянуть в глаза некоему определённому демону, но даже вряд ли сможет открыто и прямо поднять голову перед кем-либо в этом мире. — Всё совсем не так! Причиной всему то, что дамбу прорвало, вот плотину и затопило… — вынуждена была сказать Шан Цинхуа, пожав плечами. — Дамбу прорвало? Плотину затопило? — переспросил Мобэй-цзюнь, склонив голову набок, как огромная птица. Всё ещё не понимающий о чём речь, но обескураженный подобным ответом Шан Цинхуа ледяной демон даже на какое-то время остановил свою подрывную деятельность. — Труба лопнула и начался потоп, — перефразировала Шан Цинхуа устало и уже совсем измученно. — Всё течёт, течёт, течёт! Аккумулятор потёк… Но в ответ получила ещё более непонимающий взгляд демона напротив. — «Тётушка» понаехала, — для особо тупых повторила повелительница Аньдин уже совсем простым языком. Она была в известной мере зла и раздосадована тем, что её принуждают вслух говорить о чём-то таком смущающем и постыдном, и не удовлетворяясь иносказаниями вынудили-таки сказать всё прямо, назвав вещи своими неприглядными, уродливыми именами… Шан Цинхуа и так была расстроена, что этот демон увидел её в столь плачевном состоянии в редкий час уязвимости — во всяком случае такой беспомощной и униженной она ещё не чувствовала себя с момента всего этого такого несуразного переселения и это точно было десятибалльное попадание по шкале катастрофической бедственности положения для всего внутреннего самочувствия некоей бывшей писательницы, — однако вся эта его непонятливость, ещё больше усугубившая данную сцену абсолютной неловкости, была способна ввергнуть её в настоящую бездну отчаяния. — Но у тебя нет тётушки, — бескомпромиссно заявил Мобэй, даже кивнув для пущей солидности. После чего серьёзно добавил: — Ни старшей, ни младшей, ни какой-либо ещё. Других родственников у тебя тоже нет. Заклинательница-поневоле с трудом удержалась, чтобы не закатить устало глаза от такой непробиваемой глупости снежного короля. В этот момент в голове бывшей писательницы сам по себе промелькнул короткий обрывок воспоминания. Как оказалось, Шан Цинхуа так же происходил из дворянской семьи, как и прочие горные лорды, за исключением Шэнь Цинцю и Юэ Цинъюаня. Однако семьи у него не стало в одночасье, после чего и изменился кардинально его характер. Девять поколений его клана были уничтожены по приказу нового императора. Сам Шан Цинхуа спасся, потому что незадолго до этого присоединился к хребту Цанцюн и уже был его частью, а на заклинателей светская власть не распространяется. Как и на их учеников. К слову, этого в книге Шан Цинхуа тоже не было, она сама только в этот миг узнала о чём-то подобном из накатившего приступа воспоминаний предыдущего владельца. — Хватит придумывать всякие отговорки, рану в любом случае надо осмотреть и обработать, — грозно сверкнул глазами Мобэй-цзюнь. Почувствовав, что на этот раз за её несчастную одежду собираются взяться всерьёз, и не сумев вырваться из хватки Мобэя, Шан Цинхуа закричала, наплевав на всякое смущение: — Да не рана это! — Чуть не оглохнув от собственного крика, Шан Цинхуа продолжила уже значительно тише: — Просто особенные дни, какие бывают у женщин… Последние слова она прошептала настолько тихо, что даже сама не смогла расслышать собственный голос. Однако с нечеловеческим слухом ледяного демона, сказанное всё же должно было дойти до адресата. Однако уже не особо надеясь на его понимание, вернее, на соответствующую работу его мозга, который, видимо, давным-давно отморозился к чертям, Шан Цинхуа всё же повторила с упором на очевидное ещё раз: — Ну вот так, у каждой женщины бывают особые дни… Особые дни, понятно?! «Скотина демоническая, ты совсем оглох, что ли? Разве не слышал, как этот папочка тебе популярно всё объяснил?» — ругалась Шан Цинхуа мысленно, заметив, что этот чёртов демон и не думал прекращать борьбу с её злосчастной одёжкой, хоть несколько и сбавил обороты, заодно выпустив из плена и её руки. — «Ублюдок, если ты сейчас же не остановишься, я тебя ударю. Хочешь проверить, осмелюсь ли я? Думаешь не осмелюсь? Ты правда так думаешь? Испытай меня и посмотрим на что я осмелюсь!» Тем не менее в какой-то момент вся её внутренняя ярость вдруг развеялась, и причиной тому стала одна здравая мысль: а ведь по сюжету её проклятой книжонки, не к ночи будь она помянута, к демоницам никакие «тётушки» не приходят… Чёрт возьми! И почему она сама не демон? Если ей нужно было возродиться в своей новелле, да ещё и в женском теле, то почему не с личностью какой-то демоницы незнакомой ни с какими «тётушками»?! Несправедливо!! Цинхуа требует пересмотра условий своего переселения! Опять её куда-то не туда унесло, речь-то совсем не об этом! Мобэй-цзюнь вроде как по сюжету чистый как нефрит и никогда близко не общался ни с одной особой женского пола, однако что-то да знать должен. Он всё же не в пещере под камнем жил всю свою жизнь… Скорее всего, он просто не понял сказанного ею, потому что знает, у женщин его расы кровотечений без каких-нибудь видимых или скрытых ран не наблюдается… — У человеческих женщин бывает, у человеческих, — более доступно для необразованных в делах смертных демонов попыталась Шан Цинхуа прояснить ситуацию. — Я не посмела бы солгать вам… тебе. У человеческих женщин такое бывает каждый месяц. Так, что это не рана и ничего опасного тут нет. — Этот король верит тебе, — пытливо заглянув в глаза Шан Цинхуа, промолвил в конце концов Мобэй-цзюнь. Получив свободу, Шан Цинхуа с облегчением принялась поправлять успевшее помяться и порванное в нескольких местах платье. — Но что нужно сделать, чтобы тебе стало лучше? Как это прекратить? — вновь поинтересовался требовательно Мобэй-цзюнь. — Тут ничего не поделаешь, через несколько дней само должно пройти, — незамедлительно отозвалась Шан Цинхуа, но её голос звучал не слишком уверено. — По правде, я и сама не многое знаю… Единственное, что мне известно, так это — приблизительный срок завершения данного процесса… периода и то, что это явление вполне естественное для женского организма… — Вот значит как, — только и ответил Мобэй-цзюнь. Однако, когда леди Аньдин повернула голову к тому месту, где только что отзвучал голос говорившего, его уже там не оказалось…

***

Выкинув из мыслей этот кратковременный визит, Шан Цинхуа вернулась к прежнему занятию. За полдня усилий она кое-как сумела разобраться с заклинанием чистки, рано пообедала и улеглась в кровать, маясь от боли в животе и во всём организме в придачу. Про резь в животе она ещё понимает, но причём тут боль в талии, голове, суставах и костях? Есть ли тут какая-то связь? Да в этом нет попросту никакого смысла! За что небеса так Цинхуа покарали… Неужто за все её злополучные писательские потуги? Но не слишком ли это ужасное наказание за какую-то одну жалкую книгу! Неужели теперь так будет каждый месяц?.. От одной этой мысли у бывшей писательницы возникло непреодолимое желание хорошенько закутаться в одеяло, уткнуться в подушки и вволю погрустить над своими печальными перспективами. Пусть не дело лежать и упиваться жалостью к себе, но иногда, в особенно плохие дни, пожалеть себя всё же можно… Придя к подобному выводу, Шан Цинхуа уже собиралась претворить своё решение в жизнь, как посреди комнаты открылся портал… К её удаче, на этот раз она находилась лицом к этому чёрному, словно из облака сотканному рогалику, откуда преисполненный, как обычно, собственного величия выплыл хозяин Северных Пределов. Да он же только два часа назад ушёл! Какого демона он опять здесь!!! Ах да, её обязанности… Никто же её от них не освобождал. А следом Шан Цинхуа принялась жаловаться на жизнь в своём сердце с удвоенной силой. Разве он не знает, что она больна? Она так сильно страдает, но ему обязательно доставать её даже сейчас?! Почему бы не дать своему работнику маленький отдых по состоянию здоровья?.. Но Цинхуа не позволена даже такая малость как изредка болеть и быть освобождённой от навязчивого общества этого ледяного демона всего какую-то пару дней? Как напряжно! Этот демон такой неразумный и мелочный… — Держи, — с этими словами Мобэй-цзюнь протянул недужной писательнице опалово-белоснежный нефритовый браслет. У Шан Цинхуа с браслетом притараненным этим айсбергом никаких хороших ассоциаций не было связано, поэтому она даже и не подумала в ответ протянуть руку, напротив, в то же мгновение заклинательница спрятала обе верхние конечности под одеяло, в результате же Мобэю ничего не оставалось, как положить свой дар поверх покрывала на постель. Опять браслет?! Этот демон считает, что одного следящего устройства недостаточно, так второй на подмогу притащил? Не иначе в качестве контрольного выстрела… Шан Цинхуа не позволит себя снова повязать, пусть знает! По крайней мере без сопротивления… Ну как сопротивления, она ему точно не противник, но хотя бы потрепыхается минутку для порядка. Подождите-ка, она припоминает, что у браслетов, как правило, имелось какое-то значение в жизни демонов: они представляли собой популярный предмет обихода. Альтернативное пространство для хранения вещей! Точно. У заклинателей мешочки цянкунь, а у демонов — пространственные браслеты. Этот браслет не такой же, как тот прошлый. Это просто своеобразный мешочек цянкунь, и только. Учитывая же чистый белый цвет, в котором словно облака плывут, можно сделать вывод, что браслет этот наивысшей категории, с самой большой площадью квадратных метров внутри! Да он само по себе целое состояние должен стоить! В глазах Шан Цинхуа мелькнула искорка интереса и, поразмыслив мгновение, она внимательнее пригляделась. Этот демон не принёс бы его просто так, внутри точно что-то лежит. С такими мыслями, Шан Цинхуа взяла в руки браслет для хранения и погрузила сознание внутрь. Там лежали… какие-то маленькие шёлковые прямоугольники и что-то вроде древней ручной грелки?.. Видать, вопрос в глазах заклинательницы был таким явным, что Мобэй-цзюнь сам соизволил объяснить назначение этих вещей, не дожидаясь, пока она задаст его вслух: — Я поспрашивал о твоём… недуге, в браслете-хранилище лежат полезные вещи, которые тебе могут пригодиться. Только в этот момент до Шан Цинхуа дошло назначение тех прямоугольников. Она не знала смеяться или плакать. Великий и ужасный северный владыка только что озаботился доставкой гигиенических прокладок? В более абсурдной ситуации Шан Цинхуа бывать ещё не приходилось. — Так значит… Я имею в виду, эти тонкие тряпки?.. — она смешалась, а слова «точно на что-то сгодятся» Цинхуа в последний момент и вовсе проглотила, тем не менее она снова оказалась правильно понята. — Этот шёлк является сокровищем под