Родственные души (Kindred Spirits)

      Следующим утром, не успели они со Скоттом подняться по школьной лестнице, как остальные ученики разошлись по сторонам и загудели. Стайлз облокотился о дверной косяк и еле заметно улыбнулся, предвкушая надвигающиеся вопросы о вчерашнем происшествии.       Но когда вообще что-то шло по его плану?        Увы, этот день ничем не отличался от предыдущих. Некоторые ученики из другой группы чтения спросили у Скотта, правда ли они отбились от призрака дедушки Томми Коттона. Джексон только усмехнулся:        — Похоже, вам двоим просто нечем больше заняться, кроме как валять дурака на кладбище.       А вот Лидия, напротив, схватила Скотта за руку и принялась её рассматривать, будто выискивая свежие ранки.       — Я слышала, как о тебе говорили мои родители, — сказала она, кокетливо поглядывая на Скотта.        Стайлз разинул рот и таращился на них, ощущая удушливую волну разочарования.        — Они сказали, что его отец встал у вас на пути, и вы вышибли из него весь дух, — продолжила Лидия. — У тебя даже синяка нет!       — Потому что эти тупицы никого и не били, Лидия, — влез Джексон. Он отпихнул Скотта со своего пути и замахнулся, будто хотел ударить Стайлза. — Они побежали плакаться своим родителям, — он гадко улыбнулся. — Хотя у Стайлза их нет, правда, Пеструшка¹?       Стайлз буквально почувствовал, как отлила кровь от ладоней, — так сильно он впился в кожу ногтями, сжимая пальцы в кулаки. Он хотел ударить Джексона по ужасно прекрасному лицу, но сдержался, так как боялся подставлять шерифа.        По лестнице, застенчиво глядя в пол, тихо поднялась Эллисон. Она перевела взгляд на Скотта и покраснела ещё сильней.       — Думаю, они оба отлично себя проявили. Возможно, они спасли Айзеку жизнь, — заметила она и направилась в школу. В какой-то момент она обернулась и посмотрела на Скотта вновь, одарив робкой улыбкой.       Глядя на то, как моментально расцвёл Скотт, Стайлз даже почти забыл про Джексона.        И надо же, Эллисон похвалила их обоих. Какая милая девушка. Вполне возможно, она достаточно хороша для такого замечательного человека, как Скотт.        Прозвенел звонок, и все ученики поспешили внутрь, пихаясь локтями. Скотт при этом стоял как вкопанный и глупо улыбался, не реагируя ни на что вокруг.       — Давай же, Ромео, — пробурчал Стайлз и подпихнул его в сторону здания — выглядел он так, будто вот-вот рухнет в обморок или запутается в собственных ногах. И чем чаще на него смотрела Эллисон, тем хуже все становилось.       Во время ланча их окружила толпа — всем хотелось послушать вчерашнюю историю. И несмотря на то, что все взгляды были обращены именно на Скотта, Стайлз совсем не чувствовал зависти. Он видел, как потрясённо слушала его Эллисон, и как тот был невероятно счастлив получить частичку в кои-то веки положительного внимания. Ну, или почти не чувствовал. Каждый раз, когда на Скотта смотрела Лидия, у Стайлза в груди сжималось нечто злобное и уродливое — некое напоминание того, что ему никогда не достичь того уровня, чтобы суметь заинтересовать своей персоной подобных ей девушек.       Скотт при этом, кажется, даже не заметил, что она на него смотрит. Его это попросту не волновало. Стайлз за это на него даже не злился. Всё, что он сейчас испытывал, — это старая знакомая боль от осознания того, что ему все и всегда будут предпочитать кого-то другого. Даже сейчас Лидия выбрала не его, а того, кто был ни капли в ней не заинтересован.       В конце концов, Скотт назвал несушку в честь Эллисон. Взаправду. А это было уже серьёзно.       После завершения занятий, когда ученики уже принялись расходиться по домам, Стайлз случайно уронил свою грифельную дощечку. Он расстроенно бежал за катившимся по проходу мелом, пока тот не упёрся в дальнюю стену, и случайно заметил спускающихся по главной лестнице Скотта и Эллисон. Внутри всё сжалось. Кажется, они совсем про него забыли. Скотт нёс её книги и контейнер для обеда и смотрел влюблёнными глазами, пока она что-то ему рассказывала.       