названием сияющий шёлк вуали феникса. Его производят сумеречные пауки острова Инлу, — принялся король севера обстоятельно и не спеша излагать суть. — Ни одна другая ткань не может сравниться с ней ни в мягкости, ни в прочности, ни даже в способности впитывать или удерживать влагу… Хотя данное обстоятельство зависит от вида, бывают и такие, что не пропускают или даже отражают воду. С одной стороны, это решение её проблемы, но с другой — вся эта ситуация была довольно-таки смущающей… Шан Цинхуа всегда считала себя вполне толстокожим человеком, но в этот момент кровь начала приливать к щекам неудержимо как-то сама по себе, окрашивая их бледно-розовым цветом. К счастью, она всё же не была из тех людей, кто краснеет легко от любой мелочи или же чрезмерно до состояния натурального спелого помидора (некий цундэрэ из её нового окружения отличный пример тому): румянец на её щеках всегда обозначался лишь слегка, если всё же находилось что-то такое, что способно было вызвать в ней это необычайно неловкое чувство. У этого тела кожа оказалась не менее толстой, Шан Цинхуа имела уже шанс убедиться. Сияющий шёлк вуали феникса… Она где-то слышала об этом. Разве это не та драгоценная ткань, которую главный герой с риском для жизни добыл, чтобы получить право взять в жёны тёмную жрицу демонов Нерушимого Града, так же известную, как святая Тяньсинь?! Она стала четыреста тринадцатой или четыреста тридцать первой, а может и триста четырнадцатой, женой Ло Бинхэ, принеся в качестве приданого верноподданнические клятвы своего народа, который славился способностями берсерка, позволяющими в бою впасть в неистовство, не ведающие в этом состоянии боли и страха, те, что силой почти сравнялись со священными демонами средней руки. Да и название не случайное, демоны нерушимого града использовали этот шёлк в качестве доказательства своей доблести, когда добивались руки какой-либо демоницы и в результате эта драгоценная ткань увенчивала голову новобрачной в качестве свадебной вуали. В том случае, если соискатель оставался жив и добывал его с успехом, разумеется, что было не таким уж и частым явлением даже учитывая могучие силы демонов этого племени и их особые таланты. Сумеречные пауки острова Инлу являлись сильнейшими демоническими зверями, которые только немногим уступали в силе высшим демонам, но принимая во внимание тот факт, что они всегда живут стаями… Даже главному герою было нелегко добыть эту вещицу! А Мобэй предлагал столь бесценную вещь употребить в качестве гигиенических прокладок?.. Вот что значит жить на по-царски широкую ногу. Другое дело осмелится ли Цинхуа на такое поругание сей драгоценности… или лучше сказать, на такое транжирство. Да эта штука бесценна! Самый маленький клочок данной ткани стоит больше, чем годовой бюджет империи среднего ранга, а что можно купить на цельную вуаль Цинхуа просто воображения не хватало. Если она последует предложению Мобэя, то имеет все шансы умереть от собственной жадности. Но вот, с другой стороны, альтернативы-то нет, а тут вроде как искомое решение проблемы… А всё этот Мобэй! Если уж он озаботился проблемами своего вынужденного работника, мог что-то более путное принести, что-то более… прозаичное. Ну хотя бы что-нибудь не настолько неприлично дорогое! От одной мысли о предлагаемом кощунстве, Шан Цинхуа чувствовала острую боль в сердце. — …пока эти, а как швеи закончат шить, я принесу ещё, — между тем продолжал Мобэй-цзюнь. — Однако и имеющегося на некоторое время должно хватить. Эта ткань обладает свойствами самоочищения. Шан Цинхуа охватило желание, нет, острая нужда прибить этого демона к чертям! Такой транжира заслуживает умереть особо жестокой смертью. Если уж этому северному владыке до такой степени собственное богатство покоя не даёт, лучше бы он эту чудесную ткань ей подарил! Уж Цинхуа бы нашла этому шёлку применение. А эти покромсанные прямоугольники теперь уже и правда ни на что больше не сгодятся, чем… Уголки глаз Шан Цинхуа сильно покраснели. Она ещё никогда такое богатство в руках не держала. Вот только… Сминая в ладонях и тупо разглядывая целое состояние, подвергшееся такому святотатству, повелительница Аньдин не могла почувствовать ничего иного, как резь в глазах и горечь в сердце. Упала ещё одна капелька в озеро слёз, которое она уже наплакала в глубине своего сердца от такой душераздирающей картины выкинутых на ветер огромных деньжищ. Северный владыка заинтересовано посмотрел на столь необычайную реакцию Шан Цинхуа. С первого дня знакомства и до сих пор он видел много разных выражений её лица, запечатлевая их в своём сердце, однако такого как сейчас узрел в первый раз. Мобэй-цзюню только и оставалось, как предполагать о чём сейчас думал его человек. Она смущена? Рада подарку? Благодарна за его внимание? Впечатлена его заботой и оказанной поддержкой в этот трудный для неё час? А может, просто растрогана? От подобных приятных мыслей его всегда глубокие, как реки, и подёрнутые сковывающим толстым слоем льда, словно водная поверхность в разгар лютой зимы, глаза на несколько градусов потеплели. Пока демонический король предавался сладким снам наяву, сама Шан Цинхуа даже смотреть не хотела в сторону этого Бога Богатства, или нет, этого демона следовало бы прозвать Богом Транжирства, и не иначе… Каждый раз, когда она видела его лоснящуюся от самодовольства физиономию — и чем спрашивается этот транжира так доволен? — ей так и хотелось плюнуть ему в рожу, а лучше покусать до смерти. Шан Цинхуа как зачарованная разглядывала драгоценную ткань в своих руках, пропуская её снова и снова сквозь пальцы. Сияющий шёлк вуали феникса в обычном состоянии был совершенно прозрачным, на первый взгляд не представляя собой ничего особенного. Однако всё меняло освещение и его грани. Под солнечным светом ткань принимала огненно-алый цвет, а на поверхности проявлялись сияющие ярким светом волшебные золотые узоры. Именно данное обстоятельство послужило причиной, почему этот кусок шёлка считался подходящей свадебной вуалью. При лунном же свете данная ткань сразу окрашивалась в благородный фиолетовый цвет, а мерцающие волшебные узоры принимали уже серебристый окрас и… другую форму. При мягком свете светильников на основе духовной энергии ткань становилась лилейно-белой, вновь изменившиеся же узоры уже начинали искриться чуть ли не всеми цветами радуги. Внутренне мучительно вздохнув ещё несколько раз, Шан Цинхуа смирилась… Теперь всё равно ничего нельзя было сделать. Вы шутите, она даже с нагрянувшей нежданно-негаданно «тётушкой» смирилась, может смириться и с поруганием святыни… Кому она лжёт! Вспоминая свою тяжёлую студенческую жизнь, когда с трудом сводила концы с концами, оказавшись в ситуации вынуждающей отказаться от всех своих идеалов с принципами (это даже не вспоминая к чему это всё в итоге привело), в угоду старой тётушке (её уже пугает одно это слово!) — редактора и хрустящих бумажек, которые обещали уплату аренды своей маленькой квартирки на ближайшие полгода, сытый желудок и тёплый шарф, а может, и пальто в холодную зиму, и теперь бессильно наблюдая как огромное богатство так глупо утекло сквозь пальцы… У Цинхуа просто-напросто сердце разрывалось, а из глаз были готовы потечь кровавые слёзы. Впрочем, каковы бы ни были причины, спровоцировавшие его, но никакое горе не длится вечно. Шан Цинхуа была той, кто пережила смену мира и даже смену пола, переживёт и это… Для человека с такой умственной стойкостью нет никаких проблем, убеждала она себя вновь и вновь. Этот Мобэй точно её злейший враг! Без всяких сомнений. Безутешная, жестоко оскорблённая всей этой подлостью жизни Шан Цинхуа, снова легла и накрылась по голову одеялом, делая вид, что забыла о присутствии Мобэй-цзюня, который всё ещё никуда не уходил. Её привёл в чувство опустившийся на живот тёплый предмет. Но на этом всё отнюдь не закончилось, заклинательница внезапно почувствовала, как прогибается кровать под чужим весом. И пока она полная непонимания и неверия пыталась вырваться из плена одеял, чтобы своими глазами проверить невероятную, безумную мысль только что её посетившую, чужая большая ручища сама приподняла край одеяла, и обладатель дерзкой конечности скользнул под него. Когда заклинательница уже собралась возмутиться чужим нахальством и самовольством, она ощутила, как её подхватили сзади и развернули, уложив набок спиной к неожиданному вторженцу в личное пространство. — Ч-то… ты делаешь? — к этому моменту не выдержала уже Шан Цинхуа, чтобы не высказать своё возмущение чужим произволом вслух. — Помолчи, — последовал короткий ответ. Шан Цинхуа потеряла даже видимость спокойствия, когда к ней тесно прижались сзади, а всё та же бесцеремонная ручища опустилась ей на живот, вернув свалившуюся всеми этими перемещениями ручную грелку на место, но уже под одеяло и прижала для надёжности собой, основательно там обосновавшись. — Расслабься, — всё так же коротко велели повелительнице Аньдин, очевидно почувствовав предельное напряжение в каждой клеточке её тела. «Расслабься, хмпф! Ему легко говорить», — чуть не скрежетнула зубами бывшая писательница. — «Ну и как тут расслабишься, когда тебя отмороженное начальство обнимает! На всю голову, как оказалось, отмороженное». Всё же, не последовать совету вздорного демона заклинательница просто не могла. Не имела права. Поэтому она попыталась что-то сделать с уже судорогой сводившимися мышцами. — Может, не стоит и дальше?.. — спустя какое-то время всё же не выдержав заикнулась Шан Цинхуа, но связно изложить мысль так и не сумела. Что не стоит дальше? Её обнимать или маяться дурью? Последнюю мысль она благоразумно придержала при себе. Тем не менее, о чудо, её снова правильно поняли. — Этот король узнавал, что в твоём состоянии желательно находиться в тепле, — промолвил Мобэй-цзюнь в её макушку. — Холодные блюда также воспрещаются. Так он всё же на свой манер старается позаботиться о ней? По правде, за последние десять минут, что длилась эта неловкая ситуация, Шан Цинхуа приходила в голову подобная мысль, но она не осмеливалась в это поверить. — Я всё же думаю, что даже тепло должно быть умеренным… — после короткого молчания высказала-таки Шан Цинхуа свои сомнения в рациональности происходящего, да и не могла она не попытаться как-то спастись из этого затруднительного положения. Как такая глупость Мобэю в голову пришла? Она всё же не в промороженной пещере застряла, чтобы ей требовалось для выздоровления тепло чужого тела. Хотя заклинательница не могла не оценить его старания и намерения… Сказать по правде, глупый поступок этого демона затронул какие-то тонкие струны её души. Однако это не причина, чтобы продолжать этот фарс. На мгновение Шан Цинхуа почувствовала невыразимое облегчение, когда прижимаемый к её животу предмет наконец убрали, но облегчение это длилось ровно до того мига, когда настырная конечность вернулась к нагретому своим присутствием месту. Однако теперь она прижималась почти что непосредственно к коже: чужую горячую ладонь и облюбованную дерзкой конечностью плоть разделял уже лишь тонкий слой нижних одежд. Сердце в груди неудержимо подпрыгнуло. Следом же пришли иные ощущения. Шан Цинхуа почувствовала, как внутри неё всё скрутилось, застыло в каком-то удушливом напряжении, а сердце начало биться в непривычном ритме. Она не поняла, как и почему, но во второй раз за этот день бывшая писательница неудержимо начала заливаться краской. Заклинательницей овладела непреодолимая потребность обернуться и взглянуть на этого мужчину, который держал её в могучих и надёжных, но таких душных объятиях. Дело с мыслью не разошлось, Шан Цинхуа повернула голову и заглянула в лицо Мобэй-цзюню, в первый раз прямо и пристально на него посмотрев. Впервые осмелившись так изучающе его разглядывать. Впервые глядя на него с такого близкого расстояния. Впервые имея возможность, не поглощённая извечным страхом и всевозможными опасениями, охватить взглядом все линии до самой последней чёрточки его лица. «А ведь Мобэй-цзюнь действительно красив», — посетила Шан Цинхуа неожиданная до нелепости несвоевременная мысль. Тут же мысль оказалась дополнена: — «Неотразимо привлекательный мужчина». Шан Цинхуа не могла не удивиться тому, как у неё получилось столько времени этого не замечать. Однажды же заметив, она уже не могла игнорировать магнетическую притягательность владыки севера, особенно когда он был так близко, что она могла досконально разглядеть каждую даже самую крохотную его ресничку; так близко, что она всем своим существом ощущала бросающий её в дрожь жар его тела. Этот мужчина был неотразимо, волнующе красив… Это было бесспорно. И если изумительная небесная краса Шэнь Цинцю выходила за рамки половых или вкусовых предпочтений, а пленительное нечеловеческое обаяние Ло Бинхэ (которого Шан Цинхуа не имела ещё «счастья» лицезреть, но могла судить по собственной писанине) отличалось острой искусительной притягательностью, являясь истинным воплощённым соблазном, способным очаровать любую женщину, ну или омегу, если вспомнить новые особенности мира, с первого взгляда, красота Мобэя была более суровой, сдержанной и мужественной. Это была красота иного толка. Она была гораздо более зрелой. В мире, где эталонной считалась броская юношеская стать Ло Бинхэ, внешность короля севера могла остаться совсем неявной и незамеченной, но именно она была наиболее привлекательна в глазах самой Шан Цинхуа. Вдоволь налюбовавшись, заклинательница поспешно отвернулась, намеренно избегая взора Мобэй-цзюня, который, казалось, также всё это время ни на миг не отрывался от её лица. Сердце в груди теперь уже билось особенно заполошно, а Шан Цинхуа отчего-то стало ещё более неловко и невмоготу от их некомфортного… наоборот, даже слишком комфортного, положения… Успокоившись немного, Шан Цинхуа надолго замолкла призадумавшись. С тех пор, как впервые встретила короля севера, она всегда боялась его, каждую минуту с того мгновенья ожидая любую пакость. Каждую встречу, каждый день она подсознательно воспринимала последним, опасаясь, что однажды все её страхи будут воплощены в жизнь рукой этого демона. Однако в этот момент вспоминая их первую и все последующие встречи, Шан Цинхуа думала обо всём том, что этот демон успел для неё сделать. Только теперь она поняла, что он в самом деле заботился о ней всё это время, а беспокойство в его глазах и голосе, когда с ней приключалась малейшая неприятность, ей никогда не чудились. Даже сейчас, разве тем, кто нашёл способ облегчить её положение был не он? Он взял за труд выяснить всё об особом периоде человеческих женщин, приготовил для неё нужное средство и даже теперь пытается помочь в меру сил и как это сам понимает. Шан Цинхуа обозлилась на него за покромсанную бесценную ткань, но в целом или в таком жалком виде, но принёс-то это сокровище Мобэй именно ей… Да и раньше… Вся эта бумажная работа, которой северный король её регулярно снабжал... Разве было случайно, что эти бумаги своим содержанием так яро перекликались с её собственными обязанностями в секте Цанцюн? Всё это время Мобэй-цзюнь помогал ей освоиться и лучше разобраться с необходимыми ей знаниями по делам вверенного ей пика и своей новой должности. Повелительница Аньдин всегда боялась, что ледяной демон хочет использовать её как разменную монету. Она подозревала его в каких-то ужасных намерениях и злокозненности. Однако за всё это время он никогда даже не заикался о шпионаже или чём-то подобном и ни к чему не принуждал. Да и объективно говоря, оригинал по этой части уже сделал всё, что было возможно, полностью сдав все секреты, возможности и даже информацию о последних способах обороны секты Цанцюн враждебной демонической стороне, а с какими-то мелочами, если они вообще ещё оставались, король северных пределов был в состоянии справиться самостоятельно и вряд ли сильно нуждался в своём использованном практически до конца шпионе или уж тем более в его замене… Будь здесь оригинал, по всей видимости, как и в новелле Мобэй исчерпал бы его до последней капли, но такая самозванка как бывшая писательница вряд ли могла стать столь же полезной единицей информации, поэтому без её сомнительной помощи снежный демон уж точно бы смог обойтись на данном этапе, когда основное уже было сделано. Так что же получается, Шан Цинхуа всё это время волновалась зазря?.. Подождите-ка, если она никак не может услужить Мобэй-цзюню и ему ничего от неё не нужно, то почему тогда он навязывал ей все эти встречи? Почему он до сих пор здесь??! В голове Шан Цинхуа в этот миг забрезжила странная догадка, забавная мысль, которая могла служить объяснением всему, и насколько бы нелепо, сколь бы смешно она не звучала, но чем больше заклинательница думала об этом, тем более правдоподобной казалась эта версия. Если, конечно, забыть насколько абсурдно глупой, даже дурацкой была данная мысль… — Мобэй, я тебе нравлюсь? — мысль, вертевшаяся в голове повелительницы Аньдин, как мячик для гольфа через ровное поле в лунку сама собой соскользнула на язык, а оттуда выскользнула готовым нескромным вопросом. Однако, прежде чем она сумела испугаться своему безумному порыву и сорвавшемуся с языка неуместному и такому бестактному вопросу, прежде чем она могла пожалеть о сказанном, прежде чем её сердце обуяли страх, сожаление и беспокойство, Мобэй-цзюнь откликнулся без единого сомнения в голосе: — У этого короля и правда есть чувства к тебе. — Но почему я тебе нравлюсь? — не дав времени потрясению или неверию охватить и поглотить себя целиком, прежде чем связывающая язык неловкость могла помешать, быстро воскликнула Шан Цинхуа. Но до того, как собеседник имел шанс ответить, она сказала другое: — Не надо, не отвечай. Ты лучше выслушай меня. Мобэй, ты этого не знаешь, но раньше, до того, как я попала в тело повелителя Аньдин, до того, как пришла в этот мир… я была мужчиной. Тебя это не смущает? Это было так странно, если не сказать — сюрреалистично, вот так вот лежать спиной к этому демону в его же объятиях и говорить с ним на тему чувств или же своего собственного прошлого. Шан Цинхуа захлестнуло какое-то ощущение нереальности и сомнение в действительности происходящего. Однако в следующий миг голос Мобэя, доносившийся с такого близкого расстояния, а потому звучащий как никогда интимно, вырвал её из этого причудливого состояния не то сна, не то яви. — Главное не то, где ты жила раньше или кем была в то время, а то — где находишься и кем являешься теперь, — выверенно и взвешено промолвил медленно, но веско король северных пределов. — Однако даже если бы сейчас ты всё ещё была мужчиной, данное обстоятельство не смутило бы этого короля ни в малейшей степени. Ведь нравишься ты мне не за свой пол, внешность или происхождение. К тому же ты должна была заметить, что истинно противоположный пол альф наподобие меня — омеги, те, кто также изначально рассматриваются как существа мужского пола. Никто никогда не говорил ей таких слов. Шан Цинхуа не могла не взволноваться. Сердцебиение её ускорило свой бег до невообразимого уровня, в какой-то момент ей даже показалось, что её сердце выпрыгнув из груди унесётся вскачь, стремясь снискать славу олимпийского бегуна. — А что если… что если это смущает меня? — насилу взяв себя в руки, почти против воли задала Шан Цинхуа вопрос. — Что именно тебя смущает? — попытался быть понимающим правитель севера, дабы впоследствии решить все возможные затруднения, мешающие их будущему супружескому единению. — Меня смущает только одно — то, что я гун. Я всегда таковым себя считал, — выпалил Шан Цинхуа почти зло и разочарованно. — Я и ты, мы оба гуны. Как быть с этим? — Что такое гун? — король северных пределов, как и всегда, оказался не в теме, не сумев понять дитя иной цивилизации. — И что в этом такого смущающего, если ты гун? — А то, что я из тех, кто сверху, ясно тебе? Сверху! — непонятливость Мобэя в данном вопросе по-настоящему взбесила Шан Цинхуа. Он сам не понимал, что его так злит. Необходимость снова и снова объяснять ему элементарные вещи или же… Или же невольное сожаление и грусть, которыми сопровождался весь данный короткий разговор. — Можешь быть и сверху, — великодушно предложил Мобэй-цзюнь. — Разве этот король против? Шан Цинхуа остался полностью безмолвен. Он лежал, вылупившись на резные завитки кровати, только время от времени глупо хлопая ресницами. Бывшему писателю только и оставалось, что с глухим раздражением вопрошать в своём сердце: «Этот тормоз непонятливый опять не сумел вникнуть в сказанное мной? Или он просто издевается?!» Привстав на локте и повернув голову в сторону Мобэя, Шан Цинхуа пытливо заглянула ему в глаза, и не нашла там ничего, кроме обезоруживающей искренности. Хотела заклинательница быть честной с собой или нет, но признание Мобэй-цзюня, несомненно, тронуло её сердце, однако… Шан Цинхуа была как-то не готова строить отношения. Всерьёз она об этом ещё даже не задумывалась. Пусть Шан Цинхуа в бытность свою парнем и думала о возможности завести отношения с другим парнем, но, по сути, это были лишь мечты и не более. Каких-то реальных намерении и планов на этот счёт у неё никогда не бывало. Вся тогдашняя ситуация и испытываемое давление сильно повлияли на юношу в психологическом плане. Однако