И хотя Стайлзу было очень больно чувствовать себя забытым, он всё равно улыбался, смотря другу вслед. Пусть всё внимание и досталось Скотту, он тоже был причастен, правда же? Даже если и косвенно. Он знал, что Скотт наверняка был на седьмом небе от счастья, так что, когда Стайлз направился домой, боль в его груди уже практически стихла.        Судя по всему, именно последняя неделя занятий и сподвигла Скотта наконец-то сдвинуться с мёртвой точки. Каждый раз после уроков он собирал вещи Эллисон и провожал её домой, после чего заходил к Стайлзу в гости и делился с ним буквально всем, что она ему рассказывала. Особенно Скотт любил говорить о том, как у него внутри всё ёкало, стоило ей улыбнуться.       Что ж, возможно, когда-нибудь и Стайлз будет надоедать… ну, делиться с ним историями о том, кто отвечает ему взаимностью. Он знал, что Скотт действительно хотел бы его послушать, и это крайне радовало.        В эту пятницу школа наконец закрыла свои двери на каникулы, так что они оба были безмерно рады тому, что целое лето не увидят мистера Харриса. И хотя Стайлза не особо волновал его учитель, своими оценками он был вполне доволен: либо он занимал первое место в классе, либо делил его с Лидией. Единственным предметом, по которому она его всё же обошла, была математика, но он знал, что так будет.        Согласно ежегодной традиции, результаты заключительных экзаменов публиковали в вечернем выпуске городской газеты, так что Стайлз был крайне горд передать её шерифу во время ужина.        Шериф почёсывал затылок и таращился на рейтинг учеников с открытым ртом.       — Лучший в классе? В классе Скотта?       — Так точно, сэр, — улыбнулся Стайлз. — Ну, либо один из лучших, — продолжил он с долей самокритичности. — Как видите, по математике я занял второе место.       — Разве это не... — шериф изумлённо посмотрел на газету, а потом перевёл на него взгляд. — Я... Стайлз, я так тобой горжусь.       Стайлз расплылся в широкой улыбке, чувствуя в груди разливающееся тепло.       — Я просто не хотел вас подводить.       Шериф смотрел на него с удивлением.       — Ты и не подвёл. Боже, хотел бы я, чтобы вы с Клаудией были знакомы… — каждый раз, когда шериф упоминал свою умершую жену, над ним будто сгущались тучи. Вот и в этот раз он моментально погрустнел. — Она бы тоже тобой гордилась.       Стайлз не знал, как ему на это реагировать. Он сочувствовал шерифу, так как тот тосковал по любимой жене, но он ведь совсем не знал Клаудии.       Тот заулыбался чему-то своему, а потом тихо сказал:       — Знаешь, это довольно забавно, но ты во многом напоминаешь мне её.       Стайлз тихо присел за обеденный стол.       — Правда?       Шериф кивнул.       — С первых минут нашего знакомства это заметил. Ты стоял на той платформе, прижимая к груди свой ужасный саквояж, прямо как Клаудия когда-то стояла на ступенях университетской библиотеки, так же прижимая к груди свою сумку. Она частенько говорила мне, что «хорошие книги, Джон, должны быть как можно ближе к сердцу».        Шериф потянулся через стол и сжал его ладонь.       — Она тоже могла болтать целыми днями и постоянно задавала кучу вопросов. Всегда была уверена в своей правоте, — сказал он с такой нежностью, что у Стайлза защемило сердце, — и обычно она действительно оказывалась права.       Он тихо засмеялся, но затем смолк и грустно продолжил.       — Она оживляла дом своим голосом: болтала, рассуждала, напевала, просто разговаривала сама с собой. Клаудия была словно ангел.       