теперь возникла и другая проблема. Пусть у Цинхуа никогда и не было реальных отношений (воображаемые отношения в собственных мечтах вряд ли можно учитывать), но она, то есть тогда ещё он, был полностью уверен, что является гуном. Пусть порой в голове Шан Цинхуа и мелькали глупые мысли касательно того, что было бы будь он девушкой, однако они были порождены исключительно отчаянием и не отличались какой-либо серьёзностью. Так, сиюминутные глупые мысли, пару раз праздно промелькнувшие в голове, не имеющие под собой ни основания, ни какого-то реального смысла. Да мало ли всякого несвязного абсурдного потока сознания вообще может мелькать в голове человека! В действительности Шан Цинхуа был доволен собой и своей личностью, если что его и приводило в состояние подавленности так это неспособность преодолеть давление семьи — поразительно, семьи не стало, а гнёт их воспитания остался — и принять себя таким как есть. Как бы там ни было насчёт себя и своего места в жизни у него никогда не было повода сомневаться. Но теперь всё резко изменилось… Он стал девушкой! Быть девушкой в отношениях заранее подразумевало пассивное, подчинённое положение. А Шан Цинхуа не был готов даже рассматривать нечто подобное. Но приходит Мобэй-цзюнь и хочет сделать его своей женщиной? Желает превратить из единицы в нуля? Пусть продолжает мечтать! Шан Цинхуа ещё раз взглянула в сторону этого потрясающе красивого мужчины и сожалеюще вздохнула. Надо было переводить разговор на более безопасную тему. И срочно! — Мобэй, мне очень любопытна одна вещь, — глаза заклинательницы пылали давно сдерживаемым любопытством. — Как ты понял, что я не прежний Шан Цинхуа. Даже больше того, ты сразу распознал, что моя душа не принадлежит этому миру. Мобэй-цзюнь не стал допытываться до ответа касательно своего признания или настаивать на возвращении к прежнему разговору, что прибавило ему целый лес плюсиков в сердце Шан Цинхуа, но охотно поддержал смену темы. — Вижу, ты давно задаёшься этими вопросами, — в глазах короля Северных Пределов заплясали смешинки. — Объяснение этому довольно простое. Этот король, как и все его предки, может видеть ауру. Не только ауру тела, что могут видеть многие, в том числе и праведные культиваторы, но ещё и ауру души. — Ауру души? — Шан Цинхуа снова покопалась в памяти пытаясь вспомнить было ли такое в её книге. Но её воспоминания напоминали чистый лист бумаги во всём, что касалось данной темы. Среди разномастных способностей этого демона такого вроде не было… — Это способность Голубого крылатого тигра, — сжалился Мобэй-цзюнь, видя как заклинательница силится понять о чём речь. — Это малоизвестная способность, о которой практически ничего не говорится в очерках об этом создании. Однако тебе должно быть известно, что одним из компаньонов этого древнего зверя был мой предок, основатель нашего рода. Шан Цинхуа закивала головой. Кажется, она и впрямь слышала об этом. К слову, чего-то подобного в её новелле тоже не было. Она просто прочитала в одной из книг дома у Шэнь Цинцю. — Чего ты можешь не знать, так это того, что те или иные способности или свойства короля духовных зверей со временем передаются и его компаньону, — тем временем продолжил вещать северный король. — Не все и в гораздо более слабом виде, разумеется. Конкретно мой предок получил способность к особой телепортации и умение видеть ауру души. Если задуматься, унаследование именно этих навыков было закономерно, ведь телепортация — это исконный навык родовитых демонов и в способности видеть ауру нашему племени равных нет. Затем же по наследству от того предка эти способности получили и его потомки. Не все, конечно же, а самые одарённые, которые впоследствии передали их дальше. Так это умение дошло до меня. Однако с каждым поколением оно слабеет. Всё же это не было исконной силой нашего рода. Само по себе странно, что данная заимствованная сила продержалась свыше тридцати поколении. Чего Мобэй-цзюнь не стал говорить, так это того, что ему даже не нужно задействовать духовную энергию, чтобы видеть ауру собеседника. Именно поэтому он с первого взгляда понял, что это не тот Шан Цинхуа, как и догадался и об иномирном происхождении вселенца в это тело. Новая душа чем-то неуловимо отличалась. Она не была похожа на души исконных жителей данного мира. В ней было что-то почти неприметно чужеродное. При первой встрече резонанса новой души с телом из этого мира практически не существовало, наоборот, казалось они взаимооталкивают друг друга. Телу и душе, в нём обитающей, не хватало целостности. Поэтому владыка северных пределов мог понять те проблемы, которые у Шан Цинхуа изначально возникли. Но с каждой новой встречей он замечал, что связь местного тела с чуждой душой становилась всё крепче. А в этот же день они наконец полностью соединились и слились друг с другом. Так что становилось понятным откуда брали начало такие перемены, происходящие с этим телом. Мобэй-цзюнь знал, что с этого дня Шан Цинхуа сможет, как и другие заклинатели поддерживать инедию и не будет нуждаться в каждодневном сне. В их первую встречу отсутствовал резонанс новой души с телом, зато резонанс между душами их обоих был сразу ощутим и довольно силён. Это являлось той причиной, почему Мобэй-цзюнь в принципе обратил внимание на этого человека. Такой резонанс между душами и сходное свечение в ауре обычно свойственны истинной паре. Это правда, среди демонов не рождаются омеги, и демоны не стремятся строить отношения с ними. Может дело как раз в том, что демоны не ищут себе в пару кого-то за пределами своей расы и никогда не будут стараться заполучить омегу-человека, что у них уже давно нет собственных омег. Как бы там ни было, истинная пара — это совсем другое. Если какому-то демону посчастливится её найти, то кто в здравом уме будет отказываться от чего-то столь важного и даже бесценного? Мобэй-цзюнь, на самом деле не только он, но все жители данного мира всегда знали очевидное. Альфа и омега такой же противоположный друг другу пол, как обычный мужчина, он же бета, и женщина. Почему у демонов в этом времени рождаются одни только альфы, но никогда омеги — это уже другой вопрос. Закономерно, что изначально у их альф тоже были свои омеги, так же, как и то, что человеческих омег не должно было быть настолько меньше числом по сравнению с их альфами. Что случилось с омегами-демонами история умалчивает. Так же, как и о том, что стало причиной уменьшившейся численности уже человеческих. За неимением достаточного для всех количества омег, альфы в царствах смертных и заклинателей начали жениться на женщинах, с которыми они оказались совместимы. Однако с течением времени стало понятно, что в таком союзе потомство рождалось значительно ослабленным, но главное, что оно было. Потому что как впоследствии история показала, стоило кому-то из неполноценного потомства завести уже своё не от чужого, а истинно предназначавшегося им противоположного пола, как утерянное свободно могло быть возвращено. Улучшение сверх этого могло иметь место быть только при союзе истинной пары, но нахождение истинной пары — это всегда представляло собой крайне редкое явление. Ослабление — возвращение к изначальному — усиление — новая деградация. Так это всё выглядело в зависимости от того, кем было произведено потомство. И так по кругу. Что касается демонов, они изначально пошли по тому пути, к которому их человеческие собратья обратились исключительно вынужденно: с неимением собственных омег они стали жениться на своих женщинах, даже в мыслях не допуская отправиться за омегами в царство смертных. Но вернёмся к нашей паре. Может, не было между ними связи тел, но наличествовала синхронизация душ. Поэтому Мобэй решил следовать воле судьбы и признать Шан Цинхуа. А что касается чувств, он уже тогда знал, что за ними дело не станет. Два предназначавшихся изначально по какой-то высшей воле друг другу разумных не могут взаимно не развить чувство любви, даже если их связь не совсем полноценна. Что и случилось довольно скоро. Уже после второй их встречи снежный демон мог с уверенностью сказать, что он не равнодушен к этой чужой душе. Далеко не равнодушен… Шан Цинхуа же думала о той пушистой мелочи, что вечно спал в объятиях Шэнь Цинцю. Такая кроха, а какие серьёзные изменения он оказывается может привнести! Бывшая писательница даже подумать не могла, как сильно его присутствие скажется на сюжете и персонажах в нём, когда придумывала этого мелкого пушистика. Согласно её сюжету по воле случая это легендарное существо оказалось в руках одного из пиковых лордов секты Цанцюн — Вэй Цинвэя. Тот в свою очередь должен был разместить его в пещерах Линси. Такие места полные ци, как пещера Линси, являются сердцем каждой секты культиваторов и чрезвычайно богаты духовной энергией. Однако с течением времени и по мере потребления заклинателями, духовная энергия в них становится всё более разряженной, а затем начинает истощаться. Это как раз та причина, почему в пещеры Линси можно попасть лишь за личные заслуги и только по разрешению лидера секты. Если бы туда ходили все и исключительно по своему желанию, земля обетованная для каждого, у кого наличествуют духовный корень и жилы, давно бы иссохла и превратилась в подобие пустыни. Однако даже при таком контроле и попытках сберечь, подобные места всё же с течением времени иссыхают и теряют свои свойства. Именно поэтому в оригинальной новелле Голубой крылатый тигр был доставлен в эти пещеры для восстановления в них баланса духовной энергии. Конечно же, в сюжете он появился не просто так. Предполагалась его дальнейшая связь с главным героем. Но именно тут и начались расхождения книги и реальности. Начнём с того, что Шан Цинхуа по-настоящему не продумала суть и способности этого создания. Всё эти порталы, возможность видеть души и прочее для самой бывшей писательницы оказалось сюрпризом. Таким образом, можно было смело сказать, что это существо было истинным творением самого мира. Продолжить же стоит с того, что Цинхуа в своё время не могла определиться, какую роль в сюжете будет играть это чудо. Нет, то, что изначально оно подразумевалось в компаньоны протагонисту было несомненно, но само качество отношений оставалось под вопросом. Шан Цинхуа никак не могла решить, что лучше, если этот тигр будет мужчиной и важнейшим по значимости младшим братом героя или станет женщиной и впоследствии будет верховодить в гареме Ло Бинхэ в качестве императрицы. Да-да, именно поэтому место законной жены императора трёх царств так и осталось вакантным никем не занятое, это её очередное упущение… В конечном итоге Шан Цинхуа не