В комнате воцарилось молчание. У Стайлза болело в груди, но он не понимал, почему — он ведь не знал Клаудии. Но, возможно, дело было как раз в этом. Судя по всему, она была приятным человеком. Она казалась такой женщиной, из которой бы вышла отличная мать. Особенно для кого-то вроде Стайлза.        — Ты знаешь, мы ведь хотели завести детей, — вдруг поделился шериф. Его взгляд больше не был направлен в никуда, как раньше, теперь он смотрел прямиком на Стайлза, излучая радость и нотку грусти, что всегда была заметна в его добрых глазах. — Нам не было суждено стать родителями, но она бы точно тебя полюбила.        В глазах защипало, и Стайлз попытался проглотить обжигающий ком, вставший поперёк горла. В приюте ему изо дня в день твердили, что оплакивать то, чего никогда не было, бессмысленно. Но та его часть, что годами страдала в одиночестве и безумно изголодалась по любви, буквально разрывалась от осознания того, что могло быть в его жизни.       — Иногда мне кажется, что ты — будто частица её души, — тихо сказал шериф. — Как-будто она знала, что мне понадобится кто-то, кто будет напоминать мне о ней, лучших её чертах. И этим «кем-то» оказался ты, ждущий меня на перроне.        Стайлз не мог вымолвить и слова. Да и что он мог сказать?       Шериф откинулся на спинку стула и, мягко улыбаясь, покрутил на пальце обручальное кольцо.       — Знаешь, когда ты только въехал сюда, это… это казалось таким естественным: ты и я. Я почти забыл, что ты не мой родной ребёнок, потому что казалось, будто ты действительно мой сын. Стайлз, я отправил весточку в Хоуптаун в тот же день, когда вы нашли Айзека Лейхи.       Стайлз напрягся в ожидании продолжения.        — Сегодня пришли бумаги. Из приюта. Может, мы могли бы подписать их вместе, как думаешь? Оформить всё официально?       Осознание того, что шестнадцать лет мечтаний вот-вот станут реальностью, буквально обрушилось на Стайлза. Оно душило его и одновременно с этим разрывало на куски от счастья. Счастья принадлежать к кому-то, кто, наконец, хотел стать для него семьёй.        Он не был уверен, что сможет сказать что-то адекватное, поэтому лишь кивнул в ответ.       Шериф похлопал его по руке и встал со своего места.       — Знаю, моя фамилия не предел мечтаний, но, возможно, мы могли бы сменить не только твоё имя?       Стайлз снова молча закивал: у него было ощущение, что он находился где угодно, только не здесь — не в реальности, так похожей сейчас на выдумку. Шериф собрал бумаги и положил их на стол, становясь с ним плечом к плечу. Он встряхнул перо и размашисто расписался в нижнем углу листа.       — Бумаги того не требуют, но вот. Напиши своё имя сразу под моим.       Стайлз поднял на него взгляд и заторможенно моргнул, с трудом понимая, о чём его только что попросили. Увидев на лице шерифа ободряющую улыбку, он взялся за перо и вывел на бумаге мелким аккуратным почерком: «Стайлз Стилински».        Не успел он отложить письменную принадлежность в сторону, как шериф буквально сгрёб его в охапку и крепко обнял, выбивая из лёгких весь дух. Стайлз уткнулся ему в плечо и обнял в ответ, всё ещё с трудом веря в происходящее.        — Ты — моя семья, слышишь? — прошептал шериф. — Мы — семья, и никто не может отнять у нас этого. Никто не может отнять у меня тебя, сынок.       Стайлз закивал и крепче стиснул пальцами его рубаху в попытке сдержать нахлынувшие эмоции, но всё равно расплакался, стоило сделать глубокий вдох. Он пытался успокоиться — от усилий даже затрясло, — но ничего не вышло, и он был этому даже рад. Стайлз не мог понять, почему он так сильно плакал, ведь шериф был действительно хорошим человеком. Он был первым, кто заставил его почувствовать себя в безопасности, почувствовать себя нужным. Теперь ему не надо бояться того, что он сделает что-то не так, что расстроит его и отправится за это обратно в Хоуптаун.         