определилась не только со способностями, но даже полом для этого архаического чудища. Хотя она, как уже должно быть понятно, больше склонялась к женскому… Сначала было просто рано и их связь помешала бы сюжету. Поэтому надо было дождаться нужного момента, прежде чем выводить этого пушистого меховичка на сцену. В результате она поместила тигрёнка в пещеры и забыла о нём до лучших времён. Между тем, когда лучшие времена настали с победоносным возвращением Ло Бинхэ из бездны, а Шан Цинхуа вспомнила-таки об ещё одной полузабытой линии, было уже как-то поздновато. При данном развитии сюжета способности этого необычного существа оказались уже не у дел. Шан Цинхуа долго ломала голову обдумывая куда приткнуть этого пушистика, но так ничего и не надумала, впоследствии же совсем позабыла. Даже встретив этот комок шерсти в реальности, она далеко не сразу вспомнила о нём. А вспомнив, не переставала удивляться, видя раз за разом своего бывшего главного злодея и эту мелочь, который на поверку всё же оказался мальчиком, в такой близости друг с другом, какими непостижимыми путями пошли судьбы этого мира. Возвращаясь мыслями к ледяному демону, Шан Цинхуа никак не могла отойти от потрясения, испытанного сегодня касательно раскрытия его подлинного отношения к ней. Отчего-то ей вдруг впервые с тех пор, как она попала в этот мир вспомнилось то значение, которое она придавала этому персонажу в своём сердце. Ло Бинхэ как главный герой с самого начала становления окончательной версии новеллы предполагался для гарема и читателей. Этого же демона Шан Цинхуа изначально предназначила самой себе. Именно поэтому в жизни Мобэя так никогда и не появлялся никто значимый. Это было той причиной, почему кроме верности родине и протагонисту, как своему сюзерену, в душе короля севера не нашлось места ни для чего ещё. Ни для кого больше… Пускай к концу новеллы он и женился, однако это был полностью политический брак для усиления его власти и авторитета, а также родословной будущего потомства путём объединения крови двух сильнейших родов среди высших демонов. Мобэй-цзюня и священную демонессу Хэ Нинсинь связывало между собой в лучшем случае исключительно партнёрство, а в худшем — они являлись попросту чужими людьми… В бытность свою автором всё не занятое учёбой время посвящающим написанию собственной новеллы, персонаж Мобэй-цзюня был значим для неё и важен. Даже будучи всего лишь героем книги он занимал какое-то особое место в её сердце. Быть может, дело в том, что кроме Шэнь Цинцю он был тем, в кого она вложила больше всего душевных и умственных сил? Лучше всех проработала? Сказать по правде, только в этих двоих Шан Цинхуа когда-либо вообще вкладывала искренние эмоции и всю себя. Именно поэтому, надо полагать, они всегда и занимали крохотный уголок в её сердце. Однако в случае с Мобэем это было далеко не всё. Возможно, по причине того, что Шан Цинхуа в глубине души всегда был одиноким человеком, он оказался очарован фантазией? Покинутый семьёй, неспособный принять себя таким как есть и начать отношения с кем-то, имея множество приятелей, но ни одного близкого друга. Может быть, он был просто слишком жалок? Возможно, причина в этом и заключается… Книжный Мобэй-цзюнь был идеалом того мужчины и возлюбленного, которого он только мог вообразить… для себя. Шан Цинхуа нравилось в нём всё. Юноша любовно проработал его образ: каждый штрих, каждую мельчайшую чёрточку характера. Вот только познакомившись с собственным творением в реальности и увидев настоящую жуткую силу этого существа, фантазия разлетелась на сотни тысячи осколков. В глазах Шан Цинхуа этот ледяной демон уже не был идеалом или даже привлекательным мужчиной, он стал угрозой. Предназначенной смертью, после которой уже может не быть никакой другой жизни. Потенциальным чудовищем. Фантазия попросту не выдержала встречу с реальностью… Согласитесь, трудно увидеть что-то симпатичное или чувствовать некую притягательность к тому, кто может тебя уничтожить одним взмахом руки. Кто в любой момент в состоянии раздавить тебя как ничтожного муравья без всякого сострадания или угрызений совести. А что хуже всего, как тебе с самого начала прекрасно известно, это существо действительно способно на бесчеловечные поступки и настоящую жестокость. Книжный герой и реальный человек слишком уж между собой разнятся. Что дозволяется и в какой-то мере даже красит первого, совершенно непозволительно и неприемлемо для второго. С момента самой первой встречи она безумно боялась его. В той непростой ситуации, в которой горе-заклинательница оказалась, именно Мобэй-цзюнь воспринимался как самая значимая из всех возможных угроз. Самым большим страхом. На то, разумеется, имелась весомая причина. Всё потому, что Мобэй-цзюнь для владыки Аньдин, для кого-то с именем Шан Цинхуа мог быть только предначертанным сюжетом убийцей. Шан Цинхуа как автор «Пути гордого бессмертного демона» прекрасно была осведомлена касательно того, как закончила изначальная личность и даже о том, почему подобный финал в принципе имел место быть. Оригинал… Тот самый, что когда-то также был повелителем Аньдин и носил имя Шан Цинхуа. Несмотря на всё, что он сделал для этого демона, невзирая на всю его помощь ему и даже однажды почти спасённую жизнь, вопреки всем стараниям изначальной личности добиться расположения этой ледышки собственным уничижительным пресмыканием и неприкрытым заискиванием перед ним, он всё равно оказался убит. Этот демон убил его сразу после того, как полностью до последней капли исчерпал всю полезность своего шпиона. За всё, что он сделал для него, оригинал ожидал только одного, всего лишь самую малость — оставить ему его жалкую маленькую жизнь, но Мобэй отказался удовлетворить даже столь незначительную просьбу. Стоило Ло Бинхэ приказать, он убил Шан Цинхуа без сомнений или малейших колебаний. Но и этого ему показалось недостаточным, этот бессердечный демон даже не оставил с целым трупом когда-то полезного в собственных планах человека. Заклинатель отслужил своё, из него полностью всё выжали, а раз так и он больше не был полезен, его без сомнения пустили в утиль в буквальном смысле. Автор же «Пути гордого бессмертного демона» не был похож на этого глупого человека, что возложил свои ожидания на того, на кого никогда не следовало! Уж она-то точно знала, на что этот беспощадный демон способен, как и то, что ему ни в коем случае нельзя доверять! Поэтому, попав в мир собственного романа, перед Шан Цинхуа никогда не стояло выбора к кому примкнуть или на что в этом мире, стоящем на пороге апокалипсиса, надеяться. Изначально она желала сбежать и держаться подальше от всех последующих дрязг и трагедий. Однако к тому моменту, когда она наконец овладела полётом на мече в достаточной степени, чтобы убежать, она окончательно осознала всю нецелесообразность и несерьёзность данного предложенного варианта из опции выбора. После очень долгих раздумий и здравой оценки ситуации, Шан Цинхуа была попросту вынуждена отказаться от такого глупого плана. Перво-наперво это было просто бессмысленно. Вскоре наступит такой момент, когда нигде не найдётся никакого спасения. К чему бежать куда-то, скрываться подобно крысе в канализации и взваливать на себя такие трудности, когда не только не существовало никакой гарантии успеха, но и при любом раскладе нигде не будет даже тени какой-либо безопасности. Дитя иной цивилизации, привыкшее к комфортной, защищённой жизни, великодушно предлагаемой великолепным в своей щедрости современным миром, просто не сможет выживать в этих диких временах и убегать бесконечно от многочисленных опасностей во вселенной населяемой такими могущественными существами, как заклинатели и демоны. Она не какой-то грёбанный главный герой, который всё может и кому всегда везёт, ясно?! Шан Цинхуа хоть и трансмигратор, но она далека от роли протагониста насколько это вообще возможно. Кроме того, если даже успешно удастся сбить со следа преследователей из секты Цанцюн, которые уже без всякой возможности сомнения связали бы одно с другим и многое поняли с этого её побега, например, кто был тем предателем несколько месяцев назад, что помог демонам устроить ловушку в ущелье Цзюэди и напасть на учеников, от Мобэй-цзюня убежать точно не выйдет. По крайней мере надолго. Особенно если вспомнить его «милый» подарочек с первой встречи. Даже в крайне сомнительном случае успеха затеи с побегом, Шан Цинхуа пришлось бы как-то начать новую жизнь, а значит зарабатывать на неё и собственные нужды. И вот это большая такая проблема и, пожалуй, не менее непреодолимая, чем предыдущие, потому что Шан Цинхуа не представляет, чем могла бы заниматься в этом мире седой древности. Да она кроме как строчить низкосортные новеллы ничего и не умеет, если подумать… Ну она ещё немного в компьютерах разбирается, обучившись полтора года на факультете информатики, но это явно не тот навык, что может пригодиться в этом новом мире. За неимением-то компьютеров! Да и любой другой техники в принципе… А раз так и, если уж бежать некуда, да и бессмысленно это всё, почему бы напоследок не насладиться всеми теми удобствами, которыми крупная секта может обеспечить одного из своих высоких лордов? В конце концов, в этом мире у неё был только один дом и это Цанцюн. Если уж она не может положиться на себя, а полагаться на известного жестокосердного демона изначально огромная ошибка, почему бы ей не возложить свои надежды на их с оригиналом собратьев и собственное положение горного лорда первой в мире секты? В этом было больше всего смысла. Только этот путь казался наиболее реальным… Именно этот план наиболее надёжен. К тому же, кто сказал, что всё потеряно. Быть может, всё ещё существовала какая-нибудь надежда. Особенно с учётом всех тех мелких изменений, которые отличали этот мир от книги. Может, Шан Цинхуа всего лишь обманывает себя… Возможно, сделанный ею выбор также ошибочен. Но у человека должна быть какая-то вера. Какая-то надежда на лучшее. Каждый достоин того, чтобы иметь тихую гавань, где он мог быть чувствовать себя в безопасности, даже если это попросту иллюзия, которая однажды будет развеяна внешними силами в дым. Пусть, чтобы принять этот выбор всем сердцем, Шан Цинхуа понадобилось какое-то время, но её мысли уже с самого начала склонялись к именно подобному варианту, ведь все остальные пути гарантировано вели в никуда. Если задуматься, отчасти в этом состояла та причина, почему ни секунды не раздумывая, Шан Цинхуа так жёстко разграничила себя с оригиналом и отказалась потакать требованиям короля севера при их первой встрече. Она не лгала, когда говорила о своих принципах. Как автор, заваривший всю эту кашу, она чувствовала свою ответственность за все несчастья, уже постигшие и только собиравшиеся обрушиться на человеческий мир и, в частности, хребет Цанцюн — единственный дом и относительно безопасное убежище, которые у неё имелись в этом мире. Тем не менее это было не всё… Далеко не всё. Сама Шан Цинхуа жаждет жизни и боится смерти не хуже своей тёзки. Дело не в том, что она весь из себя правильный и прекрасный человек с богатым внутренним миром. Вовсе нет. Вся разница между нею и повелителем Аньдин в том, что сама Шан Цинхуа прекрасно знает, кто в этом мире чего стоит и где пролегает дорога невозврата. Она с самого начала лучше предупреждена о заложенных на этом пути минах, о которые в любой момент можно подорваться. Все, кто хоть сколько-нибудь знают Мобэй-цзюня, осведомлены о его глубоком отвращении к людям. Однако мало кому ведомо, что больше всего на свете он ненавидит вовсе не людей, а предательство. Северный владыка откровенно и сильно недолюбливает всех, кто выбрал тернистую дорогу предателя. Для него было совершенно неважно кто, кого и для чего предал. Предатель всегда оставался предателем, вот и всё. Эта логика была чрезвычайно безжалостна в собственной простоте. Именно поэтому сколько бы для него не сумел сделать Шан Цинхуа, в сердце Мобэй-цзюня он был лишь презренным предателем, и не больше. Повелитель Аньдин допустил ошибку, когда поверил, что сможет завоевать благосклонность этого демона. У него никогда не было ни единого шанса… Для любого правителя нормально бояться и ненавидеть саму возможность предательства близкого к нему или трону человека, однако для Мобэй-цзюня, преданного когда-то своей собственной семьёй, в этом существовало гораздо больше смысла, а чувства его касательно данного вопроса были особенно сильны и глубоки, всё так же сохраняя былую непримиримость эмоций на фоне однажды пережитого. Особенно учитывая чрезмерно ярко выраженную, интенсивную агрессивность и необузданную мощь эмоций у высших демонов, которые даже с годами едва ли блекнут, мучительно подпитываемые их нечеловеческой памятью. Единственным исключением, которое Мобэй-цзюнь когда-либо допускал в этом плане, являлся Ло Бинхэ. Но и то лишь потому, что Ло Бинхэ был демоном, который не обязан хранить верность каким-то людишкам, с которыми он связан постольку-поскольку или почти никак. Кроме того, по целому ряду причин получилось так, что Ло Бинхэ оказался единственным, кто мог занять трон святого императора и привести демонов к величию… Мобэй-цзюнь никогда не смотрел на своего сюзерена как на полукровку. С тех пор как Ло Бинхэ одолел его в честном поединке и северный владыка признал его своим Цзюнь-шаном, он всегда рассматривал его как истинного небесного демона. Поэтому, что его повелителя могло связывать с этими ничтожными заклинателями? Разве не постыдна одна мысль об этом? Принимая во внимание всё это, Шан Цинхуа никогда бы не согласился на роль шпиона этого демона. Разве только, если он окончательно не устал от жизни и возжаждал смерти! Причём, особо экзотическим способом… Чего-чего, но разделить судьбу оригинала ему бы точно не хотелось. Учитывая все заскоки и закидоны Мобэй-цзюня, Шан Цинхуа решила поступить мудро и показать, какой она твёрдо стоящий на своих позициях верный человек чуждый всякому предательству. Да, это также было опасно. Если бы от неё не было никакого проку, и он не смог бы её использовать, правитель севера свободно был способен вознамериться всё равно её убить. Однако только в этом Шан Цинхуа видела пусть самый мизерный, но шанс на спасение. Она сделала ставку, одну-единственную ставку, поставив на то, что, быть может, Мобэй, вдруг будучи в хорошем настроении, снизойдёт до того, чтобы помиловать её. В конце концов этот демон всё равно бы ничего не потерял, отпустив её. Он ничем не рисковал, ведь она никак не могла представлять из себя какую-либо опасность. Мобэй-цзюнь должен был сознавать, что ей не с руки признаваться в собственном самозванстве, а уж брать на себя прегрешения оригинала, от которых не отмыться, даже если прыгнуть в жёлтую реку, и подавно. Поэтому он мог не опасаться того, что она что-то сболтнёт. Ради одной-единственной надежды Шан Цинхуа поставила в тот день на кон всё. А теперь этот демон говорит, что у него есть чувства к ней? С каких пор этот ходячий айсберг способен влюбиться? А как же вся эта его благородная суть, которую можно как нельзя лучше выразить идиомой — «чистый как нефрит, прозрачный как лёд»? С каких это пор в его сердце есть место для каких-то никчёмных низменных страстей? Неужели она настолько переиграла в принципиального человека без всяких сомнений героически готового умереть ради своих идеалов, что это произвело на него неизгладимое впечатление… Однажды же так сильно проникшись созданным ею образом трагического величия, он всё ещё отойти не может?.. С каких вообще пор у неё такие выдающиеся актёрские данные? Шан Цинхуа сразу осознала допущенную ею фундаментальную ошибку. Видимо, ей следовало идти не в писатели, а в актёры. Большое кино её явно заждалось! На всех этих звёзд деньги свыше будто сами сыплются, а она как последняя глупышка вместо того, чтобы ухватиться за столь прибыльное дело, каждый грош считала, изнуряя себя утомительной писаниной! Прискорбно, что такой великий талант был так бездарно потерян… Вернёмся к серьёзности. Совершенно неважно, какие именно ядовитые насекомые покусали эту ледышку, взращённую на крайнем севере демонического царства, или какие конкретно галлюцинации словил болезный в процессе, главное то, как Шан Цинхуа лучше употребить этот пирог — Христос, Будда, Аллах, небеса и все боги китайского пантеона, или кто ответственен за произошедшее чудо, спасибо, что сжалились над несчастным писателем! — упавший из каких-то высших сфер ей прямо на колени. Если принять сказанное ледяным демоном на веру, можно смело предположить, что с этой стороны ей нечего опасаться. По крайней мере какое-то время. Вспоминая об этом, оставить признание этого могущественного существа без надлежащего ответа, не говоря уже о том, что Шан Цинхуа это событие так открыто проигнорировала, при лучшем обдумывании не казалось правильным. И пусть Мобэй-цзюнь милостиво позволил ей сменить тему, тем не менее при вторичном обдумывании это всё ещё выглядело совершенно неправильным. Надо было дать какой-то чёткий ответ, а не так малодушно отмалчиваться. — Мобэй, насчёт того, что ты сказал ранее… — промолвила заклинательница неуверенно, не находя в себе силы духа сформулировать собственную речь более внятно, а уж тем паче — прямо назвать вещи своими именами. Шан Цинхуа всегда произносила имя северного владыки как будто бы неохотно и очень тихо, словно желая проглотить звук его имени до того, как он имел шанс свободно и вольно соскользнуть с её уст. В этот же раз, казалось, её голос, произносящий его имя, был низок и неразборчив как никогда. Сказать честно, Шан Цинхуа могла бы в очередной раз отказаться от своих принципов, отложить идеалы и самоопределение собственной личности в дальний ящик, чтобы поддаться желаниям Мобэй-цзюня и уступить тем самым его притязаниям. Когда всё пришло к этому, какой вообще прок от принципов и гордости, когда в опасности сама жизнь и возможность будущего?! Оказавшись в ситуации, когда со всех сторон грозила опасность и за каждым углом поджидала смерть, Шан Цинхуа поняла, что эти великие понятия под красивыми названиями навроде — принципы, идеалы или чувство собственного достоинства, все такие расплывчатые и… пустые. Легко рассуждать обо всех этих неясных добродетелях, попивая чай в своей уютной квартирке. Однако стоило оказаться вытащенным из комфортных рамок собственного уютного существования, чтобы оказаться закинутым во враждебную среду такого непонятного чуждого мира, где приходилось бороться за саму жизнь каждый день, как все эти прекрасные и правильные убеждения потеряли всякий смысл, рассыпавшись на миллиарды крошечных осколков и следом обратившись в прах. Кто бы что ни говорил, но самое ценное, что есть у человека, это не его взгляды и даже не его гордость, нет. Самое бесценное, что есть в жизни каждого человека — это его жизнь. Ради сохранения данной драгоценности Шан Цинхуа уже через многое прошла: ложь, притворство, примирение со своей новой ролью женщины, и вот даже с неожиданной грозной гостьей, что по какому-то недоразумению была прозвана тётушкой… Она смиряла себя и прогибалась под новые обстоятельства. Шан Цинхуа знала, что, если бы того потребовали эти новые условия существования, она могла бы прогнуться ещё сильнее, была в состоянии смириться с гораздо большим. Полностью пожертвовать собой — своим прошлым «я». Теперь, когда она знала о чувствах северного владыки, бывшая писательница могла бы воспользоваться этим удачным во всех отношениях обстоятельством и уцепиться за Мобэя. Стать законной женой она бы не сумела, об этом даже бессмысленно думать. Однако за место наложницы бывшая писательница точно была в состоянии побороться. Таким образом она могла отводить от себя хотя бы одну опасность, нет, даже две: преследование со стороны хребта Цанцюн и недовольство будущего всевластного императора трёх царств — Ло Бинхэ. В самом деле, не стал бы он требовать от своего младшего брата, чтобы он убил собственную жену? Одно дело шахматная фигура вроде несчастного оригинала, которым каждую минуту можно пожертвовать, с самого начала обречённого быть отброшенным после потери своей полезности или обменённым на фигуру большей ценности, а другое — жена, пусть и не главная. Что касается Мобэй-цзюня, он бы тоже не стал слишком жестоко обходиться с собственной возлюбленной — настоящей или бывшей. Мужчины всегда в известной мере добры к женщинам, с которыми единожды или не только единожды возлежали. Таким образом все проблемы Шан Цинхуа были бы разрешены в едином порыве, а любая возможная опасность устранена. Тем более, что этому особо ничто не мешало. Шан Цинхуа теперь женщина и хоть она ещё в полной мере не способна воспринимать себя таковой и принять собственную столь изменившуюся сущность, невзирая на ту огромную работу, которую она уже проделала на пути к тому, но она была уверена, что это всё дело наживное. Прошло немногим меньше полугода, а она уже способна говорить, думать, а порой и ощущать себя «ею». Рано или поздно организм возьмёт своё и полностью закончит её психологическую перенастройку личности, а если сама Шан Цинхуа предпримет некие старания и вложит собственные усилия сверху, то это случится скорее рано. Как бы там ни было, когда процесс