Шериф успокаивающе похлопал Стайлза по спине и, как только тот нашёл в себе силы отстраниться, переместил ладонь на его затылок. Стайлз неверяще смотрел на его мокрые от слёз щёки и мягкую улыбку, с которой тот обычно вспоминал свою жену. Только вот теперь она предназначалась не только Клаудии. Теперь она предназначалась и ему.       — Мы с тобой как две плаксы, а? — улыбнулся шериф.       Стайлз засмеялся, втайне надеясь, что переизбыток чувств не выльется в настоящую истерику.       Шериф погладил его по волосам — необходимости стричься теперь не было, так что они прилично отросли — и прокашлялся, крепко стискивая его затылок.       — Это твоё право, я не хочу на тебя давить или заставлять чувствовать себя обязанным, но… если хочешь… можешь звать меня не только шерифом.       Стайлз отзеркалил его жест, обхватив за шею.       — Мне называть вас мистером Стилински? Было бы неправиль...       Шериф закатил глаза.       — Я говорил про папу, вообще-то. Ну. Только если сам захочешь.       Стайлз опустил взгляд на свои ботинки. На свои замечательные чёрные ботинки, которые купил ему шериф месяц назад и которые он каждую ночь аккуратно чистил, стараясь не запачкать гуталином всё вокруг. Он не знал своего настоящего отца: в маминых письмах не было ни малейшего упоминания о том, кем он был; только грусть и тоска по дому. Стайлз даже представить себе не мог, какой он — слишком больно было осознавать, что они никогда не встретят друг друга.       Но предложение шерифа, этот подарок… Стайлза переполняла благодарность за каждое издевательство, каждое избиение и за каждую ночь, проведённую в приюте, когда он изнывал от голода. Ведь всё это в конечном итоге привело его сюда.       Стайлз прикусил дрожащую от эмоций губу и закивал, пытаясь совладать с дыханием. В груди до сих пор больно щемило, и он никак не мог взять в толк, почему — ведь он в жизни не был счастливее. Он потёр глаза тыльной стороной запястья, сильнее прижимая кисть к лицу, и улыбнулся.       — Мне бы этого очень хотелось. Пап.       Шериф коснулся своей груди, посмотрел в сторону камина, над которым — как прекрасно знал Стайлз — висел портрет Клаудии, и нежно улыбнулся.       — Вот и замечательно. Ну что ж, ребёнок. Как насчёт того, чтобы сварганить своему старику что-нибудь на ужин?        Счастье переполняло Стайлза. Буквально наполняло до краёв, проливаясь наружу, и он даже подумать не мог, что способен испытывать столько эмоций разом. Казалось, его вот-вот разорвёт на части.       — Так точно, сэр! — радостно ответил он и принялся за готовку.       Ужин выдался довольно оживлённым: Стайлз рассказывал про свои выпускные экзамены, про сохшего по Эллисон Скотта и про добродушные подшучивания над мистером Харрисом. Оказалось, что тот будет занят в школе всё лето, так что Стайлз мог спокойно разгуливать по городу до самого конца каникул, не боясь наткнуться на него в любой момент.        Когда пришло время откланяться ко сну, шериф — нет, теперь отец — обнял его и как ни в чём не бывало изрёк:       — Любовь начинает обретать смысл только тогда, когда ты решаешь полностью ей отдаться, правда?       Шериф погладил его по голове и пожелал доброй ночи. Стайлз буквально на крыльях взлетел по лестнице в свою комнату — в собственную, постоянную комнату, что располагалась напротив спальни его отца . Впервые в жизни он не стал ничего просить во время своей ежевечерней молитвы. Казалось, у него и так уже всё было.

______________________________________________

ПРИМЕЧАНИЯ: ¹ Пеструшка — в данном случае значение этого слова сводится к курице-пеструшке, т.е. к курице в крапинку, хотя пеструшкой так же зовётся рыба, зверёк семейства хомяковых (степная пеструшка), коровы и т.д. В оригинале использовалось слово Speckles — «пятнистый», «в крапинку», Джексон использовал это прозвище из-за родинок Стайлза и схожести слова с его именем.