уже запущен, её преображение в женскую особь, и не только внешне, стало неизбежно. Заклинательнице в это время тяжело, но только потому, что этот процесс ещё только набирает темп к своему развитию и становлению. То, что необходимо для окончательного положительного результата — это только время… Не то, чтобы Шан Цинхуа этого хотелось или ему не было грустно, однако с того самого мига, когда он очнулся в женском теле, признаться, это всё было попросту неминуемо. Обманывать же себя не имело абсолютно никакого смысла, даже если порой и хотелось поддаться собственной слабости и обратиться к подобному неразумному шагу… Да, Шан Цинхуа могла бы, не беря в расчёт время и другие факторы, пожертвовать собой сейчас. Она уже решила, что у неё нет ничего важнее собственной жизни и ради этого стоит идти на определённые жертвы, вот только… Чувство — это такая зыбкая и хрупкая штука… Сегодня оно есть, а завтра его может и не быть. Да, Мобэй обладал силой способной защитить её от заклинателей и также он мог предоставить ей защиту от себя самого, а угроза со стороны Ло Бинхэ оказалась бы сведена к минимуму, однако это всё равно был огромный риск. В том случае, если бы Шан Цинхуа начала какие-то серьёзные отношения с Мобэем, она оказалась бы вынуждена навеки покинуть хребет Цанцюн и оставить положение лорда пика, что хуже — пришлось бы переселяться в вотчину северного владыки на постоянной основе. Дорога же в царство смертных или на территорию заклинателей для неё навеки была бы перекрыта под страхом смерти. У предателей, особенно если это предатель целой страны и народа, а также призвания и расы, дорога только в один конец… И возврата к прежнему уже не будет. Это значило, что она должна была оказаться полностью во власти короля северных пределов, вдали от всего человеческого и в окружении демонов, которые в лучшем случае презирают смертных, а в худшем любят, но только в гастрономическом смысле. Пока существует так называемая любовь, северный владыка будет оберегать её, ну а что после? Правильно, оберегать её будет только его имя. А это гарантия так себе… В конечном же итоге она однажды окажется одна против орды демонов, которые уверены, что могут позволить себе всё в отношении ничтожного человечишки. Конечно, существует один способ, который на первый взгляд гарантировал спасение от любого нежелательного исхода — дать жизнь наследнику короля северных пределов. Однако и тут могли иметь место быть всякие неизвестные факторы непреодолимой силы. Если это будет дочь, а не сын, всё может так или иначе завершиться той сценой, где она одна против орды демонов, что не прочь от неё избавиться или полакомиться. А несчастный ребёнок в этом жестоком древнем мире вряд ли будет жить мирно без матери. Вселенная сянься, как мир гаремов и расовых войн, в принципе не предполагает мирной или спокойной жизни. Тем не менее существуют и другие возможности. Ребёнок может оказаться полукровкой, и не тем удачливым наследником крови последнего небесного демона, который числится в главных героях, а кем-то гораздо более скромным и печальным, или даже человеком, что ещё хуже рождения девочки. Она вообще может оказаться бесплодной, не зря «тётушка» так долго до неё добиралась и с таким трудом наконец доехала. Она может умереть раньше… И способов этой смерти сотни, если не тысячи… Мобэй может оказаться ещё более бессердечным, чем ей до того казалось… Вариантов уйма. И что-то ни один из них на собственной шкурке опробовать как-то не хотелось… Однако, что самое важное, Шан Цинхуа вдруг осознала, что даже её значительные, без шуток, адаптивные способности по части смирения и прогибания не безграничны. Даже у неё есть некая точка, какая-то черта через которую переступать она не станет. Её «жертвенность ради великих целей» имеет собственные границы. Никаких детей! Даже если бывшая писательница однажды станет самой настоящей девушкой разумом и душой, но и в этом случае Шан Цинхуа не думает, что когда-нибудь решится забеременеть и рожать. У каждого человека есть нижняя линия и её пролегает здесь. А это всё означает только одно — Цанцюн всё так же остаётся наилучшим вариантом и, по сути, единственным верным выбором… Надежды Цинхуа всё так же связаны с этим последним оплотом заклинательского мира, пусть о данном факте и роли секты Цанцюн во всей этой истории пока ещё никому не ведомо. Всё же так прямо отказывать этому демону нельзя, как нельзя и отвергать его чувства. Это может оказаться слишком опасным. Да кто вообще так рискнёт здоровьем и целостностью организма?! А то эти демоны они горазды на всякие придумки… Уж не Шан Цинхуа ли знать. Нужно как-то выкручиваться… Мягко и осторожно. Шан Цинхуа вновь посмотрела на Мобэй-цзюня, оккупировавшего вторую половину кровати, складывая в уме подходящие объяснения, извиняющие её поведение, но в какое-то мгновение почувствовала, как все подготовленные слова упорхнули в дальнюю даль, в голове стало пусто-пусто, а сама она поплыла. Здесь в его кровати этот демон почему-то больше не выглядел тем знакомым ледяным айсбергом… В этот момент он казался таким томным, как греющийся на солнышке кот, и по-домашнему привлекательным! В груди Шан Цинхуа начали подниматься жаркие волны одна за другой. Так и хотелось повалить этого демона на простыни и накинуться на него… Наброситься, придавить его собой и… После этого «и» могла быть только немая пауза. Шан Цинхуа, к его глубочайшему несчастью, в отнюдь не том положении, чтобы покушаться на хризантему этого ледяного демона, да и, собственно говоря, уже нечем… Смотреть на него такого восхитительно аппетитного, словно напрямую поданного на блюде к его столу, и обманчиво доступного, но в действительности абсолютно и бесповоротно недосягаемого, просто душу травить! Шан Цинхуа обиженно отвернулся полный печали и душевной боли, не желая больше поворачиваться и видеть лик этого, как нарочно, обольщающего его демона! Откашлявшись, Шан Цинхуа сделала глубокий вдох — раз, другой, третий, прежде чем мысли прояснились настолько, что она наконец вернулась к суровой действительности. — Сказанное тобой… — прочистив горло в очередной раз повторила Шан Цинхуа и продолжила, тщательно подбирая слова. — Не принимай моё молчание за игнорирование твоего… признания. Я… никогда не намеревалась отвергать тебя. Просто… Всё дело в том, что в моём мире и среди твоего народа слишком по-разному относятся к началу отношений между двумя… двумя… людьми. Хм-м, или двумя не людьми… Прежде всего это всё подразумевает этап ухаживания. А мы двое ещё даже не на этой стадии… В мозгу Шан Цинхуа промелькнули подобно световой вспышке разные способы ухаживания, которые были приняты в демоническом царстве в зависимости от конкретного племени этой расы. Где-то право на более близкие отношения завоёвывалось в буквальном смысле этого слова в поединке, после чего уже жених, при условии одержания им верха, конечно же, «закреплял оную победу» и отвоёванные права прямо там же, иногда даже прилюдно. А в других местах опять же соискатель руки доказывал свою пригодность на роль будущей половинки регулярным демонстрированием собственной силы… на самой многострадальной будущей новобрачной. Да всего и не упомнишь. Однако каждый из этих вариантов слишком сильно отличался от человеческого понимания слова «ухаживание» и был далёк от всякого здравого смысла. Не нужно ей такого счастья! Горе-заклинательницу ни один из этих или любых других видов демонического ухаживания точно не устраивает. Поэтому надо было срочно прояснять данный вопрос и подвести Мобэя к нужной мысли о человеческом или лучше сказать иномирном способе ухаживания. Кстати об этом, факт дарения той бесценной ткани, пусть и в таком причудливом виде, у некоторых племён демонов также приравнивался к помолвке и едва ли не уже по крайней мере де-юре заключённому браку. Надо было искоренить любую возможную мысль в голове Мобэй-цзюня касательно того, что все формальности соблюдены, а они практически уже женаты. Если подобные мысли вообще существуют, разумеется. — В мире, откуда я пришла, ухаживание за девушкой происходит, как правило, согласно обычаям того края, из которого она родом, — уже без всякого смущения или неохоты по-быстрому начала тараторить бывшая писательница, чтобы никакая крамольная мысль не успела угнездиться в голове короля севера за предшествующие её мудрому пояснению несколько мгновений молчания, после её, как оказалось, не совсем обдуманных слов. — Поэтому если ты не возражаешь, не могли бы и мы последовать этой традиции. Это всё так утомительно! В первые минуты после признания Мобэя она ощущала эйфорию, но сейчас Шан Цинхуа испытывала только опустошённость. Уж не обманывает ли она себя? Было бы неплохо, если бы это всё вернуло в её жизнь полгода назад потерянные мир и покой, однако нет никаких гарантий. Она не собирается уступать притязаниям этого демона, а только хочет отсрочить отказ и выиграть время, но в конечном счёте именно это может закончиться хуже всего. Если Мобэй поймёт этот замысел, а он рано или поздно, скорее всего, поймёт, то не отпустит её безнаказанной. Северный владыка не простит ей ложь и меркантильные попытки использовать его чувства себе на благо. А как Шан Цинхуа где-то вычитала ещё в прежнем мире, именно убийства на почве страсти самые распространённые в мире преступления со смертельным исходом. Не говоря о том, что демоны уже этого мира самые мстительные существа на свете. В какой-то момент Шан Цинхуа так сильно пожалела о том, что спросила нравится ли она ему… И какой чёрт дёрнул её за язык?! Зачем она вообще спрашивала! Злосчастная писательница чувствовала, что вместо того, чтобы обрести хотя бы видимость спокойной жизни, в перспективе она может потерять даже те остатки веры в будущее, которые у неё ещё сохранялись… Вот только не надо этих депрессивных мотивов! Она слишком забегает вперёд. Сейчас не время думать обо всём этом. Эх, как было бы прекрасно, если бы ледяной демон просто забыл дорогу к ней домой, а в частности — в хребет Цанцюн. Но жаль, это только мечты… Поэтому хочет она или нет, но придётся выкручиваться как-то и пытаться вырваться из заданных только что новых установок. Желательно целой и невредимой… — Подробнее, — только и ответил Мобэй-цзюнь с посерьёзневшим лицом. Как будто выражение его лица когда-либо бывает несерьёзным… — Двое общаются между собой. Встречаются, — стремительно развернувшись и избавившись наконец к собственному облегчению от хватки этого демона, задумчиво начала перечислять Шан Цинхуа, стараясь ничего не упустить, — ходят на свидания. Таким способом они знакомятся получше, становятся друг другу ближе, создают определённое представление о личности партнёра. Парень выражает свой интерес мелкими и не очень… безобидными подарками, которые могут порадовать другую сторону, сопровождает её в интересные… неопасные места, преподносит цветы и сладости… Ну и что-то вроде этого. Это всё начальная фаза ухаживания, которая длится некоторое время. А о последующих можно поговорить после. Против собственной воли Шан Цинхуа не только вставила, но особо выделила слова — «безобидный» и «неопасный». Ей хотелось посмеяться над своей мнительностью и пугливостью, но горе-заклинательница отчего-то чувствовала, что, когда речь идёт об этом демоне эти самые важные слова должны быть произнесены и что самое главное — услышаны. Шан Цинхуа описала скорее традиционные и даже отчасти старомодные способы ухаживания, зато предполагающие долгую такую перспективу, руководствуясь мыслью, что чем дольше эта фаза продлится, тем лучше. А там может, годы пройдут и что-то изменится. Во всяком случае с возвращением Ло Бинхэ из Бесконечной Бездны вряд ли у Мобэй-цзюня останется время на всю эту глупую романтику. Возможно же, этому демону вконец надоест вся эта ванильно-слащавая мелодрама с любовным уклоном уже совсем вскоре и ждать столько времени вообще не придётся… Если этот ледяной демон согласится, данная проблема хотя бы частично будет решена и на какое-то время в жизни Шан Цинхуа хоть и условно, но воцарится позабытый уже покой… Все боги этого мира, пусть он согласится! Мобэй-цзюнь посмотрел на ожидающее лицо Шан Цинхуа, на котором надежда и уныние сменяли друг друга как в калейдоскопе, и призадумался. Король севера, естественно, уловил истинный спрятанный смысл сказанного ею. Она хотела, чтобы он её добивался по всем правилам её мира. Старался для их отношений. Ценил её больше. Она желала быть уверенной в его намерениях. В своём месте в его жизни и сердце. Раз уж его человек нуждался в этой уверенности, он мог её предоставить. А свадьба… С женитьбой можно было немного обождать. Главное на данном этапе разрешить все внутренние переживания его женщины. Учитывая всё вышесказанное, Мобэй-цзюнь был готов ответить согласием, дабы оправдать её чаяния. — Этот король выслушал и склонен удовлетворить твою просьбу, — после короткого молчания промолвил владыка северных пределов. Он ещё больше уверился в правильности принятого им решения, когда увидел расцветшую на лице его человека светлую, но такую глуповато-неуклюжую улыбку. Злодею есть, что сказать — Солнце померкло? Цветы понурились? — беспомощно покачал головой чибик-злодей. — Разве это не значит только то, что кое-кто плохо исполняет свои обязанности? Маленький мастер отвернулся и, величественно взмахнув рукавом, собрал руки за спиной в достойной манере старейшины, обратившись тылом ко всему миру. В этот момент, казалось, что чибик-злодей стоит на пике самой высокой скалы, любуясь простирающимся под его ногами видом, он стоял там так, будто находился на вершине самой жизни, недосягаемый и нездешний, как истинный изгнанный бессмертный непонятый миром. С высоты собственного величия крошечный злодей поднял свой по-детски пухленький палец назидательно и нравоучительным тоном произнёс: — По всему периметру Цанцюн Шан действуют мощнейшие массивы, которые поддерживают на территории секты постоянное царствование одного и того же сезона вечно, а это в свою очередь подразумевает обеспечение одинаковой температуры и регулирование поступления количества или качества самих солнечных лучей круглый год. Конечный же результат по сохранению тепла и определённых сезонных условий осуществляется посредством барьера, воссозданного данными функционирующими массивами, который накрывает собой весь Цанцюн Шан. Как стало понятно, невозможно, чтобы солнце померкло или же весенние цветы завяли, если в механизме всё работает правильно… Маленький мастер нахмурился, отчего на его нежном лобике собрались задумчивые складочки: — Однако иногда опять-таки с помощью массивов регулируются осадки. Хоть большую часть года в хребте Цанцюн всегда стоит погожая безоблачная погода, но порой настройки приходится менять, позволяя дождю или иным погодным явлениям найти путь в наш благословенный край, таким образом сбрасывая излишки духовной энергии в массивах, чтобы облегчить работу всей конструкции. Зачастую это происходит автоматически. — Хотя основная причина изменения погодных условий состоит в этом, — задумчиво посмотрел вверх маленький мастер, словно пытался пронзить своим мистически-лучистым взглядом сами небеса и увидеть, что происходит по ту сторону синей вышины, после чего промолвил, скривив свои маленькие вишнёвые губки в снисходительной усмешке, — тем не менее иногда такое происходит в результате манкирования служебными обязанностями тех, кто ответственен за работу массивов Цанцюн Шан. Тут следует вспомнить, что существует и обратная ситуация вышеперечисленному. Иногда в барьере появляются бреши, в массиве неполадки, а работа механизма постепенно ухудшается, и тогда заклинателям, отвечающим за функционирование всей конструкции, необходимо исправить приключившиеся неполадки. Желательно вовремя. Об этом и речь... От возмущения чибик уже почти подпрыгивал. Он всеми силами пытался в недовольстве сжать свои маленькие алые губы в тонкую линию, но вместо этого независимо от него самого его щёчки надувались как у хомячка, а вишнёвые губки складывалась бантиком, в результате же выражение лица получалось скорее обиженным, чем, как предполагалось, опасным или гневным. — Ну видите, видите? Сейчас по календарю середина января. Неудивительно, что при создавшейся ситуации и солнце померкло, и цветы понурились, — передразнил маленький мастер некоего наивного человека. — А если все неполадки в работе массивов не исправить, то скоро барьер и вовсе может треснуть, а то и рухнуть! Не говоря уже о несчастных цветах, если так продолжится дальше, то будет ничуть не странным, если и снег пойдёт, и град посыплется… Успокоившись немного, крохотному мастеру только и оставалось, как снисходительно с некоторой горечью улыбнуться и небрежно пожать своими маленькими худенькими плечиками. Вряд ли он мог помочь в создавшейся ситуации. В другое время уж он бы отругал этих безответственных личностей, но сейчас миниатюрный злодей был не в силах что-то предпринять. — Подводя итог, людская безалаберность не знает границ, — развёл бессильно своими махонькими белыми мягкими ручками некий мастер. Злодею ещё есть, что сказать — Должен сказать, слухи о смерти этого мастера сильно преувеличены! — чибик-злодей ощерился подобно ёжику, выпустив невидимые иголки наружу. Не только подол его ханьфу затрепетал от возмущения, взметнувшись подобно волнам бурного моря, а для разнообразия оба рукава совершили длинный взмах в едином порыве. Казалось, что даже зелёные ленточки в волосах малыша-злодея закачались на ветру, подхваченные его буйством, сжимаясь и разжимаясь, словно гибкие тела настоящих змеи в разгаре охоты на мелкую, и не только, дичь, поднимаясь и опадая — яростно струясь по шёлку волос сродни двум тонким ленточкам вышедших из берегов рек… Ущипнув свой махонький чуть заострённый подбородок, чибик-злодей успокоился слегка, но следом уже значительно более тревожно со следами лёгкого испуга в голосе поинтересовался, будто вопрошая сами небеса: — Если теперь этот мастер возьмёт и вернётся в здравии… не будут все усилия учеников, соучеников и боевых племянников по оплакиванию этого мастера потрачены впустую? Чем больше чибик-злодей думал, тем неуместнее казалось ему собственное выздоровление. Словно он не уважал ту полуторамесячную скорбь и глубокий траур, объявленный сектой Цанцюн по нему самому… От одной мысли о скорби по нему со стороны его боевых братьев крошечный мастер испытывал внутренний трепет вперемежку со стыдливой робкой радостью, но в то же время всё перекрывало ощущение сильнейшего давления… Неловко… Так неловко. Маленький мастер никогда не думал, что по нему будут когда-либо так горевать! А он собирается испортить все благие намерения своих соклановцев? — Не бывать этому! Этот мастер не такой человек, чтобы позволить себе подобное пренебрежение чужого хорошего отношения. Через какое-то время. Чибик-злодей опустошённо сидел на земле, обхватив печально колени — несчастный, раздавленный, полностью потерянный. — Может, этому мастеру и впрямь не возвращаться?.. Если он хочет уважить чувства других лордов и учеников своей секты, следует ли ему в самом деле умереть? Чибик-злодей полностью погрузившийся во власть меланхолии, депрессии и апатии разом несчастно рисовал круги по земле, а на ветру танцевал сорванный с ближайшего дерева одинокий осенний жёлтый листик… Ещё одно примечание к части: Шэнь Цинцю... Наш меховой шарик в ответе за его кому. Так-то… Из-за неустойчивых основ организм Шэнь Цинцю даже с золотым ядром не такой крепкий, как у других заклинателей. Тем более, что как владыка Цинцзин, он намеренно избрал при культивации развитие разума, а не тела. Про это будет в следующей главе. Однако в кому он всё же не должен был впасть, как и ослабеть до такой степени, и тут на сцену выходит наш тигрик. Ведь для того, чтобы создать что-то новое, надо разрушить старое. С его появлением и близостью между ним с Шэнь Цинцю, корень духа последнего начал свою перестройку, а духовное море обмельчало, поэтому наш маленький мастер в этот конкретный период времени больше простой смертный, чем заклинатель. А это уже подводит нас к ещё большему ослаблению организма, и мы имеем то, что имеем, короче. Относительно же того, что в начале ему как бы стало лучше… Даже смертельно больные, прежде чем умереть, то есть ненадолго до этого самого мига как бы заряжаются вторым дыханием, приходят в себя, им будто бы становится на первый взгляд лучше. Но это последняя вспышка звезды, прежде чем погаснуть на деле. Здесь сравнение может не очень удачное, но в чём-то похоже. Свою роль сыграла и психологическая сторона вопроса. С приходом Цзян Юэлянь Шэнь Цинцю почувствовал себя легче и увереннее. Ведь она единственный близкий человек, с которым у него даже никогда размолвки не было. Поэтому с ней рядом ему стало спокойнее и внутренне комфортно. Однако его улучшение состояния — это было явление временное. Так как первопричина его состояния никуда не делась. Неспособность что-либо съесть и проблема со сном — это лишь проявления его состояния, а не первопричина. И даже если эти проявления на время, казалось бы, нормализировались или улучшились, на самом деле источник его подорванного здоровья никуда не исчезал, а остался там же, протекая где-то глубоко.